Текст книги "Колыбельная для Варежки"

На встречах с приглашенными в клуб иностранцами они доблестно произносили слово «she» как «шы», на звуке "h" хрипели, как Высоцкий, и старательно выговаривали «I shall» вместо, боже упаси, «I will». Посему иностранцы понимали их, с большим трудом, и однажды случился казус: Варя, волею судеб сидевшая ближе всех к носителю языка, вынуждена была переводить вышеупомянутый русский английский на английский английский, после чего недоуменно напрягавшийся вначале иностранец начал понимающе кивать и отвечать с чисто британским мяукающем прононсом (за который неизбежно получил бы «неуд» на экзамене в средней школе). Оказавшись вместе с англичанином в центре внимания и впервые выступив в качестве личного переводчика, Варя обрела ту особую красоту, которую обретает идущая по следу гончая собака – красоту мастера за работой. Все полтора часа, пока шла беседа. Варя провела в ореоле всеобщего уважения, и в качестве заключительного аккорда иностранец пожал ей руку и поблагодарил за перевод. Храм Вариной славы в клубе был воздвигнут и увенчан крестом.

Потом началось чаепитие. Все задвигались, начали меняться местами, обсуждать… Иностранец ушел, а его место во главе стола неожиданно занял молодой человек, ни разу ничего не спросивший. Теперь же он задал классический вопрос: «Девушка, можно с вами познакомиться?» В конце вечера прозвучал и второй вопрос, не менее классический: «А можно вам позвонить?»

Он позвонил на следующий же день – в субботу утром, не оставив себе даже классических суток на размышление, – и задал еще один вопрос, куда менее стандартный: что она любит из еды? А вечером того же дня Варя, слегка ошалевшая оттого, что ее жизнь вдруг стала развиваться по законам сказки, сидела за столиком кафе, и Тимур собственноручно нес ей тарелку с блинчиками под орехово-шоколадным соусом. А как только Варя их попробовала, она окончательно поняла: сказка. В сказку можно и не верить, но что поделаешь, если налицо все ее атрибуты: добрый молодец, скатерть-самобранка и ковер-самолет (то бишь скорость их знакомства). Не хватало лишь красной девицы, ибо Варя за таковую себя не считала; и возникал вопрос: неужели именно она, Варвара Калинина, призвана стать в этой сказке героиней? Может быть, лучше, пока не поздно, взять себе более естественную, хоть и не такую важную роль? Скажем, Конька-Горбунка?

Из кафе они вышли в половине седьмого, и Варя честно сказала, что в лучшем заведении ей бывать не доводилось. Строго говоря, это кафе называлось «Блинная», а реально оно походило на трактир в неопрятно-русском стиле. Но все окрестное студенчество (обитатели консерватории и старого здания МГУ на Моховой) его обожало за вкусную дешевизну пищи. А черные футляры консерваторцев и веселые студенческие разговоры восполняли скудность интерьера.

Взявшись за руки, они спустились вниз по улице Герцена и, подойдя к зданию Студенческого театра, пересеклись со стекавшимися на спектакль ручейками народа. Когда Тимур замешкался перед входом. Варя подумала, что он дает дорогу кому-то из зрителей, но Тимур невозмутимо доставал из кошелька два билета. Варя поняла, что окончательно ступила на сказочную тропу, и ее собственная воля уже ничего не значит: у сказки свои законы – иди себе за катящимся яблочком и жди следующего приключения.

Тимур увел ее в темноту зрительного зала, обрушил на нее кипящее весельем музыкальное шоу, а после финальных аплодисментов произошло и вовсе невероятное – повел ее не в гардероб, а за кулисы. Оказалось, что он состоит в учебной труппе при театре, знает всех и каждого и со всеми может переброситься парой слов. В итоге Варя спустилась вместе с ним в гримерную – никогда не виданное ею подводное царство. Актеры общались с усталой развязностью, мужчины и женщины переодевались друг при друге, и Варе все время бросались в глаза чьи-то голые ноги (то гладкие, то волосатые) и снимаемые с век накладные ресницы. Потом откуда-то взялись бутылки и бутерброды, стало обсуждаться, почему в такой-то сцене не вовремя дали свет, почему такой-то и такая-то сегодня двигались как вареные селедки и когда же, наконец, будут обещанные гастроли за границей. Тимур на этом сборище был как рыба в воде, а Варя словно попала в другое измерение. Она сидела с испуганной улыбкой и, поворачивая голову то направо, то налево, растила в ней одну-единственную мысль: неужели Тимур, который запанибрата с самими АКТЕРАМИ, действительно хочет видеть рядом с собой именно ее?

