Текст книги "Красный Дракон Империи"

– Вы правы, дело было не в СССР, – я на секунду замолчал, – дело было в Российской Федерации.

– Где?! – вскинулся Киров. – А куда СССР подевался?

– А СССР прекратил своё существование в тысяча девятьсот девяносто первом году – ответил я, внимательно глядя в глаза Кирову

– Что?!! – Киров вскочил на ноги, сжимая кулаки. Я даже на секунду подумал, что он попытается двинуть мне этим самым, достаточно не маленьким, кулаком в морду. – У вас там что, была война, и вы её проиграли?

– Вы сядьте, товарищ Киров, – не прореагировал я на его всплеск эмоций. – Война была, и мы в ней победили, хоть и страшной ценой. Мы проиграли мир.

– Это как? – спросил Киров, уже успокаиваясь.

– Кучка предателей, дорвавшихся до власти, решила, что каждая республика дальше пойдёт сама по себе, а они станут на местах царьками и баями. Предварительно развалили армию, экономику, вдолбили в сознание людей, что всё, что было до этого, было не правильным, а впереди их ждут чудеса расчудесные и молочные реки с кисельными берегами. Из каждого утюга говорили, что это коммунисты довели страну до такого плачевного состояния, и отчасти были в чём-то правы. Вот народ особо и не возмущался, о чём потом горько пожалел.

Новые царьки начали распродавать направо и налево всё, до чего смогли дотянуться. Хозяевами целых отраслей становились иностранные компании. Страну накрыло безработицей, лавиной преступности. Некоторые откровенно голодали, годами не получая заработанные деньги. Военные после службы шли разгружать вагоны или работать таксистами, чтобы хоть как-то прокормить семью. Многие не выдерживали и пускали себе пулю в лоб. Учёные, инженеры, учителя, чтобы выжить, торговали тряпьём на перекрёстках и в метро. Кто-то спивался, кто-то подсаживался на наркотики, кто-то лез в петлю. Заводы закрывались, колхозы повсеместно умирали. Жуткое время было, мерзкое.

Потом постепенно начали как-то приспосабливаться к жизни в новой реальности. Многим даже стало нравиться так жить. Внешне-то всё выглядело достаточно красиво, была какая-то видимость достатка. Вот только основная масса существовала, с трудом дотягивая от зарплаты до зарплаты, а кучка тех, кто успел откусить кусок от государственного пирога, жила в земном воплощении рая, имея абсолютно всё, что бы ни пожелали.

Киров сидел с лицом белее мела.

– А как же коммунисты? – прохрипел он, рванув воротник, словно задыхаясь. – Как же армия. Они-то куда смотрели?

– А коммунистом вдруг стало быть не модно. Более того, был период, когда компартию попросту запретили. Бывшие секретари горкомов, райкомов, обкомов вдруг стали банкирами, владельцами заводов и фабрик, портов и курортов. Комсомольские лидеры тоже от них не отставали. Все они с упоением публично рвали и жгли партбилеты и рвали на себе рубаху, крича, что не было более яростного борца с коммунизмом, чем они.

Армия же заявила, что она вне политики и не будет вмешиваться во внутренние дела страны. Что их дело – защищать от внешнего врага, а не бороться за сохранение государства, разваливаемого изнутри. На все вооружённые силы нашёлся лишь один, – я выделил это слово, – офицер, который поднял по тревоге своих бойцов и поехал защищать Советский Союз с оружием в руках. Их расстреляли из засады по дороге к Москве[12]12
  Речь идёт о капитан-лейтенанте Игоре Викторовиче Остапенко, который повел своё подразделение на защиту Дома Советов во время народного восстания за советскую власть в ночь с 3 на 4октября 1993 года. В эту ночь офицер, присягавший Советскому Союзу, оказался верен данной клятве, когда с группой матросов-добровольцев двинулся на грузовике из Дуброво на помощь законно избранному Верховному Совету


[Закрыть]. Всё! Остальные военные сидели тихо, как мыши под веником.

– Офицер?

– Да, офицер. В сорок третьем году в армии вернули офицерские звания и погоны.

– Ты говорил про войну. Она будет? С кем?

