Текст книги "Американская ржавчина"

5. Поу

На третий день, в сопровождении Дуэйна, он вышел во двор, где бродили арестанты – поодиночке, небольшими компаниями, и у каждого на уме что-то свое, все хотят чуть приподняться в этой жизни, а все, что можно получить, нужно отнять у ближнего. Тем не менее черномазые полудурки держались поближе к своим, и Поу был рад, что он тоже не один. Солнце стояло высоко, охранники торчали на своих вышках, в руках у них М16 или другие какие винтовки, не разобрать, нет, все-таки М16, пожелай они только, и тут будет бойня, один щелчок, и все – как два пальца. А за двойным сорокафутовым забором и колючей проволокой по-прежнему расстилается Долина во всей своей зеленой красе, но ему больше нет до этого дела, это теперь чужое для него место.

На спортплощадке существовала своя иерархия, паханы и их прихлебатели приседали со штангой, отжимались на брусьях, околачивались у забора, а несколько дюжин всякой мелкой швали, винтовых и отребья из трущоб, образовали что-то вроде внешнего периметра, вечно на побегушках, а время от времени сбивались в кучки поплотнее, скрывая происходящее от глаз охраны. Поу принадлежал к внутреннему кругу, вместе с Черным Ларри и другими, человек семь-восемь мужиков. Но положение у него шаткое, по факту вроде испытательного срока, потому он не спешил ржать и буйствовать наравне с остальными. По временам кто-нибудь из сторонних, не из ближнего круга, подходил потягать штангу, и один из прихвостней записывал его имя на клочке бумаги.

– Не члены платят десятку в день, – пояснил Кловис, поймав недоуменный взгляд Поу. – Но у них, по крайней мере, есть выбор. Вон те, – и он показал на площадку, где распоряжались чернокожие, – попробуй подойти поближе, и они начинают швыряться гантелями, пару месяцев назад размозжили башку одному лоху, блином тридцатифунтовым угодили прямо в висок.

– Олимпийская сборная, мать, – буркнул Поу.

– Они все вообще того. – Кловис выразительно постучал себя пальцем по голове.

Тренировались весь день напролет, Поу столько не качался, даже когда вовсю играл в футбол. Все парни из ближнего круга, за исключением Поу, были в татуировках – руки сверху донизу, картинки на груди и на спине, ястребы или орлы или вообще какие-то мифические птицы, Поу не очень разбирался в этом. У Кловиса на одном трицепсе написано “белая” и “власть” на другом. У Дуэйна, как у прочих, орел, раскинувший крылья от лопатки до лопатки. У Черного Ларри на груди пара джокеров, а живот весь исписан какими-то изречениями, но Поу неловко было его пристально рассматривать. Большинство парней в толстых шрамах, на разных местах. Почти все лет на десять-пятнадцать старше его, но он не собирался уточнять, здесь лишние расспросы не одобряют.

Один из шестерок протянул ему самокрутку, он затянулся, гадость какая, из бычков, что ли, наковыряли табак. Дуэйн заметил, что он курит эту дрянь, покачал головой и протянул нормальную сигарету, из пачки. Поу вернул самокрутку босяку, который тщательно обтер ее и бережно докурил. Постоянно подходили какие-то люди, выказывая уважение, кучка латиносов, похоже, собиралась наладить контакты с братанами, их главарь и Черный Ларри отошли в сторонку и о чем-то толковали наедине довольно долго. Изредка посетитель ронял что-нибудь украдкой на землю. Потом предмет так же незаметно подбирали.

Поу как раз закончил очередную серию подтягиваний и отдыхал на скамейке, дожевывал батончик и запивал содовой, когда к нему обратился Черный Ларри.

– Тебе надо избавиться от казенных штанов, – сказал Ларри, смерив Поу взглядом. – Кудряшка ты наш. Красавчик, Дэвид Хассельхофф[32]32
  Дэвид Хассельхофф (р. 1952) – певец и актер, особую популярность обрел, когда начал сниматься в сериале “Спасатели Малибу”.


[Закрыть], бля, ну?

Остальные кивнули, хотя молодые парни из приближенных явно соглашались только из уважения к Черному Ларри, а вообще-то они не слишком были рады появлению Поу.

