Текст книги "Встреча в час волка (сборник)"

Люда смотрела на расстроенное лицо Вики и мысленно держала себя за шиворот. Она ее жалела, она была ей благодарна за руку помощи в безвыходной ситуации, но никакое дело не вынесет такой компании, как Вика. Людмила была трезвым и практичным человеком. Ей приходилось заниматься подбором персонала. Хорошие навыки и опыт пригодятся в самой экзотической ситуации. Без Вики можно поставить все на приемлемый, нецирковой уровень.

– Вика, ты что! Только не вздумай обижаться. Я еще с тобой. Просто допускаю ситуацию, когда у нас появятся разные клиенты. И на всякий случай страхуюсь. Если у меня что-то получится, ты можешь на меня рассчитывать. Я тебе обязана. А пока мы вместе, конечно.

Вика, порхающая по своим и чужим несчастьям легким мотыльком, мгновенно успокоилась. И Людмила даже прочла в ее наивных глазах мысль о возможном иждивенчестве, если вдруг у нее самой пропадет вдохновение падать в чужие могилы, Людмила в беде не оставит. Вика ее вроде в люди вывела. Учитель, так сказать, и ученик. А пока они вместе. У Вики еще не было подруг. И слово «пока» для нее имеет ровно то же значение, что для других «всегда».

А вскоре Людмиле позвонили. Серьезная, интеллигентная женщина по имени Тамара Ивановна представилась представителем Комитета солдатских матерей. Сначала задавала вопросы, как при приеме на серьезную работу, затем предложила встретиться в нейтральном месте. Подъехала на своей машине к ближайшему скверу. Они с Людмилой прошлись по аллее. Поговорили о ситуации Людмилы. А потом Тамара Ивановна сказала:

– Вы мне нравитесь. Дело у нас серьезное. Нужна вот такая необычная помощь.

И рассказала… Со стороны, наверное, казалось, что Людмила стоит спокойно. На самом деле она окаменела. Ей как будто огнем плеснуло в глаза. Такое несчастье. Такое преступление. И она со своим нелепым желанием постоять у чужой могилы, вытирая платочком глаза без слез. В ожидании гонорара. Нет, к этому горю она не может приблизиться. У нее тоже сердце только одно.

А дело было вот в чем. Мать-одиночка Валентина Зимина проводила сына в армию. Хорошего, доброго и ласкового сына. А через год получила сообщение из части о том, что он покончил жизнь самоубийством. Поехала, привезла закрытый гроб и заключение врачей части. Добилась с помощью Комитета солдатских матерей в Москве экспертизы. И увидела, прочитала… Своего мальчика увидела – с переломанными ногами и руками, выколотыми глазами, перерезанным горлом и следом от петли над разрезом. С мертвым сердцем пошла на бой. Добилась возбуждения уголовного дела и расследования. И вот сейчас следствие дало разрешение похоронить Леню. А Валентина рухнула под тяжестью пережитого. Предынфарктное состояние, ноги отказали, врачи говорят, это не паралич, а следствие стресса. Родственников нет. Пара подруг. Комитет помог в организации похорон, но они сами уже получили предупреждение от военного ведомства: никаких митингов и речей. Похороните и уходите. Якобы заинтересованы в «тайне следствия». Валентина тянуть с похоронами боится. Боится, что умрет сама и не сможет позаботиться о последнем жилище для сына. Вокруг этих похорон такая напряженная атмосфера, что люди просто побоятся прийти. Подруги уже отказались. А Валентине нужно, чтобы мальчика проводили, как полагается.

Тамара Ивановна увидела объявление Люды и позвонила на всякий случай. Поговорила по телефону, подумала, что это выход.

– Вы просто попрощаетесь с мальчиком, как подруга матери. К нашей организации отношения не имеете. Мы позаботимся о том, чтобы были цветы и венки. Я сниму все на видео для Валентины. Снимать, вероятно, буду не только я. Те, кто не разрешил нам речи и митинг, тоже постараются. Это важно, чтобы мать нашла в себе силы подняться и продолжить борьбу. Важно для других матерей и сыновей.

