Текст книги "Соль. Альтераты"

– Ну, расскажи, например, что тебя так напугало накануне, – бенгальские огни в голубых глазах сменились профессиональным блеском, Андрис весь обратился в слух.

Девушка смутилась, вжалась в кресло.

– Я не помню.

Андрис ободряюще кивнул. Кофемашина тихо сообщила о готовности кофе, мужчина встал.

– Знаете, Анна, это нормально, что вы не помните себя в состоянии стресса, – он неожиданно перешёл на «вы», налил две чашки ароматного напитка, достал вазочку с сахаром и крохотную ванночку со сливками. – Вы предпочитаете чёрный или со сливками?

– Чёрный, если можно…

– Отчего нельзя. В этом мире можно почти все, вы не находите? – Он подал изящную чашку девушке, блюдце дрогнуло в её руках, когда он невзначай коснулся девичьих пальцев. – Мы живём в век Великой Вседозволенности. Нам открыты все возможности. Распахнуты все двери. Стёрты все границы. Знаете, Анна, мой дед был мельником. Он даже не умел писать своё имя. Мой отец стал учителем в сельской школе, почётная, но финансово скромная профессия. Я стал психиатром. С обширной практикой и частной клиникой в Вильнюсе. И это стало возможно благодаря веку Вседозволенности. Так что не стоит стыдиться своих инстинктов. Черный кофе – это такая малость.

Он вернулся на своё место, с комфортом заложил ногу на ногу и отпил крохотный глоток.

Анна пригубила горьковато-терпкий напиток, поморщилась: такого крепкого она, пожалуй, ещё не пила, к щекам немедленно прилила кровь.

– А почему вы здесь? Если у вас клиника в Вильнюсе?

Он пожал широкими плечами.

– Здесь удивительный климат. Всегда мечтал иметь дачу на Чёрном море. Но я и отдых – понятия почти несовместимые. Так появился санаторий «Робкая звезда». Здесь я бываю только летом, с конца мая до середины июля. Иногда приезжаю в октябре, чтобы посмотреть, как замирает море перед сезоном штормов.

Он говорил, безмятежно покачивая носком начищенного до зеркального блеска ботинка, всем своим видом излучая уверенность и спокойствие. Анна наблюдала за ним исподтишка, что-то растекалось в груди горячей карамелью. Наверное, так же стонало сердце у тех девчонок, что выпрыгивали на сцену, стремясь к Скату и Слайдеру.

Она невольно вспомнила, примеряя на себя, то чувство всепоглощающей любви, которое мучало её ночами, оживила образ незнакомца на фоне солнечных бликов и поняла, что это томление – то самое, что заставляет словно умирать и распадаться на молекулы. Нервно сглотнула, отгоняя наваждение. Андрис что-то говорил, смотрел с интересом, немного удивлённо и снисходительно. Анна едва не перевернула на себя чашку:

– Что? Простите, я немного задумалась, – созналась, покраснев.

– Я говорю, что тебе придётся вспомнить всю ночь. Я буду задавать вопросы, ты отвечать, – он снова перешёл на «ты». – Это нужно, чтобы я смог тебе помочь, и чтобы ты скорее вернулась к своим делам. Твой отец упоминал о каком-то конкурсе. Расскажи мне.

И Анна рассказала. Андрис слушал увлечённо, иногда улыбался, понимающе кивал, словно ему и в самом деле было интересно. В его руках вместо чашки кофе оказался блокнот, в который он незаметно вносил какие-то заметки. А девушка все больше открывалась, и вот уже протягивала ему святое – наушники с музыкой, той самой, к которой ей ещё предстоит написать слова. Возможно, они будут о любви. Нет, теперь она точно знала, что непременно о любви. Андрис чуть наклонился вперёд, охотно подхватил белые провода, вставил в ушные раковины, прислушался. На лице застыло удивление. Поднял глаза, когда на шестнадцатом такте барабанный ритм обрашился мощно и беспросветно, словно цунами.

– Так ты что же, рок-певица? – казалось, он только сейчас осознал то, о чем она твердила уже четверть часа. Анна кивнула. – Ты крута, должен сказать. Я сколько ни пытался, не могу отличить ноту ля от ноты до.

Анна засмеялась:

– Зато у вас наверняка есть другие таланты!

