Текст книги "Превенция"

– Мне не стоило рассказывать об этом, верно? – Мой друг сел рядом со мной, но оружия из рук не выпустил.

– Что же мы наделали?! – прошептал я, глядя на него.

– Случайно оказались там, где не должны были оказаться. Всё вокруг происходит случайно, помнишь? Хорошо, что сейчас мы знаем о некоторых плохих случайностях, например, вызывающих существ. Но тогда мы и не догадывались ни о чём подобном. А сколько вокруг нас других людей, которые даже не подозревают об обычном правиле с зеркалом или глазками? Грубо говоря – это естественный отбор. Мы можем ему противостоять, поэтому мы сильнее, и наш долг теперь уберечь других, чтобы семьи не умирали из-за какого-то чердака. Представь, сколько людей таким же образом лишило жизни своих родных, просто посетив те места, в которых кто-то копил свои заряды…

– Самое страшное, Серёжа, – начал я, убрав руку от лица, – это то, что мы, несмотря на все знания и справочники, тоже не всемогущие. Сколько ежедневных бытовых дел могут быть смертельными – мы не знаем. Что если человек стареет только потому, что делает что-то определённое, о чём даже не задумывается? Перестань он это делать, смерть бы миновала.

– Катя как-то говорила об этом, – усмехнулся он, – а я над ней посмеялся. Теперь и ты такого же мнения. Возможно, доля правды в этом всё-таки имеется…

Мы просидели так ещё пять минут, позволив себе сделать небольшую передышку. Солнце всё поднималось, заставляя блестеть зелёные листья деревьев. К пению птиц прибавилось стрекотание насекомых. Где-то вдалеке слышалась знакомая партия кукушки, нагло перебиваемая карканьем ворон. Я посмотрел на зелёную траву, затем перевёл взгляд на густой кустарник и глубоко вздохнул, вспомнив похожие пейзажи из детства. Но вот Серёга негромко шмыгнул носом, вернув меня в реальный мир, где по парку бродит высокий лысый однорукий мужчина, с крылом вместо второй руки. Мы покинули это замечательное место, и пошли вглубь деревьев – туда, где располагались небольшие беседки. Нам приходилось аккуратно заглядывать в каждую, прикрывая друг друга.

Не обнаружив беглеца в первой области, мы отправились обратно на дорожку, прошли чуть дальше, обогнув невероятной красоты высокий дуб, и очутились во второй области среди густых зелёных кустарников, а затем, миновав их, вышли прямиком к берёзовой рощице. Здесь меня впервые за утро кольнула усталость, напомнив о недосыпе. Но это было не единственное напоминание, ведь я, заметив знакомые берёзки, вспомнил о своём ночном приключении во сне и незамедлительно поспешил поведать о нём другу.

– Мне сегодня ночью тоже берёзы снились, тянулись как длинный коридор. А в конце Смольников стоял, рукой махал, то ли в гости звал, то ли на помощь… я так и не понял.

– А ты чего? – Серёга на миг повернулся ко мне с улыбкой на лице, но тут же вернул былую бдительность и стал смотреть вперёд.

– Ничего, упал, а встать не смог.

– Ну, Смольников не пятиэтажка, хотя тоже слегка прокажённый… Хорошо, что ты мне о нём напомнил! Домой приеду – проверю почту, вдруг уже прислал свои рассказы. А вообще страшно вот так, как он, доживать: ни семьи, ни детей, сидит один на своей веранде, книжки читает.

– Каждый весел по-своему, – сказал я, иронично процитировав вчерашнюю речь своего друга, – его радость – читать книжки.

– Ну, значит, либо я ещё не дорос до него, либо у нас в этой жизни разные дороги. Меня пугает перспектива ничего после себя не оставить.

– Он и оставил свой «Паралич пробуждения».

