Текст книги "Друзья и родители"

39

Шли недели. Вадик поправлялся медленно.

У Марии Андреевны закончились деньги, а муж не присылал. Письмо с адресом больницы, где находился сын, осталось дома, и Саянов обязан был вспомнить о своем долге.

«Ждешь, чтобы я тебе поклонилась! – сердилась Мария Андреевна. – Не дождешься! Продам свои платья, но унижаться не стану!»

Она жила у своих прежних соседок, и каждая из них сочувствовала ее горю. Соседки уже не раз интересовались, не нуждается ли Мария Андреевна в деньгах, но она не признавалась до последнего дня. Но когда от проданных вещей не осталось даже на билеты, Саянова поделилась об этом с Екатериной Васильевной.

– Деньги – хлопоты временные! Не огорчайтесь, милая, найдем вам на дорогу.

Вечером, когда Мария Андреевна вернулась от Вадика, в доме, приютившем ее, уже посовещались, и женщины одна за другой предлагали ей взять у них в долг.

– Мария Андреевна, погостите с Вадиком у меня, – предложила Анечка. – Пусть немного отдохнет от больничной обстановки.

– Спасибо, Анечка, но отдыхать мы будем дома.

Саянова к этому времени уже получила ответное письмо от Варвары Трофимовны, и это ее по-настоящему ободрило. Она читала и перечитывала строки, где Варвара Трофимовна описывала готовность товарищей помочь Вадику. И ею овладело такое чувство, словно она приобрела новую дружную семью.

«В свой класс и только в свой! – мысленно повторяла мать. – И если Варвара Трофимовна обещает, значит, нечего бояться: будет готовиться вместе с товарищами, скорей всего, со Славиком (Мария Андреевна знала этого мальчика лучше других в классе) и закончит седьмой. Его теперь не придется заставлять – успел хлебнуть горя!»

Заказав билеты, Мария Андреевна поспешила в больницу.

– Вот хорошо! Хорошо, что вы здесь, – сказала дежурная и пригласила Саянову в сестерскую.

– Вас разыскивает товарищ Чистов. Он сегодня уже два раза звонил и просил, чтобы вы к нему обязательно зашли. Вот и адрес.

И дежурная подала Марии Андреевне записку.

Вначале Саянова удивилась, что кто-то в Одессе может интересоваться ею и даже разыскивать: фамилия Чистов давно затерялась в памяти.

– Вашего мальчика товарищ Чистов должен был в детский дом после болезни направить, – пояснила медсестра. – А когда ему сказали, что приехала мать, он теперь каждый день звонит и вас спрашивает. Я просто удивляюсь, как до сих пор вам не передали, – добавила она как бы извиняясь за своих коллег.

Саяновой не очень хотелось встречаться с этим мало знакомым ей человеком, но не пойти – было бы просто бестактностью.

По дороге к Чистову Мария Андреевна снова пережила то обидное чувство к мужу, что все чаще и чаще овладевало ею перед отъездом.

«Я тебе никогда не прощу! Забыть о больном ребенке! Чужие люди беспокоятся, а ты обрадовался своей свободе!»

40

Чистов был не один. В открытую дверь до Саяновой донесся женский голос, и Мария Андреевна задержалась в нерешительности: «Пройти к нему или вернуться и обождать?»

– Я рассуждаю так, Алексей Яковлевич, – слышалось из комнаты, – если человек женился и от новой жены ожидает ребенка, незачем ему даже напоминать…

Марии Андреевне на миг показалось, что у Чистова идет разговор о них, о Саяновых. И она насторожилась.

– Напоминать ему, конечно, не следует, – заговорил Чистов, – но если отец снова поинтересуется, придется открыть ему правду и, может быть, даже разрешить этот вопрос официально. Пойми, Анна Сергеевна, именно так придется сделать, иначе ты же останешься виноватой. Ведь ребенок-то растет…

Саянова вздохнула с облегчением: все равно ей предстояло прервать их разговор своим появлением.

– Разрешите, товарищ Чистов! – сказала она, приоткрыв дверь.

– А, товарищ Саянова! Проходите.

Он поднялся и протянул ей руку. Женщина в милицейской форме тоже встала. Она собиралась уходить, но Чистов задержал ее.

– Познакомься, Анна Сергеевна, это мать того «Пети», о котором тебе звонили из больницы.

– А я вас очень хорошо запомнила! – заговорила Саянова.

– Вы меня запомнили? – удивилась Николаева.

– И не только запомнила, но вы даже себе представить не сможете, как часто я думала о вас. Моим единственным желанием было, чтобы мой Вадик, как тот ваш Вовочка, встретил на своем бесприютном пути таких людей, как вы!