– Есть, – он странно на неё посмотрел. От этого взгляда ей стало жарко и неловко. Словно она осталась без одежды. – Но я поведаю тебе о них после того, как ты мне все расскажешь о прошедшей ночи.

Анна растерялась, смолкла, поникла… Стала вслушиваться в слова Андриса.

– Итак, разразилась гроза, страшная, удивительная, каких не бывает в крупных городах. Небо словно сошло с ума, в темноте горят всполохи. – Он возвращал ее в минувшую ночь, говорил увлечённо, горячо, ломая последние преграды. Аня чувствовала, как все мысли застилает паника. А психиатр методично и безжалостно подбрасывал все новые образы, новые подробности ночи, которую она старалась забыть. – Огненные языки, холодные, как сам адов огонь. Гром пробивает сознание, от каждого удара ты вспыхиваешь и дрожишь, как от пощёчины. Не в силах сдерживать страх, ты выскакиваешь из укрытия – единственного места, где бы ты могла остаться защищённой – и вот уже гроза полыхает над твоей головой. Страшные образы выбрасываются из темноты… Кто был там, в твоих кошмарах?! Кто терзал тебя? ГОВОРИ!

– Я НЕ ЗНАЮ! – Анна дрожала. Закрыв лицо руками, вжалась в кресло, кусая костяшки пальцев. – Я не знаю, кто это был. Она была везде – во вспышках молнии, в отражении. Все, к чему я прикасалась, обращалось в лёд. И там тоже была она… Женщина. Девушка. Светлые волосы, синие глаза, яркие и холодные. Я боюсь её, боюсь этих глаз, этих губ. Они все время что-то нашёптывают, я не могу разобрать слов, но знаю – там страшное.

Она всхлипнула и вдруг, неожиданно для себя самой взвыла в голос. Плечи сотрясались от нестерпимой боли и страха, кожа покрылась липкой испариной, перед глазами мутным маревом горело лицо незнакомки. «Проклятье шлю на ваше племя». Вот что шептала женщина в отражении, испепеляя взглядом! Она насылала проклятия! На кого? Кого они потревожили там, на дне?

Решительные руки легли на плечи, встряхнули требовательно:

– Анна, возьмите себя в руки. Приказываю вам! – голос психотерапевта разрывал ватную тишину. – На счёт «три» вы выйдете из транса, в который были погружены, но будете помнить всё, что говорили и видели во время него. Это первый шаг к выздоровлению. Раз. Ваше дыхание выравнивается, вы чувствуете тепло солнца и понимаете, что находитесь в моём кабинете, что сейчас день и вы в полной безопасности. Два. Ваше сознание очищается. Паника, страх и неуверенность оставляют вас. Вы чувствуете лёгкость. Вы делаете глубокий выдох. На счёт «три» вы прекратите рыдать и сделаете глубокий вдох. Три.

Анна послушно обмякла в его руках, медленно вздохнула полной грудью. Открыв глаза, огляделась.

Они стояли посреди красного ковра. Руки Андриса Александровича сжимали её плечи, властно привлекая к себе. Его лицо совсем близко, светло-голубые глаза распахнуты и смотрят безотрывно, пристально.

– Вы узнаёте меня? – спросил ультимативно. Девушка кивнула. В голове гудело. – Несколько минут назад вы находились в состоянии изменённого сознания, спровоцированного мною намеренно, в терапевтических целях. В его ходе была спроецирована травмирующая вас ситуация. Вы распознали свой страх и взглянули на него. Теперь вы знаете, как он выглядит в лицо. Осталось выяснить его имя.

Анна смотрела ошеломлённо, медленно приходя в себя:

– Вы – псих. Кто вам дал право проводить надо мной эксперименты?! – Девушка сделала шаг назад, решительно сбросив мужские ладони с плеч. Обхватила себя руками.

Андрис улыбнулся: лицо стало приобретать черты прежней обходительности. Но Анна видела теперь только хищный оскал.

– Конечно. С точки зрения психиатрии, абсолютно здоровых людей нет, все страдают тем или иным недугом в той или иной мере. Я не исключение. Даже в большей степени, чем вам может показаться.

– Что со мной не так? – Девушка все ещё не могла унять дрожь. Врач протянул стакан воды. Анна, помедлив, взяла его.

