Текст книги "История политических доктрин. Монография"

В конце главы было бы хорошо заметить, что тому, кто родился с наклонностью к лицемерию, подлогам и лжи почти никогда не удавалось вовремя остановиться, чтобы приобрести репутацию доброжелательного и искреннего человека. Наоборот, тот, кто родился с наклонностью противоположной или превратился в честного и искреннего благодаря воспитанию и самоконтролю, будет испытывать почти непреодолимое отвращение к сознательной лжи даже если она необходима, чтобы совершить хороший поступок, или спасти собственную страну.

В основе своей, правило, которое могло бы послужить сноровистому человеку для собственной защиты, и хитрецу, и карьеристу и которого следует придерживаться как в публичной, так и в частной жизни, можно было бы выразить несколькими фразами; однако советы, которые содержат правило, честно сказать, трудны для практического применения. Оно состоит фактически в быстром и точном интуитивном пониманий характера тех индивидов, с которыми приходится иметь дело, в знании их целей и средств, имеющихся для их достижения, в способности проникать в души других, по возможности сохраняя непроницаемой собственную душу. И почти не излишне добавить: чтобы достичь поставленных целей, необходимо сохранять хладнокровие, полное самообладание, не позволяя себе, чтобы собственное мнение было искажено любовью, ненавистью, тщеславием, гордостью, амбициями должности, жадностью к деньгам, даже страхом, особенно страхом всякого рода.

Сейчас такому искусству не учат, его нельзя почерпнуть из книг, это подарок судьбы, который, как другие подобные дары, совершенствуется мировой практикой и опытом жизни. Вот почему «Государь» интересно читается, но он не может внести эффективный вклад в интеллектуальное и моральное формирование человека, занимающегося политикой.

Но могут сказать, почему же этот маленький томик «Государя» так читают и перечитывают, и бурно обсуждают начиная со второй половины XVI в. и до первых десятилетий в. XX?

Тому способствовали несколько причин; некоторые временные, которые действовали в определённое время и в определённых странах, другие постоянные, которые действуют во все времена и во всех странах.

Среди первых необходимо вспомнить полемику между протестантами и католиками, которая имела место во второй половине XVI века, в рамках которой одна их сторон упрекала другую в действиях, основанных на советах флорентийского секретаря.

Итальянцы XIX в. находили наоборот, что сочинения Макиавелли обладает рядом достоинств, чтобы заслуживать их симпатию и восхищение. Фактически он всегда сражался со священством и в особенности с иезуитами, и всегда искал возможность показать, что временный суверенитет папства всегда был препятствием для формирования мощного национального государства в Италии, изгнания иностранцев за пределы Альп и за море. Другими словами, он наметил фундаментальные линии той программы, которую итальянские государственные деятели смогли осуществить и даже усовершенствовать в XIX в., объединив в одно государство почти всех людей, говорящих по-итальянски. Таким образом, легко понять, что поколения итальянцев, которые осуществляли эту программу, глубоко почитали флорентийского секретаря и многое прощали, тому, кого очень любили и в особенности защищали того, кто любил то, что любили они сами.

Но, кроме причин случайных и местных, были и остаются другие, общего порядка, которые объясняют, почему «Государь», возбуждал и возбуждает интерес довольно большого числа поколений людей.

Одна из причин, без сомнения, – то непроходимое холодное бесстрастие, с которым Макиавелли описывает массу недостатков человеческой души, и смелость, с которой он умеет сделать очевидной, без обиняков и без колебаний, проступки и недостатки выдающихся людей и людей простых, простонародья и классов, активно участвовавших в политической жизни.

Много условного притворства было написано по этому поводу до Макиавелли и продолжает писаться после него, и поэтому легко понятна притягательность писателя, который отвергает все условности и пытается описать человечество таким, как он видит.