– А ты уже что-нибудь играешь? – спросила она, потрясенная всем этим днем, когда они, наконец, вернулись на улицу Герцена.

– Пока что мы учимся, делаем актерские этюды.

В метро он купил ей розы у последней из оставшихся торговок.

Варя даже не задавалась вопросом, позвонит ли Тимур во второй раз. Разумеется, нет.

Не повторяются же сны, как бы ни мечталось увидеть их снова. Но через пару дней опять случилось необъяснимое – Тимур пригласил ее в танцевальный клуб.

В школе Варя всегда боялась дискотек. Дискотеки были созданы для стройных, подвижных, раскрепощенных девушек, ловко двигавшихся под быстрые ритмы и никогда не обделенных партнерами в медленных танцах.

Варя никогда не видела себя в движении со стороны, но была уверена, что именно так отплясывал бы Винни-Пух, попавший одной ногой в горшочек с медом и вынужденный отгонять при этом пчел. Поэтому приглашение Тимура не могло быть адресовано ей. Жизнь опять рассказывала сказки…

И сказка оказалась поистине волшебной:

Варю ждал хастл – быстрый парный танец под диско-музыку. С таким она не сталкивалась никогда, но испугаться и отказаться не успела: в клубе было много новичков, двигались они не как на показательном выступлении, а как на уроке, и не было так страшно показаться неумелой. Правда, были и блестящие, лихо носящиеся по залу пары. «Блестящих» то и дело просили помочь, показать какое-то движение или пройтись в паре с новичком. Тимура отрывали от Вари чаще, чем остальных умельцев от их партнерш. Вежливо улыбаясь, он отрабатывал с другой девушкой тот или иной шаг, поддержку, прокрутку, а потом возвращался к Варе с уже иной – теплой и солнечной – улыбкой, брал ее за руки, говорил: «На счет „три“ – пошли!» – и крепко стискивал, заставляя двигаться в такт, потому что Варя норовила унестись не на шаг и не на два вперед, а сразу – на седьмое небо.

Варя успевала отдыхать, а Тимуру приходилось танцевать без остановки – стольким девушкам хотелось научиться хастлу именно с ним. Пот у него на лбу уже собрался в капли, улыбка стала вымученной, он иногда сбивался с ритма, но Варя, глядевшая со стороны, твердо знала, что никогда в жизни она не видела ничего и никого прекраснее. В душе крутился какой-то смерч из небывалого счастья, небывалого восхищения и пронзительной боли оттого, что вот-вот пробьет двенадцать, и Золушке неминуемо придется улепетывать с бала, пока принц не увидел, что платье ее – лохмотья, а карета – тыква.

Тимур подошел к ней с гранатово-красным лицом, дыша как после марафона.

– Кажется, больше меня не хватит ни на одну девушку.

Варя не могла не прыснуть от смеха, отворачивая лицо.

– Пойдем проветримся.

Обнявшись, они вышли под ледяные январские звезды. Варя накинула шубку, а Тимур свою куртку держал в руке.

– Хоть поостыну немного, – радовался он налетевшему ветру со снежной крупой.

* * *

На этот раз Тимур позвонил лишь через три дня. Варя за это время уже успела смириться с мыслью, что в ее незаслуженно прекрасной сказке поставлена жирная точка.. ТАКОМУ человеку она не может, быть нужна. И не будет.

Звонок прогремел в будний день в половине девятого утра, и Варя, уже стоявшая одной ногой в дверях, никак не могла понять, кому же так приятно, что он застал ее дома.

– Вы меня уже забыли, девушка?

Бешеная радость и безумный стыд – как можно было Его не узнать?!