Психиатр захлопнул блокнот с записями, бросил его на рабочий стол.

– Аффективное расстройство, на его фоне – проявление неуместных реакций, бред, галлюцинации, – он придвинул к себе медицинскую карту Анны, заполняя лист назначений. – Это все не страшно, сейчас все лечится.

– Меня отправят в психиатрическую клинику?

– Андрис Александрович белозубо улыбнулся:

– Не вижу в этом никакой необходимости. Уверен, произошедшее с вами – результат длительного стресса, смены обстановки, – он посмотрел внимательно: – Не в наших с вами интересах усугублять положение. Вы на обследовании в санатории болезней центральной нервной системы. Этого пока достаточно для вашей биографии.

4

Анна неторопливо спускалась по винтовой лестнице. Выходит, все-таки происходящее с ней – заболевание. Выходит, она все-таки нездорова. Что тогда те видения ночью, те шрамы – тоже проявление бреда и галлюцинация? Как отделить реальность от видений? Как она может самой себе доверять после этого?

У основания лестницы с ней поравнялась высокая брюнетка, яркая, как итальянский полдень: тонкая талия, высокая грудь, едва прикрытая эффектным топом. Смерив Анну уничтожающим взглядом, схватила за ворот больничной пижамы, притянула к себе.

– Не смей здесь ошиваться, – прошипела в лицо, окатив терпким ароматом духов и ненавистью.

Аня вытаращила глаза, опешив. Незнакомка воинственно оттолкнула её к стене и направилась вверх по лестнице.

– Офигеть, – Анна посмотрела вверх, изогнувшись, и покрутила у виска. – Дурдом на выезде.

5

Девушка вышла в сад. Солнце уже нагрело белые дорожки, выжгло тени, оставив от них лишь тонкие лохмотья. Редкие отдыхающие притаились в прохладе беседок. Девушка в сиреневом чепчике разносила прохладительные напитки, зычно оповещая о содержимом своих контейнеров:

– Холодный лимонад, минералка, чай!

После диагноза Андриса и стычки с брюнеткой Анна хотела остаться одна, поэтому старалась пройти мимо всех незамеченной.

Дошла до дальней беседки, до которой всем остальным, очевидно, было лень добираться под палящим солнцем – путь лежал через широкую поляну. Девушка стремительно проскочила через неё, ворвалась в густую тень.

Настороженное движение справа: та самая рыжая, что за завтраком пялилась на неё.

– Тебя мне только не хватало, – Анна обречённо прижалась к увитой зеленью решётке.

Рыжая изогнула бровь, посмотрела равнодушно, опять мазнув взглядом мимо Анны:

– Ну так и вали отсюда. Чего припёрлась? – и снова вернулась к своему занятию: она что-то аккуратно записывала в блокнот.

Аня демонстративно уселась напротив. Незнакомка покосилась на неё и снова, как и утром, бросила быстрый взгляд куда-то мимо. Анна взбесилась:

– И чего ты там увидела?

Рыжая настороженно посмотрела на неё, отложила блокнот, бережно спрятала в карман больничного халата карандаш. Взяла бутылочку с водой, сделала несколько жадных глотков.

– Где?

– Утром. И сейчас все время пялишься куда-то в сторону. Чего ты там увидела?

– Это не моё дело, – отрезала девушка, доставая карандаш и возвращаясь к своему занятию.

Анна почувствовала, что звереет – к горлу подкатил едкий комок слов и нецензурной брани. Рыжая неожиданно подняла глаза:

– Ты что, сама не чувствуешь?

– Что?

– Ну, не знаю… Холод. Тревогу. Чей-то взгляд?

В голове Анны промелькнула мысль, что зря она это все затеяла – что с ненормальной взять? Хотела демонстративно встать и уйти. Но любопытство остановило.

– Почему я это должна чувствовать?

Рыжая опять посмотрела поверх головы собеседницы, на этот раз предостерегающе.

– Рядом с тобой постоянно два призрака стоят. Ещё четверо в стороне, как бы в оцеплении, – она кончиком карандаша показала на вход в беседку, точку справа и две за своей спиной.

Анна открыла рот и поняла: рыжая точно не в себе.