– Я понимаю. Это правильно, то, что вы сказали. Просто… Понимаете, я на такое не могу подписаться. Моей дочери скоро рожать. Мальчика, кстати. Давайте я подъеду домой к Валентине. Чем-то помогу. Уберу, схожу в магазин, аптеку. Денег, конечно, не возьму. Но хоронить… Да и у меня ноги отнимутся от такого.

– Грустно, – вздохнула Тамара Ивановна. – С помощью по дому мы справились. Есть помощники. Нужно именно то, что я сказала. Я даже захватила фотографии Ленечки и Валентины, ксерокопии экспертиз. Кстати, деньги у Валентины пока есть. Она – владелица маленького бизнеса: кондитерская и детское кафе. Благодаря этому смогла нанять адвокатов. Многое смогла благодаря этому. Мне очень жаль, что вы отказались. Другого человека не стану искать. Как получится, так получится. Прошу прощения за то, что отняла время и испортила настроение.

– Подождите, – неожиданно для самой себя произнесла Люда. – Подождите, я думаю. Нет, я не могу отказаться. Когда похороны?

– Послезавтра. Я за вами заеду. Оставить папку?

– Ни в коем случае. Мне хватает того, что вы сказали.

Они попрощались, Людмила прошла несколько метров и вдруг бегом догнала Тамару Ивановну, которая подходила к своей машине.

– Давайте папку, – сказала она.

Страшнее ночи Людмила не знала никогда. Ей казалось, что этого сероглазого паренька с белокурыми мягкими волосами над ясным лбом она знала с детства. Что она узнает его милую, добродушную улыбку, что видела именно эту полудетскую руку, которую он положил матери на плечо перед фотографом. Ему сломали руки? Выкололи эти глаза? Людмила трясущимися пальцами разложила на подушке листки ксерокопий экспертиз и не заставляла себя читать и смотреть снимки. Она, наоборот, пыталась остановить себя. Спасти себя. Но это невероятное чувство: она должна. Она не отвернется, не закроет свои глаза, пока не увидит все. Она не предаст этого парня. Этого мученика и его несчастную мать. От нее требуется так мало, но она сделает все. И все запомнит, и понесет в себе этот опыт, чтобы как-то помешать другим преступлениям. А вдруг каждый протестующий мозг обладает невидимой силой? А вдруг это что-то изменит?

Людмила спрятала все в папку, услышав шаги дочери. Катя пошла на кухню, наверное, попить. Людмила быстро погасила свет, чтобы дочь не вошла к ней. Легла на спину прямо и неподвижно. И отправилась в путь. Она была Леней. Она испытала все, что узнал он. Весь этот ужас, страх, чувство беспомощности. Адскую боль. Это отложенное на вечность облегчение – побег в смерть. Да, и в этом Людмила была с мальчиком. Уже не чужим. Настолько не чужим…

Настолько, что она стала готовиться к прощанию с рассвета. Собрала себя по кусочкам после бессонной страшной битвы с призраками, долго приводила в порядок. Вышла к дочери бледная, но спокойная и уверенная. Сказала, что дело у нее будет немного сложнее. Придется заменить собою всех родственников. После завтрака посчитала деньги, отложенные на покупки, которые стояли в длинной очереди самого необходимого. И пошла с ними в небольшой магазин. Выбрала недорогое, но строгое и красивое черное платье, черный кружевной шарф, наконец-то решилась купить себе удобные и теплые сапоги. Дома достала свой «выходной» кроличий полушубок. Примерила все, вздохнула и сходила в парикмахерскую. Попросила постричь коротко, чтобы волосы не лезли в глаза. Уложила дома сама.

В день похорон Людмила вышла из дома, села в машину Тамары Ивановны, вернула ей папку. Спросила:

– На кладбище люди будут?

– Наверное. Если кто-то придет, разгонять не станут. Просто не разрешили речи произносить. Мы – организация.

– Понятно. Я – нет. Не организация. Хочу попрощаться с Леней.

На месте она шла перед Тамарой Ивановной. Встретила автобус с гробом, давала распоряжения сотрудникам. Она уже хорошо знала процедуру и людей. Женщины из Комитета солдатских матерей принесли венки и букеты. Отпевать Леню в церкви не разрешили исходя из «версии» самоубийства. И все пошли за гробом и Людмилой как за единственной родственницей.