Уже говорилось, что макиавеллиевское видение вещей и людей редко полное, часто автор «Государя» видит только одну сторону природы людей, столь сложной и разнообразной, происходящей от Адама. Но эту сторону он умеет описывать впечатляющей фразой, поражающей читателя самым сильным образом. Эта оценка в ряде случаев заслуживает большого отвращения или же большого восхищения, потому что часто заключает, уточняет и иллюстрирует суждение, которое читатель уже смутно угадывал, но не мог чётко его представить и сформулировать.

Стиль также соответствует содержанию книги: спонтанный и поэтому весьма действенный.

Макиавелли в «Государе» пишет под влиянием импульса глубокого убеждения и страсти, поэтому он не теряет своего времени на тщательную отделку текста, на придание ему классической формы, как это он делает, например, в «Истории Флоренции». В своей наиболее выдающейся книге он использует флорентийский диалект, родные идиомы, едва подправленные, и в особенности стремится выразить свою мысль с максимальной ясностью и точностью, мало заботясь о литературной форме. И эту мысль он выражает цельной, без сентиментальных смягчений, без заботы о том примет ли читатель благожелательно то, что он пишет или же отвергнет его максимы. Поэтому он никогда не старается позолотить пилюлю, но озабочен лишь тем, чтобы выразить то, что полагает правдой.

Вот почему этот человек, имевший притязания учить себе подобных искусству обмана, убеждавший их в преимуществах и необходимости лжи, был как писатель, одним из числа тех, наиболее искренних, кто были наряду с ним. Профессиональная честность писателя, состоящая в выражении читателю собственной подлинной мысли, не озабочиваясь успехом или неуспехом книги, преимуществами или потерями, которые она может принести автору, этой честностью он обладает великолепным образом. И, в свою очередь, искренность обеспечивает удачный результат, поскольку позволяет лучше прочувствовать содержание «Государя».

Макиавелли, в конце концов, не считая мелких и тривиальных интрижек с женщинами, оставался честным в частной жизни, честным как чиновник, потому что служил всегда верно своим руководителям, честнейшим образов работал как писатель, желая сформулировать правила искусства обмана в политической жизни. Но это не было его ремеслом. Если бы он действительно был хитрецом и карьеристом, то, как человек гениальный, сделал бы карьеру, куда более блестящую, и не умер бы в бедности, и в особенности воздержался бы от написания «Государя», потому что настоящие хитрецы во все времена и во всех странах прекрасно знают первое правило своего ремесла, состоящее в том, чтобы не раскрывать другим секреты собственной игры.

«Государь» – без сомнения, произведение, принесшее наибольшую славу своему автору, но есть и другое произведение с политической аргументацией, написанное Макиавелли, – это «Рассуждения на первую декаду Тита Ливия». В нем нет такого единства описания, которое можно найти в «Государе», поэтому дать его сжатое описание труднее. Но можно утверждать, что в целом, в данной работе автор учит республики способам, с помощью которых они могут расширяться и сохраняться, обосновывая свои наставления примерами, взятыми из римской истории и мало обращая внимания, как уже подчёркивалось, на то, что существует большая разница между эпохой республиканского Рима и временем Макиавелли.

В «Рассуждениях» Макиавелли настаивает в рекомендациях на образовании гражданской милиции и рассуждает как об элементе необходимом для расцвета республик, о том, чтобы народ не был коррумпирован.

В «Диалогах об искусстве войны» Макиавелли развивает концепцию, уже выдвинутую в «Государе» и «Рассуждениях» о наёмных вооруженных силах. Чтобы судить о прозорливости Макиавелли, необходимо было бы коснуться и его «Донесений», в которых он давал отчёты своему начальству об условиях в тех странах, куда его направляли с дипломатическими миссиями. Некоторые из этих «Донесений» делают честь наблюдателю, как например, сообщения из Франции; другие из них более поверхностны, такие как написанные о Германии, где флорентийский секретарь находился всего лишь несколько недель без знания языка. Другие работы, включая «Историю Флоренции», имеют в большей мере ценность литературную, чем политическую.