– Они с Дуэйном могли бы потягаться, кто круче как жеребец.

Дуэйн ухмыльнулся.

– Дуэйна застукали с училкой английского, милой приличной девочкой из колледжа. И больше ее сюда не пускают.

– А она до сих пор мне пишет, – сообщил Дуэйн.

– Короче, маленький Поу, тебе многое нужно наверстать. Хотя мы в тебе уверены.

К полудню у Поу появилась пара новеньких чиносов, а старые штаны он отдал кому-то из шестерок. Стояла жара, заключенные сидели на скамейках или просто привалившись к стене, потели на солнце и тупо пялились в пространство. И Поу среди них, и все они выглядят как обычные работяги, какие-нибудь строители, отдыхающие в перерыве, или пожарники, просто мужики, никакие не монстры и не супермены, и место тут совершенно обычное, ничем не отличающееся от любого другого за тюремной оградой, вот так и надо думать. Несколько часов спустя они продолжали сидеть все на тех же местах, Поу маялся от жары и обезвоживания, он обгорел, но остальные как будто не замечали неудобств, просто торчали на солнцепеке, и все; ему хотелось пить, но содовая уже не лезла, он и так влил в себя много больше нормы. Поу устал, но изо всех сил держался, чтобы не закрыть глаза, некоторые парни из свиты бродили туда-сюда, но ему такие привилегии не положены, он должен оставаться рядом с Дуэйном и Черным Ларри. Настало время обеда, но все понимали, что вести Поу сейчас в общую столовую – плохая идея. – Чего-нибудь хочешь? – спросил Черный Ларри. – “Скиттлс”, сигареты? Пруно?[33]33
  Самодельное вино на основе любых фруктов или даже дрожжевого хлеба, популярное в американских тюрьмах.


[Закрыть]

– Я бы съел чего-нибудь нормального, – признался Поу. – Но денег нет.

– В лавке есть копченый лосось. Тебе принесут. И пару пакетиков картошки.

* * *

Дуэйн проводил его обратно в камеру. На койке Поу лежал пакет с разными мелочами из тюремного магазина – дезодорант, “сникерсы”, соленые крекеры и четыре вакуумные упаковки лососины.

– Ну ты как? – дружелюбно спросил Дуэйн. И они стукнулись кулаками.

– Нормально.

– Твой сокамерник вечером вернется. Его закрыли на шесть месяцев, так что ты, парень, не особо-то его прессуй.

– Да без проблем.

– С ним клево будет. Он тебя в хлам заболтает.

* * *

Оставшись в одиночестве, он прикончил две упаковки лосося и крекеры, первая нормальная еда за, черт побери, за несколько дней. Наевшись до сытой дремоты, улегся на койку, все будет нормально, он как-нибудь устроится. Сначала Поу даже заулыбался невольно, но потом пришли другие мысли. Парни ведь наверняка захотят что-нибудь за свои услуги. Ладно, разберемся. По мере поступления.

Этажом ниже кто-то слушал рэп по телику, по временам оттуда доносились одобрительные возгласы или улюлюканье. Поу, прикрыв глаза, вытянулся на койке, уснуть не получалось, руки саднило, он взглянул на них, вроде подживает. В его кровь определенно попала кровь того придурка, Малыша. Поу встал, еще раз вымыл руки, он понимал, что лучше не станет, надо было вести себя осторожнее, ну не знаю, мог бы иметь для подстраховки кастет или хотя бы батареек в носок насыпать. Ладно, нашел о чем волноваться. СПИД – последняя из его забот. Гораздо вернее прикончит нож у горла, зазевался с сэндвичем в столовой, чик – и готово. Кловис показал ему девятидюймовую заточку, костедробилку, как он назвал, и если у него такая штука есть, то у другой стороны наверняка тоже. Так что переживать из-за ВИЧ сейчас все равно что бояться, как бы в Землю не врезалась комета. Поу подумал, что этот бой он уже проиграл, вчистую, просто пока почему-то еще держится на ногах. В детстве он видел, как Верджил однажды подстрелил из лука кролика, тот на миг взвился в воздух, а потом вновь принялся жевать траву как ни в чем не бывало. А через несколько секунд завалился на спину, стрела пронзила его насквозь, повредила аорту, он, поди, и сам не понял, как окочурился. А теперь Поу поздравлял себя с тем, что ничего хорошего не случилось, и единственное, в чем он уверен, что дальше будет только хуже, потому что так уж заведено в его жизни.

