Текст книги "Икона"

Мафия только контролировала «чёрный рынок». Всё, что она сделала после 1991 года, – вышла из тени и стала процветать и расширяться. Она именно расширялась, быстро распространяясь из обычных сфер – рэкета, алкоголя, наркотиков, вымогательства, проституции – в каждую отдельную сферу жизни.

Что поражало – так это быстрота и жестокость, с которыми осуществлялся практически захват экономики. Этому помогли три фактора. Первый: способность к быстрому и массовому насилию, которую демонстрировала мафия в случаях недовольства чем-либо, насилию, при сравнении с которым американская «Коза ностра» выглядела явно слабонервной. Любой русский или иностранец, возражающий против вмешательства мафии в его дела, получал предупреждение – обычно избиение или поджог, – а затем его убивали. Это относилось ко всем, включая директоров крупных банков.

Вторым фактором явилась беспомощность милиции, которая, недофинансированная, недоукомплектованная, не имеющая никакого опыта или подготовки, с такой вспышкой преступности и насилия, угрожавшей поглотить её, просто не могла справиться.

Третьим фактором была русская традиция всеобщей коррупции. Этому способствовала последовавшая за 1991 годом тяжёлая инфляция, остановившаяся только к 1995 году.

При коммунистической власти валютный курс равнялся двум долларам США за один рубль – смешной и искусственный курс по отношению к стоимости и покупательной способности, но введённый властью в СССР, где проблемой являлось не отсутствие денег, а отсутствие товаров, которые можно было бы купить на эти деньги. Инфляция смела все сбережения и ввергла служащих с фиксированной зарплатой в нищету.

Когда регулировщик, стоящий в потоке машин, получает в неделю меньше, чем стоят его носки, то его трудно убедить не брать банкноту, воженную в явно фальшивые водительские права.

Но это все мелочи. Русская мафия управляет системой, включающей высших государственных чиновников, завербовав себе в союзники почти всю бюрократию. А бюрократия в России управляет всем. Так, разрешения, лицензии, недвижимость, концессии – все можно быстро купить у выдающего их чиновника. В результате мафия получает астрономические прибыли.

Ещё одна способность русской мафии, поражающая наблюдателей, – это быстрота, с которой она перешла от обычного рэкета (но продолжая твёрдо держать его в руках) к легитимному бизнесу. Американской «Коза ностра» потребовалось целое поколение, чтобы понять, что легитимный бизнес, основанный на доходах от рэкета, помогает увеличивать доходы и отмывать заработанные преступным путём деньги. Русские сделали это за пять лет, и к 1995 году им принадлежало сорок процентов национальной экономики. К этому времени они стали международной мафией, специализируясь на оружии, наркотиках и присвоении чужих денег, подкрепляя свою деятельность насилием и нацеливаясь на Западную Европу и Северную Америку.

Но к 1998 году они перестарались. Безграничная жадность разрушила экономику, на которой они паразитировали. К 1996 году богатства России стоимостью в пятьдесят миллиардов долларов, в основном в золоте, алмазах, драгоценных металлах, нефти, газе и лесе, были расхищены и незаконно вывезены за границу. Товары покупались за практически ничего не стоящие рубли у бюрократов, работающих в государственных органах, а продавались за границу за доллары. Часть долларов реконвертировалась в огромные массы рублей и ввозилась обратно для финансирования новых взяток и новых преступлений.

– Беда в том. – мрачно говорил Уайэт, отпивая своё пиво, – что кровопускание становится непомерным. Эти коррумпированные политики, ещё более коррумпированные бюрократы и бандиты – они все вместе убили золотого гуся, который их сделал богатыми. Вы читали «Взлёт и падение Третьего рейха»?

– Да, давно. А что?

– Вы помните там описание последних дней Веймарской республики? Очереди безработных, уличная преступность, утрата всех сбережений, кухни с бесплатным супом, свара, устроенная вопящими ничтожествами в рейхстаге, в то время как страна катилась к банкротству… Так вот здесь мы видим то же самое. Всё повторяется. Чёрт, мне пора – встреча внизу за ленчем. Приятно было поговорить с вами, мистер…

– Джефферсон.