– Не веришь. – Словно прочитав её мысли, усмехнулась незнакомка, достала крохотный флакончик на длинном чёрном шнурке, спрятанный под рубашкой, открутила крышку и высыпала немного содержимого на ладонь. Бело-серая крупа легла небольшой горкой. Рыжая прищурилась: – Вот эти двое, что за твоей спиной: обоим около тридцати, высокие, спортивные, одеты старомодно, как средневековые реконструкторы. Ну, рубахи, кольчуги, на руках широкие такие штуки, типа браслетов кожаных, с металлическими бляшками. Мечи, опять же. Ни о чем тебе не говорит?

Аня попятилась: – Ясно. Спасибо, что сказала. Было интересно пообщаться, – и спиной двинула к выходу.

Рыжая неожиданно перехватила её за руку, притянула к себе, бросив под ноги щепотку белого песка из флакончика. Аня взвизгнула и дернулась в сторону. Мир на мгновение потерял краски, будто к нему применили режим «сепия». На желтоватых лепестках акации застыли крохотные пушинки инея. Рыжая смотрела мимо Анны, в её взгляде не было ни страха, ни удивления, только любопытство.

Анна обернулась, проследовав за взглядом этой ненормальной. Тут же почувствовала, как её сердце покрылось тонкой кристаллической корочкой: у входа в беседку, по обе стороны от лавки, стояли два светловолосых воина. Один чуть постарше, оба – с короткими аккуратно стриженными бородками, красные рубахи до колен, кольчуга с начищенным до блеска зерцалом на груди, ноговицы, наручи. Словно витязи, сошедшие с полотен Васнецова.

За короткое, как вспышка молнии, мгновение она не успела как следует их разглядеть, но запомнила внимательный и даже почтительный взгляд.

– Кто это? – она ошалело моргала.

Забывшись, взяла бутылку с водой, отпила несколько глотков, остальное плеснула на ладонь и умылась.

Новая знакомая насупилась, уткнулась в свой блокнот:

– Отвали. Я не хочу в это ввязываться. Мне своих проблем хватает.

Анна опустилась на скамейку рядом с ней. Мысли путались.

– Погоди. Я ничего не понимаю. Я, наверное, правда схожу с ума, – Аня не могла отвести взгляд от того места, где только что сидела, где несколько мгновений назад видела средневековых воинов.

– Та прям, – рыжая фыркнула. – Во всяком случае, это ни о чем не говорит. Это объективная реальность.

– Что «объективная реальность»? Существа у меня за спиной? – новая знакомая неопределённо кивнула. – Не может это быть никакой реальностью.

– Ты говоришь как австралийский абориген, которому впервые показали английский алфавит, – девушка снисходительно глянула на собеседницу.

– А кто они? Ну, вот эти, у меня за спиной?

– Этого я не знаю, они со мной не говорят – не ко мне пришли.

Анна почувствовала холодок, стекающий по спине:

– То есть они еще и говорить могут?

Девушка бросила на нее короткий оценивающий взгляд и снова уставилась в свои записи.

– Само собой, – отозвалась, когда поняла, что новая знакомая с веником из волос на голове не собирается отставать и будет пялиться до вечера. – Хотя, как бы это не совсем речь в привычном нам понимании. Это скорее тень речи.

– А кто это? Что им от меня нужно?

Рыжая небрежно пожала плечами:

– Тебе виднее.

Аня закусила губу. Новая знакомая смотрела то враждебно, то равнодушно, как издевалась. Но она хоть что-то понимала в происходящем.

– А если я тоже не знаю? Скажи, что это может быть?

Незнакомка снова посмотрела за спину Анне.

– Похоже, охраняют. У тебя в роду цариц не бывало? – последняя фраза была брошена с явной иронией. Анна закатила глаза.

– Черт возьми, я теперь боюсь одна находиться. Доктор говорит, что я сумасшедшая, теперь эти зрительные галлюцинации.

– Это не галлюцинации, это соль, – рыжая показала на закупоренный флакончик, висевший на груди. – На несколько мгновений стирает границы миров. Можно использовать и для защиты, только не в таких мизерных количествах. Хотя и этим при необходимости можно отбиться.

– Какая граница миров? – Аню осенила внезапная догадка: – Я поняла, ты тоже сумасшедшая.