– Война будет. В сорок первом году Германия, подмяв под себя всю Европу, без объявления войны нападёт на СССР. Немцы дойдут до Москвы, но будут отброшены. Ленинград почти девятьсот дней будет в полном окружении. От голода и бомбёжек погибнет от девятисот тысяч до полутора миллионов человек. Даже в двадцать первом веке не смогли в точности подсчитать. Всего за всю войну страна потеряет почти тридцать миллионов человек, в основном мирного населения. Закончится война в мае сорок пятого года в Берлине.

На Кирова было страшно смотреть. Он стоял, опершись крепко сжатыми кулаками о столешницу. Вдруг, заревев, как разбуженный медведь, он с силой ударил кулаком по столу.

– Как?!! Как вы могли?!! – с надрывом закричал он.

– Мы?!! – заорал я в ответ. – Нет, товарищ Сергей, – назвал я Кирова его партийной кличкой, – это не мы, а как раз вы создали систему, при которой к власти пришли приспособленцы и откровенные враги. Это они понастроили для себя домов отдыха, спецраспределителей и прочих благ в то время, когда весь народ впахивал на стройках, вначале восстанавливая страну из руин, а потом строя новые заводы и целые отрасли. А люди вам верили. Видели, что блага распределяются лишь по верхам власти, но всё равно верили. И верили до последнего. Когда пришло время для выбора, семьдесят восемь процентов населения проголосовали за сохранение Союза, но ваши преемники проигнорировали волю народа. Вот тут вера в коммунистов у людей окончательно пропала.

Я встал, налил из чайника уже остывшего чая и залпом выпил. А Кирова пробрало не на шутку. Вижу, как сердце у него начало работать со сбоями.

– Сядьте, Сергей Миронович, – уже спокойно сказал я ему, – и успокойтесь. Теперь всё пойдёт по-другому. Главное, что вы остались живы.

– Да при чём тут я? – раздражённо бросил он, однако, садясь на стул. – Как дальше жить, зная, что всё впустую?

– А кто сказал, что впустую? – Я налил холодный чай в стакан и пододвинул его Кирову. – Ещё не поздно многое изменить. Да и вы, можно сказать, точка бифуркации. То, что вы, товарищ Сергей, остались живы, меняет очень многое.

– Бифуркация – это…

– Это означает изменение, разделение на два потока. С вашей гибелью в стране начались массовые репрессии. До пятьдесят четвертого года было арестовано в общей сложности почти четыре миллиона человек, шестьсот пятьдесят тысяч расстреляно.

– Но… как? Почему? – ошарашенно спросил Киров.

– Тут тоже не всё так просто, как казалось вначале. Стреляли в вас, но целились в Сталина и в СССР в целом, если образно сказать. Целью покушения на вас было вывести Сталина из равновесия и заставить начать охоту на ведьм. И смерть его жены, Надежды Аллилуевой, и ваша гибель – это всё части одного плана, плана по захвату власти в стране путём военного переворота.

По задумке заговорщиков, управляемых извне, Сталин начнёт массовые репрессии и вызовет тем самым недовольство среди военных и населения. В том варианте истории репрессии не привели к желаемому результату, да и Сталин смог обуздать свой характер, поэтому репрессии так и не стали по-настоящему массовыми, а начавшаяся война только сплотила народ вокруг него. И лишь после смерти Сталина заговорщики смогли взять власть, но были вынуждены действовать достаточно осторожно, растянув процесс развала СССР на несколько десятилетий.

– Извне?

– Да. Мне удалось выяснить, что за всем этим стоит одна достаточно могущественная организация, которая уже на протяжении двух веков действует с целью получения мирового господства. С западными странами всё получилось относительно легко, но на пути встала Россия. Все войны, политические и экономические проблемы, революции, всё это в той или иной степени спровоцировано ими. Нас, русских, слишком мало, а природных ресурсов у нас слишком много, и отдавать их за просто так мы не согласны.

– Революцию в России совершили большевики, – строго произнёс Киров.