Имя не вызвало реакции. Очевидно, мистер Уайэт не читал лондонскую «Дейли телеграф».

Интересно, подумал журналист, когда канадец ушёл. Все его сведения, почерпнутые из архивных вырезок, указывали на то, что человек, с которым он встречается вечером, может быть, сумеет спасти нацию.

В половине седьмого за Джефферсоном прибыла длинная чёрная «чайка», и он уже ждал её в дверях. Он неизменно оставался пунктуальным и от других ожидал того же. Он был одет в тёмно-серые брюки, блейзер, хрустящую полотняную белую рубашку с галстуком «Гарри-клуба». Он выглядел элегантно, хорошо и со вкусом одетым – и англичанином.с ног до головы.

Прокладывая себе путь среди вечернего потока машин, «чайка» направилась на север, к Кисельному бульвару, и, не доезжая до Садового кольца, свернула на боковую улицу. Когда они подъехали к зелёным стальным воротам, водитель вынул из кармана передатчик и включил его.

Камеры на стене нацелились на приближающуюся «чайку», и охранник у ворот увидел на телевизионном мониторе машину и номерной знак. Номер соответствовал тому, который он ожидал, и ворота раздвинулись.

Пропустив машину, они снова закрылись, и охранник подошёл к окошку водителя. Он проверил документы, заглянул на заднее сиденье, кивнул и опустил металлические шипы.

Господин Кузнецов, предупреждённый охранником, вышел к дверям, чтобы встретить своего гостя. Он провёл британского журналиста в хорошо обставленную приёмную на втором этаже, примыкающую к кабинету Комарова и расположенную по другую сторону от кабинета, который раньше занимал покойный Н.И. Акопов.

Игорь Комаров не разрешал в своём присутствии ни пить, ни курить, чего не знал и никогда не узнал Джефферсон, потому что об этом не упоминалось. Непьющий русский – редкость в стране, где пьянство является признаком мужчины. Джефферсон, просмотревший несколько видеофильмов о Комарове, где он показан в образе «человека народа», видел его с неизбежным стаканом в руке, произносящим по русскому обычаю многочисленные тосты и не проявляющим никаких признаков опьянения. Он не знал, что Комарову всегда подают родниковую воду. В этот вечер Джефферсону предложили только кофе, от которого тот отказался.

Через пять минут вошёл Комаров – внушительная фигура, около пятидесяти лет, седой, чуть ниже шести футов, с пристальным взглядом светло-карих глаз, которые его поклонники описывали как «гипнотизирующие».

Кузнецов вскочил на ноги, и Джефферсон, несколько медленнее, последовал его примеру. Советник по связям с общественностью представил собеседников, и мужчины пожали друг другу руки. Комаров сел первым в кожаное кресло, немного возвышавшееся над остальными, которые занимали двое других.

Из внутреннего нагрудного кармана Джефферсон достал портативный магнитофон и спросил, не будет ли возражений против записи. Комаров наклонил голову в знак того, что понимает неспособность большинства западных журналистов пользоваться стенографией. Кузнецов ободряюще кивнул Джефферсону, чтобы тот начинал.

– Господин Комаров, последней новостью является недавнее решение Думы продлить временное исполнение обязанностей президента на три месяца и при этом перенести срок выборов в будущем году на январь. Какова ваша точка зрения на это решение?

Кузнецов быстро перевёл и выслушал Комарова, отвечавшего на звучном русском языке.

– Понятно, что я и Союз патриотических сил были разочарованы таким решением, но как демократы мы принимаем его. Для вас не будет секретом, мистер Джефферсон, что дела в стране, к которой я питаю глубокую любовь, идут плохо. Слишком долго некомпетентное правительство мирилось с бесхозяйственностью, коррупцией и преступностью. Наш народ страдает. Чем дольше это продолжается, тем становится хуже. Таким образом, можно лишь сожалеть об отсрочке. Я уверен, что мы бы выиграли президентские выборы в октябре этого года, но если их перенесут на январь – мы выиграем в январе.