– А что у тебя с голосом?

– Да я простудился тогда после танцев.

Третий день лежу, только сегодня смог доплестись до телефона.

Телефона в общежитии не было. Значит, он на улице, на морозе, на ветру. И все это лишь для того, чтобы…

– Я боялся, что ты обидишься, подумаешь, будто я исчез…

– Что ты, что ты, я ничего такого не думала… – Варя была готова прыгнуть в телефонную трубку и увести его обратно в тепло. – Я сейчас к тебе приеду!

– Сейчас? Я думал… Я хотел тебя попросить, чтобы ты зашла после занятий.

– Нет-нет, я сейчас! Говори адрес!

Вытряхнув из рюкзака все, что относилось к учебе, Варя лихорадочно собирала в него те вещи, которые могли пригодиться больному: домашние пирожки с капустой, упаковку импортного лекарства, купленного падкой на рекламу мамой, бабушкино малиновое варенье и пару лимонов – для восполнения пропавшего от высокой температуры витамина С.

Если бы она могла собрать и отнести Тимуру весь свой дом, она сделала бы и это и задохнулась бы от счастья, взвалив на плечи такую ношу.

Тимур действительно выглядел больным: блестящие, полусонные глаза, кашель и насморк, сам – весь какой-то разбитый, вялый; одет в тренировочный костюм не первой молодости.

Короче, полный контраст с блестящим танцором и богемным человеком прошлых дней.

Обстановка подкрепляла этот контраст: после театров и клубов – казенные общежитские стены. И тут у Вари впервые зародилась надежда: может быть, ТАКОМУ Тимуру действительно будет нужна такая, как она? То, что неуместно в радости, богатстве и здравии, подходит в горе, бедности и болезни…

Она выкладывала на стол гостинцы, задавала обычные взволнованные вопросы о самочувствии, температуре и мнении врача. Тимуру нечего было ответить: жаловаться у мужчин не принято, температуру он не мерил, врача – не вызывал. Единственное, чем он поделился с Варей, – это обидой на соседей: теперь они сторонятся его, как зачумленного, и вспоминают о том, что в Японии заболевший человек ходит в марлевой повязке.

– Мы с ними вообще не очень ладим.

Соседей было трое: тот, что жил с Тимуром в одной комнате, и двое – через стенку, соседи по общежитскому блоку. Оказалось, что все они – недалекие люди, поступившие в МГУ совершенно случайно (экзамен же всегда – лотерея!) и живущие в Москве с одним намерением: покрутиться здесь и поймать какую-нибудь случайную удачу. К счастью, сейчас все они были на занятиях.

– А ты, – спросила Варя, – не надеешься на удачу?

– Я надеюсь на себя, на свой труд.

Эти слова ее почему-то очень тронули. И так же сильно ее возмутил дальнейший рассказ о злодействах соседей: сплошные пьянки и девчонки, а у него – никакой возможности для занятий.

– Ты не представляешь, сколько нам приходится учить! Законы меняются чуть ли не каждый день…

«…а мне даже негде сесть и позаниматься», – мысленно продолжила Варя и представила свою комнату, свой письменный стол и книжный шкаф.

– Давай я поставлю чайник, – предложил Тимур.

– Лежи, лежи! Я сама.

Он показал ей дорогу на кухню. Лучше бы ей было туда не ходить! Неухоженное место, наполовину испорченные газовые плиты, мусоропровод, забитый так, что отходы уже сыпались на пол и гнили, никем не убранные.

Варя вернулась с твердым убеждением, что так может жить кто угодно, только не Он.

Чай с вареньем и лимоном она подала ему в постель. Тимур сказал, что уже не помнит, что это такое: когда лежишь больной и о тебе кто-то заботится. Такое было только дома…

Он сделал пару глотков, поставил чашку на тумбочку, взял Варю за обе руки и поцеловал сначала одну кисть, потом – другую. Затем – все пальцы по очереди. По Варе волной прокатилась радостная дрожь – он опять уводил ее в сказку.

