Текст книги "Вся Одесса очень велика"

Рафаэль Сойер. 1940 г. Фото Альфредо Валенте

Когда летом 1925 года в Америку приехал Маяковский, большую часть времени он с Бурлюком проводил в еврейских кварталах Нью-Йорка, общаясь с представителями радикальных еврейских кругов. Безусловно, Давид Давидович поделился своими уже наработанными связями. Еврейская коммунистическая газета «Фрейгайт» не только организовывала публичные выступления Маяковского, не только печатала интервью с ним и восторженные статьи о его творчестве, но даже опубликовала несколько его стихотворений, написанных уже в Америке, в переводе на идиш. На выходных Маяковский и Бурлюк ездили в принадлежащий газете «Фрейгайт» загородный лагерь «Нит Гедайге», расположенный в 60 километрах к северу от Нью-Йорка. С ними ездила и Элли Джонс, с которой у «поэта революции» завязался роман, счастливым плодом которого стала дочь Владимира Маяковского Патриция Томпсон, живущая сегодня в Нью-Йорке. В цикле «Стихи об Америке», который Владимир Владимирович опубликовал после возвращение из США, есть стихотворение «Кемп «Нит Гедайге», которое начинается так: «Запретить совсем бы ночи-негодяйке выпускать из пасти столько звёздных жал. Я лежу, – палатка в кемпе «Нит Гедайге»…»

Именно в «Нит Гедайге» Маяковский и Бурлюк вместе рисовали Элли, как когда-то Марию Денисову в Одессе. Портрет работы Бурлюка находится сегодня у Патриции, он репродуцирован в её книге «Mayakovsky in Manhattan», которую она мне любезно подарила.

Собственно, друзей среди евреев у Бурлюка в Америке было множество. Это художники Абрам Маневич, Рафаэль и Мозес Сойеры, Борис Анисфельд, Макс Вебер, Хаим Гросс, Абрагам Волковиц, Наум Чакбасов, Луис Лозовик – он даже написал статью о Бурлюке в 33 номере издаваемого Давидом и Марусей журнала «Color and Rhyme». Братья Сойеры (Рафаэль и Мозес), Хаим Гросс, Бен Вайс и Джозеф Фостер всегда старались привлечь внимание своих друзей, любителей искусства к живописи Бурлюка, чтобы помочь продать им его работы в то трудное время. Бурлюк и Мозес Сойер написали портреты друг друга, и не только – Давид Давидович даже сочинил в 1941-м поэму «Братья Сойеры». Люси Маневич, дочь известного художника, друга Бурлюка Абрагама Маневича, в газете «Русский голос» от 3 мая 1930 года опубликовала статью «Владимир Маяковский в Лонг-Айленде», в которой рассказывает, как Давид и Маруся Бурлюк привезли к ним в гости Владимира Маяковского.

Журнал «Color and Rhyme»№ 39, 1959 г.

А галеристку Эллу Джаффе Бурлюки и вовсе считали приёмной дочерью. Вот что пишут Бурлюки своему «духовному сыну» Н. А. Никифорову в Тамбов 14 июля 1961 года:

«Mis Ella Jaffe. Её адрес USA. Вы хотите быть знакомым со своей сестрой Mis Ella Jaffe. Элла Джаффе – у неё двое детей – сыновья, 20 идёт в морск. академию и 16. Она очень интеллектуальна. Интересуется литературой, собирает книги.

С 1959 года в дружбе с нами, наша дочурка. Ваша сестра. Вы ей можете написать по-английски. Она очень предана искусству Бурлюка, верит в него и теперь уже с помощью друга собрала большую колл. моих работ, скупив их у меня, Маруси, в АСА галерее и у частных лиц.

<…> Зовёт нас папа мама. Близкий наш друг (еврейка) Элла Яффе (Джаффе) теперь под нашим влиянием… Самоотверженно работает для имени Бурлюка».

Постепенно вокруг Бурлюка собралась группа художников-интеллектуалов – Давид Давидович притягивал к себе своей эрудицией и общительностью. В октябре 1941-го Бурлюки купили себе дом в Хэмптон Бейз в Лонг-Айленде, возле Нью-Йорка, а в 1956 году окончательно там осели. Бурлюк стал лидером группы «Хэмптон Бейз», в которую входили Рафаэль и Мозес Сойеры, Николай Циковский, Джон Грэм, Милтон Эвери, Арчил Горки, Джордж Констант.