Но Николаева никак не могла понять, где она видела эту женщину.

– Мы тогда здесь, у товарища Чистова сидели… Нашлась ли мама у того Вовочки?

– Ах, вот что! – сообразила, наконец, Николаева. – Да, мы ее разыскали. Приезжала за мальчиком. Теперь всей семьей мне пишут, приглашают к себе в гости.

Николаева заторопилась уходить.

– Если бы вы, товарищ Саянова, вовремя вспомнили об Анне Сергеевне, сын ваш давным-давно был дома! – вмешался Чистов. – Анна Сергеевна раньше всех о нем узнала, но в то время его называли «Петей».

– Итак, Алексей Яковлевич, – переспросила Николаева, – о Тамарочке будем решать только тогда, если отец запросит вас?

– Добро! – согласился Чистов.

Николаева вышла, а Чистов заговорил с Саяновой.

– Если гора с горою в наши дни сходится, то людям и подавно положено встречаться! Только почему вы не зашли ко мне сразу?

– Я не ждала, право, что вы обо мне вспомните, – смутилась она. – Тогда мы ворвались…

– Тогда вы, действительно, зря приходили, а теперь напрасно ко мне или к Анне Сергеевне не обратились… Можно было многое предотвратить.

– Если бы я знала! Я запрашивала детский приемник…

И Саянова рассказала о своих поисках сына.

– А ваш сын упрямый!.. Он, оказывается, здесь был. Сейчас уже все выяснено. Когда-нибудь заставьте его рассказать об этом. Он не назвал своей фамилии, наговорил такой ерунды нашей дежурной сотруднице, что никаких следов о себе не оставил. Теперь вот какой вопрос, товарищ Саянова: учебный год у Вадика, конечно, пропал…

– Как это пропал? Он отдохнет после болезни и пойдет в школу. Учителя обещают помочь…

– Отлично! А я хотел вам предложить путевку в санаторий на месяц. Подумайте.

– Нет! Никуда я больше его не отпущу. Поправится дома.

– Дело ваше. А как с одеждой? Вы привезли ему пальто?

– Какое пальто? – Он уехал в новом. Одежда цела.

– Цела, да только везти мальчика не стоило бы в ней. Там какой-то старый ватник, – пояснил Чистов. – Я могу предложить ордер на пальто.

Мария Андреевна растерялась. Ей не хотелось признаваться в том, что на покупку пальто нет сейчас денег, но напоминание о «старом ватнике» озадачило женщину.

– Вы можете оставить мне расписку, а деньги потом вышлите, – предложил Чистов. – Пальто стоит недорого и пригодится не на один год.

Когда вопросы, касающиеся Вадика, были разрешены, Чистов заговорил о Саянове:

– Вы не должны с ним либеральничать, – дружелюбно посоветовал он. – То, что полагается на сына, он при всех обстоятельствах будет вносить.

– Его деньги жгут мне руки. Я согласна лучше белье людям стирать, чем жить на его алименты.

– А вы переменились! Вас нельзя узнать. Скажите, кто на вас так благотворно повлиял?

– Жизнь, Алексей Яковлевич, и люди! Раньше я не знала, оказывается, жизни, и все мне казалось страшным, зато теперь ничего не боюсь.

– Похвально!

– Хвалить не за что. Но то, что пережила я за эти месяцы, нельзя сравнить ни с чем другим. Теперь, когда сын со мной, я счастлива!

41

У вокзала до посадки в поезд Вадик заметил мальчугана, который ходил за женщиной и заглядывал на коричневую сумочку с длинным ремешком. Женщина встанет, и он тут. Она подошла к перронной кассе, и мальчуган вскочил на ступеньку выше ее. Но вот она открыла сумочку и достала рубль, и на лице паренька выразилось такое разочарование, словно его обманули. Отойдя в сторону, он с досады даже плюнул.

– Петя! – окликнул мальчугана Вадик.

Смуглый и черноглазый мальчуган в стеганой куртке оглянулся и, увидев Вадика, подошел к нему.

– Где ты пропадал? – спросил он.

– В больнице лежал, у меня тиф был.

– Моя бабка тоже от тифа окачурилась. Может, ты от нее и заразился, когда у нас ночевал.

Вадик не понял сначала, что значит «окачурилась» и хотел спросить Петю, но тот добавил:

– Теперь там новые квартиранты живут. Все бабкины шмутки выкинули.

– А где ты живешь? – спросил Вадик.

– На земле, под небом, против Черного моря. Куда собрался?