Несколько рукописных копий «Государя» ходили по рукам во Флоренции и Риме ещё во время жизни автора, который, как известно, умер в 1527 г… Работа была опубликована в печатном виде почти одновременно в Риме и Флоренции в декабре 1531 г. и в январе 1532 г. В 1523 г. некий Агостино Нифо, пизанский профессор, перевел «Государя» на латинский, ещё до того, как он был напечатан, он его несколько переомылил и опубликовал как своё произведение, убрав последнюю главу и назвав издание «Об умении управлять» («De regnandi peritia»). Он посвятил произведение Карлу V[48]48
  Карл V (1500–1558) – Император Священной Римской Империи в 1519–1556 гг. Вел войны с Францией (1494–1559 гг.). Макиавелли давал оценку его политическим мерам и военным шагам. Сохранились эпиграммы Макиавелли на Карла V.


[Закрыть].

Первое цитирование «Государя», кажется, было сделано кардиналом Реджинальдо Полем около 1540 г… Во второй половине XVI века «Государь» был жестоко раскритикован протестантами и католиками. Его много цитировали те, кто его читал, а также те, кто его не читал.

19. Политические писатели XVI века. Гвиччардини и практические макиавеллисты

Век XVI в отличие от века XV, породил богатую политическую литературу не только в Италии, но также и во Франции и в Испании и чуть меньшую в Германии. Правда, в ней мы не найдем единство направления, как это было в любом из предыдущих веков, потому что для одних писателей, например, борьба между протестантами и католиками, тогда ещё очень острая, вызывала необходимость исследований легитимности и границ суверенной власти, и тех случаев, когда восстание и даже тираноубийство могли быть оправданными. Другие мыслители, следуя Стагириту или Макиавелли, занялись изучением того, какая из классических форм правления должна была бы быть предпочтительной, или же предлагали принципатам и республикам наилучшие правила, для того чтобы расширить государство или сохранить его.

Эта множественность направлений была обусловлена различием культурных влияний, которые оказывали своё действие на исследователей XVI в., которые частично отталкивались от писателей классической античности и частично от наследия непосредственно предыдущих веков. Век XVI и добрая часть века XVII могут быть восприняты как эпоха перехода от мысли XIV и XV вв. к мысли современной.

Действительно, если последующие писатели в эпоху Возрождения не сравнивали больше верховного понтифика с солнцем и императора с луной, не настаивали больше на абсолютной безошибочности Аристотеля, многие из них, тем не менее, находили ещё из Библии и из Аристотеля доводы в пользу своих тезисов. И если вначале итальянские гуманисты и потом Эразм Роттердамский начали критиковать священные тексты, как и тексты светские и если фальсификации типа «Подложеных декреталий» и «Декрета Грациано» ещё был невозможными, то освобождение от привычных интеллектуальных уз античности было ещё не полным.

Эта множественность и неопределённость интеллектуальных политических течений в XVI в. находила своё соответствие в политических институтах, которые сами находились в переходном периоде. В то время как началось движение, которое должно было привести к образованию абсолютистского государства конца XVII века со своими многочисленными органами, среди которых главными окажутся стабильная бюрократия и постоянная армия, с другой стороны, ещё сохранялись многочисленные и важные пережитки феодализма и коммунальных автаркии.

Заметив всё это в качестве предисловия, начнём краткую экспозицию главных политических писателей в. XVI.

Одним из первых среди них в хронологическом порядке идёт Франческо Гвиччардини, родившийся во Флоренции в 1483 и умерший в 1540 г. Он оставил много произведений, которые частично или полностью долго оставались неизданными. Среди них «Воспоминания гражданские и политические». Из его произведений следует упомянуть, прежде всего, «Историю Флоренции», а также «История Италии», «Диалог о правлении во Флоренции», и «Сображения относительно рассуждений Макиавелли на первую декаду Тита Ливия».