Вацлав Фиала. Портрет Давида Бурлюка. 1957 г.

А вот ещё одна интересная деталь, рассказанная пражскими наследниками младшей из сестёр Бурлюк. Приехав в 1957 году в Прагу, Давид Давидович продолжал выдавать себя за еврея. Когда Вацлав Фиала устроил в честь его приезда торжественный обед в Клубе писателей, Бурлюк долго выбирал из меню кошерные блюда. При этом дома ел всё подряд и еврейских традиций не соблюдал.

Ну что, читатель, я ещё не утомил вас национальным вопросом? Кажется, пора заканчивать.

Все наши «еврейские изыскания» разбиваются в пух и прах одним маленьким фактом, приведенным Нобертом Евдаевым в книге «Давид Бурлюк в Америке», которую мы уже цитировали ранее. А факт вот какой:

«Как только Бурлюки переселились в Хэмптон Бейз, они сразу же отправились на поиск церкви, в которой семья могла бы находить духовное пристанище, а кроме того, они стремились скорее влиться в местную общину. Такую епископальную церковь Бурлюки нашли в получасе ходьбы от дома и, по свидетельству Эллен де Пацци, очень близкого человека Бурлюкам, они каждое воскресенье, в любую погоду пешком добирались до церкви и не пропускали ни одной службы, за исключением двух-трех месяцев в году, когда отправлялись на зимний сезон во Флориду или в длительное путешествие.

Бурлюки были очень активными прихожанами и участвовали во всех мероприятиях, проводимых церковью. Когда Эллен де Пацци с супругом прибыли из Аргентины в Хэмптон Бейз, в дверь вскоре постучала пожилая пара и, представившись представителями от церкви, преподнесла в дар новым соседям бутылку вина и небольшую картинку. Это были Давид и Маруся Бурлюки. Они передали приглашение на встречу с епископом и прихожанами».

А сама Мария Никифоровна писала Н. А. Никифорову 25 июля 1957 года: «21 июля мы с Бурлюком посетили нашу церковь (в ней 26 мая 1946 года венчался Додик, а после крестились наши 4 внука. <…> Папа все молитвы поёт и порядок службы смотрит по книге». В этой же епископальной церкви 18 января 1967 года Давида Бурлюка отпевали…

Давид Бурлюк. Прага, 1957. Архив семьи Фиала

И всё-таки Давид Давидович Бурлюк – настоящий футурист. Истинный «левый». Потомок татаро-монгольских завоевателей и запорожских казаков, православный – он ходил в епископальную, протестантскую церковь, самую прогрессивную из всех церквей, председательствующим епископом которой является сейчас Кэтрин Шори – первая женщина-примас в Англиканском Сообществе!

В конце концов – какая разница? Ведь не только квартирный – национальный вопрос может испортить людей в гораздо большей степени. Давид Бурлюк, как настоящий футурист, был человеком будущего. Будущего, в котором национальная принадлежность не будет иметь значения.

В 2005 году в московском издательстве «Русская деревня» вышел составленный Л. А. Селезнёвым сборник «Интересные встречи». В нём собраны статьи и воспоминания Давида Бурлюка, опубликованные им в Дальневосточной прессе в период с 1919 по 1922 год. В сборнике есть и очерк Бурлюка о Сологубе, который весьма интересен в свете рассматриваемой нами темы. Вот фрагменты из очерка:

«<…> Сологуба посетил я в 1915 году.

Время это ознаменовалось наделавшим шум выступлением по поводу равноправия евреев в России; выступление сие было подписано Горьким, Сологубом и Андреевым.

Я никогда не понимал юдофобства, как того, что может быть положено в основу законоположения государственного.

Еврейский вопрос в России, России дореволюционной, монархической, я, лично для себя, судил как нечто неотделимое от общей структуры недоразумений и недостатков строя государственного.

В России того времени, а особенно России воюющей в продолжение целого года, мне виделось столько бед и горестей, что беды и горести еврейского народа казались мне лишь звеньями одной непрерывной цепи.