Рыжая знакомая громко захохотала, так, что обитатели соседней беседки оглянулись:

– Ты прям сама Мисс Очевидность: раз в реабилитационном центре, то значит все кругом психические. Чтоб ты знала, это не психушка.

– Главврач – психиатр, я на табличке в его кабинете видела.

– Ну и что. Здесь же лечат неврозы, депрессии там всякие, психозы в период ремиссии. Психосоциальная реабилитация. И, что самое важное, это частная территория. То есть никаких черных пятен в биографии и медкарте. Так что успокойся. – Девушка кивнула в сторону главного корпуса: – Там, кстати, в VIP-пристройке Grep-Groov лечится от депрессии, сама видела его на пробежке.

Анна прислонилась к стене, дерево немного нагрелось на солнце, но все ещё приятно холодило кожу. Итак, она в реабилитационному центре, частном. Тут отец не солгал. То, что она видит, вот та женщина и её пронзительный взгляд, затонувший корабль, эти отражения в воде – все это, скорее всего, не галлюцинация, как и витязи за спиной. Или?

Новая знакомая отложила блокнот на сиденье, сверху пристроила карандаш. Заговорила неожиданно серьезно, будто доверяя большую тайну.

– Слушай, я их вижу. И я не сумасшедшая. У меня справка есть.

Аня недоверчиво рассматривала рыжую.

– А что ты здесь тогда делаешь? – спросила, наконец.

Казалось, Анна случайно заступила на запретную территорию и не услышит ответ, так потемнели глаза новой знакомой.

– Прячусь, – отозвалась та неохотно, видимо, сама не ожидая от себя такой откровенности.

Аня фыркнула:

– От чего тут можно прятаться? От сицилийской мафии?

Новая знакомая угрюмо покосилась на нее, бросила зло:

– Зато здесь совсем нет зеркал. Эти люди за твоей спиной умерли столетия назад. Это призраки, поняла?

Анна посмотрела на девушку, пытаясь понять, что происходит.

– Кто ты?

– Меня Лерой зовут. Я усопших вижу.

Пятая серия

1

На сердце было гадко, словно душа объелась мухоморов. Отчего-то не отпускало беспокойство, ворочалось в груди неторопливо и навязчиво. Лагерь археологов жил обычной жизнью трудового коллектива, внезапно лишившегося начальника: лениво посапывал в тени, сплетничал от безделья.

До Тима то и дело доходили подробности ночного происшествия. Первое время – прислушивался, но, когда на очередном витке главная героиня истории, дочь московского археолога, налетела на повариху с непонятно откуда взявшимся скифским акинаком, бросил это бесполезное занятие. Скворцова вчера он так и не дождался: Али сказал, что руководитель экспедиции вернулся поздно вечером. Не застал его и утром – тот снова уехал, на этот раз с Али. Вроде как в Анапу, в музей.

Тимофей присел на землю в тени за палаткой Великого и Ужасного Оза. Здесь было прохладно и пахло чабрецом. И было видно море, сегодня особенно ласковое и приветливое. Странно, он видел его каждый день, он им дышал, он знал на вкус все близлежащие гавани и бухты, но каждый раз, посмотрев на сверкающую солнцем гладь, радовался как подросток и не узнавал. Каждый день – как первый.

Медленно одолевала задумчивость и дрёма.

И вот он уже гладит шелковистую волну, а она обнимает его, укрывая с головой.

И тут же – звуки стихли, цвета притупились, осталось только биение собственного сердца.

Прозрачно-бирюзовая пелена перед глазами, крохотные белые блики. Солнце, пробиваясь с поверхности, расслаивалось тонкими невесомыми канатами, будто старалось удержать человека в родной стихии, будто оставляло ориентир и памятку. Тим улыбался ему: море – тоже его стихия. Ведь он усыновлён дельфинами.

Вода стала плотнее, гуще. Вязкая, как смола, обволакивала удушливо, застилала глаза. Сердце сжалось. По позвоночнику – жаркая волна паники. И нет возможности кричать. Он оцепенел. Вокруг – только засасывающая черная мгла.

Море, нежное и податливое всего мгновение назад, ощетинилось ледяными копьями. Словно живые змеи, они опутывали его, тянули на глубину, отрезая путь к спасению. Еще мгновение казалось, будто спасение близко: призрачный свет разливался в ладонях, чьи-то тонкие руки в серебристой ледяной крошке совсем рядом.