Он же ни о чем таком не просил. Не предлагал переться в чертову мастерскую под проливным дождем, понятно же, что там пристанище всякого сброда. Это из-за Айзека они оказались там, из-за Айзека торчали в грозу под дырявой крышей в каких-то развалинах, вместо того чтобы спокойно потягивать пиво на террасе у Поу. Он не из тех, кто любит такие приключения, но Айзеку на это плевать, он вообще думает иначе, у него мозги по-другому устроены; вот Поу не может просто встать и уйти, когда вваливаются мокрые вонючие бродяги и начинают его оскорблять, у него есть гордость и человеческое достоинство, это Айзеку можно сказать что угодно, и он просто встанет и уйдет. И вообще Айзек втравил их обоих в эту историю, а потом просто решил смыться. Но Поу не такой. Существует такая вещь, как самоуважение, и у него оно есть, а у Айзека нет.

Он сел. Все по-прежнему, он все в той же камере с мутным окном, через которое ничего не видно, бетон и железные прутья, внизу орет реклама автомобильной страховки, никто и не подумает приглушить звук, хотя никому эта страховка ни за каким чертом больше не нужна. Он открыл третью упаковку лосося, жирного и соленого, облизал пальцы, пива бы к нему, вообще тут неплохо, в смысле – в камере, безопасно. Но невозможно торчать в камере дни и ночи напролет. Черный, которого он вырубил, – местный туз, заправила. Поу свезло, отделался малой кровью, уложив его в драке. Но это вам не кино, где ты побил самого большого парня и тебя тут же оставили в покое. В жизни такие штуки не работают. Ему обязательно отомстят, и простой дракой не отделаться, месть означает, что ты огребешь сторицей, это он по собственному опыту знает. Надо сделать так, чтобы парню досталось больше и жестче, чем тебе.

Поу заметил вдруг, что дышит с натугой, все тело свело, шея ныла от напряжения. Он попытался расслабиться. Все будет хорошо, утешал он себя. Все как-то разрешится. Ты же ничего такого не сделал, чтобы тебя упекли за решетку. И покойника Отто убил не ты. Ты вообще ни при чем, тебя просто ухватили за яйца и едва не отделили твою башку от туловища. И почему я здесь, за что. Ты здесь, и дальше все будет только хуже, завтра завернешь за угол, и бац – пятеро на одного, тут тебе и конец, а Айзек между тем где-то на воле. Гуляет на свободе.

6. Айзек

Ночью поезд стоял, часами торчал где-то на запасных путях, Айзек сидел снаружи на платформе, взбирался по лесенке и сидел, вытянув ноги, на куче угля, смотрел на звезды. Часа два ночи, кажется. Прихватил бы с собой звездную карту, знал бы точно. Или вставил бы батарейку в часы. Он поерзал ногами, устраиваясь на куче кокса, почувствовал под ладонями холодный металл вагонной стенки. Закрой глаза – и ощутишь вращение Земли. Звезды всегда двигаются. Каждый час небо меняется. Ковш уже начал поворачиваться – скоро весна. Точнее, конечно, Большая Медведица. Но Ковш гораздо понятнее. Полярная звезда, временно путеводная, как все звезды у полюса. А раньше полярной была Тубан, Альфа Дракона. А потом будет Альдерамин. Потом Денеб. Полный звездный каталог Птолемея, 150 год. Называтель звезд – отличная работа. Даже если никто не узнает. Заимствовал у вавилонян, но все тексты утрачены, сгорели в Александрии. Во всем виноват Юлий Цезарь. Утрачено больше знаний, чем ты когда-нибудь сможешь постичь.

Айзек продолжал рассматривать небо. Рак и Лев.

Близнецы, кажется, не видны. Надо было прихватить что-нибудь почитать. Да нет, надо было прихватить батарейки для фонарика. Глупо, что забыл. Он глянул на землю внизу. Велико искушение спрыгнуть вниз, поезд ведь не сорвется с места мгновенно. Нет, пожалуй, – в темноте ты никогда не отыщешь нужный вагон и потеряешь рюкзак. Не говоря уже о том, что не представляешь, где находишься. Через неделю будешь в Беркли и даже не вспомнишь о нынешних приключениях.