Мне чудилось даже несправедливым остро фиксировать внимание общества на вопросе, который, само собой разумеется, отпал бы сразу и сам собой, как только бы в государственный распорядок был внесён справедливый пункт о равенстве всех без исключения перед законом и об отмене привилегий.

В описываемый вечер у Сологуба состоялось экстренное совещание по еврейскому вопросу. Мы сидели в столовой, когда, закончив его, к нам вышел Фёдор Кузьмич.

Я не посмел Сологубу изложить откровенно свою точку зрения, она б могла показаться ему в то время маскируемой юдофобской позицией.

Так же по этому поводу я должен был отказаться и от выступления в печати, потому что моё обращение сочли бы как стремление задержать и отдалить момент получения евреями равноправия в России».

Интересно, что сам составитель сборника Леонид Селезнёв, которого, читая комментарии, трудно упрекнуть в юдофильстве, пишет: «Давид Бурлюк, в котором по материнской линии была частица еврейской крови, никогда не был ни русофобом, ни юдофилом».

В 1932 году, к пятидесятилетию Давида Давидовича, «Издательство Марии Бурлюк» выпустило сборник «1/2 века». Вверху заголовка есть надпись: «Отец российского советского футуризма». Один из отзывов в разделе «Современники о Давиде Бурлюке» привлёк моё внимание. Нат Инбер, первый муж Веры Инбер, написал так: «У Давида Бурлюка правый глаз – простодушно-восточен, левый – хитро-западнен; правый от корявого славянского буйства, левый от Европы, от культуры, от скепсиса, от Джотто, от Ренуара, от Маллармэ».

И это действительно так. Хотя, если учесть, что левый глаз был искусственным… И тем не менее с правым глазом, смотрящим на восток, через этот самый Восток и добрался Давид Бурлюк на Запад.

И ещё несколько мыслей о русско-украинских корнях нашего героя. Известно, что украинская тема присутствует в работах Давида Давидовича – это и портрет Тараса Шевченко, и «Казак Мамай»… Когда в 2009 году в Киевском музее русского искусства открылась выставка Бурлюка, она называлась так: «Давид Бурлюк. Украинский отец русского футуризма». И вот в этом «русского» или «российского» футуризма содержится огромная коллизия. В своё время, начав цикл статей о Бурлюках, я поделился ими с выдающимся украинским искусствоведом Дмитрием Емельяновичем Горбачёвым. Он обратил моё внимание на то, что сам Бурлюк называл себя отцом именно «российского» футуризма, не ограничивая себя чисто «русским». В своё время отчаявшийся выставиться в Москве Бурлюк написал Д. И. Горбачёву открытку, в которой предлагал сделать выставку в Украине – «в пику москалям». И действительно – и в афишах «Сибирского турне», и на обложках журналов «Color and Rhyme», и в заголовках издаваемых Бурлюком и Марусей сборников фигурирует слово «российский». И в то же время – в 1914 году в Москве при активном участии Бурлюка был издан «Первый журнал РУССКИХ футуристов». Придавал ли сам Давид Давидович этому значение? Кто знает…

Ильф, Петров и Бурлюк

… судьбой мне, нам с Марусей, написано было встречать милых хороших достойных людей.

Давид Бурлюк

«Отец российского футуризма», художник, поэт, оратор, актёр и шоумен Давид Давидович Бурлюк прожил долгую, яркую и насыщенную жизнь. За восемьдесят пять лет он написал около двадцати тысяч картин, которые были показаны на более чем семидесяти персональных выставках (групповые сложно даже сосчитать), написал сотни статей и стихотворений и сделал себе имя в трёх странах – России, Японии и Америке. Бурлюк стоял у истоков футуристического движения в России и Японии, вместе с Василием Кандинским и Францем Марком создавал в Германии объединение «Синий всадник», а в Америке стал лидером художественной группы «Хэмптон Бейз».

Давид Бурлюк был необычайно энергичным, общительным и умел дружить. Всю жизнь его окружали интересные и известные люди – в России это Владимир Маяковский и Велимир Хлебников, Василий Каменский и Алексей Кручёных, Бенедикт Лившиц и Александра Экстер, Михаил Ларионов и множество других всемирно известных сейчас художников и поэтов; в Америке – художники Николай Цицковский, братья Рафаэль и Мозес Сойеры, Арчил Горки и Джордж Констант, Борис Григорьев и Сергей Судейкин и многие, многие другие.