Марк Джефферсон уже брал не одно интервью и по опыту знал, что ответ заготовлен заранее, хорошо отрепетирован, словно высказан политиком, которому много раз задают один и тот же вопрос и который без запинки отвечает выученное наизусть. В Великобритании и Америке установился обычай более свободного общения политических деятелей с представителями прессы, многих из которых они звали просто по имени. Джефферсон гордился своей способностью рисовать в газетной статье точный портрет, используя как высказывания интервьюируемого, так и свои впечатления, а не давать скучный перечень политических клише. Но сейчас перед ним был не человек, а автомат.

Репортёрский опыт уже показал Джефферсону, что западноевропейские политики привыкли к значительно большему уважению прессы, чем английские или американские, но здесь было другое. Русский держался замкнуто и официально, словно портновский манекен.

Задавая свой третий вопрос, Джефферсон понял почему: Комаров явно ненавидел средства массовой информации и сам процесс интервьюирования. Англичанин попробовал менее серьёзный подход, но у русского не промелькнуло и тени улыбки. В том, что политик воспринимал себя очень серьёзно, не было ничего нового, но этот человек фанатично упивался своей значимостью. Ответы продолжали звучать как заученные наизусть.

Он удивлённо посмотрел на Кузнецова. Молодой переводчик, получивший образование в Америке, владеющий двумя языками в совершенстве, светский и развитой, относился к Игорю Комарову с собачьей преданностью. Джефферсон сделал новую попытку:

– Вам хорошо известно, сэр, что в России реальная власть находится в руках президента, а это значительно больше, чем у президента Соединённых Штатов или премьер-министра Великобритании. Если бы эта власть была в ваших руках, то что бы вы сделали за первые шесть месяцев, какие бы изменения заметил объективный наблюдатель? Другими словами, каковы приоритеты?

И по-прежнему ответ прозвучал как политический трактат. Обычное упоминание о необходимости уничтожить организованную преступность, реформировать обременительную бюрократию, восстановить сельскохозяйственное производство и провести денежную реформу. На дальнейшие вопросы, каким именно образом можно достигнуть этого, следовали ничего не значащие клише. Ни один политический деятель на Западе не смог бы отделаться такими ответами, но здесь стало ясно: Комаров ожидает, что Джефферсон будет полностью удовлетворён.

Вспомнив инструкции, полученные от своего редактора, Джефферсон спросил Комарова, как он намерен осуществить возрождение былой славы русского народа. И впервые увидел реакцию на свой вопрос.

Что-то в его словах, казалось, ударило Комарова, словно электрический ток. Русский застыл, глядя на него своими немигающими светло-карими глазами. Джефферсон, не выдержав этого взгляда, отвёл глаза и посмотрел на магнитофон. Ни он, ни Кузнецов не обратили внимания на то, что лицо президента СП С покрылось смертельной бледностью и на скулах вспыхнули небольшие ярко-красные пятна. Не говоря ни слова, Комаров неожиданно поднялся, прошёл в свой кабинет и закрыл за собой дверь. Вопросительно подняв бровь, Джефферсон взглянул на Кузнецова. Молодой человек тоже казался удивлённым, но свойственная ему любезность взяла верх.

– Я уверен, господин Комаров скоро вернётся. Очевидно, он только что вспомнил о чём-то очень срочном, чего нельзя отложить. Он вернётся, как только освободится.

Джефферсон наклонился и выключил магнитофон. Через три минуты, коротко поговорив по телефону, Комаров вернулся, сел и сдержанно ответил на вопрос. Когда он заговорил, Джефферсон опять включил магнитофон.