Ни в одной работе нашего автора не содержится систематического изложения его политических воззрений, хотя это можно легко усвоить из всего комплекса, написанного им. Гвиччардини основывает свои утверждения на наблюдении фактов и человеческой природы, как это пытался делать Макиавелли, но этим и ограничивается его умственный контакт с флорентийским секретарём, потому что почти всегда наш автор приходит к противоположным выводам по сравнению с его выдающимся современником.

В то время как последний в начале XVI в. провозглашал, что придет принцепс, который освободит Италию от варваров, Гвиччардини, четко знающий настоящие условия своей эпохи и страны, был далёк от того, чтобы воодушевляться такой программой.

Из острейшего чувства реальности вытекают его верные наблюдения, относительно «Рассуждений» Макиавелли. В своих «Соображениях», а также и в «Воспоминаниях» он пишет: „Как же ошибаются те, кто на каждом слове вспоминает римлян, им бы необходимо иметь такое государство, какое имели они, применительно к их условиям, а потом уже управлять им по их примеру“.

Гвиччардини дал точное определение политической свободы: она состоит, как он говорит „в преобладании законов и порядка над аппетитами частных лиц“, подразумевая, что среди частных лиц должны быть также и управляющие. Он не настроен благожелательно к народному правлению или, как он говорит, демократическому правлению, поскольку утверждает, что „народ – это сумасшедшее животное“.

Из всей суммы написанного им, видно, что он предпочитает смешанное правление и желает, чтобы во Флоренции установилась умеренная монархия, не потому, что считает эту форму правления наилучшей, но потому, что считает её наилучшей из возможных в данных условиях города.

Как и многие люди, активно участвующие в политической жизни, наш автор скорее пессимист. Действительно, он много раз утверждает, что почти все, кто кричат о своей любви к свободе, но как только найдут город, где можно было бы командовать "спешно отправились бы туда". Но его пессимизм не абсолютен, потому что он верит, что "люди, в общем, любят добро и справедливость до тех пор, пока любовь к собственному интересу и интересам близких или страх отмщения другими не заставляет их отклониться от их намерений".

Другая мысль, которая заслуживает того, чтобы о ней вспомнили, это та, где он говорит, что "знание для слабых мозгов или их улучшает или портит совсем". Он выглядит, кроме прочего сторонником Мартина Лютера и добавляет, что верно служил папству, но был бы счастлив, если бы увидел, что папы дошли до такой, черты, „когда остались без пороков или без средств их удовлетворить".

По вопросу о моральности или благородстве мысли и поведения Гвиччардини было много дискуссий в общем и целом в неблагоприятном для него смысле. Правда состоит в том, что он стремился к добру, но в границах, которые считал возможными и что вместе с общественной пользой, заботился о том, что он называл его особенным, то есть его личном интересе.

Как уже подчёркивалось, во второй половине XVI в. было много писателей, которые хотели выступать против теорий, изложенных в «Государе». Частично это были протестанты, частично католики. Среди протестантов следует вспомнить француза Жантилье, который приписывает влиянию книги флорентийского секретаря резню на день святого Варфоломея и во многом справедливо отмечает, что его советы применимы скорее к маленьким итальянским государствам, чем к такому большому и прочно сложившемуся королевству, как Франция. Среди католиков наибольшую славу имел отец Поссевино и отец Рибаданейра, оба иезуиты. Наибольшее же распространение имел небольшой схоластический трактат отца Луккезини, озаглавленный «Очерки о шутках Макиавели», который библиотекари имели обыкновение называть «Шутки отца Луккезини». В тот же самый период фламандцы Гаспаре Шоппио и Густо Липсио были осторожными защитниками Макиавелли.

Вплоть до конца XVI в. и в первые годы в. XVII немало было писателей, вдохновлявшихся принципами, изложенными Макиавелли, которые хотели применить их на практике, давая при случае советы руководителям государств.