Люди подходили, но нерешительно, держались на дистанции. Это были, судя по всему, одноклассники Лени. Они стояли, потрясенные и растерянные. Одна девочка судорожно всхлипывала, глядя на цинковый гроб. Людмилу взял за локоть мужчина в рясе и с бородой. Пошептал, что за деньги он может прямо тут прочитать молитву.

– Спасибо, не нужно, – ответила Людмила. – Раз нашему мальчику нельзя в церковь, значит, обойдемся. Бог нас видит, вам это известно не хуже, чем мне.

В небольшой толпе стояли и явно казенные люди. Когда Тамара Ивановна достала камеру, чтобы снимать на видео, они тоже начали снимать. Возможно, конечно, это были журналисты, хотя им вроде бы запретили приходить.

У могилы Людмила взяла из рук Тамары Ивановны большой портрет Лени Зимина, поставила у гроба. Затем сняла свой крестик и положила у портрета. Вокруг разложила принесенные цветы. Повернулась к тихой толпе.

– Люди, дети, – сказала она. – За этим портретом, под этой крышкой спит Леня Зимин, которого вы все знаете. Его мать не смогла встать, чтобы проводить сына. Я здесь за нее. Я просто ее друг. И я тоже мать Лени. Все женщины теперь – матери Лени, потому что тогда и там некому его было защитить. Мы сделаем это сейчас. Мы проводим его как родного человека. Как героя. Он был один против зла. И раз его убили, значит, он был во всем прав. Он не сдался силе.

– Минуточку, – рядом с Людмилой оказался невысокий человек в штатском. – Что за речи? Будьте любезны, ваши документы.

– Да нет, – медленно произнес другой человек, высокий и синеглазый. – Будьте любезны ваши документы. Отойдемте в сторонку. Я – представитель следствия. Вот поручение отдела по расследованию убийств. И я здесь работаю.

Он показал бланк поручения, аккуратно увлек низенького человека в сторону. Кивнул Людмиле:

– Продолжайте прощаться.

– Да что тут говорить, – Людмила вдруг расплакалась неожиданно для себя. – Девочки, женщины, запомните, как мы прощаемся с юным мужчиной, который не успел стать ни мужем, ни отцом. Прощайтесь и не прощайте.

И она опустилась на колени перед портретом чужого сына.

Когда они с Тамарой Ивановной шли к машине, их догнал синеглазый парень. Показал удостоверение, представился:

– Сергей Кольцов, частный детектив и внештатный сотрудник отдела по расследованию убийств. Я так понял, мы можем обращаться и к вам как к подруге матери Леонида, пока она болеет. Я имею в виду, если будут вопросы.

– Да, конечно, – ответила Людмила. – Наберите мой телефон.

В квартире Зиминых Людмила шла за Тамарой Ивановной по чистым и каким-то нежилым комнатам, пока не остановилась перед сухим, почти застывшим взглядом очень худой женщины, которая сидела в кресле, закутавшись в плед.

– Все нормально прошло, Валентина, – сказала Тамара Ивановна. – Это и есть Людмила. Сейчас покажу видео.

Валентина смотрела на дисплей камеры так внимательно и напряженно, как будто от того, что она видит, зависит теперь ее жизнь. Видимо, так оно и было. Потом она закрыла глаза и долго молчала. Людмила так поняла: она теперь повторяет просмотр. Проверяет, сохранилась ли в памяти каждая секунда. Каждое слово и каждое лицо. Тамара Ивановна очень хорошо сняла крупные планы людей. Валентина открыла по-прежнему сухие глаза и сказала:

– Подойди ко мне, Люда. Моя ты дорогая. Нет сейчас у меня человека ближе.

И когда Людмила обнимала это хрупкое, наверное, уже невесомое тело, она думала о том, какой невероятный гонорар она получила. Она получила благодарность такой страдалицы. Обездоленной и осиротевшей матери. Людмила не была такой стойкой. Она, конечно, плакала.

Потом она принесла из кухни бутылку водки и три стаканчика. Разлила и поставила перед портретом Лени на столе, рядом с Валентиной.