Час спустя Комаров сделал знак, что интервью окончено. Он встал, с усилием кивнул Джефферсону и направился в свой кабинет. На пороге он подал знак Кузнецову следовать за ним.

Через две минуты советник вышел с явно смущённым видом.

– Боюсь, у нас проблема с транспортом, – сказал он, провожая Джефферсона вниз по лестнице в холл. – Машина, на которой вы приехали, срочно потребовалась, а другие принадлежат сотрудникам, но они работают до позднего времени. Не могли бы вы доехать до «Националя» на такси?

– О да, полагаю, что смогу, – произнёс Джефферсон, который теперь жалел, что не взял для себя машину в отеле и не приказал ожидать его. – Может быть, вы закажете для меня такси?

– По телефону больше не принимают заказов, – сказал Кузнецов, – но я покажу вам, как это делается.

Он провёл заинтригованного обозревателя от дверей к стальным воротам, которые, раздвинувшись, пропустили их. В переулке Кузнецов указал на находившийся в сотне метров Кисельный бульвар.

– Сразу же на бульваре вы за считанные секунды остановите проезжающее такси и доберётесь до отеля за пятнадцать минут. Надеюсь, вы понимаете? Было приятно, действительно приятно познакомиться с вами.

С этими словами он исчез. Крайне расстроенный, Марк Джефферсон направился по узкой улочке к главной дороге. На ходу он вертел в руках свой магнитофон. Дойдя наконец до Кисельного бульвара, он положил его обратно во внутренний карман блейзера. Он посмотрел по сторонам в поисках такси. Как и следовало ожидать, не было видно ни одного. Раздражённо хмурясь, он повернул налево к центру Москвы, время от времени оглядываясь назад.

Два человека в чёрных кожаных куртках наблюдали, как он вышел из переулка и направился в их сторону. Один из них открыл заднюю дверцу машины и выскользнул из неё. Когда англичанин оказался в десяти метрах от них, оба сунули руки в карманы и вытащили автоматические пистолеты с глушителями. Никто не произнёс ни слова, только раздалось два выстрела. Обе пули ударили журналисту в грудь.

Сила удара остановила идущего, ноги у него подломились, и он опустился на землю. Тело начало опрокидываться, но убийцы подбежали к нему. Один поддерживал его, а второй, сунув руку под пиджак, быстро вытащил магнитофон из одного кармана и бумажник из другого.

К ним подъехала машина, и они быстро забрались в неё. Когда машина с рёвом унеслась прочь, проходившая женщина посмотрела на тело, думая, что это пьяный, но, увидев струйку крови, громко закричала. Никто не записал номер машины. Впрочем, он наверняка был фальшивый.

Глава 8

В ресторане, находившемся недалеко от места убийства, кто-то из посетителей услышал крики женщины, выглянул на улицу и, воспользовавшись телефоном администратора, вызвал «Скорую помощь».

Поначалу медики думали, что имеют дело с остановкой сердца, пока не увидели отверстия от пуль на двубортном синем блейзере и не заметили кровь. По дороге в ближайшую больницу они вызвали милицию.

Час спустя инспектор Василий Лопатин из отдела убийств стоял в травматологическом отделении Боткинской больницы и мрачно смотрел на труп, лежавший перед ним на каталке, в то время как дежуривший этой ночью хирург снимал резиновые перчатки.

– У него не было ни единого шанса, – сказал хирург. – Единственная пуля, прямо сквозь сердце, с близкого расстояния. Она ещё там, внутри. При вскрытии её достанут для вас.

Лопатин кивнул. Большое спасибо. В Москве столько оружия, что хватило бы перевооружить целую армию, и его шансы найти пистолет, из которого выпущена эта пуля, не говоря уж о владельце оружия, почти равны нулю, и он знал это. Отправившись на Кисельный бульвар, он установил, что женщина, которая, по всей видимости, оказалась свидетельницей убийства, исчезла. Кажется, она видела двух убийц и машину. Никаких примет.