Одним из них был сицилиец Шипионе ди Кастро, родившийся около 1520 г., по мнению некоторых, в Палермо, по мнению других в Мессине.

Важность некоторых его работ впервые была представлена Джузеппе Феррари в курсе учений итальянских политических писателей.

Дон Шипионе прожил достаточно авантюрную жизнь: много путешествовал по Италии, жил долгое время в Милане у дона Ферранте Гонзаги, сначала вице-короля Сицилии и потом правителя Милана. Посетил также Нидерланды и Лондон во время бракосочетания королевы Марии Католической и того, кто несколько лет спустя станет Филиппом II, королём Испании, то есть около 1553 года. В конце концов он провел много времени в Риме, где привлекался понтификами к инженерным работам по гидравлике. В Лондоне, вероятно, он близко познакомился с дуком Савойи Эмануэлем Филиберто, пока ещё не вступившим в свои права в наследных государствах. Вместе с тем, в его биографии осталось много темных пятен: определённо он побывал пару раз в тюрьме, второй раз уже в зрелом возрасте, посаженный на три года и шесть месяцев, как он упоминает в своих записях. Из всей своей жизни, взятой в целом, в большей степени он извлёк способность приобретать позиции, устанавливать важные отношения, нежели их сохранять.

Продуктивна деятельность Шипионе ди Кастро как писателя. Почти вся она посвящена политическим аргументам, практической политике, в особенности заслуживают упоминания «Описание государств и правительств Нидерландов», «Описание и наставления для государства Милан», «Наставления для государей для того, чтобы лучше управлять государствами» и, наконец, «Наставления дону Маркантонио Колонне, когда он стал вице-королём Сицилии». Последние произведения, без сомнения, – лучшие из работ данного автора, вероятно были написаны в 1577 году и опубликованы впервые в Милане в последней части «Политического сокровища», увидевшего свет в 1601 году. Применительно к ним следует сделать более детальный обзор.

Сицилия в то время была связана с Испанией союзом личного характера, поскольку одна и та же династия, что управляла Испанией, царила и на большом средиземноморском острове. Но последний сохранял широкую автономию. Существовал там и собственный парламент, имелась и своя финансовая система, отличная от испанской. Исполнительная власть и в известной мере власть судебная были доверены вицекоролям, как правило, испанцам, но иногда и итальянцам. Они находились в должности три г. и могли быть переутверждены, но их полномочия, внешне очень широкие, были частично ограничены секретными инструкциями, получаемыми из Мадрида из Совета по Италии, которому было вменено в обязанность руководить ею и при необходимости присматривать за ней.

В своих «Наставлениях дону Маркантонио Колонне», Шипионе ди Кастро начинает с обзора деятельности всех вицекоролей, которые с начала XVI в. направлялись управлять Сицилией. Автор утверждает, что почти все они не выдержали испытания из-за больших трудностей, возникших в ходе осуществления их функций. Он обосновывает своё утверждение многочисленными, не всегда убедительными примерами, потому что в ряде случаев неуспех был следствием трудностей, связанных с должностью, но недостатками или нежеланием тех, кто её замещал.[49]49
  Например, дук Мединацели был лишен власти за безрассудство и трусость, которые проявил в экспедиции, возглавляемой им против острова Гербе. Впрочем, Ди Кастро, говорит, что он мог бы сохранить славу хорошего губернатора, если бы не занимался управлением.


[Закрыть]

Наш автор, перечисляя многочисленные трудности вицекоролей на Сицилии, сводит их к десяти: характер населения, полномочия парламента, иммунитет Мессины, власть феодальных синьоров, мастерство функционеров, происки апостолической миссии, деятельность трибуналов, интересы служителей, церковный суд Святого Престола и ревизии по требованию Королевства.