– Спорный момент. – Серёга покачал головой. – Тут вообще, надо действовать наверняка – и дети, и труды, вот тогда ты действительно наследишь в истории, но и тут нет никаких гарантий. Вот в чём твой Лавкрафт действительно преуспел, – он обернулся и, заметив мой удивлённый взгляд, пояснил, – да, имел честь я с ним слегка ознакомиться, каюсь… так вот, лучшее, что ему удалось продемонстрировать – это ничтожество человека перед лицом всего окружающего. Представь, вот прибывают все эти древние чудовища из глубин космоса, из разных далёких звёздных систем на нашу песчинку-планету; чувствуешь масштабы? А вот, живём мы – пыль – на этой песчинке, пытаемся забраться всё выше и выше, чтобы другая пыль нам завидовала… и ведь завидуют!

– Мы – пыль, – с иронией в голосе согласился я, – открыл стоицизм, называется. Я вот считаю, что смысл жизни как раз таки и состоит в том, чтобы перестать быть никем и выбраться из грязи в князи.

– Опять ты со своей концепцией, философ. Я давно тебе говорил, что цель жизни и её смысл – это совершенно разные вещи. Допустим, ты прав, но тогда выбраться из грязи – это цель, а все цели ведут к смыслу, но его я до сих пор не вижу.

– Ну как же! Стать наряду с творцом, таким же.

– Я, знаешь, что думаю? Вот как мы вообще смеем философствовать, рассуждать о тайнах мироздания, о чём-то божественном? Кто мы, чёрт возьми, такие, чтобы позволять себе эту дерзость? Идём твоим путём из грязи в князи: строим ракету и летим в далёкий космос, чувствуешь подвох?

– Не чувствую, – удивился я, – путь прогресса, какой же тут подвох?

– Мы слишком самонадеянны! – твёрдо обрушил Серёга, озираясь по сторонам. – Я тоже свято верю в то, что нам под силу выйти за некую грань, но наша главная проблема в том, что мы смотрим далеко вперёд, забывая глядеть под ноги. Кто мы есть? Дрожащие букашки, не более. Мы грезим покорениями далёких планет, но совершенно не интересуемся своей собственной. Что находится на дне этой злосчастной Марианской впадины1010
  Мариа́нский жёлоб (или Мариа́нская впа́дина) – океанический глубоководный жёлоб на западе Тихого океана, самый глубокий из известных на Земле.


[Закрыть], как эти древние микроорганизмы там выживают? А сколько ещё подобных загадок природы? Да что там природа, мы собственный мозг не можем изучить до конца! Сам человек являет собой тайну, ничем не уступающую тайне смысла жизни. Даже сейчас мы ведём какой-то философский диалог о чём-то Всевышнем, думаем, что имеем на это право, но в любую секунду на нас может выскочить это крылатое существо и покончить со всеми размышлениями. Нет, рано человеку лететь вверх, не дорос он до Создателя.

– Да, пусть методы слабы, но цель-то одна – изучить всё и приблизиться к творцу.

– Ради чего? Предположим, что мы достигли бессмертия и спустя все муки вселенной сейчас стоим рядом с Богом. Какой смысл у всего этого?

– В том-то и смысл, – улыбнулся я, – чтобы рядом с ним встать.

– Не знаю, – отмахнулся Серёга. – Если говорить не о цели, а именно о смысле, то я где-то читал о делении его на субъективный и объективный; субъективный находится недалеко от цели, это то, во имя чего человек живёт, его символ, и заключается он в том, чтобы его найти. Делаешь своим субъективным смыслом постижение космоса и ставишь цель изобрести мощный двигатель для ракеты, чтобы за секунду пролетать несколько световых лет. А вот об объективном ты сейчас пытаешься рассуждать. Мне вообще кажется, что он заключается в том, чтобы его искать. Даже рассуждая твоим методом: постичь бессмертие, стать Богом, спросить у Создателя о смысле. Что-то вроде… как там его… трансцендентализма1111
  Как пишет И. Кант: «трансцендентальным называется всякое познание, занимающееся не столько предметами, сколько нашим способом познания предметов».


[Закрыть], когда важен сам способ познания.

– Рассуждая моим методом, ты только что продвинулся чуть дальше, Серёга. Задать вопрос о смысле жизни Богу есть цель, а услышать его ответ – это истинный смысл. Он приведёт нас к чему-то невероятному, о чём мы даже не можем помыслить. Как тебе концепция?