Над бледным, все ещё выражавшим удивление веснушчатым лицом сердито торчала рыжая бородка. Санитар накрыл тело зелёной простыней, чтобы яркий свет висевших над ним ламп не падал на глаза, которые уже ничего не могли увидеть.

Тело было обнажено. Рядом на столике в овальном металлическом лотке лежали одежда и личные вещи. Следователь подошёл и, взяв пиджак, посмотрел на ярлык с внутренней стороны воротника. Сердце у него упало.

– Можете прочитать? – спросил он у хирурга.

Доктор пригляделся к вышитому ярлыку на пиджаке.

– «Лан-дау», – медленно прочитал он, затем, ниже имени производителя: – «Бонд-стрит».

– А это? – Лопатин указал на рубашку.

– «Маркс энд Спенсер», – прочитал хирург. – Это в Лондоне, – стараясь помочь, добавил он. – Думаю, и Бонд-стрит тоже.

В русском языке имеется более двадцати слов, означающих человеческие экскременты и части мужских и женских гениталий. Мысленно Лопатин перебрал их все. Английский турист, о Господи! Неудачное ограбление – и надо же этому случиться с английским туристом!

Он перешёл к личным вещам. Их было немного. Никаких монет, разумеется; русские монеты уже давно обесценились. Аккуратно сложенный белый носовой платок, маленький пластиковый прозрачный пакетик, кольцо с печаткой и часы. Он подумал, что крики женщины помешали грабителям снять с левого запястья часы и кольцо с пальца.

При убитом не оказалось никаких документов. Хуже того, не было и бумажника. Лопатин снова стал просматривать одежду. Внутри ботинок он увидел слово «Чёрч». Гладкие чёрные ботинки со шнурками. На тёмно-серых носках никаких меток не было, а на нижнем белье повторялись слова «Маркс энд Спенсер». Судя по этикетке, галстук куплен в магазине или салоне, который назывался «Тернбул энд Эссер», на Джермин-стрит; без сомнения, тоже в Лондоне.

С чувством скорее безнадёжности, чем надежды Лопатин снова взял блейзер. Санитары явно недоглядели: какой-то твёрдый предмет прощупывался в верхнем кармане, где обычно держат очки. Лопатин вынул его – карточка из твёрдого пластика, перфорированная. '

Это оказался ключ к номеру в отеле – не старомодный ключ, а нового, компьютерного типа. Ради безопасности на карточке не было номера комнаты – это делалось с целью охраны от воров, – но имелся фирменный знак отеля «Националь».

– Где у вас телефон? – спросил Лопатин.

Если бы дело не происходило в августе, то Бенни Свенсон, управляющий «Националом», находился бы в это время дома. Но туристов приезжало много, а двое сотрудников слегли с летней простудой. Поздно вечером Свенсон всё ещё работал у себя в кабинете, когда позвонили с коммутатора отеля.

– Звонят из милиции, мистер Свенсон.

Он нажал на кнопку «связь», и его соединили с Лопатиным.

– Да?

– Это управляющий?

– Да. Свенсон слушает. Кто это?

– Инспектор Лопатин, отдел убийств, МУР.

У Свенсона сжалось сердце. Этот человек сказал «убийств».

– У вас остановился английский турист?

– Конечно. Несколько. По крайней мере дюжина. А в чём дело?

– Вы узнаете человека по такому описанию? Рост метр семьдесят, короткие рыжеватые волосы, рыжеватая борода, тёмно-синий двубортный пиджак, галстук с яркими полосками.

Свенсон закрыл глаза и проглотил подступивший к горлу комок. О Господи, это мог быть только мистер Джефферсон. Журналист прошёл мимо него в холле в этот самый вечер. Джефферсон ожидал машину.

– Почему вы спрашиваете?

– Его ограбили. Он находится в Боткинской больнице. Вы знаете, где это? Около ипподрома.

– Да, конечно. Но вы сказали – убийство.

– Боюсь, он мёртв. Его бумажник и документы, по-видимому, украли, но оставили пластиковый ключ с вашим логотипом.