Благодаря тому, что Давид Бурлюк и его жена Мария Никифоровна всю жизнь вели дневник, большая часть которого опубликована в издаваемом ими на протяжении тридцати лет журнале «Color and Rhyme», а также оставили после себя огромный корпус статей и писем, мы можем восстановить не только подробности жизни самих Бурлюков, их друзей и знакомых, но и почерпнуть массу интересной информации об известных людях, с которыми они встречались на протяжении своей жизни. Информация эта часто субъективна и излагается несколько по-разному в зависимости от того, готовилась она для публикации или приведена в частной переписке, а также от того, в каком возрасте описывал Бурлюк эти встречи. Именно своей субъективностью она и интересна. А ещё интереснее сравнивать и сопоставлять воспоминания Бурлюка о ком-либо из друзей или знакомых с воспоминаниями этого человека о встречах с Бурлюком.

Давид Бурлюк. Портрет Ильи Ильфа. 1936 г. Коллекция С. Денисова

Одним из таких случаев являются записи Давида Бурлюка и Ильи Ильфа, сделанные ими после встречи в Америке.

Встречались ли Бурлюк и Ильф до того, в России?

Вот что писал 2 мая 1961 года Давид Бурлюк своему многолетнему другу по переписке, «духовному сыну», известному тамбовскому коллекционеру Николаю Алексеевичу Никифорову: «Нашёл письма Ильфа-Петрова: «Бурлюка начал читать и читаю с 1913 года».

Что ж, такое вполне могло быть – Ильфу в 1913-м было шестнадцать лет, а имя Бурлюка было тогда неразрывно связано с именем Владимира Маяковского, которого Ильф любил и ценил. Достаточно привести цитату Льва Славина, в свою очередь цитирующего Евгения Петрова: «Эту первую, юношескую влюбленность в Маяковского Ильф пронёс через всю жизнь. Евгений Петров совершенно справедливо пишет в своих воспоминаниях об Ильфе: «Ильф очень любил Маяковского. Его всё восхищало в нем. И талант, и рост, и виртуозное владение словом, а больше всего литературная честность».

1913 год примечателен ещё и тем, что именно тогда в сборнике «Дохлая луна» было опубликовано самое известное стихотворение Давида Бурлюка «Каждый молод молод молод». Так что – вполне может быть. Вполне может быть и то, что Илья Файнзильберг побывал на одном из концертов «Турне кубофутуристов», состоявшихся в Одессе 16 и 19 января 1914 года.

К сожалению, записей об этом не сохранилось.

Однако точно известно, что Давид Бурлюк и Илья Ильф дважды встречались в Америке – осенью 1935-го и зимой 1936 года. Записи об этих встречах были сделаны и опубликованы каждым из них.

Вот что пишет о второй встрече в своём дневнике за 21 января 1936 года жена Бурлюка Мария Никифоровна:

«В Советы уехали Ильф и Петров. Бурлюк подарил им «2 масла» – «Глостор» – облака там прорисованные чёрточками и «Радио-Стил» – воспроизведённый в одной из наших книг, 15 акварелей и рисунков (портреты рабочих). Но писатели были так увлечены и заняты паковкой башмаков, «троек», носовых платков… купленных в Новом Свете, что пакет с подарком не развернули, отправят его вместе с «тяжёлым багажом» до Москвы.

Бурлюк, Ильф и Консул (советский – прим. автора) обедали в армянском ресторане. Бурлюк там сделал скетч с Ильфа, подошёл Башкиров, хвалил рисунок за сходство.

Авторы «12 стульев» и «Золотого телёнка» уплыли домой.

Сделали автограф: «Приеду и начну войну с нянькой-старухой» – Ильф.

У него 10-месячная дочь».

А вот что писал о первой встрече – на приёме в советском консульстве – Илья Ильф в своём письме жене, Марии Николаевне Тарасенко:

«[Нью-Йорк], 17 октября 35 г.