– Эта мне нравится больше, но это пока. Подожди, я и здесь найду к чему придраться.

Стоило ему закончить фразу, как за берёзками со стороны дорожки послышались частые цикличные звуки, словно по ней кто-то не спеша бежал. Мы ускорили шаг, подошли как можно ближе, чтобы дорожка оказалась в нашем поле зрения, и присели на корточки, наблюдая за происходящим. Оказалось, бежал самый обыкновенный среднестатистический молодой человек, вышедший на утреннюю пробежку. Он прошмыгнул мимо берёзок, не обратив на нас никакого внимания, и скрылся за шумящим густым кустом. Серёга поморщился, выказав недовольство столь раннему, по его мнению, времени для занятия спортом, и предложил выйти из рощи и проследовать за бегуном прямо в третью область. Но не успели мы сделать и пару шагов, как нас чуть не оглушил душераздирающий мужской крик. Пулей выскочив из рощи, мы взяли шампуры на изготовку и ринулись по дорожке в ту сторону, где несколько секунд назад скрылся бегун.

Серёга обогнал меня и первым увидел страшную картину, я же прибыл на место парой секунд позже. Бегун сидел на земле, прижавшись к невысокому деревцу, и истошно вопил, хватаясь за траву. Существо – высокий лысый мужчина на длинных ногах; одноглазый, безо рта и носа; с костлявым крылом телесного цвета вместо правой руки – стоял в двух метрах от пострадавшего, издавая странные звуки, сравнимые с мышиным писком, и активно жестикулировал единственной верхней конечностью – жилистой рукой, оканчивающейся тремя пальцами.

Не раздумывая ни секунды, Серёга бросился на него, но совершил ужасную ошибку: в состоянии аффекта он не уколол существо, а ударил его шампуром плашмя по голове. Бегун же, воспользовавшись моментом, поднялся с земли и, спотыкаясь, побежал за кусты, а затем выбежал на дорожку с другой стороны и пустился наутёк.

От удара существо слегка отпрянуло назад, запищало ещё громче и, растопырив подобно хвосту павлина костлявое крыло, бросилось на Серёгу и ударило его длинной рукой прямо в грудь. Мой друг выронил оружие и отлетел к тому месту, где ранее голосил испуганный спортсмен, но, удачно приземлившись, особого ущерба не получил. Монстр двинулся к нему, но Серёга резким движением ноги ударил крылатую нежить в живот и вновь оттолкнул её от себя, выиграв немного времени.

Внутри меня всё клокотало, руки дрожали, ноги налились свинцом, не желая шевелиться, а стуки сердца неприятно отзывались в висках, вызывая лёгкое головокружение. Чудом переборов всепоглощающий страх, и грамотно воспользовавшись моментом, я наскочил на существо сзади и с размаху ткнул его шампуром, целясь прямиком в спину, но промахнулся и попал в костлявое крыло, проткнув его насквозь.

Чудовище завизжало, но теперь его писк больше походил на ультразвук, настолько больно он бил по ушам. Я вытащил шампур из крыла и с яростью засадил его в спину монстра, но тот не исчез. Тем временем Серёга поднял с земли своё оружие и с разбегу пробил им грудь существа. Нежить стояла посреди дорожки, переминалась с ноги на ногу, тряслась как в припадке и беспрестанно издавала режущий уши звук. Жуткое крыло то складывалось, то раскрывалось, выдавливая из зияющей пробитой раны вязкую желтоватую жидкость. Рука висела вдоль тела, но кисть двигалась так быстро, что теперь нельзя было точно определить количество пальцев на ней.

Животный страх обуял меня, дышать стало в разы тяжелее, силы были на исходе, а ужасное существо всё никак не желало умирать. Тогда мой друг раскрыл складной ножик, аккуратно подошёл к монстру сбоку и, прицелившись, боковым ударом воткнул его прямо в лоб пищащей твари, та вдруг умолкла и отпрянула назад. Я не заставил себя ждать и всем лезвием по самую ручку всадил нож существу в затылок. Сгорбившись, оно поковыляло на трясущихся ногах в сторону густого кустарника, а в конце маршрута вдруг обернулось, своим единственным глазом бросило на нас печальный взгляд поверженного врага, и прыгнуло в непроглядные зелёные заросли.