Тимур притянул ее к себе. Она подалась вперед с улыбкой, но не отдавая себе отчета в том, что именно происходит. Потом ее голова оказалась на подушке, а лицо Тимура поднялось над ней. И Варя подумала: наверное, так и должно быть – ведь он знает правила сказки лучше ее…

* * *

Вечером того же дня он позвонил осведомиться, все ли с ней в порядке. Варя сказала «да», потому что не знала, как бывает «не в порядке». Именно тогда он и спросил, как ее называют дома, потому что нейтральное «Варя» ему надоело – хочется более интимного имени. Она засмеялась:

– Дома меня называют «доченька». Можешь попробовать «Варечку» или «Варюшу».

– Нет, у меня ты будешь «Варежка», потому что зимой с тобой тепло…

Она была согласна на что угодно, лишь бы быть в его руках.

* * *

Тимур вернулся в самый разгар ее воспоминаний, отперев дверь своим ключом.

– Чую, пахнет человечиной! – произнес он загробным голосом сказочной Бабы-яги. – Или это котлеты со свиным сальцем?

«Все они правы! Ему нужны только еда и жилье».

– А вот и сама мастерица! – Он подошел и поцеловал Варю в макушку.

«Нет, я нужна ему, иначе он просто пошел бы на кухню и начал есть».

– Котлеты сделала мама.

– А где же она сама?

– Уехала к подруге. На все выходные.

– Ого! Так у нас начинается медовый месяц?

«Не смей, не смей меня дразнить такими словами!»

Тимур прошел в свою комнату и переоделся в тренировочный костюм – в тот же самый, что был на нем во время болезни. Варя невольно усмехнулась и отправилась ставить чайник. История повторялась, но непонятно, чего в ней было больше: трагедии или фарса.

После ужина Варя привычно стала мыть посуду, а Тимур так же привычно сел к телевизору. Он не переключал каналы, остановившись на первой попавшейся передаче, и смотрел в заэкранный мир так же бездумно и безучастно, как бабушки смотрят из окна на шумную улицу. Когда, покончив с посудой. Варя вошла в комнату, Тимур уже спал. Он классически склонился набок, притулившись к спинке кресла, и дышал глубоко, размеренно. Варя постояла, не смея шелохнуться, и против воли начала погружаться в небывало глубокую жалость и нежность. Словно увидела жеребенка, который рухнул на траву с подломившимися ногами.

Она мельком оглядела бывшую свою комнату, обратила внимание на заваленный книгами письменный стол и узнала в нем тот тяжелый воз, что, не щадя себя, тянул ее возлюбленный.

И вот он выбился из сил…

Варя, как под гипнозом, подалась вперед.

Потом протянула к нему руку и дрогнула, не решаясь коснуться его лица. Шагнула еще ближе на врастающих в землю и не желающих идти ногах. Затем быстро прижалась губами к виску рядом с краем волос – там, где особенно силен запах человеческого тела, всегда такой неотразимый для влюбленных…

Тимур медленно, нехотя приоткрыл глаза, повернул к ней голову, и Варя резко выпрямилась. Он зевнул и спросил:

– Да?

Словно она без стука вошла к нему в кабинет.

– Я просто…

– Просто так меня будишь?

Варя лихорадочно придумывала причину.

– Мы сегодня никуда не пойдем?

– А ты, случайно, не хочешь отдохнуть в пятницу вечером?

"Мне нужно было беречь его сон. Ведь «любить» значит «беречь».

– Или вы на своем филфаке так учитесь, что не от чего отдыхать?

«Он не может меня любить, если все время ставит мне какие-то подножки!»

Варя молча прошла к книжному шкафу, наобум взяла какую-то книгу и вернулась на кухню Минут пять она бесцельно переворачивала страницы, пока Тимур не позвал ее из комнаты:

– Варежка! Хочешь, завтра в яхт-клуб поедем?

Это был предел мечтаний, но Варя не дала себе воли обрадоваться сразу.

– А разве сезон уже начался?

– Не знаю. Да не важно – там всегда кто-то есть. Посидим, потусуемся…

Яхт-клуб… Варя прикрыла глаза. Даже сесть на электричку, идущую туда, – все равно что выйти в плавание к тропическим морям…

«Он любит меня: сам он был там сто раз, а сейчас поедет только ради меня».