– Подождите, инспектор. Я сейчас.

Несколько минут охваченный ужасом Бенни Свенсон неподвижно сидел за своим столом. За двадцать лет работы в гостиничном бизнесе он ни разу не слышал, чтобы гостя убили.

Его единственной страстью, которой он предавался в свободное время, была игра в бридж, и он вспомнил, что его партнёром обычно бывал один из сотрудников британского посольства. Найдя в своей записной книжке номер домашнего телефона этого дипломата, Свенсон позвонил ему. Было без десяти двенадцать, и приятель уже спал, но сон быстро слетел с него, когда он услышал о случившемся.

– Боже мой, Бенни, тот журналист? Пишет для «Телеграф»? Не знал, что он здесь. Но всё равно спасибо.

Поднимется страшный шум, подумал дипломат, положив трубку. Британскими гражданами, живыми или мёртвыми, попавшими в беду в чужих землях, конечно, занимается консульский отдел, но он должен сообщить кому-нибудь ещё до наступления утра. Он позвонил Джоку Макдоналду.

Москва, июнь 1988 года

Прошло десять месяцев после возвращения Валерия Круглова домой. Всегда существует риск, что агент, завербованный за границей, вернувшись домой, может передумать, не выйти на связь и уничтожить все коды, чернила и бумаги, которые ему дали.

Завербовавшая его служба ничего не может сделать в таком случае, кроме как разоблачить этого человека, но это бессмысленно и жестоко и не принесёт никакой пользы. Чтобы работать против тирании, находясь внутри страны, требуются выдержка и мужество, и некоторые люди не обладают ими.

Как и все в Лэнгли, Монк никогда не сравнивал тех, кто работал против Московского режима, с предателем-американцем. Последний предавал весь американский народ и его демократически избранное правительство. И всё же если он попадётся, то с ним будут обращаться по-человечески: его ждёт справедливый суд и он получит самого лучшего адвоката, какого только сможет нанять.

А русский работает против жестокого деспотизма, отражающего интересы не более десяти процентов населения и держащего остальные девяносто в порабощении. Если его поймают, то будут зверски бить, а потом расстреляют без суда или сошлют в лагеря.

Но Круглов сдержал слово. Три раза он передавал через тайники интересные и связанные с высокой политикой документы из Министерства иностранных дел. Соответственным образом обработанные, чтобы нельзя было проследить источник, они давали возможность государственному департаменту знать позицию Советов ещё до того, как сесть за стол переговоров. В период 1987 – 1988 годов восточноевропейские сателлиты готовились к открытому бунту – Польша уже была потеряна. Румынию, Венгрию и Чехословакию охватывали волнения, – и знать, как собирается действовать в этой ситуации Москва, являлось насущной необходимостью. Знать, насколько слабой и деморализованной осознавала себя Москва, было очень важно. Круглов дал эти сведения.

Но в мае агент «Делфи» сообщил, что ему нужна встреча. У него есть нечто важное, и он хотел бы встретиться со своим другом Джейсоном. Гарри Гонт вышел из себя.

– Достаточно Ялты! Мы здесь ночей не спали! Тебе сошло с рук. А могла быть и ловушка. Может быть и на этот раз. Хорошо, коды показывают, что он в порядке. Но его могли и поймать. Он мог бы многое рассказать. И ты сам знаешь слишком много.

– Гарри, тысячи американских туристов ежедневно посещают Москву. Теперь не старые времена. КГБ не может следить за каждым. Если «крыша» надёжна, то это просто один человек из сотни тысяч. Да ещё надо, чтобы взяли с поличным. Будут они пытать гражданина Соединённых Штатов? В наше время? «Крыша» будет надёжной. Я осторожен. Говорю по-русски, но притворяюсь, что не знаю русского. Я всего лишь безобидный американский кретин с путеводителем. Поверьте мне.