Проваливаясь в чернильную темноту, Тим обреченно искал лик, который – он знал это наверняка – увидит последним. Грудную клетку сдавило, терзая внутренности. Сознание стремилось вверх, ближе к спасительному небу. Прочь от приговоренного к смерти тела. И вот, его личный приговор – белые как лунь волосы, пронзительный синий взгляд. Бережное касание, в глазах – сожаление и тоска.

Его вечный кошмар.

Его личное проклятие, которое он преодолевал с каждым погружением.

На этот раз он вынырнул из него: майка прилипла к спине, дышалось тяжело, неровно. Но будет ли он так удачлив тогда, когда это произойдёт на самом деле?

Тимофей Торопов не был фаталистом. Он не верил в Судьбу или Предназначение. Но каждый день, шагая за борт на экстремальную глубину, он делал шаг навстречу неизведанному. Там, на глубине, его безопасность в его руках. И в руках его товарищей.

А вот эта девушка… Ее синие глаза. Они не давали покоя, привязывали его к действительности, заставляли озираться по сторонам и заглядывать в чужие лица. В поисках того единственного, которое принесёт успокоение.

Рядом послышались шаги. Тяжёлые, будто налитые свинцом. Тим обернулся, привстал: Скворцов одернул полог палатки, выглянул из-за угла:

– Ты чего здесь? – спросил сурово.

Тимофей встал, отряхнул прилипшую к ногам траву и песок.

– Как она?

Скворцов прищурился, посмотрел холодно:

– Ей нужно наблюдение, – отрезал, собираясь нырнуть в прохладу палатки.

Тимофей дернулся за ним следом:

– Вы что, реально думаете, что она сошла с ума? Сходят с ума же, того… по одиночке. А мы фантом вместе видели. И Гришка видел. Если его к стене припереть, он сознается, – он сам не понимал, зачем это рассказывал археологу. И уже сожалел о сказанном. – Любого можно психом назвать, и как пальцем в небо попадёшь.

Скворцов замер на пороге палатки, со свойственной старику прозорливостью задал самый неудобный вопрос:

– Зачем ты мне все это говоришь?

Тимофей смутился, покраснел.

– Заберите ее оттуда. Нормальная же девчонка. Ну, прическа эта… дреды… Ну, норов… За это ж не казнят.

Он смущенно топтался, теребил мочку уха. Археолог посмотрел на него с удивлением и интересом:

– Завтра работаем на глубине, с роботами, у тебя свободный день. Я дам адрес – съезди к ней, раз такой заступник. Надо вещи передать: я по-стариковски не подумал, что ей неудобно там будет в больничной одежде, ничего не взял с собой. Так вот передашь, – он смотрел себе под ноги, старательно избегая встретиться с дайвером взглядом. – Съездишь?

– Заберите её, Олег Иваныч, – тихо повторил Тим, чувствуя, как к горлу подкатывает едкий и острый комок.

Скворцов неохотно кивнул:

– Врач говорит, у неё аффективное расстройство.

– Откройте справочник по психиатрии, посмотрите симптомы. Любой к себе смело примеряйте! – запальчиво бросил Тимофей. – Я отвезу, что там надо. Но… не надо ей там быть. Понимаете?

Археолог подозрительно прищурился:

– С чего такая забота, а?

Тимофей не нашёлся, что ответить. В самом деле, кто она ему: два раза виделись.

– Я за справедливость, – буркнул.

Оз иронично скривился:

– Тоже мне, справедливый выискался… Постой, соберу её сумку. Там ей телефон оборвали её аборигены, пусть перезвонит.

Он зашёл внутрь. Тимофей присел на низкую скамеечку, подставив лицо вечернему солнцу. «Что там у неё за аборигены, интересно?» – неожиданно всплыло в голове и тупо укололо под сердцем. Нет, ему, конечно, все равно. Ему-то какое дело… Кем бы они ни были.

Но в голове рисовались картины, от которых холодело в груди и потели ладони.

Пока Скворцов собирал вещи Анны, Тим направился на поиски Али. Тот устроился под навесом – отмечал на карте места находок. Выделял разными маркерами и делал дополнительные пометки в виде квадратиков, треугольников и кругов разного цвета. Тимофей покосился на его художества, сообщил коротко:

– Оз вернулся. Говорит, завтра с роботами будете.