Валентина сказала:

– Люда, помоги мне встать. У меня получится.

Так они и помянули своего общего сына. Молча, стоя, не чокаясь.

Людмила не стала отказываться от денег Валентины. Сумма оказалось немаленькой. Людмила дома положила ее в чистый конверт и написала на нем «Леня». Она там, у его портрета, увидела, какой надо сделать памятник. Из светлого мрамора с выбитым хорошим художником большим портретом на белом фоне в серебряном овале с надписью: «Любим тебя, сын. Женщины России». Валентина дала добро на такой текст.

Так решила распорядиться своим заработком на этот раз Людмила. Она чувствовала себя странно. Не проходила глубокая скорбь, но с ней уживались какие-то силы, которых раньше Людмила не чувствовала в себе. Позвонил Сергей Кольцов, чтобы спросить о самочувствии Валентины, и Людмила сказала, что она будет в любом случае ходить на все судебные заседания. Она эту семью не оставит.

А в ее карьере что-то явно изменилось после этих похорон. Заказчиков появилось много, это часто были интеллигентные, серьезные люди, которые тоже оказались в беспомощном состоянии перед горем. Часто просто не могли доехать. Или растеряли по жизни всех родственников и друзей, которые могли бы поддержать. Проблемы стали уходить. У внука опять появилось приданое. Людмила даже по кусочкам делала ремонт в квартире. Вопрос: «чем покормить детей?» – не был ни единственным, ни даже основным.

И однажды Людмилу пригласили на такие невероятные похороны, от которых она не отказалась лишь в силу нового азарта. Хоронили криминального авторитета. Приглашенных было море. Депутаты, чиновники и, разумеется, братья по разуму. Старые и новые авторитеты. Не было только вдовы. То ли ее вообще не было, то ли для нее светиться на публике было нежелательным.

На этом погребении Людмиле не пришлось ничего говорить. Она была примерно в той же роли, что и Вика на похоронах «своего Вадика». Таинственная, интересная дама, которая никому не представлялась, просто печально стояла и принимала соболезнования.

Речей было много. И в стихах, и по длинным шпаргалкам. Все в сильный микрофон. Распорядители заказали памятник – в рост, с большим количеством литого золота. На огромном листе должны были золотом выбить стихи.

Людмила стояла картинно, как статуя скорби, но в некоторых слишком пафосных и ярких местах длинных речей ей приходилось сильно сжимать в кармане брелок для ключей в форме сердечка, чтобы причинить себе боль острым углом. Она была по природе веселым и смешливым человеком. А все эти убивающиеся урки, клянущиеся в своем уважении чиновники, весь этот трагикомичный фарс был похож на итальянский фильм. И когда она получила свой гонорар, то почувствовала себя Софи Лорен, не меньше. И переспросила несколько раз: «Вы точно ничего не перепутали?» Чем очень развеселила распорядителя с булыжниками бриллиантов едва ли не на каждом пальце.

И это был гонорар лишь за процедуру погребения. Поминки, точнее поминальные торжества, происходили в дорогом частном ресторане, окруженном охраной в несколько слоев. Людмиле показалось, что охраняет именно полиция. Что делало ситуацию совсем уже пикантной.

Там был момент, когда в зале над столами с невероятной роскошью блюд и напитков главный ведущий, по официальной версии – друг покойного, потребовал полной тишины и с почтительным поклоном обратился к Людмиле:

– Уважаемая Людмила, мы понимаем вашу боль, ценим вашу выдержку. Вы сильный человек и прекрасная женщина. Но здесь все свои. Мы ждем ваших слов, никто до вас не решится помянуть нашего славного товарища.

Людмила встала, помолчала, что все поняли, как преодоление боли и страдания. На самом деле они забыли ее предупредить, что нужно будет сказать тост, да еще такой значительный. Потом произнесла в гробовой тишине огромного зала:

– Скажу просто. Моя любовь не стала прошлым. Я люблю. И это сильнее смерти. Верь мне, мой дорогой. Всем спасибо за поддержку и понимание.