– Ну что, едем?

– Спасибо! – крикнула Варя.

* * *

В половине десятого запросилась на улицу собака Варя начала одеваться, краем глаза наблюдая за Тимуром. Он невозмутимо смотрел в телевизор. Гулять вечерами одной было неприятно, если не сказать страшновато, хоть и жили они в спокойном районе. Но окутанная тьмой роща, мертвецки белые стены монастыря и черные пруды всегда казались Варе прекрасной декорацией для фильма ужасов: за каждым стволом стоит маньяк, а под водой притаились монстры. Вечерами Варя и мама всегда гуляли вместе, и монстры отступали, но теперь Варя осталась с ними один на один…

Она оделась. Тимур не изменил позы.

– Надо бы собаку вывести, – неловко проговорила Варя.

– Ну, выводи.

– Темно уже.

– Да, ночи у нас не белые.

Варя молча взяла поводок и пошла к двери.

«Он не любит меня: ему все равно, что меня могут изнасиловать, убить, расчленить».

Все двадцать минут, положенные для собачьего променада. Варя смотрела на мир сквозь злые слезы. К возвращению домой обида выстилала душу твердым слоем, как накипь дно чайника.

– В чем дело? – спросил Тимур, мельком глянув на Варю. – Тебя кто-нибудь обидел?

– Меня сто раз могли обидеть, и защитить было некому!

– Так надо было найти себе телохранителя!

У тебя что, нет ни одного знакомого мужчины?

– Слушай, ты что, издеваешься?!!

– Я не издеваюсь. – Тимур действительно говорил без тени издевки. – Попросила бы меня, я бы с тобой пошел.

– А без просьбы нельзя догадаться?!

– Нет! – Тимур поднял на нее ясные и холодные, без единой капли вины глаза. – Я не телепат, чтобы мысли читать. Надо говорить русским языком! Чему тебя учат на твоем факультете?

Варя принялась медленно снимать сапоги.

«А действительно, чему меня учат, если мне не хватает целого языка, чтобы договориться с одним-единственным человеком?»

* * *

Ближе к одиннадцати Тимур начал стелить постель. Варя медлила, опять маскируясь чтением книги: она не знала, где ей сегодня ложиться. Когда Тимур поселился у них в доме, мама сказала, что не желает видеть "этот разврат, хоть вы его и называете «гражданский брак». Оберегая мамино зрение, Тимур спал на Вариной постели, Варя занимала на маминой место ушедшего папы, и мама была спокойна, как человек, уехавший в тыл во время войны. Все сражения велись в ее отсутствие, и этот вечер был первым, когда Тимуру и Варе не приходилось играть в нерушимый мир.

Варя ждала вестей с передовой и нервно листала бесполезные страницы.

Тимур постелил постель и, ни слова не сказав, прошел мимо нее в ванную комнату. Слушая бесконечно долгое журчание душа, Варя обреченно отложила книгу и прикрыла глаза.

Она была Робинзоном, мимо которого прошел ; последний суливший спасение корабль Прошел и не заметил ее костра. Этот корабль ничего не потеряет от того, что не взял Робинзона на борт, – пойдет себе дальше к радостным и светлым берегам с драгоценным грузом чая, пряностей или слоновой кости. И что капитану до несчастного изгоя, готового отдать ему весь свой остров за право быть на борту?

– Варежка!

Варя открыла глаза. Тимур стоял над ней, улыбался и протягивал руки.

* * *

Счастливо погружаясь в сон, Варя подумала: интересно, стала бы Наиля гордиться тем, что еще ни разу в жизни не пробовала восхитительных восточных сладостей?

* * *

– Что? – рассеянно переспросила Наиля (она изо всех сил конспектировала лекцию по диалектологии). – Да я сладкое вообще не люблю, вредно это. У меня мама – стоматолог, она меня с детства приучила: на десерт – только фрукты.

Но Наиля ответила на вопрос лишь в понедельник утром, а до этого успели пройти еще суббота и воскресенье.