…Вчера состоялся прием в консульстве. Было сто двадцать человек критиков, издателей, критикесс, деятелей и особенно деятельниц искусства. Нас здесь знают довольно хорошо и хорошо относятся. Кроме того, был Бурлюк, старый и пьяноватый, но симпатичный. Был и Мамульян, режиссер «Королевы Кристины», которую мы, кажется, вместе видели на кинофестивале. Он поведёт нас на негритянскую оперу, которую недавно поставил. Все говорят, что это замечательная работа.

Приём сошёл для меня хорошо, и я не очень томился. Порядок такой: консул с женой стоит на площадке лестницы и встречает гостей. Мы стоим позади них, нас знакомят. Гости говорят что-то приятное и удаляются в торжественные залы пить водку и пунш. Потом приходят другие, тоже что-то говорят и тоже удаляются пуншевать. Потом понемногу начинают уходить. Мы все время стоим на площадке, здороваемся и прощаемся. Уходить нам отсюда нельзя, пока все не уйдут, пить и есть тоже нельзя. Продолжается это три часа. Очень интересные люди и страна тоже».

Это письмо, как и другие письма Ильфа и Петрова своим жёнам, написанные и отправленные во время путешествия, было неоднократно опубликовано в советское время как приложения к «Одноэтажной Америке».

Упоминание о той же самой встрече с Бурлюком есть и в изданном Александрой Ильиничной Ильф «Американском дневнике» Ильфа (1935–1936), в который вошли не опубликованные ранее записи, а также в «Записных книжках» Ильфа (1925–1937). Тут Илья Ильф пишет о Бурлюке в совершенно другой тональности, без иронии и насмешки. Вот фрагмент записи от 16 октября: «Появляются гости. Пришло 120 человек. Дамы, их много. Подросточек с «Золотым телёнком». Она не будет читать «12 стульев», потому что ей сказали, что там плохой конец. Предложения двух кинодам. Когда все разошлись, выпил водки с Бурлюком. Я назвал его Давидом Давидовичем, он растрогался».

Понятно, почему эта запись не вошла в «канонические» заметки, опубликованные в Советском Союзе. Эмигрант Бурлюк, пусть даже и друг Маяковского, пусть даже и симпатизирующий Советской власти, не должен был быть слишком симпатичным.

Одна из иллюстраций к опубликованному Александрой Ильиничной дневнику – карандашный портрет Ильфа, выполненный Бурлюком во время их второй встречи 21 января 1936 года, на том самом обеде в армянском ресторане. Бурлюк попросил тогда Ильфа подписать портрет – что тот и сделал; подпись слева внизу.

У этого портрета интересная судьба – спустя двадцать лет Давид Давидович подарил его Николаю Алексеевичу Никифорову. Вот что писал Бурлюк Никифорову в мае 1957 года:

«Так как вы нам не присылаете списков полученного от нас, то мы не знаем, дошли ли до Вас высланные нами рисунки мои с Ильфа, а также его зарисовки жирафов. Когда я в 35 году видел их в New-Yorke, Ильф уже умирал от чахотки. С Петровым я имел обед в дорогом ресторане. Он был мой гость… Я дал им серию моих акварелей, и Лиля Юрьевна Брик купила некоторые из них у вдовы Ильфа. Книжка «Золотой телёнок» имеется у меня с автографом (в архиве надо найти). О писаниях И. П. об Америке поговорим на отдельном листе».

Вслед за портретом Бурлюк отправил в Тамбов историю создания этого портрета – вот фрагмент из его письма от 12 февраля 1958, Флорида: «Спасибо за ваши пожелания и ласку, и рисунки акв. красками. Вложения: Ильф (портрет история), Заикин – фото, В. Н. Пальмов (фото)».

Зачастую Давид Давидович отправлял Никифорову послания с определённой целью – популяризировать своё имя и творчество в СССР, где его упорно не замечали. Так случилось и с историей создания портрета Ильфа – буквально через месяц, 15 февраля 1958 года, Бурлюк пишет:

«Я знал, но забыл, что Петров – брат Катаева (он не отвечает на мои письма!). Мне надо знать, в каком году в Одессе он встретил Эдуарда Багрицкого? (Упомин. в своих рассказах). И далее: «Ильфа историю портрета пошлите В. Катаеву: Союз писателей, Москва, ул. Воровского 52».