Прижатые спиной к ближайшему дереву, мы стояли с дрожащими от ужаса коленями и смотрели на кустарник. Никаких страшных звуков больше не было слышно, да и заросли совсем не шевелились, лишь иногда дёргались на ветру – в такие моменты дёргались и мы; никакого оружия при нас не было, поэтому соваться туда, не зная судьбы монстра, совершенно не хотелось.

– Это не то существо, – дрожащим голосом прошептал Серёга, – оно не колется!

– Может, мы не так кололи? – предположил я.

– Надо Андрею звонить, слышишь? Надо звонить… – говорил он, не сводя глаз с кустарника. – Пусть сюда пришлёт людей!

– Звони, Серёга, звони! – чуть не крича, тараторил я.

Он позвонил, стараясь придать своему голосу максимум уверенности и спокойствия, что выглядело абсолютно нелепо и даже забавно. Сбивчиво, запинаясь, но во всех деталях, используя систему с областями, Серёга описал наше местоположение. Андрей приказал нам не двигаться с места и ждать его людей. Мы простояли так около пяти минут, пока не услышали быстрые шаги.

Из-за деревьев показались двое мужчин: один – гладко выбритый в капюшоне, а второй с рыжими усами и пронзительно голубыми глазами, которые я подметил сразу, как только его увидел. Чёрные посмотрели на нас с неким презрением и насмешкой, будто бы мы испугались какой-то нелепой чепухи. После они узнали про злополучный кустарник, и, получив всю информацию, смело шагнули туда, сжимая в руках недлинные блестящие кортики. Но в зарослях они задержались недолго, не прошло и минуты, как эти двое, кривя рты и переглядываясь, уже несли нам наши шампуры с ножами.

– Держи, превенция, – сказал рыжий усач хриплым прокуренным голосом, протягивая нам оружие.

– Где оно? – спросил Серёга, уже совсем пришедший в себя. – Готово?

– Готово, бородач, – кивнул рыжий. – Вы в него их кидали что ли, как копья? Один укол – и всё.

– Один укол! – повысив голос, передразнил его Серёга. Он вырвал из рук усача шампуры с ножами, а затем, смотря на него с укором, добавил: – Как бы ни так, мы его четыре раза проткнули, еле-еле отбились! А оно пищит и пищит… – И, развернувшись, пошёл по дорожке к выходу из парка.

Я молча кивнул чёрным на прощание и незамедлительно последовал за другом. Уже в машине мы принялись с горящими глазами обсуждать всё произошедшее; теперь шок прошёл, сменившись эйфорией.

– И ведь договаривались же не геройствовать! – воскликнул Серёга. – А я всё равно побежал! Надо учиться себя сдерживать, но и ты меня пойми, Витёк, первый раз же такое дело!

– Если бы не ты, то орущий бегун замолчал бы куда быстрее, правда, при таком раскладе – навсегда. Так что дело благородное, хоть когда-то цель оправдала средства. Я только опасаюсь, что он об увиденном расскажет кому не надо.

– Пусть рассказывает. Кто из серьёзных людей ему поверит? А наткнётся на нашего человека, так может быть и завербуют в превенцию.

– Или в чёрные волонтёры… Видел, какие напыщенные?

– Ничем друг от друга не отличаются, кровохлёбки, – огрызнулся Серёга. – Хоть какая-то польза от них была! Приди да и посмотри, всё ли в порядке, – так нет! Мы всю работу сделали, чуть там не полегли, а они рты кривят, усмехаются! Сами-то в кусты с кортиками полезли, тоже мне рыцари! Ещё и Андрей теперь будет нам это припоминать до самой старости.

– У нас все карты на руках, подумай сам, – успокоил я его. – Это не то существо, о котором он говорил, а мы всё равно его положили! Андрей не кидался на крылатую нежить ради спасения невинного человека, всё это исключительно наша заслуга.

– Именно! Так что пусть даже рта не раскрывает! Но упаси меня боже ещё раз такой работой заниматься… да с таким-то информатором! – Он не упустил возможности и здесь уколоть Андрея.