Людмила еще постояла, а рядом с ней зашелся в скупом мужском плаче друг покойного. И минут десять к Людмиле молча подходили мужчины и бережно касались губами ее пальцев.

Через пятнадцать минут распорядитель шепнул ей на ухо, что она может встать, попрощаться с ведущим, кивком с гостями и идти за ним к выходу. Дальше пойдут серьезные разговоры.

Ее уже ждал элегантный и торжественный шеф-повар в черном костюме. Тоже выразил соболезнования. И в течение пяти минут мимо Людмилы, с трудом скрывавшей изумление, несли красивые коробки и пакеты с упакованными блюдами и напитками. Все это поставили в черный джип, водитель почтительно открыл перед Людмилой дверь. Распорядитель поцеловал ее руку, и вдруг в ней оказался плотный конверт. Гонорар за тост. Людмила заглянула только в машине, отделенная шторкой от водителя, и ахнула. Она раньше никогда не держала в руках таких денег.

За ужином Людмила вспоминала, сколько раз в жизни ее Катя пробовала черную икру. Именно пробовала: тонкий слой на бутерброде. Других изысканных и невероятных блюд не видел никто из них никогда. Катя и Юра за полчаса не произнесли ни звука: рты были заняты. А Люда увидела, как шелохнулся животик дочери под легким платьем. Это внук толкнул пяткой или головкой от удовольствия. Людмила налила себе второй за вечер бокал густого французского коллекционного вина столетней выдержки и произнесла про себя: «Спи спокойно, мой незнакомый друг. Вот теперь я тебя помянула».

Ночью она не могла уснуть, встала, включила компьютер и стала искать информацию по созданию благотворительных фондов. В мозгу горела даже не идея, а пока просто фраза: «Мы вместе». Должно быть какое-то свободное, человеческое, а не казенное объединение небезразличных людей, к которым могут обратиться все обездоленные, беззащитные и беспомощные. Обратиться без очереди, записи, без справки и бумажки. Просто люди должны приходить к людям, зная, что им помогут. Она так хорошо видела этот коллектив. Была уверена, что сумеет выбрать нужных специалистов. А пока… К кому обратиться за юридической консультацией? Она и не знает никого из юристов, кроме того частного детектива, который сотрудничает со следствием по делу Лени Зимина. Сергею Кольцову Людмила утром и позвонила.

– Ничего невозможного, – ответил Сергей, выслушав ее. – Скромная частная фирма, помощь до привлечения специалистов, налаженные контакты с кругом специалистов, волонтеры. По факту реальных дел могут появиться спонсоры. Если хотите, поищу вам среди своих клиентов человека с подобным опытом. Есть, к примеру, несколько частных фондов помощи онкобольным.

– Да, буду очень благодарна. Конечно, спешки никакой. Просто присматриваюсь, набираюсь опыта. Может, и решусь.

Утром Людмиле позвонила Вика.

– Привет, подруга, – хрипло сказала она и покашляла. – Болею я. Слышишь, как меня разрывает? Ничего не помогает.

– Да, кашель плохой. Ты дома?

– Почти. У магазина.

– Зайди ко мне. Я как раз собиралась тебя искать. Твой процент хочу отдать. Заработала вчера.

– Да ты что! Бегу. Только… А что твоя дочка? Она же беременная. А я еще кашляю, как черт. Ничего, что я приду? Не будет ругаться?

– Ничего страшного. Катя побудет в своей комнате, мы посидим на кухне. Потом я проветрю, протру. Моя дочь не боится людей. И она знает, что такое благодарность. Ты – не чужой нам человек. И сейчас стоишь на ветру, ловишь пневмонию.

Вика действительно была больна. И, конечно, ей ничего не помогает, потому что она ничего не делает. И не меняет свой график жизни. Людмила провела Вику на кухню. Поставила свои шикарные закуски, налила коллекционного вина. Вика ничему не удивлялась. Просто радовалась и быстро поплыла от вина, которое вроде бы и опьянения не может дать. Раскраснелась и стала сумбурно рассказывать сразу обо всем. Людмила не слишком внимательно слушала, поскольку нить рвалась, в действующих лицах Вика и сама путалась. И вдруг такая фраза:

– Ну, я и послала. Прикинь? Денег у них нет, куча детей, один вообще недоношенный у него под лампой. А сам чурка. Я им и говорю: «Я что, на помойке себя нашла?»