– О-о, значит, на 1/16 или 2/16 пойдём, на глубины. Сейчас уточню у него, а то надо геологам и гидрофизикам с океанологами сказать. Тем квадратом ещё и вулканологи интересовались, – засуетился археолог. Тимофей его остановил:

– Погоди. Где находки с 2/17? Ну, браслет этот, монеты и черепки…

Археолог махнул рукой в сторону Анапы:

– Так мы в музей отвезли пока, там ребята обработают, датировку сделают.

– Ясно. – Он прищурился, посмотрел на Али исподлобья: – Что с дочерью Скворцова было, пока я на выброске болтался? После того, как посылку со дна подняли.

Археолог пожал плечами:

– Сам не знаю. Она увидела браслет и будто помешалась. Шептала что-то.

– Что?

– Я не разобрал. Тихо, и знаешь, – он с опаской посмотрел на дайвера, – с какой-то яростью. Даже нет, с ненавистью.

– Что именно? Хоть примерно?

– Во-первых, не на нашем, а на древнеславянском. Что-то про проклятье и нити Рока.

Тимофей задумчиво присел на скамейку напротив:

– А что, есть в этих местах какие-то легенды с проклятиями и нитями Рока?

Археолог фыркнул:

– А с чего ты взял, что это местные легенды? Может, это фамильные какие-то тайны?

Тим молчал – не говорить же археологу о том, что он тоже в этот момент видел нечто. И он, уж само собой разумеется, никаким образом с фамильными тайнами Скворцовых связан быть не может. Али, подняв на него глаза, посоветовал:

– А вообще не ко мне это все, такие данные этнографы собирают. Но по сути, где их нет – проклятий да легенд? – Он снова уставился в карту. – В этих местах проходили пути на Византию. На север везли вино, специи, нефть. В Византию, соответственно, меха, соль, зерно, рабов. Правда, все мореходные пути проходили ближе к берегам Румынии и Болгарии – там течение удобнее. Представляешь, сколько раз проклятия разносились над этими водами?

– Ну, знаешь, такие, чтоб через века, наверно, не каждый день? Не?

Али пожал плечами.

– Тебе с Озом тогда надо поговорить, раз интересуешься. Ещё у Ильина Бориса Аркадьевича спроси, это директор музея Горгиппия, он этнографией этих мест увлекается. Может, и подскажет тебе что.

2

Она влетела на пятый этаж, едва не поскользнулась на начищенном до зеркального блеска паркете, зацепилась шпилькой за угол ковра, витиевато выругалась. Проскочив по коридору до кабинета с золотой табличкой, по-хозяйски резко дёрнула ручку и ворвалась внутрь.

– Ты совсем охренел?! – красивое лицо перекосилось, в уголках губ сбилась белая пена.

Андрис медленно, будто перед погружением в воду, оторвал взгляд от бумаг. Посмотрел тяжело, даже не пытаясь изобразить любезность и радушие. Скулы обострились, сделав миловидную улыбку похожей на оскал.

Женщина непокорно вздёрнула подбородок, сжала сумочку.

– Ты что здесь делаешь? – поинтересовался холодно.

Тяжёлый взгляд будто припечатывал её к паркету.

Гостья ухмыльнулась, прошла через кабинет, устроилась в кресле, на котором только что сидела Анна. Грациозно закинула ногу на ногу, продемонстрировав тонкую щиколотку, перехваченную изящным браслетом. Покачала носком ярко-красной туфли.

– Соскучилась, – с издёвкой отозвалась на вопрос мужа.

На каменном лице мужчины не двигался ни один мускул, только глаза искрились ледяной ненавистью. Пальцы вцепились в остро отточенный карандаш. Ноздри с трудом втягивали воздух.

– Что тебе надо? – процедил он.

– Хочу посмотреть, с кем ты тут шашни крутишь. Одну овцу уже на лестнице видела, – женщина бросила победный взгляд, заметив, как шея Андриса от ворота до уха покрылась пятнами. – Страшна как смерть с этими её нечёсаными патлами. Не боишься блох подцепить от замарашки?

Она достала из сумочки зеркальце, распахнула крышку, выпятила трубкой губы, поправляя помаду.