Он сполз вниз, обратно в свой закуток, забрался в спальный мешок, высунул наружу голову, чтобы видеть хотя бы клочок звездного неба. И попытался уснуть.

* * *

Шли часы, наступило утро, Айзек старался по мере возможности ехать наверху, на платформе, пока не замерзал. Одежда вся в грязи. Как, вероятно, и лицо.

Они двигались вдоль большой реки, гораздо более широкой, чем Мон, вдалеке виднелся завод, который оказался сталелитейным гигантом, десятки корпусов, пылающие доменные печи, повсюду клубы дыма. Выглядело вполне современно, корпуса новые или отремонтированные. Надпись: “Ю Эс Стил, завод Великих озер”. Мичиган, догадался он. Один из промышленных объектов, которые еще функционируют. Парковка забита машинами, как когда-то в Бьюэлле, дальше какой-то городишко. Никогда не видел таких плоских пространств.

Тормоза заскрежетали, они вползали в громадное депо, затыкайте уши, пора смываться. Сейчас разгрузят уголь и тебя обнаружат. Собираемся. Он вновь торопливо затолкал вещи в рюкзак и выбрался на платформу, намереваясь спрыгнуть еще до полной остановки. Высунул голову наружу, заметил Барона, слезающего на землю через несколько вагонов впереди. Прыгнул вниз и оказался прямо перед Бароном.

Айзек впервые разглядел его при дневном свете. Лицо красное, опухшее, в глубоких морщинах, кожа на вид грубая, нос кривой, а один глаз провис гораздо ниже другого, лицевые кости были сломаны и навеки срослись неправильно. Вся физиономия какая-то скомканная и вдобавок покрыта угольной пылью. Он производил впечатление предмета, чудом уцелевшего при пожаре.

– Черт возьми, – спокойно заметил Барон, разглядывая его. – А у тебя были интересные спутники, а?

Айзек не сразу понял.

– Рожа у тебя вся побитая, вот я о чем. Под каждым глазом по фонарю.

– Их было четверо.

Они двинулись по направлению к городу, торопливо перескакивая через рельсы, чтобы поскорее убраться с пути синего локомотива, пыхтящего в их сторону.

– Держи ухо востро, – наставлял Барон. – Не представляешь, как тихо они могут двигаться, одного моего приятеля как-то разрезало напополам. И помочь никто не успеет.

Они перебрались через пути, потом перелезли через дренажную канаву и теперь стояли на узкой дороге.

– Мы там, куда собирались?

– Ага. Это Эккерс. Здесь разгружают уголь.

– Мне казалось, ты говорил, что мы едем в Детройт.

– Слушай, не цепляйся по мелочам. Детройт в десяти милях отсюда.

За рядом заводских корпусов открылось целое поле, утыканное высокими белыми цистернами, с аккуратно подстриженной травой между ними, а потом начался город. Большой дорожный знак с надписью ЭКОРС. Эккерс. Название города. Дома побольше, чем в Бьюэлле, но и тут многие выглядят заброшенно. Все равно прогресс, напомнил он себе. Ты на шестьсот-семьсот миль ближе к Калифорнии. Путь вовсе не будет усеян розами и виноградом.

– Угостишь обедом, если я найду подходящее местечко? – спросил Барон.

Первым делом надо от него избавиться, решил Айзек, но вслух сказал:

– Конечно. Но потом мне надо двигаться дальше на юг.

– Не вопрос. Мы проходили мимо депо. Надо будет только вернуться туда, на основные пути. И там подберешь себе подходящий поезд.

Они шли по городу, здания вокруг стали поприличнее, потом вроде похуже, потом опять получше. Несколько чернокожих в дутых жилетках играли в кости на террасе и проводили взглядами Барона с Айзеком.

– Душ примите, придурки, – бросил один, и остальные захохотали. Айзек приготовился дать деру, но парни уже вернулись к игре.

– Нам, пожалуй, и в самом деле надо найти прачечную, – сказал Барон. – Разобраться с барахлом, почистить перышки. Хотя можно помыться и там, где найдем пожрать.

– Я хочу поскорее сесть в поезд.