Америка обладает огромной сетью организаций и культурных фондов, интересующихся искусством во всех его видах и разновидностях. Один из таких фондов занимался подготовкой студенческих групп к поездкам в Москву с целью посещения различных музеев, в том числе и знаменитого Музея искусства народов Востока на улице Обуха. Монк записался в группу старшекурсников.

Когда студенты в середине июня прилетели в аэропорт в Москве, биография и документы доктора Филипа Питерса были не только в полном порядке – они были настоящими. Круглова предупредили.

Неизбежный гид из «Интуриста» встретил их и разместил в ужасном отеле «Россия», таком же примерно по величине, как тюрьма «Алкатрац», но без удобств. На третий день они отправились в музей. Монк ещё дома подробно изучил его. Между витринами с экспонатами оставалось большое открытое пространство, где, как он был уверен, он сможет обнаружить слежку, если она установлена за Кругловым.

Монк увидел его минут через двадцать. Он послушно шёл за гидом, а Круглов следовал за ним в отдалении. Хвоста не было. Уверенный в этом. Монк направился в кафетерий.

Как и в большинстве московских музеев, в Музее искусства народов Востока есть большое кафе, а при кафе – туалеты. Кофе они пили за разными столиками, но Монк перехватил взгляд Круглова. Если бы тот побывал в КГБ и подвергся пыткам, это отразилось бы в его взгляде. Страх. Отчаяние. Предупреждение. Глаза Круглова щурились от радости. Или Монк видел перед собой величайшего в мире двойного агента, или Круглов был чист. Монк поднялся и направился в туалет. Круглов пошёл за ним. Они подождали, пока последний посетитель вымоет руки и уйдёт, и тогда обнялись.

– Как вы, друг мой?

– Хорошо. У меня теперь своя квартира. Так чудесно иметь личную жизнь. Дети могут навещать меня, и я могу оставить их ночевать.

– Ни у кого нет подозрений? Я имею в виду деньги?

– Нет, я пробыл за границей слишком долго. Сейчас каждый хватает сколько может. Все старшие дипломаты привозят много вещей из-за границы. Я был слишком наивен.

– Значит, положение действительно меняется, и мы помогаем этому, – заметил Монк. – Скоро с диктатурой будет покончено и вы заживёте свободной жизнью. Теперь уже недолго ждать.

Вошли несколько школьников, шумно сделали «по-маленькому» и вышли. Пока они не ушли, мужчины старательно мыли руки. Монк на всякий случай не закрывал кран. Это был старый трюк, но если поблизости находился микрофон или говорящий повышал голос, звук льющейся воды обычно помогал.

Они поговорили ещё минут десять, и Круглов передал принесённый им пакет. Подлинные документы, точные копии, полученные из кабинета министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе.

Они ещё раз обнялись и поодиночке вышли. Монк присоединился к своей группе и вместе с ней через два дня улетел домой. Перед тем как улететь, он передал пакет отделению ЦРУ в посольстве.

Полученные в США документы свидетельствовали о том, что СССР отказывается выполнять программу помощи странам третьего мира почти везде, включая Кубу. Экономика разваливалась, и конец был виден. Третьим миром больше нельзя стало пользоваться как рычагом для шантажа Запада. Государственному департаменту это страшно понравилось.

Итак, Монк совершил свою вторую нелегальную поездку в СССР. Вернувшись, он узнал, что получил очередное повышение, а также что Николай Туркин, агент по кличке «Лайсандер», переводится в Восточный Берлин на должность главы управления "К", входящего в структуру КГБ. Это была важнейшая должность, единственная дающая возможность знать каждого советского шпиона в Западной Германии.

* * *

Управляющий отелем и глава британской разведки прибыли в Боткинскую больницу с разницей в несколько секунд. Их провели в небольшую палату, где находились накрытое тело мёртвого человека и рядом с ним инспектор Лопатин. Макдоналд представился просто: «Из посольства».

Лопатина прежде всего беспокоила правильность идентификации. Но это не представило трудностей. Свенсон привёз паспорт убитого, и фотография в нём полностью соответствовала внешности убитого.