Субботнее утро было поистине праздничным: солнце сияло с неприкрытой радостью, в воздухе словно растворилось золото, и на фоне царственно-роскошной синевы новорожденная зелень смотрелась особенно трогательно. И когда, приподнимаясь в постели, Варя глянула в окно, все в ней мгновенно полыхнуло от радости. Она вновь повалилась на подушку и счастливо прикрыла глаза. Еще немного сна – и счастье ее будет поистине безграничным…

В соседней комнате громко заиграла музыка Тимур был жаворонком и таким образом боролся с Вариными совиными привычками.

Она не смела возражать против этой борьбы, но сейчас уже начала сползать в сладчайший утренний сон, а музыка грубо ворвалась и встряхнула ее за шкирку. Варя со стоном разлепила веки: «Господи, зачем?..»

И вдруг поняла, что это за песня.

Last night I dreamt of San Pedro

It all seems like yesterday not far away

Мадонна. «Spanish lullaby» – «Испанская колыбельная». Тогда в общежитии Тимур успел придать происходящему немного романтики: дотянулся до магнитофона, щелкнул нужной кнопкой, и Варино окончательное погружение в сказку произошло именно под эту мелодию.

Тимур вошел в комнату с мокрой после душа головой. С улыбкой подсел к Варе на кровать.

– Узнаешь?

И, несмотря на отчаянное желание спать, Варя не могла не почувствовать себя отчаянно счастливой. Она обняла его за шею, уткнулась в его плечо и вновь обмякла – сон никак не проходил.

– А перевести можешь? О чем тут поется?

– «Снился мне ночью Сан-Педро… – начала Варя, удивительным образом с ходу попадая в такт. – И все, как вчера еще, со мною вновь…»

– А дальше?

Дальше Варя просто не помнила.

– Ну, хоть общий смысл какой?

Варя не прислушивалась к смыслу ни в первый, ни во второй раз.

– И за что тебе по английскому пятерки ставят? – искренне удивился Тимур.

Варя села прямо и сняла руки с его шеи.

Сон прошел.

Минут через сорок, наскоро перекусив, они уже ехали в яхт-клуб.

* * *

Варе казалось, что еще никогда в ее жизни не было такого чудного дня. Сначала она сидела у своего любимого на коленях в электричке: мест не было, и Тимур, не любивший проявления чувств на публике, пошел на этот крайний шаг. Затем они, разбрызгивая грязь, гонялись друг за другом по раскисшей дороге в переполненном жизнью весеннем лесу.

Потом Тимур, предусмотрительно надевший сапоги, перенес ее через ручей. И кульминацией стал выход на простор водохранилища на единственной отремонтированной после зимы яхте (ни Варя, ни Тимур не были членами яхт-клуба, но у Тимура везде были добрые знакомые, и он легко договорился о том, чтобы их «покатали»). Стоя на палубе, он прижимал Варю к себе и закрывал полой своей куртки (Варя оделась слишком легко, забыв о том, что на воде всегда ветер). Она то открывала, то в блаженстве закрывала глаза, и берега превращались в бесконечный зеленый калейдоскоп. Потом они отогревались в теплой компании старых морских волков, пили чай с коньяком и хохотали, слушая соленые морские байки.

– ..Вышли как-то на одной яхте доцент с аспирантом. Вместе – в первый раз. Доцент, он матерый уже был, а аспирант – салага. А доцент картавил. Ну, начало штормить – доцент кричит: «Тгави шкоты!» Аспирант не врубается. Доцент опять: «Тгави шкоты!» А волна уже совсем разыгралась. Аспирант кричит: «Что делать-то надо?!» Тут – волна им в бок, они уже переворачиваются, а доцент кричит: «Бгосай веевочку!» И до аспиранта, наконец, дошло. Когда они уже болтались килем кверху и мы их на спасательном катере подбирали, он все твердил, как попугай:

«Надо было бросать веревочку!»

Варе казалось, что от смеха звенят стаканы на столе. А Тимур уже рассказывал ответные истории – из жизни альпинистов.

– Ты что, по горам ходил? – полюбопытствовал пожилой яхтсмен, мышцы которого казались сухими и перекрученными, как канаты.