– Ты о чем? Извини, ничего не поняла.

А Вика уже совсем лыка не вязала. Пришлось несколько раз все начинать сначала. Дело оказалось вот в чем.

К Вике за помощью обратился дворник из их дома. Сказал, что его земляку нужна помощь в похоронах жены. Такая помощь в таких похоронах…

Легальный мигрант из Таджикистана работает в Москве таксистом. Зовут Валод. Здесь все называют Володей. Женился на москвичке с тремя детьми. Она забеременела от него, умерла во время преждевременных родов. Он преодолел все бюрократические преграды и забрал домой ребенка, который родился на седьмом месяце. Оказалось, что Валод по профессии врач-рентгенолог. Построил какой-то самодельный бокс, по типу инкубатора, оставил работу, сидит, выхаживает своего птенца. И параллельно кормит детей жены, одевает, помогает с уроками. А деньги у него кончаются. Да еще жена взяла небольшой кредит, он погасил долг, а коллекторы продолжают что-то требовать. Все это Вике рассказал этот земляк-дворник. Валод сам не может оставить ребенка. Родственников нет.

– Не, ты прикинь? – продолжала нетрезво смеяться Вика. – Щас! Все брошу и полезу хоронить эту наседку за три копейки. И он! Говорю же – чернота.

– Прикинула, – задумчиво сказала Людмила. – Вот твой процент.

Она положила перед Викой конверт с суммой, которую посчитала адекватной. Даже если пропьет одна и сразу, – это не будет смертельно. К тому же она уже приготовила для Вики щедрую закуску с собой. Вика заглянула в конверт, присвистнула и заторопилась. Людмила спросила:

– У тебя есть телефон этого Валода?

– В мобиле – да. Дворник мне скинул по смс. Я не звонила.

– Когда был разговор?

– Да сегодня же! Перед тем, как я тебе позвонила.

– Давай телефон.

Вика улетела на крыльях вдохновения и неожиданной удачи, а Людмила набрала номер. Вежливый, спокойный мужчина говорил по-русски без акцента. Оказалось, что живет он в «хрущевке» через несколько домов. И Людмила отправилась туда.

Дверь двухкомнатной квартиры на четвертом этаже открылась до того, как Люда позвонила. Они оба какое-то время молчали. Людмила даже подумала, что это кто-то другой, не вдовец. Таких мигрантов она не встречала. Валод оказался крупным, широкоплечим мужчиной и даже не брюнетом. У него были густые темно-русые волосы, светло-карие глаза, приятное, открытое лицо.

– Я не ошиблась? – уточнила Людмила. – Вы Валод?

– Да, это я, – красиво улыбнулся он, показав белоснежные зубы. – Не очень похож на таджика? У меня бабушка русская.

Он пригласил ее в квартиру и сказал:

– Вы опередили меня. Я чуть не спросил: вы Людмила? Просто думал, что это бабки какие-то помогают в похоронных делах. А не такая женщина.

Людмила отложила на потом размышление на тему: что значит «такая женщина». Она попросила рассказать и показать ей все, что можно.

Валод провел ее сначала в кухню, где она и услышала в подробностях историю, которую изложила Вика. Он показал фотографии покойной жены. Потом открыл дверь в большую комнату, где стояли три маленьких компьютерных стола, три дивана, а на стенах были даже приборы для гимнастических упражнений. С Людмилой серьезно поздоровалась высокая худая девочка лет шестнадцати, старшая дочь покойной Антонины. Вот у нее были черные, восточные глаза, твердый, взрослый рот. Она представилась Лидой. Мальчик лет двенадцати спал на диване. Людмила сказала:

– Лида, если ты не против, я помогу вам с похоронами.

– Спасибо, – слабо улыбнулась девочка.

Валод взглянул на монитор компьютера, за которым работала Лида, и сказал:

– Дочка, посмотри, вот здесь ошибка.

– Ой, ну надо же. А я час не могу понять, почему у меня не сходится.