– А кто спорит? Безусловно, большевики. Но до них государственный переворот осуществили силы, подконтрольные этой самой организации. Гений Ленина состоит в том, что он сумел разглядеть конечную цель этого переворота и смог взять власть в свои руки. Однако упомянутая организация и его не оставила без контроля. Помните такого деятеля, как Лейба Бронштейн, он же Троцкий, он же один из основных ставленников той самой внешней силы? Он привёз с собой из Америки деньги, так необходимые большевикам, и благодаря этому встал фактически во главе вооружённых сил. То есть получил в свои руки реальную силу, а после смерти Владимира Ильича имел реальные шансы встать во главе страны и проводить политику, выгодную его хозяевам. Однако Сталин его переиграл, и эти планы пошли прахом.

– И что это за организация такая?

– Это орден иллюминатов. Орден, которого официально не существует, однако его адепты есть повсюду, в том числе и в СССР, и даже во властных структурах.

– И ты знаешь, кто? – Киров стал похож на изготовившегося к прыжку тигра.

– Некоторых теперь знаю. И покушавшийся на вас Николаев был направлен именно ими. Ему внушили некоторые мысли, и он должен был убить вас. Потом его быстро ликвидировали бы, чтобы, не дай бог, не проснулась его память.

– Кто именно?

– Пока с помощью своих способностей я смог уверенно опознать лишь одного. Имени не назову. По крайней мере, не сейчас. Многое надо уточнить и выявить всю цепочку.

– Для этого есть органы НКВД, – продолжал настаивать на своём Киров.

– А вы уверены, что в самих органах не окопались люди ордена? Я вот уверен в обратном. Их там, уж поверьте, как блох на Тузике. Чистить и чистить. И чистить по жёсткому варианту.

– Когда умрёт Сталин? – вдруг спросил он.

– Извините, Сергей Миронович, но этого я ни вам, ни кому-либо другому не скажу. Только самому товарищу Сталину, если он спросит. – Я вновь налил себе холодного чая. Блин, да где этот самолёт?

– Бред, – Киров откинулся на спинку стула, – нет, ну бред же! И я этот бред слушаю. И верю. Верю, чёрт меня подери!!! – он перешёл на крик.

Да его сейчас точно удар хватит. Мужика за последние сутки едва не пристрелили, потом он едва не разбился в падающем самолёте, потом ему сказали, что дело всей его жизни спустили в унитаз. Тут кого хочешь кондрашка хватит.

Я встал, подошёл к нему и положил ладони на его виски.

– Сейчас станет легче, Сергей Миронович.

Подлечил его организм, убрал некоторые застарелые болячки, растворил тромбы в артериях, восстановив нормальный кровоток.

– Смотри-ка, и вправду полегчало, – удивился Киров. – Ты и такое можешь?..

– И не только такое, – улыбнулся я, – хотя лечить вас, товарищ Сергей, и лечить ещё. Что же вы так безответственно относитесь к государственной собственности?

– К… – он осёкся, – к какой собственности?

– К государственной, народной. Или вы думаете, что ваше здоровье, ваша жизнь, наконец, принадлежат вам? – Я слегка, что называется, наехал на него. – Вы, товарищ Киров, глубоко ошибаетесь. Вы есть собственность народная, собственность советской власти. И будьте добры к этой собственности относиться со всей ответственностью.

Киров засмеялся:

– Ну, уел меня, уел. Прям пропесочил, как на партсобрании.

За окном раздался гул моторов идущего на посадку самолёта. Буквально тут же в дверь постучали.

– Товарищи, самолёт из Москвы прибыл.

– Спасибо, идём, – ответил я, а Киров, посмотрев настороженно на дверь, спросил:

– Нас не могли слышать?

– Нет. Даже если бы кто-то стоял, прижавшись ухом к замочной скважине, и тот бы ничего не услышал. Тем более что никто и близко к двери не подходил.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

Уже проходя по коридору к выходу, в одной из комнат увидел сидящих там и пьющих горячий чай Сергея Сорокина и Андрея Гончарова, наших, так сказать, коллег по аварийной посадке.

– Серёга, Андрей, вы как здесь? – обрадовался я им как родным.

Гончаров лишь пожал плечами, а Сорокин, почему-то встав по стойке смирно, ответил:

– Доставили с места аварии и приказали ждать комиссию для установления степени нашей вины.

– Охренеть, – только и смог произнести я.