– Домой. За мной мама приехала.

– Прощавайте! Скатертью дорожка!

И Петя, бросив небрежный взгляд в сторону, где стояла мама Вадика, сдернул шапчонку и подчеркнуто вежливо поклонился.

– Петя, ты бы лучше в детский дом пошел, – отойдя с ним, посоветовал Вадик.

– Оставьте ваши советы при себе, мне воля еще не наскучила!

И он направился к перронной кассе.

– Что это за мальчик? – спросила Вадика мать.

Вадик покраснел и отвернулся. Мать не успела повторить вопроса, как из толпы у перронной кассы послышались возгласы, а затем ругательства. Толпа расступилась и из нее выдвинулось два человека. Первым из них был мужчина небольшого роста в кожаном пальто и серой цигейковой ушанке, второй – тот самый мальчик, с которым только что разговаривал Вадик. В мужчине Саянова узнала Чистова. Он держал мальчугана под правую руку, прижимая ее к своему боку локтем. Мальчуган старался оттолкнуть Чистова и вырваться.

– Пусти, говорю! – требовал он, не желая идти с Чистовым. – Пусти, а то по сопатке вдарю!

– Попробуй! – спокойно отвечал Чистов.

К Чистову из толпы подошел мужчина в шинели и хотел помочь. Но Петя, грубо выругавшись, потребовал:

– Убирайся, а то пинка дам!

Саянова не слышала, о чем разговаривали Чистов и его помощник. Толпа снова окружила их. Но вот зеваки расступились и Чистов с Петей вышли на мостовую. Мальчик уже не вырывался, а только отворачивался от своего спутника. Около Саяновых Чистов несколько задержался.

– Что это такое, товарищ Чистов? – спросила Мария Андреевна.

– Самое обычное дело, – ответил он шутя. – Шел Вадика проводить, а тут новая встреча!

Пожелав Саяновым счастливого пути, Чистов подчеркнуто извинился перед ними и, обращаясь к присмиревшему Пете, сказал:

– Пойдем, нам ведь с тобой некогда!

– Говори лучше, куда поведешь?

– Туда, куда надо, – ответил Чистов.

– Если в детскую комнату, лучше не води: смоюсь, и глазом не моргнешь!

Саянова следила за уходящими, пока они не скрылись за круглым сквером. Мальчуган, с которым был знаком ее сын, то шел мирно, то останавливался и начинал вырываться, потом снова пошел спокойно, размахивая свободной рукой, словно доказывая Чистову свою независимость.

В вагоне, когда Вадик лежал на нижней полке, мать, поправляя на нем пальто, которым он был укрыт, спросила:

– Скажи, сыночек, где ты познакомился с этим мальчиком?

– Я жил у него на квартире. У него тогда бабушка была…

Вадику очень не хотелось рассказывать маме, как ходил он по Одессе голодный и еще обиднее было, что она о Пете могла думать плохо. Но мама больше не расспрашивала про Петю. Она задумалась.

– Мамочка, а папа тебе пишет? – прервал молчание Вадик.

– Нет, еще не получала от него писем. Спи, сыночек, скоро ночь пройдет, мы приедем рано.

Мария Андреевна, избегая разговора об отце, даже зевнула, чтобы сын понял, как ей хочется спать.

– А знаешь, мамочка, – снова заговорил Вадик, – если папа не станет с нами жить, ты не уговаривай его. Пусть он живет для себя, а мы с тобой и без него проживем. И ты не ругайся с ним из-за меня. Мне бы только седьмой класс закончить…

– Хорошо, сыночек, мы с тобой дома все обсудим, а пока спи.

«Как он изменился! – думала мать. – А этот мальчик. Ведь он воришка. Он, наверное, тоже убежал из дому? Хорошо, что товарищ Чистов его задержал. Несчастная мать, может быть, так же, как я, его где-нибуь разыскивает.»

Было ещё совсем темно, когда Саяновы повернули на свою улицу, Машина, которую они сумели нанять, тарахтела разбитым кузовом, гремела какими-то невидимыми железками так, что, наверное, ее было слышно от самой станции.

– Мамочка, смотри, у нас свет! – радостно закричал Вадик. – Папа приехал!

Если бы Вадик крикнул: «Горит наш дом!», Мария Андреевна меньше удивилась бы. Она ничего не ответила сыну, но подумала с тоской и негодованием: «Зачем он здесь так рано?»

Когда машина подъехала к дому, Мария Андреевна заметила сквозь занавешенные окна мечущуюся тень. «Может быть, еще он и не один здесь!» – подумала она, оглянувшись на Вадика.