Валод с Людмилой вышли в прихожую, и он сказал:

– У Лиды, мне кажется, очень хорошие способности в математике. Когда справлюсь с проблемами, переведу ее в специальную школу.

– Мне нельзя посмотреть… – нерешительно начала Людмила.

– На моего сына? – улыбнулся Валод. – Можно, конечно. Просто немного предосторожности. В ванной в аптечке есть маска, перчатки. Стерильность ему пока больше всего нужна.

– Как его зовут?

– А просто Ваня. Он родился двадцать второго октября, как мой любимый писатель Иван Бунин.

Домой Людмила шла очень медленно. Такое никому не расскажешь. Как описать то, что почувствовала женщина и мать, увидев этого тезку Бунина, этот слабенький, тонкий лепесток, который еще может полететь в разные стороны – к жизни и от нее. Он недополучил от судьбы два месяца, положенные ему по закону природы. Целых два месяца, в течение которых он был бы защищен крепостью – телом матери. А теперь он сирота и виновен в ее смерти. И отец у него просто мигрант, которому пришлось ради этого выхаживания оставить работу. Так они вдвоем борются. Как расскажешь о стерильных, кипяченых тряпочках вместо дорогих разовых пеленок? О крупных мужских руках, которые так умело управляются с крошечными бутылочками, пипетками, умеют держать самый маленький шприц, крошечную клизму. А рядом компьютер, на странице сложных и точных приборов, которые в таких случаях использует передовая наука.

Людмила была потрясена. Чувствовала себя неловкой и неумелой. Слабой и трусливой. Пока они решили, что она приведет к Валоду нотариуса, и он оформит на Людмилу доверенность для всех формальностей. Статус у вдовца такой, что лишним это не будет.

…Хоронили Антонину ее дочь Лида и Людмила. Представляться Людмиле никому не пришлось. Прощаться пришли только два дворника-таджика и две соседки по дому. Никто не плакал. И Людмила делала свою работу. Распоряжалась, подписывала договоры, заказывала памятник. Положила цветы у портрета на деревянном кресте, обняла за плечи Лиду и сказала тихо:

– Прощаемся, девочка. Скажи два слова. Всего два слова, какие сейчас в сердце.

– Не скучай, мама, – шепнула Лида и погладила тонкой ладонью портрет.

– Вот это мы и напишем на памятнике. Мы теперь вместе, Лида.

Маленькая толпа побрела к выходу. Людмила посмотрела в сухие глаза осиротевшей девочки, у которой впереди такая сложная жизнь – преодоление, и негромко произнесла:

– Ты не плачешь…

– Не дождутся, – гордо блеснула черными глазами Лида.

Ее отец, о котором она ничего не слышала много лет, был чеченцем. Уехал как-то на родину и пропал.

– Понимаю, – кивнула Людмила.

К дому они подъехали на такси, отпустили машину за углом, вошли во двор и остановились в ужасе. Посреди пустого двора стояла какая-то старая машина, рядом с ней два откровенных бандита в черных куртках с капюшонами, которые смотрели вверх и выкрикивали угрозы. Они смотрели на окна квартиры Валода. Одно окно было разбито, а занавески горели.

Людмила дрожащими руками стала набирать полицию, но тут бандиты их увидели.

– Это его девка! – показал один на Лиду. – Давай ее в машину. Берем в заложницы. Он сам прибежит с долгом в зубах.

Людмила смотрела, как другой парень схватил Лиду и потащил к машине. Девочка молча сопротивлялась. Дальше Людмила действовала на автомате. Как будто мозг ее работал без нее. Ей, перепуганной и оцепеневшей, мозг просто отдавал команды. Так она сбросила номер полиции, нажала в контактах вызов Сергея Кольцова, быстро назвала адрес.

– Бандиты. Я не стану отключаться. Вы все услышите.

– Еду, – услышала она ответ, отправляя телефон в нагрудный карман куртки.

Людмила посмотрела вокруг, увидела распиленную березу, взяла сверху толстую ветку и догнала бандита, который тащил Лиду за воротник левой рукой, правую сунул в карман, достал пакетик с каким-то порошком и высыпал себе в рот.