Люди, можно сказать, посадили неуправляемый борт, спасли ценного пассажира, а им степень вины шьют. И это при том, что на обломках ясно видно следы внутренних взрывов на гондолах крыльевых двигателей. Ладно, разберёмся. Думаю, что Киров не даст в обиду летунов.

На лётном поле стоял точно такой же самолёт, как тот, на котором мы вылетели из Ленинграда. Кстати, аэродром мне был знаком ещё по той жизни. Был здесь как-то с сыном в музее вертолётов. И вот сейчас, идя к стоящему с работающими двигателями самолёту, вдруг вспомнил тот наш поход сюда, когда Костику разрешили посидеть в кабине самого настоящего боевого вертолёта Ми-28. Восторгу не было предела. Так, предаваясь воспоминаниям, я вдруг резко остановился, не доходя десятка метров до открытой дверцы самолёта.

– Сергей Миронович, встаньте позади меня и при необходимости подтвердите мои полномочия.

Киров, внимательно посмотрев мне в глаза, лишь кивнул головой и сместился чуть позади меня. Из салона самолёта выпрыгнул человек в форме НКВД и направился нам навстречу.

– Товарищ Киров! – Он вскинул руку к козырьку фуражки. Пижон. Декабрь месяц на дворе, морозец градусов двадцать, а он в фуражечке. – По приказу товарища Власика прибыл для вашей охраны и сопровождения. Прошу пройти на борт самолёта.

– Отставить на борт! – включил я командира. А что, как-никак, а там у меня было звание капитана запаса, спасибо военной кафедре в институте и военным сборам, на которые несколько раз пришлось съездить. – Всем построиться перед самолётом, включая экипаж, двигатели заглушить.

Энкавэдэшник вопросительно посмотрел на Кирова и получил подтверждающий кивок.

– Я вам не подчиняюсь, товарищ. И вообще, вы кто такой? – всё же решил он показать мне моё место.

– Исполнять! – рявкнул я, слегка усилив слова Силой. – Кто я такой и кто кому подчиняется, выяснять будем не здесь и не с вами. Бего-о-ом!

Энкавэдэшника будто ветром сдуло. Сзади одобрительно хмыкнул Киров. Двигатели самолёта смолкли, и под крылом выстроились четверо сотрудников НКВД и два пилота. Вот из-за последних и получился весь этот сыр-бор. Ещё на подходе я, уже неосознанно, просканировал ауры всех, кто был на борту. И если сотрудники НКВД не вызвали никаких вопросов, то в головах обоих пилотов была знакомая чёрная паутина.

И в это мгновение события понеслись вскачь. Оба пилота каким-то единым синхронным движением выхватили пистолеты и, практически не целясь, что называется от бедра, выстрелили, благо до них было метров пять. Буквально за долю секунды до этого я перешёл на форсаж и успел оттолкнуть с линии огня Кирова. Одна пуля пролетела мимо, а вот вторая ударила мне в плечо. Ощущения были, как будто со всего размаху приложили кувалдой. Чёрт! Больно-то как! И убивать этих нельзя. Один из них нужен обязательно живой, но если Силой убью второго, то меня гарантированно вырубит. Вообще странная особенность, и надо с этим что-то делать.

Резко сокращаю дистанцию и бью одного из «чёрных» раскрытой ладонью в грудь, одновременно Силой беря второго за горло. Со стороны это смотрелось, наверное, очень эффектно: слитный сдвоенный выстрел, размытая тень, метнувшаяся к стрелявшим, и вот один из них с огромной скоростью летит спиной вперёд и, ударившись о фюзеляж самолёта, безжизненно сползает на снег, а второй вдруг начинает страшно хрипеть и хватается обеими руками за горло, словно его кто-то душит.

Всё уже закончилось, когда прилетевшая охрана начала реагировать. Но как же медленно-то…. Блин, я же из форсажа не вышел, вот и кажется, что медленно, а вообще среагировали буквально за секунду Старший из прилетевших схватился за кобуру а его коллеги достаточно грамотно рассредоточились, при этом не перекрывая друг другу линию огня. Один из них прикрыл собой поднимающегося из снега Кирова.

– Всем назад! – громко приказал я, не сводя глаз с судорожно дёргающегося «чёрного».

Блин, да я прям Дарт Вейдер. Тьфу ты, чёрт! Ну что за мысли в голову лезут.