– Спешка делу не поможет. Пожрем, помоемся, найдем местечко, где подрыхнуть. Ты подустал, это видно, а беготня по путям с тяжелой сонной башкой закончится тем, что тебя переедет поезд. Я такого навидался, уж поверь, эти локомотивы тебя раздавят и не заметят, как ты не замечаешь муравья под подошвой.

Это ты уже говорил, подумал Айзек, но промолчал. Чуть дальше по улице им попалось заведение с жареными цыплятами. Они по очереди помылись в туалете. Первым пошел Барон и торчал там целую вечность, а когда зашел Айзек, внутри воняло дерьмом и раковина была забрызгана грязью. Айзек тоже справил нужду, помылся, лицо и руки, и куртку протер как мог. Выйдя из туалета, он выглядел чуть приличнее, но и только. Одежду придется выбросить.

Барон заказал ведерко курятины с разными гарнирами, и Айзек немедленно пожалел, что они сюда заглянули, счет оказался больше двадцати долларов, он вытащил бумажник, но там нашлась только банкнота в один доллар. Барон глядел на него в упор:

– Так у тебя есть бабки или как?

Люди за прилавком тоже смотрели и ждали. Айзек отвернулся, расстегнул карман с деньгами и попытался достать из конверта одну купюру, но никак не получалось, пришлось чуть вытянуть конверт из кармана. Барон заметил, но тут же отвернулся. Айзек протянул девице за кассой бумажку в пятьдесят баксов, она изучила ее на свет, потом черкнула карандашом, проверяя.

– Рад, что у тебя есть кое-что в запасе, – заметил Барон, забирая еду, пока Айзек застегивал карман с деньгами. – Сразу видно, что мы рядом с Детройтом, – продолжал он, – здесь любят жареных цыпляток.

Они ели, усевшись на бордюр. Айзек впился зубами в куриную ножку, в тонкую хрустящую корочку, соленая, остренькая, мясной сок капает на асфальт. Он ел очень быстро, хрусткость кожицы и нежность мякоти, набиваешь полный рот, это лучшая еда в жизни, и целое ведерко. Да и вообще все не так уж плохо. И такое ощущение теперь всякий раз, как поешь. Малыш – примитивное животное. “Лучшие в мире Жареные Цыплята”. Малыш согласен с этим утверждением, присуждает наивысший балл. “Дидди Кертин Чикен”. Он запомнит.

Они ели и ели, пока уже не могли впихнуть в себя больше ни кусочка, остатки завернули в салфетки и сунули в свои рюкзаки. Айзек отвалился на спину, разлегся на обочине, глядя по сторонам, и пару минут ничто на свете не могло его потревожить. Закрыл глаза. Впервые за несколько дней он не обращал внимания на боль в плечах и ногах, вечно ноющих от ночевок в скрюченном положении.

– Если будем так валяться, накличем неприятностей на свои задницы, – буркнул Барон. – Надо бы найти мотель, поспать в нормальной постели, постирать шмотки, может, даже киношку посмотреть какую.

– Не-а, – промычал Айзек, не размыкая век. До него дошло: от этого мужика легко избавиться. Когда они в следующий раз окажутся порознь, в туалет пойдут, все такое, он просто смоется, и все. И от этой мысли на душе стало еще теплее.

– Я всю жизнь катаюсь по железке задарма. Надо позволять себе немножко роскоши время от времени. Чтобы не рехнуться. А деньжат всегда можно срубить.

– Ну тогда можешь заплатить за ночлег, если хочешь.

– Да ладно, как тогда насчет выпить. Раскошелишься?

– Отлично. Дай только передохну минутку.

Айзек заметил, что кассирша из ларька разглядывает их через стекло, тут же поднялся и бодро зашагал дальше. Жилые кварталы, конторы, опять дома, дорога прошла над широким каналом, потом под шоссе, уткнулась в просторный бульвар. Все такое плоское, одинаковое, не разберешь, входишь в город или выходишь. Айзек осознал, что все ждет, когда же закончатся дома и начнется лес, но город, казалось, тянулся в бесконечность. Весь день пасмурно, реки не видно, вокруг одинаковые строения, он совершенно не представлял, в каком направлении они идут, но от завода уже не меньше двух миль, точно. Наверное, если спросить, ему подскажут, где они находятся. На другой стороне улицы они заметили автоматическую прачечную, на дверях объявление, написанное от руки: У НАС ЕСТЬ ГОРЯЧАЯ ВОДА, но дверь, увы, закрыта.