От удара палкой по локтю он взвыл, но девочку продолжал держать. Людмила ударила по тому же месту еще и еще. У нее тяжелая рука. Она с детства пилила дрова и таскала их на себе в деревенский дом, где жили бабушка, дедушка и мама-инвалид. Когда она по вечерам, закончив все черные хозяйственные работы, приходила в дом: оттаять, поесть и сделать уроки, мама согревала ее окоченевшие пальцы губами и говорила: «Великая ты труженица, деточка моя дорогая».

– Ром, забери эту бешеную старуху! – вопил бандит. – Она меня руки лишила.

Подельник, который и был Ромой, медленно направился к ним, вытаскивая из-за пояса нож. В это время Лида вывернулась из пальто, с силой толкнула своего похитителя. Он упал. Лида рванулась к дому, но увидела в руке Ромы нож и вернулась к Людмиле. Встала перед ней. Людмила прижала ее к себе одной рукой, в другую просто вросла ее боевая дубина.

Тут-то и зафырчала машина, въехав во двор. Из нее неторопливо выбирались полицейские. Людмила узнала сотрудников ОВД их микрорайона. Сергей, значит, позвонил. Бандиты повернулись к ним спокойно. Отошли в сторону. Разговор начинался явно мирно. Людмиле показалось, что они поздоровались, как знакомые. Наручниками и задержанием не пахло. Надо было спешить к Валоду с ребенком, но это Людмила должна была досмотреть.

– Лидочка, беги к папе. Помогай. Я сейчас.

Она подошла к группе «сыщиков-разбойников» и спросила у полицейских:

– Мои показания нужны?

– Ну, да, – невыразительно буркнул один. – Я запишу ваш телефон, будете нужны – вызову. Вы же Романова, так? Из дома тридцать восемь?

– Да. Могу уточнить? Эти два преступника арестованы?

– Мы разбираемся, Романова. Свободна. Не мешай.

– Это мы теперь разбираемся, – раздался такой милый и всегда уместный голос Кольцова. – У вас, граждане опера, бандиты, взятые при налете на квартиру и попытке похищения ребенка, без наручников. Так что прошу не мешать. Частный детектив Сергей Кольцов и группа отдела по расследованию убийств здесь работает. Прошу вас всех представиться моим коллегам. Людмила, поднимайтесь в квартиру. Мы туда придем.

– Это не просто налет, – сказала Людмила. – Они бросили что-то в окно, где находится грудной младенец. Там пожар. Я не знаю, жив ли он.

– Покушение на убийство? – уточнил Сергей. – Как чувствовал.

Только сейчас Людмила разжала руку и бросила на снег палку. Она влетела в квартиру, дверь которой была не заперта. Лида взглянула на нее глазами, которые еле помещались на худеньком личике, и стала сползать по стене. Люда поддержала, довела ее до комнаты.

– Закутайся. Возьми все, что тут есть, укройся. Я потом принесу тебе горячее питье.

А в комнате Валода и его Вани… Что там творилось! Дым, запах какого-то едкого горючего, на полу осколки, кровь. А сам Валод, наполовину голый, в джинсах и босиком, с ожогами и порезами на руках, ногах, спине, колдовал над своим маленьким инкубатором. На полу валялась его белая окровавленная майка. Он поднял голову, увидел Людмилу и улыбнулся ей:

– У нас пока ничего. Держимся!

– Их взяли, – произнесла Люда. – Сейчас сюда поднимется полиция. Я вызываю «Скорую»?

– Да, пожалуйста. Я быстро тут наведу порядок.

– Пока не нужно. Пусть полиция все сфотографирует. Занимайся ребенком. Я вызову службу окон, всех, кого надо, вызову. А потом уберу сама. Я умею.

И опять ушли куда-то усталость и слабость. И властный хозяин Люды – ее недремлющий, организованный мозг – стал давать задания в четком и логичном порядке. Она позвонила, всех вызвала, все объяснила. Она встретила Сергея с группой. Подменила Валода у бокса малыша, пока тот давал показания. Пошептала закряхтевшему ребенку ласковые слова через медицинскую маску, поняла, что там к чему, в этом изобретении Валода.