Когда она открыла дверь и впустила в кухню сына, Саянов, одетый по-домашнему, ставил на стол зажженную лампу. Он так толкнул ее, что стекло чуть не соскочило.

Увидев сына, он схватил его на руки, не дожидаясь, пока мальчик разденется. Сняв с него шапку, он прильнул лицом к его остриженной голове. Сколько бы он мог продержать Вадика в таком положении, не говоря никому ни слова, неизвестно, если бы не мать. Широкое не по росту пальто ползло по худенькому телу мальчика к плечам, и Мария Андреевна видела, как неудобно сыну.

– Да раздень ты его, наконец! – почти крикнула она, заставив мужа вздрогнуть и оглянуться.

Саянов поставил Вадика и удивленно посмотрел на жену, будто не ожидал, что, кроме него и сына, есть еще кто-то в доме.

Отец обращался с Вадиком, как с трехлетним ребенком. Сняв пальто, он взял его на руки и понес в комнату.

Что они после этого делали, о чем говорили и сколько прошло времени, Мария Андреевна не замечала. Прикрыв за мужем и сыном дверь, она огляделась вокруг. Закопченный чайник, посуда на новых местах, мусор з углу за веником, полная пепельница окурков – все говорило о том, что одинокий мужчина продолжительное время хозяйничает в квартире. «Что это?» – и под пепельницей она заметила извещение на возврат из Одессы почтового перевода на ее имя.

В извещении указано: «За отсутствием адресата».

Был воскресный день, и Мария Андреевна поняла, что муж свободен и скоро не уйдет, а ей хотелось остаться одной.

Серый от тумана рассвет пробивался через плотную занавеску, Саянова потушила лампу.

Она подошла к окну и, отодвинув занавеску, задержалась у него.

– Уснул, – выходя из комнаты и тихо прикрывая за собой дверь, сказал муж.

Мария Андреевна оглянулась. Лицо Саянова ей показалось постаревшим и измученным: небритые щеки впали, лоб рессекали глубокие незнакомые линии, глаза… ей не хотелось смотреть в эти глаза!

Безразличие к этому человеку, какой-то внутренний холод и чувство осторожности овладели ею. Она снова отвернулась к окну.

Саянов, стоя поодаль, молчал. Его присутствие и молчание начинало тяготить Марию Андреевну настолько, что у нее чуть не вырвалось: «Уходи же ты скорей отсюда!»

– Манюща!

Будто жаром из пылающей печи обдало Саянову, и она с трудом удержалась, чтобы не оглянуться.

Далекое, очень далекое мелькнуло в памяти Марии Андреевны. Так называл ее старый суровый отец, подружки и тот, кому она без колебаний доверилась, когда все твердили: «Завезет да бросит!»

«Вот и бросил!» Глубокая обида затрепетала в ней и, повернувшись к Саянову, она резко и гневно выпалила:

– Не оправдывайся, уходи!

– Некуда мне идти, – произнес он усталым, будто приглушенным голосом. – Если можешь, прости.

Мария Андреевна испуганно оглянулась на дверь в комнату. Сын снова мог услышать их разговор, особенно это громкое «уходи», и она поспешно отошла к другому окну.

Саянов тяжело опустился на стул.

Теперь между супругами, как барьер, был кухонный столик, и они, как судья и обвиняемый, издали наблюдали друг за другом.

Саянов, не рассчитывающий на милосердие жены, готовился выслушать ее окончательный приговор. Но в это время открылась дверь и на пороге появился Вадик. Придерживаясь за косяк, он удивленно посмотрел на родителей.

– Ты не спал? – настороженно спросила мать.

– Я уже выспался, – улыбнувшись, ответил мальчик.

Отец, протянув руки, привлек сына к себе и усадил на колени. Вадик пытался заговорить с отцом, но тот молчал, а когда худенькая рука сына ласково опустилась на его плечи, Саянов приник к нему своим лицом и крупные, тяжелые слезы выкатились из-под густой щетины его ресниц.

– О чем ты, папочка?

И, вытирая ладошкой колючие щеки отца, мальчик вспомнил своего больничного друга, дядю Мишу: «Не стоит на родителей обижаться, надо стараться помирить их». «Но почему же мама так строго смотрит на нас?».

Давно рассеялся на дворе туман, и яркий солнечный луч, заглянув в окошко, заиграл на лице мальчика. Вадик от неожиданности слегка поморщился, а потом, рассмеявшись над собой сказал:

– Как хорошо у нас дома!

Если бы Вадик даже знал все, разве смог бы теперь поверить, что родителям он не нужен?