– Не повезло, – вздохнул Барон. – Зато глянь-ка.

Чуть дальше винный магазин.

– Ты уже большой, можешь купить, – предложил Барон.

– Нет.

– Тогда дай мне десятку, и я позабочусь о нас обоих.

Айзек уже шел дальше по улице, когда Барон нагнал его. С бутылкой виски в руках.

– Не оборачивайся, – прошипел он. – Он пялится на нас.

– Чего?

– Давай давай давай.

Они зашагали быстрее. Отойдя на безопасное расстояние, Барон внимательно рассмотрел свой трофей. – Черт, “Джек Дэниелс”. Вот, сэкономил нам тридцать четыре бакса.

Айзек только кивнул.

– Давай-ка теперь найдем местечко на ночь, – продолжал Барон. – Я вот чего думаю, можно бы дальше двинуться на поезде или чутка только отъехать. Тут-то у нас выбор невелик.

– Я хочу просто вернуться в то депо, куда мы приехали.

– И я еще вот чего думаю, – не унимался Барон. – Будь у меня баксов шестьдесят, а лучше восемьдесят, я бы махнул к своей сестренке в Канаду. У них там больницы бесплатные.

– Двадцать-то у тебя уже есть.

– А я ж заплачу за нашу жрачку, – возразил Барон. – Ну пришлось одалживаться, ага. Никогда не умел копить деньги. А ты молодец, уважаю.

– Да все нормально.

– У меня, если разобраться, мозги-то на миллион, да и у всей родни нашей. У папаши моего был свой бизнес. Только я поглядел, во что он превратился, да и все эти люди, – он обвел рукой вокруг, – они все в западне, их держит все это дерьмо. Это все принадлежит нам ровно так же, как им. Оно все останется, когда их на свете не будет, – и о чем это говорит? Что ты сам строишь себе клетку. Ты ничем не владеешь, нет, мир просто принадлежит тебе, и все.

Айзек кивнул. И они продолжали путь.

* * *

Когда показался очередной маленький канал с парковкой вдоль берега, Айзек сообразил, что поблизости обязательно найдется неплохое место. Здесь есть деревья и травяной газон. На одной стороне канала очень приличная парковка автотрейлеров и офис, на другой – приятного вида коттеджи с огороженными двориками.

– О, то, что надо, – объявил Барон. – И не потратим ни никеля.

Бредя вдоль берега, они отыскали подходящие заросли кустарника, пробрались в самую гущу. Айзек слышал, как в сотне ярдов по улице проезжают машины, и это успокаивало. Завтра сядешь в поезд, идущий на юг, проснешься раньше этого козла.

Одно заканчивается, другое начинается. Завтра – на юг. Интересно, а ордер на арест, выписанный в Пенсильвании, распространяется на Мичиган? И вообще, уже выдан этот ордер или нет? Так, лучше об этом не думать.

Они развернули свои спальники на крошечном пятачке. С парковки трейлеров доносилась музыка, люди смеялись. Айзек смертельно устал, но боялся уснуть.

– Ну, спокойной ночи, – зевнул Барон.

– И тебе.

Он попытался застегнуть спальник, но молнию заело, она все время расходилась, слишком темно, чтобы поправить. Ладно, и так сгодится. Ботинки снимать не буду. Он завернулся в спальник, как в одеяло, устроился так, чтобы нож оказался прямо под рукой, и заснул. Потом сквозь сон вспомнил про ночную росу и переполз поближе к поваленному дереву. Вытащил нож из ножен.

Проснувшись через несколько часов, увидел, что Барон по-прежнему спит в сторонке, но так и не двинулся с места. Надо встать и уходить, прямо сейчас, подумал он, однако слишком устал, пальцем не мог шевельнуть. Позже проснулся еще раз, услышал странный шорох в листве, долго смотрел в темноту и решил, что это какой-то зверь. Барон лежал на том же месте, где прежде.

Он понимал, что должен подняться, но не смог. Казалось, готов уснуть здесь навеки.