– Причина смерти? – спросил Макдоналд.

– Одна пуля в сердце, – ответил Лопатин.

Макдоналд осмотрел пиджак.

– Здесь два пулевых отверстия, – мягко заметил он.

На блейзере действительно были две дырки от пуль. Но только одна – в рубашке. Лопатин второй раз осмотрел тело. В груди только одно отверстие.

– Вторая пуля, должно быть, попала в бумажник и застряла в нём, – предположил Лопатин и мрачно усмехнулся: – По крайней мере эти подонки не смогут воспользоваться всеми кредитными карточками.

– Я должен вернуться в отель, – сказал Свенсон. Было видно, как сильно он потрясён. Если бы этот англичанин взял предложенный лимузин в отеле…

Макдоналд проводил его до дверей.

– Это, должно быть, ужасно для вас, – сочувственно сказал он. Швед кивнул. – Давайте покончим со всеми вопросами как можно быстрее. Полагаю, в Лондоне у убитого жена. Вероятно, вы сможете освободить его номер, упаковать вещи? Утром я пришлю за ними машину. Очень вам благодарен.

Вернувшись в палату, Макдоналд обернулся к Лопатину:

– У нас проблема, мой друг. Скверное дело. Этот человек был знаменитостью в своей сфере. Известный обозреватель. Все газеты будут писать о его гибели. У его газеты в Москве есть бюро. Они раздуют эту историю. Так же поступят и другие газеты за границей. Почему бы не разрешить посольству взять эту сторону дела в свои руки? Факты ясны, не так ли? Неудавшееся ограбление закончилось трагически. Почти наверняка грабители кричали на него по-русски, но он их не понял. Думая, что он собирается сопротивляться, они выстрелили. Настоящая трагедия. Но ведь так, должно быть, и случилось, как вы думаете?

Лопатин ухватился за эту мысль.

– Конечно, ограбление привело к несчастью.

– Итак, вы будете стараться найти убийц, хотя мы, как профессионалы, понимаем, что перед вами стоит трудная задача. Предоставьте организацию отправки тела на родину нашему консульству. Контакты с британской прессой мы тоже возьмём на себя. Согласны?

– Да, это кажется разумным.

– Мне только нужны его личные веши. Они всё равно не имеют отношения к делу. Разгадкой мог послужить бумажник, если бы нашёлся. И кредитные карточки, если бы кто-то попытался ими воспользоваться, в чём я сомневаюсь.

Лопатин взглянул на овальное блюдо с жалкой кучкой вещей.

– Вам придётся расписаться за них, – сказал он.

– Конечно. Приготовьте форму расписки.

В больнице нашёлся конверт, и в него положили один перстень с печаткой, одни золотые часы на ремешке из крокодиловой кожи, один сложенный носовой платок и маленький пластиковый пакет с его содержимым. Макдоналд расписался и увёз конверт в посольство.

Ни один из них не знал, что убийцы выполнили инструкции, но допустили две невольные ошибки. Им приказали забрать бумажник со всеми документами, включая удостоверение личности, то есть паспорт, и любой ценой завладеть магнитофоном.

Убийцы не знали, что англичанам на родине не требуется постоянно носить при себе удостоверение личности и паспортом они пользуются только при поездках за границу. Старомодный британский паспорт представляет собой книжечку в твёрдой синей обложке, которая с трудом входит во внутренний карман, и Джефферсон оставил его у администратора в отеле. Они также не заметили тоненький пластиковый ключ от номера, лежавший в верхнем кармане. А ведь именно паспорт и ключ обеспечили полную идентификацию тела в течение двух часов после убийства.

За вторую ошибку их нельзя было винить. Вторая пуля попала не в бумажник. Она угодила в магнитофон, висевший у Джефферсона под пиджаком. Пуля разрушила хрупкий механизм и разорвала узенькую плёнку на кусочки так, что прослушать её стало невозможно.