– Было дело – в Приэльбрусье.

– А я всегда мечтала стать спелеологом! – неожиданно для самой себя разговорилась Варя. – Мне кажется – это такая сказка: спускаешься куда-то в темноту, а там – огромные своды, самоцветы, Хозяйка Медной горы… И Данила-мастер вытачивает каменный цветок.

Смеялись дружно.

– Знаешь, за что спелеологи ненавидят альпинистов? – спросил у Вари один из морских волков. – За то, что альпинисты одеваются во все красивое и яркое и лезут наверх у всех на виду. А спелеологи надевают все самое грязное и замызганное и ползут в непроглядную темень и сырость. И только чуть-чуть вокруг себя фонариком подсвечивают.

– Это все – девичьи грезы, – пояснил Тимур, заставляя посмеиваться всех, кроме Вари. – Мечтать не вредно.

– А когда же помечтать, как не в юности? – резонно заметил все тот же пожилой яхтсмен. – Пока вы молодые, надо успеть обо всем помечтать и все перепробовать, а то закончите институт и начнется замкнутый круг: с работы – к семье, от семьи – на работу.

– А я не собираюсь заводить семью, пока немного не устану от жизни, – со всей серьезностью заявил Тимур. – Вот лет в тридцать – тридцать пять, когда добьюсь уже каких-то успехов и карьера поднадоест, можно будет передохнуть и заняться женой, детьми.

Варе показалось, что в нее попала бомба и выжгла все изнутри, как она это видела в фильмах про войну: фасад еще стоит, но все, что называлось домом, полыхает ярким пламенем. Варя застыла в какой-то неловкой позе, боясь, что этот фасад рухнет, если она шелохнется.

– Вот как? – немного растерянно спросил яхтсмен, глядя то на Тимура, то на нее. – А я думал, что вы…

– Нет, – неожиданно звучно и четко сказала Варя, – я замужем. А Тимура я просто попросила меня сюда проводить.

– А кто твой муж?

– Он уже закончил институт, – лихорадочно, словно стараясь поверить самой себе, проговорила Варя, – работает программистом на совместном предприятии. Он пытался заниматься наукой, но сами знаете, какие сейчас у ученых зарплаты, – пришлось уйти в бизнес.

– Бизнес, конечно, полезнее для семейного бюджета.

– Конечно. Но бизнес – это не навсегда.

Мужа приглашают работать в Канаду – там очень ценят наших программистов. Ему обещают, что он сможет защитить диссертацию.

– И как его зовут, твоего мужа?

Этот вопрос задал Тимур, сохраняя на удивление бесстрастное лицо.

– Валентин, – выпалила Варя. Ей самой было непонятно, откуда взялось это редкое имя.

– Красиво, – отозвался Тимур. – Только женственно немного. – И он спокойно пригубил чай с коньяком.

* * *

Домой они возвращались на разных электричках. Потом пришло воскресенье.

* * *

– Ты все не так поняла и понесла такую чушь, что стыдно было слушать.

– А как еще я должна была это понять?

– К твоему сведению, я юрист и выражаюсь точными терминами. Когда люди спят по разным комнатам и боятся друг друга обнять, чтобы не смутить мамины чувства, – это не семья.

– То есть я у тебя – на время, до появления настоящей семьи?

– Я этого не говорил. Я просто хочу, чтобы ты поняла: с точки зрения закона семья – это совместная собственность и равные обязанности в отношении детей. И кстати, официально заключенный брак.

– А что же у нас?

– Ну, придумай этому название – ты же у нас филолог.

Варя стиснула голову руками, чтобы лезущие отовсюду отчаянные мысли остались хоть в каких-то рамках.

– Я знаю, как все это называется на твоем любимом языке закона – сожительство!

– А Ромео и Джульетта, по-твоему, тоже были сожителями?

– Ромео и Джульетта были мужем и женой! Их обвенчал отец Лоренцо – тот, который потом дал Джульетте снадобье. Что у тебя в школе было по литературе?! – выкрикнула Варя, срываясь в хохот, страшный хохот, от которого она начала раскачиваться на стуле взад и вперед, словно колотясь лбом в невидимую стену. В голове, как засохшее ядрышко в ореховой скорлупке, без конца перекатывалось одно-единственное слово – «любовь».