– Исполнять! – в унисон мне крикнул Киров, отряхиваясь от снега.

Охрана послушно сделала несколько шагов в стороны, не переставая при этом держать меня и пилота под прицелом.

«Чёрный» с почерневшим (хороший каламбур) лицом рухнул на колени, судорожно пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха. Слегка ослабил хватку на горле жертвы, чтобы он не помер раньше времени. Пилот с сипением втянул в себя морозный воздух и с животным ужасом посмотрел на меня. Ну ещё бы. Он же прекрасно видел, как одна из пуль попала мне в плечо, а на моём белом пальто (ну да, я ещё тот пижон, купил себе пальто под цвет белого тетраграмматоновского костюма) нет и следа от попадания. Пальто я так же обработал Силой, как в своё время сделал со всей своей и Настиной одеждой. А что, и не пачкается, и гладить не надо, да ещё и, как оказалось, от пуль защищает. Во всяком случае, от пистолетных точно.

А я тем временем, продолжая Силой держать «чёрного» в оцепенении, положил ладони ему на виски. Контакт. Блин, но как же шарахает по мозгам при контакте вот с такими. Уже второй индивид мне попался с характерной паутиной на ауре, и второй раз подряд такое противодействие. Так, что мы имеем? Гражданин Беляев Виктор Савельевич (надо же, тёзка), 1906 года рождения, член ВКП(б). Несколько часов назад получил от своего непосредственного начальника приказ срочно вылететь в Торжок и доставить оттуда особо важных пассажиров. Буквально через несколько минут с ним встретился его куратор по ордену и отдал приказ ликвидировать Кирова, которого и должны были забрать из Торжка. Приказ был взять на борт пассажира и сопровождающих, набрать максимальную высоту и бросить самолёт в отвесное пике. Точно такой же приказ получил и второй пилот, который сейчас безжизненной, изломанной куклой валялся у самолёта.

Камикадзе доморощенные, мать их! И что теперь с ним делать? Хм, а если попробовать воздействовать на «паутину» Силой? Я слегка дотронулся своим ментальным щупом до чужеродного образования. Паутина слегка сжалась и уплотнилась. Пилот рухнул на снег и забился в конвульсиях. Усилив воздействие, попытался растворить её светом. Паутина полыхнула яркой вспышкой и исчезла, а вместе с ней начала стремительно распадаться личность носителя. Мгновение, и у моих ног лежало пускающее слюни растение в человеческом обличии.

М-да, отсутствие результата – это тоже результат. Во всяком случае, теперь знаю, к чему надо быть готовым. Лёгким касанием Силы прекратил мучения бывшего пилота. И… меня не накрыло. Хотя ничего удивительного нет. Тогда я лишал жизни людей, имеющих своё сознание, а сейчас это был лишь биологический объект, как бы кощунственно это ни звучало.

– Виктор, ты как? – спросил Киров, однако стоя чуть в стороне.

– Всё в порядке, уже можно подходить. – Я подхватил горсть снега и обтёр им лицо.

– Ты не ранен?

– Пулю для меня ещё не отлили, товарищ Киров…

Я хмыкнул, глядя в лица охраны, которые были, мягко говоря, удивлёнными. Они тоже прекрасно видели, как меня мотнуло при попадании пули. Кстати, а плечо-то уже и не болит.

– Что здесь вообще происходит? – задал вопрос старший из прилетевших.

– Вторая часть Марлезонского балета, – ответил я, поднимая со снега свою белую (удивительно, да?) шляпу. Да, я уже говорил, что я пижон.

– Не понял. Что?

– На товарища Кирова только что было совершено очередное покушение. Вот эти вот, – я кивнул на два лежавших трупа, – должны были поднять самолёт как можно выше и врезаться в землю.

– Ох, ё..! – Энкавэдэшник потёр рукой вмиг вспотевший, хоть и морозец покусывал, лоб. – Их же вроде как проверяли.

– Вот именно что вроде как, – вмешался Киров. – Однако как мы теперь в Москву попадём?

И тут я вспомнил о Сорокине с Гончаровым, о наших пилотах с разбившегося самолёта. Они сейчас сидели в здании аэропорта. За ними по команде Кирова отправили одного из охранников.