В анализе природы данных трудностей Ди Кастро выказывает значительную глубину наблюдения. Описание характера сицилийцев очень пессимистично, но в некотором отношении соответствует к правде. Для преодоления других трудностей он предлагает созывать парламент зимой в неудобных местах, сделать так, чтобы в парламент входили порочные люди, которых всегда можно было бы либо запугать, либо подкупить. Он давал и другие советы подобного толка, которые, однако не пригодились дону Маркантонио Колонне: по причине собственного легкомыслия у него возникли свои трудности.

Другой писатель той же школы, Габриэль Ноде, к концу XVI в. написал трактат, озаглавленный «Политические соображения относительно государственных переворотов», опубликованный в 1639 г… У Ноде ясно ощущается желание заработать славу человека без предубеждений, и с этой целью он пытается произвести впечатление на читателя своими парадоксами. Он утверждает, например, что резня Варфоломеевской ночи заслуживает осуждения за свою неполноту, поскольку не все протестанты были убиты. Часто и его советы носят общий характер и поэтому имеют малое практическое значение. Так, когда он учит, что никогда не следует пытаться действовать, если нет уверенности в положительном исходе, без того чтобы объяснить, каким же образом можно точно предусмотреть удастся ли государственный переворот или нет.

Но если Ди Кастро, которому нельзя отказать в знании человеческой природы, хвастал своим элегантным цинизмом, если Ноде подчеркивал свою аморальность, чтобы впечатлить читателя, то же самое нельзя сказать о другом писателе, анонимном венецианце, которым, вероятно, был монах фра Паоло Сарпи, у которого фундаментальная линия систематического аморального правления прочерчена уверенной рукой и проницательным умением. Его произведение «Мнение о том, как следует управлять Республикой Венецией вовне и внутри, чтобы сохранять постоянное господство» написанное, вероятно, около 1610 года, было опубликовано в 1683 и переведено на французский язык в 1725 году.

Работа начинается с утверждения о том, что основой любого правления должна быть справедливость, но поскольку первая заповедь справедливости состоит в сохранении себя самой, поэтому он учит, каким образом Республика Венеция сможет сохранить вечно собственный режим и собственную независимость. Способы поведения для достижения этой цели изменяются в зависимости от того, идет ли речь о столице, итальянских владениях на материке или колониальных владениях.

Что касается, столицы, то автор находит, что необходимо было бы ещё более сократить олигархическое правительство, лишив власти Большой Совет, который слишком многочислен и отзывает народом и увеличить власть Десяти и других ограниченных по составу органов. Для достижения данной цели он полагает, что было бы хорошо дискредитировать авогадоров, магистратов, которым поручено разоблачать нарушения конституции, поступив таким образом, чтобы на такую должность были бы призваны никчёмные люди или же сами дискредитированные, чтобы они не смогли стать опасными. Он рекомендует в особенности высоко поддерживать престиж дворянской крови, никогда не осуждая открыто нобиля, освобождаясь от него с помощью кинжала или яда, в тех случаях, когда он стал слишком докучливым.

Нет необходимости подчеркивать, что было бы правильно, по его мнению, если бы мужчины из венецианского патрициата женились на богатых наследницах на континенте.

Что касается владения на континенте итальянском, автор предлагает поддерживать живым соперничество среди дворянских домов и действовать так, чтобы их владения переходили с помощью бракосочетаний или покупки, в руки венецианских нобилей. Поэтому он считает безосновательной привилегию, доверенную Брешии, по которой земли её территории могли принадлежать только брешианцам. В отношении колониальных владений аноним полагает, что они должны быть сохранены с помощью сильных средств, а иногда и жестоких. В итоге, имея в виду больше Венецию, чем континент или колонии, он напоминает, что правительство должно беспокоиться о том, чтобы народу хватало и праздников, и хлеба, а при необходимости и виселиц.

В конце своего трактата автор не забывает все же добавить, что из-за естественной нестабильности человеческих дел никакая власть не может быть вечной и что нельзя продлить жизнь правительства, если у руководящего класса ослабла энергия. Именно в этом венецианская республика и должна была убедиться в ходе эксперимента в конце XVIII в.