Давид Бурлюк

Видимо, встречавший Катаева во время своего первого визита в Советский Союз в 1956 году Бурлюк рассчитывал, что с помощью признанного в Союзе писателя история его встречи с Ильфом станет широко известной.

О том, что подаренные им авторам «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка» работы оказались у Лили Брик он узнал, скорее всего, во время того же визита – именно Лиля Брик, Василий Катанян и Семён Кирсанов добились тогда от Союза писателей приглашения для Бурлюка в СССР.

Подаренный Никифорову карандашный портрет Ильфа до сих пор находится в Тамбове – сейчас в коллекции Сергея Денисова. В 2007 году он экспонировался вместе с другими работами Бурлюка на выставке в частном художественном музее, принадлежащем Денисову, а за два года до этого – в Пермском областном краеведческом музее.

Упоминание о работах Бурлюка, подаренных в Америке Ильфу и Петрову, я встретил ещё в одном неожиданном источнике – воспоминаниях писателя Владимира Беляева, автора повести «Старая крепость», который приятельствовал с Петровым. Вот что пишет Беляев о своей первой встрече с ним:

«В письме Евгения Петрова ко мне была фраза: «Надеюсь, мы как-нибудь увидимся и сможем более подробно поговорить обо всём». Это дало право в первый же приезд в Москву позвонить Евгению Петрову. Я услышал в трубке хрипловатый голос: «Вы где сейчас находитесь? А-а… Заезжайте». Дальше следовало обстоятельное, с мельчайшими подробностями пояснение, как удобнее всего доехать до Лаврушинского переулка. Он открывает дверь сам, высокий, живой, с испытующим взглядом тёмных, южных глаз. Легкой, уверенной походкой спортсмена он проводит меня в кабинет, показывая широким размахом руки дорогу.

Солнечная комната с картинами Бурлюка. Светлый стол, низкие застеклённые шкафы вдоль стен, тахта, несколько стульев. Все удобное, скромное. Ничего лишнего, безвкусного, мешающего работать».

К сожалению, записей самого Евгения Петрова о встрече с Бурлюком нет. Вообще ведение дневниковых записей было хорошей привычкой как Ильфа, так и Бурлюка. Борис Галанов в своей книге «Илья Ильф и Евгений Петров» писал:

«Записная книжка была постоянным спутником Ильфа. Он часто говорил Петрову:

– Обязательно записывайте, – всё проходит, всё забывается. Я понимаю – записывать не хочется, хочется глазеть, а не записывать. Но тогда нужно заставить себя».

А вот что писал Ильф в своём дневнике: «Если не записывать каждый день, что видел, даже два раза в день, то всё к чёрту вылетит из головы, никогда потом не вспомнишь».

Давид Бурлюк даже сочинил стихотворные строчки о важности ведения дневника – они адресованы его жене Марии Никифоровне, Марусе, которая часто подменяла самого Бурлюка в этом ответственном деле:

 
Очень важно без отсрочки,
Ежедневно, в сырь и в ясь,
Не лениться в книгу строчки
Метить, Дуся, не скупясь.
Коль писать о дне отложишь —
Позабудется деталь
И забывчивости рожи
Правду вмиг отгонят вдаль.
И дневник тогда утратит
Свежесть, ласковость цветка.
Дни бегут, как мчатся тени
Чтобы выросли века.
 

15 апреля 1937 года Маруся запишет: «В Москве умер Ильф. Бурлюк понёс в «Рус. Голос» его два автографа и рисунки – наброски, сделанные с него». В газете, в которой Бурлюк проработал около двадцати лет, вышел тогда большой материал об Илье Ильфе.

Так о чём же написал Бурлюк Никифорову «на отдельном листе»?

Вот этот фрагмент:

«Писания Ильфа об Америке устарели. За 20 лет неслыханно наша страна САСШ шагнула вперёд. Катаева видали в Москве. Также и «Квадратуру круга» – писали о ней. Америка страна необычайных возможностей, очень богатейшая! 1000 музеев! 350 000 молодых художников. Тысячи газет… Необычайное количество всего… Нельзя писать так с кандачка – фельетонно, как И. и П. Но они мертвы, и о них лучше (de mortius ant bene aut nihil)».

Вл. Маяковский. Портрет Давида Бурлюка

Несмотря на любовь к России, к концу 40-х Америка стала для Бурлюков домом. Ещё в 20-х Бурлюк называет её мачехой, в 30-х – помогает Марусе справиться с ностальгией и называет США «второй Родиной», а в ноябре 1957-го пишет Никифорову из Карловых Вар: «Мария Никифоровна ужас как скучает за домом – Америкой…» Бурлюк, тот самый Бурлюк, который писал хвалебные стихи о Ленине и изображал портреты Сталина на своих натюрмортах, начал критиковать Советскую власть. «Мы Родину любим, ценим, но кого любишь, тому не льстишь», – писал он Никифорову. Америку же, наоборот, Бурлюк с Марусей теперь защищают. После Ильфа и Петрова «досталось» давнему знакомому Бурлюков, ещё одному одесситу, Корнею Чуковскому, который разгромил американскую литературу на одном из Съездов писателей. Вот что пишет Бурлюк Никифорову 5 июня 1959 года:

«К. И. Чуковский накинулся на Америку, обвиняя её «в упадке лит. вкуса»… Из-за дерев леса не видит. Америка – богатейшая страна. «Догнать и перегнать её – наша задача». Если Америка будет лет 10 стоять на одном месте и поджидать догоняющих и перегоняющих! <…> Надо изучать страны, с коими желаем жить в мире. В Америке полная свобода печати. Пиши, что и как хочешь, и, если ты можешь добиться до читателя, торжествуй. Вообще, обвинять одну сторону, в чём-либо, особенно в текущий момент, когда нужна дружба народов, не хорошо, не нужно! Тем более, что к САСШ это не применимо. Это страна добрых людей, культурных и совершенно не склонных к жестокости или варварскому насилию над мнением, вкусом или даже инквизиционно («за футуризм надо сечь!») склонных лишать свободы или, даже! жизни. <…> Корней Чуковский, старчески ища успеха для своего выступления, односторонне подошёл к Америке, её литературе, преувеличивая и стараясь мало осведомлённой аудитории пустить шерсть (Wool) в глаза, как говорят по-английски».

Маруся добавляет: «И жизнь, она отсеет то, что ценно, и вам не надо плакать о нас, американцах».

Дальше – больше. 11 октября 1963 года Бурлюк пишет: «Россия отстала, Россия в живописи и литературе вся под пятой старых, провинциальных, отсталых вкусов, отворачиваясь от жизни Запада. Без «Запада» жить нельзя. Изоляция вредна и экономически, и эстетически.

Володя Маяковский боролся с этим и погиб в неравной схватке со вкусами толпы».

И вот определяющее: «Я американец, «уроженец России».

Такая эволюция взглядов вызвана не только объективными, но и, безусловно, субъективными причинами – после двадцати непростых лет в Америке Бурлюки наконец обрели и славу, и достаток; в России же, наоборот, его имя замалчивалось, все попытки организовать выставку или опубликовать книгу (воспоминаний, стихов) властью игнорировались, и даже респонденты после одного-двух писем прекращали переписку – это было небезопасно. Оставался один бесстрашный Никифоров, которому Бурлюк выплёскивал время от времени свои эмоции.

И всё же Бурлюк до конца своих дней оставался «левым». Я приведу чуть позже несколько цитат, но вначале расскажу о забавном, почти детективном эпизоде, произошедшем в Америке с Ильфом и Петровым.

Планируя поездку, авторы ещё в Москве решили проехать через весь материк – от океана до океана. «План поражал своей несложностью. Мы приезжаем в Нью-Йорк, покупаем автомобиль и едем, едем, едем – до тех пор, пока не приезжаем в Калифорнию. Потом поворачиваем назад и едем, едем, едем, пока не приезжаем в Нью-Йорк». Для реализации плана не хватало самой малости – денег, машины, а самое главное – водителя, гида и переводчика в одном лице.

Слово авторам:

«Итак, перед нами совершенно неожиданно разверзлась пропасть. И мы уже стояли на краю её. В самом деле, нам нужен был человек, который:

умеет отлично вести машину,

отлично знает Америку, чтобы показать её нам как следует,

хорошо говорит по-английски,

хорошо говорит по-русски,

обладает достаточным культурным развитием,

имеет хороший характер, иначе может испортить всё путешествие,

и не любит зарабатывать деньги.

Последнему пункту мы придавали особенное значение, потому что денег у нас было не много. Настолько не много, что прямо можно сказать – мало.

Таким образом, фактически нам требовалось идеальное существо, роза без шипов, ангел без крыльев, нам нужен был какой-то сложный гибрид: гидо-шоферо-переводчико-бессребреник. Тут бы сам Мичурин опустил руки. Чтобы вывести такой гибрид, понадобилось бы десятки лет».

И вдруг – неожиданная удача. Почти сразу по приезде Ильф и Петров выяснили, что газета «Русский голос», в которой Давид Бурлюк работал семнадцать лет – с 1923 по 1940 год, незадолго до их приезда в Америку «на свою голову начала … печатать подвалами «Двенадцать стульев», – как писал Ильф в своём письме жене 20 октября. – Мы попросили гонорар. Денег у них, в общем, нет, и они предложили в шофёры, переводчиком и гидом своего редактора. Он поедет с нами, а содержать его будет редакция. Наём шофера, он же переводчик, обошёлся бы в 300 долларов».

Гибрид нашёлся.

Детали сейчас установить трудно, но – вполне может быть – идею публикации популярного романа «подкинул» редакторам именно Бурлюк, высоко ценивший творчество одесско-московских авторов.

Ильф и Петров в Соединённых Штатах Америки

События разворачивались бурно. В первый раз Ильф и Петров встретились с редактором «Русского голоса» Александром Яковлевичем Браиловским у советского консула. Это не удивительно – как Бурлюк писал Н. А. Никифорову 25 июля 1957 года, «…эта газета – единственная русская просоветская газета, которая существует за границей…». Узнав, что в «Русском голосе» печатают их роман без всякого на то их согласия и, разумеется, без авторского гонорара, они был крайне удивлены. Идею потребовать гонорар подсказал им «левый» писатель и журналист Эммануил Поллак, который на третий день по прибытии Ильфа и Петрова в Соединённые Штаты пришёл брать у них интервью.

Вот что пишет в своём дневнике Ильф:

«10 октября: «Сейчас же пришёл Поллок, автор книги «СССР в образах и лицах». Он возбудил в нас желание получить деньги с «Русского голоса» за печатание «Двенадцати стульев». Не успели мы разговориться на эту увлекательную тему, как пришли Хиндус и Джо Фримен. Фримен улыбаясь сказал, что Пильняк научил его таким словам, которых Крупская не знает».

11 октября: «Редактор «Русского голоса» совершенно с нами согласен. Надо просить было разрешения печатать «Двенадцать стульев», надо авторам платить гонорар, но денег нет, и он считает, что получить ничего нельзя в том месте, где ничего нет. Мы, однако, монотонно повторяли, что имеем желание получить гонорар. Ещё при нём пришёл Поллок и, выждав его ухода, прочёл восторженное интервью с нами». И ещё одна короткая запись в тот же день: «Утром урок (английского – прим. автора). Трудновато. Браиловский. Поллок».

19 октября: «Переговоры с «Русским голосом» кончаются тем, что они дают нам Браиловского на 2 1/2 месяца шофёром и переводчиком».

31 октября: «Драматическая история между представителями «Р.Г.» и Браиловским. Надоело до безумия. Поездка понемногу разваливается. <…> Хочется договориться с Троном. Снова Браиловский и «Р. Г.».

Четвёртого ноября Ильф писал жене: «Поедет с нами, кажется, не Браиловский, а мистер Трон с женой, о которых я Вам уже писал. Это американец, великолепно знающий Америку, а жена его прекрасно правит автомобилем. Мы их почти уговорили ехать».

Уговорили. Соломон Абрамович Трон, выдающийся инженер-электротехник, много лет работавший с СССР, и его жена Флоренс действительно сопровождали Ильфа и Петрова в их путешествии, организовав отличный маршрут и интересные встречи. Авторы вывели их в книге под именами мистера и миссис Адамс. Александр Браиловский остался в Нью-Йорке.