– Ну что, пернатые, принимайте аппарат, – схохмил я, вспомнив один из любимых своих фильмов. – Во, махнул не глядя.

– А эти что? – Сергей Сорокин кивнул в сторону трупов, которые уже оттащили в сторону.

– А эти суками оказались, – я сплюнул на снег, – хотели организовать нам рейс на тот свет.

Глава 9

В Москве садились на Центральном аэродроме, что на Ходынском поле. Прямо к самолёту подъехали две легковые машины, и из одной из них вылез человек, знакомый мне по старым фотографиям. Власик, начальник охраны Сталина. Он поздоровался за руку с Кировым, мне лишь сдержанно кивнул, просветив, будто рентгеном, внимательным взглядом.

– Товарищ Киров, товарищ Сталин приказал везти вас к нему. Прошу в машину, – он сделал жест рукой в сторону ближнего авто.

– Этот молодой человек поедет со мной.

Власик ещё раз внимательно посмотрел на меня, словно что-то решая про себя, и молча махнул рукой. А я, уже по привычке, просканировал всех приехавших. К счастью, «чёрных» среди них не оказалось.

Вечерняя зимняя Москва показалась мне какой-то мрачноватой и пустынной. Не было привычной мне с той, прошлой жизни, вездесущей рекламы, яркой подсветки зданий и бесконечного сияющего потока машин. Я задумчиво смотрел в окно, на Москву образца 1930-х годов и морально готовился к самой важной встрече в своих обеих жизнях, встрече, которая должна изменить ход истории этого мира. Или не изменить, если Сталин мне не поверит. В последнем случае мне ничего не останется, как забрать Настю и, возможно, Ольгу, а потом уехать за границу. Хоть в ту же Австралию, которой предстоящая война практически не коснулась. Вот только смогу ли я со стороны смотреть на те неисчислимые бедствия, которые обрушатся на мою Родину? Да что самому себе-то врать? Не смогу. Обязательно вмешаюсь.

Так за размышлениями я и не заметил, как машины въехали на Красную площадь. И тут меня, что называется, приложило. Я увидел это! Горло сдавило, а глаза начало заволакивать предательской слезой.

– Остановите машину, – через силу прохрипел я.

– Не положено, – не оборачиваясь, ответил водитель, а Власик закрутил головой по сторонам.

– Стой! – Я Силой заставил водителя нажать на педаль тормоза.

Авто остановилось, и я буквально вывалился наружу и застыл, глядя вверх. Потоки Силы струились со всех сторон, проникая в каждую клеточку и вымывая оттуда всё чёрное и наносное. А я стоял, смотрел сквозь медленно падающие редкие снежинки, и по щекам у меня текли слёзы. Вот то, что я в глубине души мечтал увидеть долгие-долгие годы. Вот то, чего не хватало мне для душевного спокойствия и равновесия. Над куполом Сенатского дворца, подсвеченное снизу прожекторами, гордо реяло красное знамя. Вот оно, истинное место Силы России, вот ключ к Силе, который у нас вырвали с корнем в том, далёком уже 1991 году[13]13
  25 декабря 1991 года в 19 часов 35 минут с флагштока Кремля был спущен флаг СССР.


[Закрыть].

Не знаю, как долго я так простоял, мне показалось, что целую вечность, но когда пришёл в себя, то увидел стоящего рядом Кирова. Он так же, как и я, смотрел на красное знамя, крепко сжав зубы. Похоже, что до него только сейчас начало доходить, что же случилось там, в том мире-времени.

Он положил мне руку на плечо и сказал;

– Здесь всё будет по-другому, Виктор. А иначе и жить незачем.

И вот я сижу в приёмной Сталина. За столом с несколькими телефонами сидит бессменный секретарь вождя Александр Николаевич Поскрёбышев. Время от времени он поднимает трубку одного из телефонов и либо сам звонит, либо отвечает на звонки. На меня он особо не обращал внимания, во всяком случае явно. Раз кто-то сидит, ожидая в приёмной Сталина, значит, он тут и должен находиться. Власик сидел чуть в стороне, изредка бросая на меня настороженные взгляды. Очень ему не понравилось, как я заставил остановить машину на Красной площади, и если бы не слово Кирова, меня бы и близко сюда не пустили.