Серёга подбросил меня до дома и пообещал позвонить вечером. Солнце поднималось всё выше и выше, ветер слабел, на улице становилось теплее. Недовольные люди шли на работу, пока я, слегка улыбаясь и дыша полной грудью, уверенно шагал к своему подъезду. Чувство выполненного долга вкупе с огромным счастьем музыкой играли в моей груди: я не струсил, я выжил и я победил!

Дома меня ждала расслабляющая тёплая ванна, а затем вкусный омлет с горячим кофе на завтрак. Запах цветущий сирени, проникающий в квартиру, тёплые лучи солнца, пробивающиеся через стекло и стекающие по стенам, – всё теперь казалось по-особенному прекрасным. Как же всё-таки жаль, что такие прекрасные мелочи жизни мы начинаем ценить лишь после того, как побываем на волоске от смерти, рискуя разом лишиться всего этого.

Глава 6. Алексей Иванович и его дочь

Я вновь очутился в берёзовом коридоре под голубым, перепачканным белыми пятнами облаков куполом, но на этот раз гораздо ближе к домику Смольникова. Теперь мне стали отчётливо понятны его сигналы: он не приветствовал гостя, а изо всех сил взывал к помощи. Вдруг на крыльце появился второй объект такого же роста, но совсем без головы. Присмотревшись, я разглядел блестящие звёздочки на его плечах и знакомую фуражку, которая весела в воздухе над шеей этого обезглавленного, отчего сделал вывод, что тот был в полицейской форме. Страж порядка стоял совершенно недвижимо рядом с отчаянно машущим мне писателем, а я никак не мог сдвинуться с места, чтобы прийти на помощь. Мне хотелось кричать от злости, но отчаянные крики никак не покидали рта. Тогда, собрав всю волю в кулак, я снова рискнул оторвать ноги от земли, но стоило мне слегка пошевелиться, как сон, разбитый телефонным звонком, тут же рассыпался на мелкие осколки.

Полный раздражения, я схватил мобильник. Серёга сказал, что заедет через полчаса, привезёт мне хорошие новости и холодное пиво для приятной встречи.

Часы пробили шестнадцать часов, когда я закончил приводить себя в порядок. Белый кухонный стол был расчищен и сиял чистотой в полной боевой готовности к нашему пиру победителей. День был солнечный, лучи бились в окна, красиво играя на блестящей раковине и белом кафеле рядом с ней. Сквозь форточку непрестанно, то усиливаясь, то слегка утихая, тянулся прохладный ветерок.

Серёга приехал довольный и крайне возбуждённый. Выгружая из большого пакета бутылку за бутылкой пива, а затем и закуску, он что-то напевал себе под нос, не снимая улыбки с сияющего лица. Наконец, покончив с разгрузкой, Серёга помыл руки, присел за стол и, стуча по нему пальцами правой руки и щурясь, глядел на меня. Я непонимающе нахмурился.

– Всё эйфория не отпускает?

– Ну что, Витёк, – он стукнул по столу ладонью и улыбнулся во все зубы, – пошло дело! В эйфории, ага! Сейчас тебя ещё раз накроет. – Серёга засунул руку в карман брюк, демонстративно извлёк оттуда пятитысячные купюры, положил их на стол и со всем возможным пафосом пододвинул деньги ко мне. – Ровно двадцать!

– За что это?! – удивился я.

– Екатерина Алексеевна отстегнула за работу, – с гордостью объявил Серёга. – Проснулся, хватаю телефон, смотрю – от неё сорок тысяч на карточку прилетело! Понятное дело, сразу начал звонить, а она встретиться в столовой предложила, на месте всё обсудить.

– В столовой?

– Да, она там насчёт поминок договаривалась, – нехотя проговорил он. – Так вот, встретились. Я на радостях начал её вопросами заваливать, даже перегнул чуток, кажись. Сказала, что деньги пополам – за работу. – Он слегка приподнял указательным пальцем кончик своего носа, пародируя Катин острый носик, и процитировал её слова: – «Обычно волонтёры работают безвозмездно, но работать без вознаграждения в нашей сфере – это глупость». В нашей сфере, слышал? И деньги эти… так и знал, что у нас тут целая организация, наверняка и бухгалтерия своя есть, так сказать, волонтёрская.

– Ровно двадцать… – повторил я, пряча деньги в карман, – цена жизни волонтёра. – И, предрекая возмущение моего друга этой фразой, тут же перевёл тему: – А что она с отцом-то решила, как хоронить будут?

– В закрытом гробу. Ты не представляешь, что там от него осталось. Существо ему голову раздавило… рукой своей, наверное… или пальцы у него удлиняются как-то… ну или крылом проткнул. Как вспомню – холодок пробивает!

Сейчас холодок пробил меня, да настолько будоражащий, что мои плечи непроизвольно вздрогнули. Мне вспомнился сон: полицейский без головы и всё тот же неспокойный Смольников. Списав всё на сквозняк, я закрыл форточку и предложил своему другу приступить к трапезе, тот с радостью меня поддержал. Мы раскрыли пачку с сушёной рыбой, большую упаковку сухариков в прозрачном пластиковом лоточке и откупорили две пол-литровые бутылки холодного светлого пива. Немного выждав время и пропустив ещё бутылочку, я всё-таки решился рассказать Серёге про свой сон, но друг не увидел в этом ничего мистического и предположил, что к выводу с головой я пришёл исключительно логическим путём, основываясь на словах Кати о предпочтении существ изуродовать лица.

– А ты знал её отца лично? – спросил я, открывая очередную бутылку.

– Лично – нет, – покрутил головой Серёга, – но знаний о нём выше крыше. Мы с Катей, признаться, тоже любили пропускать по пиву, – усмехнулся он, указав пальцем на пустые бутылки, – а во время таких мероприятий язык сам развязывается. Мне-то всегда есть что рассказать, в крайнем случае, сам знаешь, перехожу на философию и так до бесконечности, а она же у нас скрытная, про работу после моих… экспериментов с существами… ни слова, а было-то всего пару раз, ну пошалил. Вот и остаётся семья да последние новости. Как папочка на превенцию работает, но в то же время и не работает на неё вовсе.

– Расскажешь? – говорил я, передавая ему пиво.

– Да я тебе всё уже рассказал. Простые волонтёры вообще не должны знать столько, сколько знаем мы: процесс вызова этой страшилы без лица, состыковки там… спасибо Кате. Не занимался бы я ерундой, сейчас бы ещё больше знал! А тебя что конкретно-то интересует?

– Да мне не про работу, – улыбнулся я. – Про отца её хочу узнать. Всё сон покоя не даёт, вдруг он так предупредить меня пытается?

– Ну, началось, покойник его предупреждает. – Серёга демонстративно закатил глаза. – Сначала с одной без умолку всю его биографию обсуждаем, теперь и другой просит! Тебе-то какое дело, как он там жил.

– Чересчур удивительный человек получается. Вроде работал на превенцию, но и не работал вовсе, разве не интересно?

Тут Серёга, расслабленный приятным хмелем, сломался под моим гнётом и начал свой длинный монолог, который, помимо прочего, содержал его неуместные шутки, описывающие каждую ситуацию, а так же его фирменные длинные комментарии и возмущения, приправленные пьяными запинками и оговорками. Вычленив всё это из монолога, – что я и сделал здесь, – можно получить целую историю жизни Кати и её отца.

Алексей Иванович родился в семье слесаря и бухгалтерши, с отличием окончил как среднюю школу, так и школу милиции. По молодости лет работал недалеко от дома, затем, когда мать умерла, а отец уехал жить в отчий дом в какой-то деревне, продал родительскую квартиру и прикупил новую в нынешнем Катином районе. Теперь добираться до работы стало весьма затруднительно, но жить на старом месте он не мог: всё с болью напоминало о почившей матери. Там же Алексей Иванович познакомился со своей будущей женой, проживающей на два этажа выше, в той квартире, где сейчас живёт наша Екатерина. Родители жены были в разводе, совсем не общались с молодожёнами и даже не прибыли на их довольно пышную по тем временам свадьбу.

Через год родилась Катя, отняв тем самым жизнь у своей матери: роды женщина не пережила. Алексей Иванович стал для дочки всем, ради неё он не жалел ничего, от дорогих игрушек до ежегодных отпусков на морях. На первых порах в воспитании ему помогал Катин дед, что прибыл из деревни и проживал с ними в одной квартире, но по достижению девочкой десятилетнего возраста, весь груз ответственности принял на себя её законный отец. Летом, вне отпуска, когда Катю не с кем было оставить, Алексей Иванович отвозил её в деревню к деду, где она могла находиться от полутора до двух месяцев. Именно там, подружившись со своими ровесницами, маленькая Катя начала увлекаться так называемой мистикой. Она даже имела маленький блокнотик для записей разного рода ритуалов – аналог Серёжкиной тетрадки. Никакие девичьи ритуалы, будь то призыв Пиковой Дамы или загадочного Душехлёба, само собой не приносили результатов, но, несмотря на это, тяга к познанию необъяснимого у девочки развилась невероятная.

В поисках единомышленников Катя наткнулась на Андрея, который в юные годы занимался исследованием заброшенных строений на предмет потустороннего, так и началась их дружба. Алексею Ивановичу молодой человек дочери показался весьма интеллигентным и порядочным, плюс ко всему отцу было слегка не до личной жизни своего чада: дед в деревне тяжело заболел, был перевезён в город и требовал к себе должного внимания. Андрей часто приходил к ним домой, имел хорошие отношения с Алексеем Ивановичем и никогда не отказывал в помощи, чем только повышал доверие к себе. Теперь отец мог положиться на этого молодого человека, поэтому особого контроля над отношениями юной пары не было.

Спустя некоторое время дед умер. Алексей Иванович сильно переживал по этому поводу, замкнулся в себе и быстро постарел. На восемнадцатый Катин день рождения он переписал на неё пустующую квартиру своей покойной супруги, а сам остался жить в одиночестве на два этажа ниже.

Молодая пара тем временем продолжила свой путь к попаданию в превенцию. Катя не рассказывала, кто именно их завербовал, но его судьба и первое поручение были мне хорошо известны ещё с утренней беседы в парке. Особенно интересна здесь первоначальная мотивация Андрея: услышав от волонтёра о том, что смотреть в глазки, пока дверь открыта, крайне не рекомендуется, он тут же выпалил довольно занятную историю из детства. В то время, пока вместе с ним жила его престарелая бабушка, перевезённая из деревни в город – чего там греха таить – умирать, в квартире установили новую железную дверь с глазком. Необразованная, прожившая целую жизнь в захолустьях, и к тому же страдающая деменцией старушка так и не разобралась в простой последовательности открывания этого «железного чудовища». Сначала она открывала все замки, а уж потом заглядывала в глазок и ждала, что же будет дальше. Жалкое зрелище, к тому же ведущее к весьма опасным последствиям: однажды она чуть не впустила в квартиру двух нетрезвых молодых людей бандитской внешности. С тех пор одну её дома не оставляли, но открывать дверь запрещать не стали – хоть какая-то ей радость. Спустя пару месяцев бабушки не стало, но скончалась она не от времени или старческой болезни, а от сепсиса1212
  Сепсис (заражение крови) – самая тяжелая форма инфекционных заболеваний.


[Закрыть], чем шокировала всех домочадцев. Связано ли это с дверными глазками или же всё произошедшее – простое совпадение, – вопрос без ответа, но в момент вербовки Андрей связал все факты воедино и, уверовав, что именно ему будет под силу справиться с подобными явлениями, тут же согласился.

Катя же, по её словам, о своих увлечениях в плане волонтёрской деятельности без утайки рассказывала отцу, но ни Серёге, ни мне совсем в это не верится.

Училась она на юридическом факультете, поэтому куда правдоподобнее было предположение, что все поручения отцу она давала под предлогом важности этой информации для своего обучения, будь то поиск материалов для рефератов, курсовых или дипломных работ. А Алексей Иванович – на тот момент уже начальник отдела уголовного розыска – был только рад помочь любимой дочурке, поставляя ей желанные сведения о странных делах, найденных в архивах. Владевшие подобными знаниями, пусть и полученными не совсем легальным путём, Катя с Андреем стали ценными волонтёрами и пребывали на хорошем счету в превенции.

Время шло, наступила взрослая жизнь, и любимая дочь стала всё реже и реже навещать Алексея Ивановича, несмотря на то, что жили они совсем рядом. Её редкие визиты были лишь по очередному «делу» и длились крайне мало. Общение сократилось настолько, что Алексей Иванович не знал о её разрыве с Андреем вплоть до самой последней встречи с дочерью. Но эту самую встречу она помнит во всех подробностях, – Катя успела излить душу Серёге, пока они были в столовой.

Она не общалась с отцом неприлично долгое время, поэтому сразу приходить с требованием было совсем не по-человечески. Катя решила прикупить торт и заглянуть к Алексею Ивановичу на чаепитие, пообщаться, а заодно и пропихнуть между делом свою просьбу. Никогда она не видела его таким счастливым: отец – невысокий полноватый брюнет с небольшими усиками – очень тепло её принял, усадил за стол и угостил вкусным чаем. Ностальгия ударила Катю по голове: в квартире ничего не изменилось с самого её отъезда. Всё на месте: мебель, ковры, занавески, неприличное количество хрусталя на полках и знакомый с детства пряный запах на кухне.

Они с отцом обсуждали всё на свете, девушка настолько разоткровенничалась, что не смогла сдержать слёз и громко расплакалась, повествуя о нелёгком расставании и непомерной нагрузке со стороны института, из которого на самом деле она забрала документы ещё два года тому назад. Алексей Иванович внимательно выслушал дочь, поддержал её всеми возможными способами и пообещал помочь, чем только сможет. Тут-то она и попросила его об услуге. И ведь действительно, чего ему стоило найти информацию о проживании некоего Арсения Смольникова, тем более, если это требовалось для любимого чада.

Утомлённая и раскрасневшаяся от слёз, Катя решила остаться на ночь у своего отца, который с превеликим удовольствием постелил ей чистые простыни в её бывшей комнате – такой же не тронутой, как и всё вокруг. Остаток вечера Алексей Иванович провёл за просмотром какого-то очередного сериала про полицию, иногда шурша обёрнутым в целлофан пультом и переключая канал на прогноз погоды. Утром следующего дня, когда Катя только проснулась и заглянула на кухню, отец уже сидел за столом, с улыбкой протягивая ей листок с адресом Смольникова. После завтрака Катя начала собираться к себе, а Алексей Иванович, стоя у открытой двери, попросил дочь о сущей мелочи для неё, но крайне важном знаке внимания для любящего родителя – крикнуть ему, что она удачно дошла до своей квартиры наверху. Но, как и следовало ожидать, довольная Катя была слишком занята звонком, в котором сообщила Серёге о полученных сведениях, поэтому совсем забыла о просьбе отца и молча захлопнула дверь. Теперь эта просьба Алексея Ивановича – крикнуть – станет для неё, как и злосчастная банка пива, так и не испитая моим отцом, для меня – тяжёлым якорем, что ещё долгое время будет разрывать душу несчастной девушки, цепляясь за рифы памяти и поднимая на поверхность взбудораженный песок тоски. Этим же вечером Алексей Иванович вышел на дежурство и был зверски убит существом.

Его обнаружил дежурный сержант, прибежавший на шум в кабинет Катиного отца; тело лежало под столом, окружённое осколками стекла оконной рамы, через которую крылатый убийца выбрался на свободу. Камеры в коридоре не зафиксировали его появление вне кабинета, следовательно, случилось это непосредственно внутри, но ни Кате, ни прочим волонтёрам неизвестно, что сделал несчастный Алексей Иванович, чтобы призвать это существо. Записи с наружных камер, как уже стало известно, будут подчищены нашими людьми, а дело, пока неизвестно как, но будет спущено на тормозах. Сотрудникам объявят о жестоком убийстве, и строго-настрого запретят придавать это дело огласке, а немного позже, скорее всего, среди местных наркоманов или бездомных алкоголиков вдруг найдётся предполагаемый убийца, что будет обвинён и наказан по всей строгости.