– Да уж лучше со вшивой малолеткой, чем с такой коровой как ты, Карина, – он с наслаждением наблюдал, как замерло и дрогнуло в холёных руках зеркальце, а кокетливая гримаса застыла восковой маской. – Кажется, ты набрала ещё пару килограммов с нашей последней встречи, – добавил, словно вбивая гвоздь в крышку гроба её спокойствия.

Карина посмотрела на него с ненавистью. В его глазах, напротив, теперь плескалось презрение и издёвка. Андрис откинулся на спинку кресла, играя карандашом и рассматривая женщину.

– Как ты смеешь?! – взвизгнула она, вскакивая. Сумочка скатилась по гладкой ткани юбки на ковер, рассыпав по нему косметику, ключи от машины, сотовый, мелочь, серебристый флакончик духов. Карина, побагровев, бросилась поднимать и торопливо засовывать всё в сумочку. Андрис не пошевелился, получая удовольствие.

– Ты меня все время унижаешь. Все время эти твои шалавы звонят, спрашивают тебя, молчат в трубку. Каждый месяц – новая, – Карина жалобно всхлипнула, опустилась на колени и посмотрела на мужчину жалобно и обречённо, как побитая собака. – За что, Андрис?

– За что? – он медленно встал из-за стола, пересёк кабинет, встал над ней. Схватил за плечо, с силой дёрнул вверх, заставив женщину подняться на ноги, грубо прижал к себе, до боли выворачивая её руку. – Ты правда хочешь это знать? – та нервно сглотнула. Медленно кивнула, в глазах мелькнуло сомнение. – Ты мне противна. Вот эти твои ужимки, этот твой смех. Противны, – он тихо проговаривал каждое слово. Свободной рукой дотронулся до ее подбородка, скользнул по тёмному шелку волос. Женщина дернулась, как от пощёчины. – Меня воротит даже от запаха твоих волос, мутит от прикосновения к твоей коже, от одного упоминания о тебе, даже от обручального кольца, которое я теперь не ношу.

– Андрис, – жалобно выдохнула она.

Он посмотрел холодно, как на подопытную мышь, губы скривились в презрительной усмешке:

– Ты этого хотела, когда добивалась нашего брака? – выпустил ей в лицо.

– Мы же любили друг друга, – по бледной щеке предательски соскользнула слеза. – Андрис, что произошло с нами?

Он рассмеялся, оттолкнул от себя с такой силой, что женщина пошатнулась, вцепилась в подлокотник кресла, некрасиво подвернув ногу.

– Я говорил, что не создан для брака. Мне душно, мерзко…

– А эта, – Карина враждебно кивнула на дверь, – с нечёсаными космами – твоя новая пассия?

Андрис резко обернулся, от жуткого взгляда Карину бросило в жар:

– Пошла вон.

Женщина, поджав губы, выскочила из кабинета.

Длинный коридор. Бежевые стены, полумрак хрустальных бра. Лёгкий ветерок раскачивал занавески, впуская в холл мягкий, пропитанный кипарисами воздух. Тонкие пальцы вцепились в перила. Карина тяжело, надрывно дышала, запрокинув лицо, заставляла себя не заплакать.

Двенадцать лет назад.

Ослепительное, как вспышка молнии, чувство. Они учились вместе. Дни и ночи напролёт. Летний Вильнюс. Она хотела продлить это счастье навечно, привязать его к себе. Но он не торопился делать предложение, все явственнее уклоняясь от серьёзного разговора. Тогда она допустила ошибку – солгала о своей беременности.

Он прав. Она отчётливо понимала, что ему это в тягость, но последовательно изображала симптомы, игриво манипулировала им. Пока заветное кольцо не оказалось на безымянном пальце.

Дни и ночи напролёт вместе. Осенний Вильнюс. Проливной дождь.

Она оказалась бесплодна.

Без надежды на исцеление.

И поняла это слишком поздно. Когда уже ничего нельзя было скрыть.

И вот тогда всё рухнуло.

Двенадцать лет назад в его взгляде поселились холод и отчуждение. Почему она не отпустила его тогда? Не дала развод? Не начала новую жизнь? Почему она посвятила эти двенадцать лет мучительной слежке за его любовницами, истерикам, угрозам?