Интерлюдия. Москва. Кремль. Кабинет Сталина.

Сталин и Киров

– Сэргей! Чито это?! Откуда?!

Акцент у Сталина становился заметен, когда он говорил эмоционально. Вот и сейчас он был явно взволнован, прочитав несколько исписанных ровным убористым почерком страниц из папки, переданной ему Кировым. То, что он прочитал, было невозможно, невероятно и неправдоподобно. Нефть, газ, уголь, золото, серебро, медь, бокситы, уран и даже алмазы. С координатами и подробным описанием месторождений. И всё это на территории СССР. И отдельно – наименования и координаты месторождений по всему остальному миру. Если всё это правда, то это даёт просто огромные преимущества стране. Можно без всякой геологоразведки сразу отправлять на места людей и начинать добычу, заранее зная, насколько перспективно месторождение.

– Это передал мне тот парень, который спас меня в Ленинграде, а потом, ещё дважды, в Торжке. – Кирова связывали со Сталиным дружеские отношения, и он мог в присутствии вождя говорить вполне свободно, без какого-либо пиетета. – По его словам, у него есть ещё очень много данных, которые будут полезны для страны.

– И откуда у него появилась эти самые данные?

– По его словам, которым я склонен верить, он попал к нам из будущего. Из будущего параллельного мира, полностью идентичного нашему. И всё, написанное им здесь, – Киров кивнул на лежащую на столе папку, – это разведанные месторождений по состоянию на две тысячи двадцатый год.

– Чушь!!! – вскипел Сталин. – Мальчишка начитался Уэллса и попросту свихнулся головой. Всё это просто противоречит науке, а вам, товарищ Киров, он просто задурил мозги, пользуясь тем, что спас во время покушения. Да и с ним самим, и с этим покушением ещё предстоит крайне внимательно разобраться.

– И всё же, товарищ Сталин, я ему верю. – Киров перешёл на официальный тон. – Слишком много деталей, связанных друг с другом, он рассказал. Такое не выдумать. А его способности просто не поддаются какому-либо объяснению.

– И что же он вам, товарищ Киров, сказал? – Сталин не сдержал сарказма и, пыхнув трубкой, прищурившись, посмотрел на старого партийного товарища.

– Будет война. С немцами. Война страшная и долгая. Погибнет почти тридцать миллионов человек только с нашей стороны. Немцы дойдут до стен Москвы, но будут отброшены, и победа будет за нами. Потом мы будем первыми в космосе. Будет много побед и свершений, но в девяносто первом году Советский Союз распадётся на отдельные республики и исчезнет… – Последние слова Киров проговорил чуть слышно.

– Что?!! – резко обернувшись, Сталин повысил голос. – Как ты, Сергей, мог такому поверить? – Сталин уже просто орал, швырнув трубку на стол. – Это же явная провокация!!!

– Коба, – Киров сказал, глядя прямо в глаза собеседнику, – я ему верю. Верю полностью и безоговорочно. Я прекрасно понимаю, как это всё звучит, но он говорил правду.

– Ну, хорошо… – Хозяин кабинета начал заметно успокаиваться. Всё же характер он имел железный и умел обуздать свои эмоции. – Ты готов за него поручиться?

– Да, готов полностью. Я видел его глаза, когда он стоял и смотрел на знамя над Кремлём. Такие эмоции не сыграешь. Это наш, советский человек, хоть и попал к нам из капиталистического мира.

– Он с тобой приехал?

– Да, ждёт в приёмной.

Сталин подошёл к столу и поднял трубку телефона:

– Товарищ Поскрёбышев, пригласите товарища Головина.

Кабинет Сталина был мне знаком по старым советским фильмам. Не знаю, здесь снимали или в павильоне строили декорации, но сходство было полным. Стены, обшитые дубовыми панелями, большой стол для заседаний, покрытый зелёным сукном, красная дорожка из чистой шерсти и дровяная печь в углу кабинета. Всё довольно аскетично, хотя кабинет очень просторный.

Сам хозяин кабинета стоял у своего рабочего стола и пристально смотрел на меня.

– Здравствуйте, товарищ Сталин!

Я промолчу о том, какие эмоции переполняли меня в тот момент. Я видел перед собой личность. Пожалуй, одного из самых величайших правителей России за всю её историю. Но… Что происходит?!. Я не вижу его ауру! Вообще не вижу. Подобное было с китайцем Шэн-ли, но он мало того что был одарённым, так ещё и проходил многолетнее обучение управлению энергией Ци. А где и когда успел этому обучиться Сталин? Или это врождённая способность?

– Почему мы должны этому верить? – Сталин указал на лежащую перед ним папку.

Вот так, ни здрасьте вам, ни проходите-присаживайтесь. Сразу и по делу.

– Наверное, потому, товарищ Сталин, что написанное там является правдой, которую легко проверить. Достаточно отправить ближайшую геологоразведочную партию по любым указанным координатам.

– А если предоставленные вами данные не подтвердятся?

Ну хоть на вы, это уже обнадёживает.

– Подтвердятся, товарищ Сталин. Здесь собраны данные по всем разведанным месторождениям до две тысячи двадцатого года. Вся информация было тщательно проверена.

– Это хорошо, что вы так в этом уверены, товарищ Головин.

Во, товарищ, а это уже совсем хорошо.

– Так, значит, вы попали к нам из будущего?

– Не совсем из будущего. Скорее, из будущего параллельного мира.

– И у вас есть материальные подтверждения этому? – Сталин достал из лежащей на столе коробки папиросу и, прикурив, сквозь дым посмотрел ироничным взглядом.

– Перемещение материальных объектов невозможно. Не хватит энергии для стабилизации. Можно переместить лишь сознание с накопленными знаниями, и то при соблюдении некоторых условий, – как можно увереннее ответил я.

– Значит, кроме вот этого, – Сталин постучал пальцем по папке, – больше никаких доказательств у вас нет?

– Кроме этого и тех знаний, что я принёс с собой, больше никаких. – Что-то разговор перестаёт мне нравиться.

– А может, вы просто мистификатор, товарищ Головин? Получили каким-то образом некие сведения по геологоразведке, добавили своих выдуманных, задурили голову товарищу Кирову и теперь пытаетесь втереться в доверие, рассказывая небылицы? Может, и покушение на товарища Кирова было инсценировкой для достижения этой цели? Что вы на это скажете?

Не успел я сказать и слова, как на столе зазвонил телефон. Сталин поднял трубку, выслушал, что ему говорят, и бросил одну фразу:

– Пусть войдёт.

Спустя пару мгновений в кабинет вошёл человек с усами-щётками на лице, знакомый по старым фотоснимкам. Генрих Ягода. Народный комиссар внутренних дел СССР.

– Здравствуйте, товарищ Сталин! – Ягода подобострастно вытянулся в струнку, предварительно бросив косой взгляд в мою сторону.

– Вам есть что доложить по делу о покушении на товарища Кирова, товарищ Ягода?

Сталин раздавил окурок папиросы в пепельнице и взялся за лежащую на столе курительную трубку.

Слишком много курит, а это не хорошо. Он мне нужен живым и здоровым как можно дольше. Да и не только мне, а всей стране. Надо будет с этим что-то делать.

– Да, товарищ Сталин. Предварительные материалы следствия уже готовы. Есть все основания полагать, что за покушением стоит Троцкий и его сторонники. Жена покушавшегося уже арестована и даёт показания. Также арестованы пилоты самолёта, которым летел товарищ Киров и который разбился в Торжке. Они, несомненно, также являются соучастниками покушения.

М-да. Чешет как по писаному. И ведь всё верно говорит. Вот только жена Николаева, Мильда Драуле, скорее всего, даже и не подозревала своего мужа в чём-то таком, а пилоты так вообще ни при чём.

Аура у Ягоды была чистая. Ну как чистая? Без чёрной паутины. Чистоты-то там не было ни капли. Я уже понял, что паутина на ауре имеется лишь у исполнителей нижнего уровня. Расходный материал, так сказать. Ягода же явно не был простой пешкой, хотя и более сильной фигурой его назвать сложно. Было, было у него чувство тревоги, когда он посматривал на Кирова и на меня. Вот уж кого он точно не ожидал увидеть в этом кабинете. Уверен, ему успели доложить о моей роли в предотвращении покушения. Уж больно заметен я в своём костюмчике.