* * *

В понедельник после семинара по английскому языку Варю попросила задержаться преподавательница. Варя писала у нее курсовую работу, и сейчас Марина Валерьевна хотела, чтобы ее студентка зашла вместе с ней на кафедру – взять там материалы по выбранной теме. По дороге Марина Валерьевна спокойным и даже веселым тоном интересовалась, как идут дела.

– Дела идут! – нервно пошутила Варя.

Марина Валерьевна невозмутимо улыбнулась:

– Примем такую версию.

Варе стало не по себе. Но еще более ей стало не по себе, когда на кафедре они присели за стол и Марина Валерьевна стала раскрывать перед Варей нужные книги, показывать, на каких именно главах следует остановиться. Варя реагировала на все бесконечными «да», «я поняла», «обязательно посмотрю», с ужасом сознавая, что она не только не понимает адресованных ей слов, но даже и не видит текста.

Слово «любовь» за ночь из засохшего зернышка превратилось в опухоль, которая заполнила собой всю голову, не оставив места ни одной другой мысли.

К ним за стол неожиданно подсел сам заведующий кафедрой, и Варя, к своему удивлению, его не только заметила, но и поздоровалась. Однако после этого опухоль вновь заняла прежние позиции. Варе даже не было любопытно, почему завкафедрой вдруг проявил к ним интерес.

– Варвара Калинина – самая способная моя студентка, – с улыбкой отрекомендовала Варю Марина Валерьевна. – Знаете, как называется наша тема? «Проблемы перевода сложных падежных конструкций русского языка на английский».

– Я как раз хотел спросить, какие такие формулы открыла в языке наша милая девушка.

– Очень простые и оттого гениальные, – похвасталась Марина Валерьевна. – Вот, например, фразу «вопросы использования отходов химической промышленности» мы легко можем перевести, пронумеровав существительные: «вопросы» – 1, «использования» – 2, «отходов» – 3, «промышленности» – 4. Согласно формуле, при буквальном переводе на английский слова должны располагаться в таком порядке: 1, 4, 3, 2. Отсюда мы получаем: «the problems of chemical industry waste products usage». Но, учитывая, что русский – это язык, где смысл выстраивается благодаря падежной флексии, а английский оперирует порядком слов и старается избегать отглагольных существительных, в каждом конкретном случае нужно пересматривать позицию номера "2" и по возможности заменять существительное глагольным оборотом, ставя его после номера "1". В результате получается вполне идиоматическая фраза: «the problems of how to use chemical industry waste products».

– Да, действительно, при таком подходе получается настоящий British English вместо классического Russian English, столь любимого нашими техническими переводчиками. Кстати, я вижу дополнительную прелесть этой формулы в том, что при нагромождении родительных падежей нет соответствующего нагромождения предлогов «of». А этим наши переводчики тоже часто грешат…

Варя слушала дискуссию и чувствовала себя состарившимся Львом Толстым, которому читали вслух отрывки из «Войны и мира», а он восторгался и спрашивал, кто же автор.

Интересно, где и когда ее осеняли эти светлые мысли? «Мы жили тогда на планете другой…» Но если на этой планете не было Тимура, то была ли там жизнь? «Любовь, что движет солнце и светила…»

– Владимир Николаевич считает, что эта курсовая работа вполне может стать одной из глав диплома, – сообщила Марина Валерьевна.

Оказалось, что перемена заканчивается, и они уже стоят в коридоре.

– Я постараюсь, – безучастно отреагировала Варя.

Марина Валерьевна посмотрела на свою студентку отнюдь не преподавательским, а материнским сочувственным взглядом.

– Варюша, я прошу вас подумать еще над одной проблемой: любовь не должна уводить вас из жизни. Если так случится, вы потом сами себе этого никогда не простите – ведь у вас прекрасные способности! Вопрос об аспирантуре я считала почти уже решенным…

Варя слушала, пока не прозвенел звонок, и в заключение сказала: