Текст книги "Демон искушения"

– Он что же, детдомовский, что ли? – ахнула Тамара, собравшись поплакать теперь уже по этому поводу.

Как же, жалко его очень! Мальчик рос сироткой и умер так вот несвоевременно и страшно. Но Юля ее разочаровала немного, пробормотав на смешливом взводе:

– Нет. Просто он был единственным ребенком в семье. Его родители, в свою очередь, тоже были единственными. И родители их родителей… Короче, не наплодили родни, что поделать! Степка тоже не особо хотел детей. Все говорил, давай подождем. Поживем для себя. Будто бы дети для кого-то еще предназначены. Но я с ним не спорила, боже упаси! Я никогда с ним не спорила, Тамара! Он ведь очень умный, очень рассудительный… был. А умер так глупо! Зачем?! Зачем он именно так умер, Тамара?! Зачем?!

Боже!!! Да что это с ней в самом деле??? Что она продолжает нести, о чем думать?! Что за ерунда лезет ей в голову и почему в ее душе нет ни малейшего намека на скорбь? Может, она свихнулась? А что?! Что-то незаметненько так сдвинулось в ее голове, перемутилось, а потом улеглось на свои места совершенно уже в ином порядке. Может, так, а? Может, так и выглядит помутнение рассудка, так и ощущается?

А может, это оттого, что она так и не увидела Степана мертвым? Вот завтра утром посмотрит, и тогда уже на нее нахлынет, наверное. Нахлынет, скрутит, ударит по всем уязвимым местам. И она станет тогда орать и метаться. И матери звонить с отчимом и просить совета. И требовать, чтобы они немедленно вылетели из-за своей чертовой заграницы и защитили ее от той боли, которая непременно ее настигнет, но чуть позже…

– Мама, я сошла с ума! – орала Юля на следующий день в телефонную трубку и хохотала до истеричных слез, прижимаясь спиной к шершавому кленовому стволу, одиноко торчавшему посреди больничного двора. – Я сошла с ума, мама!!!

– Юля, немедленно возьми себя в руки!

Кричать мать на нее начала спустя минут десять после того, как она все ей рассказала. Сначала все ахала и охала, что вполне естественно для женской природы, хотя мать у Юли была из породы «железобетонных» женщин. А потом уже начала орать на нее, пытаясь привести в чувство.

– Была бы я там, рядом с тобой сейчас, надавала бы тебе по заднице! Немедленно прекрати истерику! От тебя сейчас требуется мобилизация всех чувств сразу, понимаешь ты это или нет!

– Мама! О каких чувствах речь, дорогая моя?! Я же о том тебе и говорю, что я ничего… Ну совершенно ничего не чувствую!!! – Юля оглянулась себе за спину, там тихонько плакала Тамара, жалея ее, несчастную. – Я ничего не ощущаю! Я сошла с ума, мама!

– Во-первых, ни один сумасшедший так не скажет о себе, – возразила уже более спокойным голосом мать. – Во-вторых, с чего ты вообще взяла, что с тобой что-то не так, детка?

– Мама, мне его не жалко, понимаешь?! Я только что вышла с опознания и стою в больничном дворике и…

– И что? Не рыдаешь, не падаешь в обморок и не пускаешь сопливые пузыри? – хмыкнула догадливая родительница. – Так это у нас с тобой в крови, малышка. Это я и называю мобилизацией духа. А чувства… Они потом нахлынут. Они потом скрутят тебя так, что не поднимешься. Но я надеюсь, что к тому времени ты уже не будешь одна. Мы с папой подъедем и…

Юле наскучило слушать мать, как наскучило час назад терпеть испытующие взгляды на себе работников морга, милиции и Тамары, вызвавшейся сопровождать ее повсюду.

Ну что мать, в самом деле, опять папа, папа! Какой он, к черту, Юле папа, если женился на ее матери всего лишь семь лет назад! Она к тому времени уже была достаточно взрослым подростком и все понимала. И не проводила никаких родственных параллелей между тем мужчиной, с которым спит ее мать, и тем, кто помог той в ее – Юлином – зачатии. Она и не называла ее мужа никогда папой, хотя мать постоянно настаивала, а иногда и упрекала ее в упрямстве. Так то раньше было, когда она была еще подростком. Теперь чего? Теперь-то уже и ни к чему как бы.

– Что мне нужно делать, ма? – Юля потерла взмокший лоб кончиками пальцев и брезгливо передернулась. – Он портиться уже начал. В морге отключены почти все холодильники, а те, что остались, работают не на полную мощность. Его либо в соседний город отправят, откуда я его буду добывать… – так ведь и сказала «добывать», будто речь о руде какой-то, – неделю, а то и две. Либо… либо мне надо его везти прямо сейчас домой. А на чем?! Как?! Ни катафалков, ни заморозки путевой! Дыра тут дырой! Даже цинковых гробов нет! Что я довезу, ма?!

Мать помолчала с минуту, потом проговорила с тяжелым вздохом:

– Если я правильно понимаю свою дочь, а я всегда ее понимала правильно, ты решила похоронить Степана там?

Уф! Ну, какая же у нее умница мама! Какая же проницательная, правильная и понимающая. Молниеносно сформулировала разрозненные мысли своей дочери. Те у нее еще плутали, как рваные облака в утреннем небе, цепляясь за остатки ночи, как за спасение, а мать разом – бац – и прекратила все метания. Бац! И одним своим металлическим тоном отрезала ей все пути к отступлению и возражению.

И все же Юля попыталась немного поершиться, чтобы свои собственные желания взять самой же и под сомнение.

– Ма, ну как я его тут похороню? Одного! На чужбине!

– Молча, дочь! Молча, если у тебя и в самом деле нет никаких чувств и никаких стенаний не наблюдается! Молча похоронишь и вернешься домой к своей прежней жизни. Тебе все понятно?

– Ма, ты говоришь со мной сейчас, как робот, – ахнула Юля, снова покосившись на зареванную Тамару, той как будто было больнее всех, плакала, не переставая. – А кто за могилкой присмотрит? Кто станет ее навещать?

– Ах, я тебя умоляю, Юлия! – уже начиная приходить в раздражение, оборвала ее мать на полуслове. – У тебя достаточно средств, чтобы нанять человека, способного ухаживать за могилой. И навестить ты ее сможешь, когда захочешь. Самолетом – день пути займет туда и обратно. Ты еще делай сноску на время, которое все на свете лечит и исправляет.

– Это ты о чем?

– Это я о том, что, похорони ты Степана в своем городе, посещать его на кладбище каждый божий день ты станешь лишь первое время. Потом визиты твои станут все реже и реже, и возможно, вскоре… А, ладно. Эти разговоры лишние. Это же все условности, милая. Все уже решено. Хоронишь его там, а на сорок дней мы с папой подъедем. Сейчас, малышка, прости, ну, правда, не можем. Ты держишься молодцом – моя порода. Думаю, весь процессуальный ужас выдержишь, не сломаешься. Степану нам уже не помочь, а наш внезапный отъезд теперь может стоить папе карьеры. – Мать перевела дух и закончила, как подчеркнула. – Короче, управляйся там и дня через три выезжай домой.

– Ма, а может, мне кому-нибудь из родни позвонить? Нас же много, и…

– Я тебя умоляю, Юля!!! – Мать фыркнула с такой силой, что у дочери заложило ухо. – Им только дай возможность нажраться на халяву! Помощи никакой, одна возня, охи-ахи и сплетни. Приедут как раз к столу! Они тебе нужны?! Ты же сама говорила, что там с тобой какая-то женщина.

– Тамара, – подсказала она, снова соглашаясь с матерью.

Логики той было не занимать.

Родни у них действительно было много. Двоюродные тетки, дядья, кузины и кузены, но толку-то от их многочисленности! Каждый сам за себя, в своем крохотном мирке, и до того, кто вне его, никакого дела.

– Вот! Попроси Тамару, чтобы она помогла тебе все правильно сделать. Подключи ритуальные службы и… выезжай уже домой. Нечего там киснуть на этой жаре в одиночестве. Ну, все, малыш…

– Ма! Погоди! – закричала Юля, испугавшись, что мать сейчас прервет их разговор, сославшись на занятость и великий роуминг, способный влететь в копеечку ей и «папе». – Я что хотела спросить…

– Спрашивай, детка.

– Когда папа… Мой настоящий папа умер, ты что чувствовала?

Мать любила Юлиного отца. Любила и в то же время проклинала постоянно. Хотя Юля и не понимала причины материнского гнева – это всю жизнь хранилось в тайне. Отец умер, когда Юля была еще совсем ребенком, и она его не помнила вовсе. И горе матери от потери не помнила тоже. Не спрашивала никогда, а теперь вот…

– Я?! – кажется, ее удивил вопрос дочери. Собиралась с ответом она довольно-таки долго. – Я не могу сейчас вспомнить, но… Но я была жутко зла на него.

– За что?

– За то, что он так нелепо и так несвоевременно умер, детка, оставив меня совершенно одну.

– А как, ма? Как он умер? – это тоже было темой, не обсуждаемой в их семье никогда прежде.

– Он попал под поезд, побежал мне за фруктовым мороженым. Я любила только его. А оно продавалось в одном-единственном магазине, который располагался через линию. Вот и… – немного поблекший голос матери тут же снова приобрел металлический окрас, когда она заканчивала. – Но это не значит, что он должен был переходить железнодорожные пути в неустановленном месте! И Степан твой не должен был нырять в неустановленном месте! Он нес ответственность не только за себя, но и за тебя. Он завез тебя в эту глушь! Так что бери себя в руки и… продолжай жить, детка!

Глава 6

Невзоров взялся лепить себе на субботний ужин пельмени. На кой черт ему понадобилось так издеваться над собой, он потом так и не смог понять! Мало ему было глажки пододеяльников в прошлый выходной, когда он собрал все знакомые маты воедино и декламировал их потом вслух часа полтора, волтузя утюгом бязевые швы.

Теперь вот пельмени затеял! Повар тоже еще нашелся!

Нет, начиналось все на энтузиазме. Купил фарша в магазине, муки, яиц, молока, сметаны. Чего было не взять пачку готовых, спрашивается? Купил бы, сварил, залил сметанкой, посыпал сверху перчиком и…

Нет же, захотелось повыпендриваться. Так было бы еще перед кем! Да ради чего еще!

Не перед кем. И не для чего. Это он потом уже понял. Потом, когда выгваздался в муке с головы до коленок. Когда фарш все не хотел сначала размораживаться, потом укладываться ровными комочками на раскатанные с горем пополам кругляши из теста. Когда края этого теста принялись липнуть с чего-то к его пальцам, а не друг к другу.

Вот когда он все проклял, снова принявшись материться и с раздражением задаваться вопросами: зачем, для чего, для кого?..

Понятно было бы, будь у него жена, так ведь? Устала, допустим, она от ежедневных серых будней на работе. Устала стоять у плиты, а потом у входной двери, его дожидаючись. Вот он в неожиданно выдавшийся выходной и решил ей сделать сюрприз, налепив пельменей.

Так ведь не было жены! Никто не стоял у плиты неделями, у двери тоже не стоял и не ворчал посреди ночи, когда он входил под возможным хмельком.

И дочки не было, которой можно было бы предложить вместе поужинать, а потом сериал какой-нибудь детективный посмотреть, упражняясь в дедукции. Они иногда смотрели их вместе, и наперебой строили предположения, и даже спорили на интерес.

Дочки теперь у него нет! Так ему сказала Надька в день Машкиного рождения, когда он с подарком к ней сунулся.

– У тебя нет семьи. У тебя нет дочери. У тебя вообще теперь ничего и никого нет, гражданин Невзоров.

Говорить Надька в тот день начала очень величественно и тихо. Встала прямо-таки чуть не по-светски, отставив в сторону правую ногу в мохнатом тапке с заячьими ушами. Руки сложила за спиной, напряглась, чтобы втянуть отяжелевший живот. Глаза слегка веками прикрыла.

Неужели переродиться смогла за такой короткий промежуток времени? Он ведь едва не ахнул от изумления, тиская в руках коробку с мобильным телефоном. Неужели и впрямь смогла с достойным мужчиной – коим Надежда выставляла теперь своего нового супруга – и сама стать вполне достойной? И научилась вести себя вежливо и…

Не тут-то было! Черта лысого Надька переменится! Даже если на нее и принц какой-нибудь польстится, не измениться ей уже никогда. Она ведь после такого великолепного вступления вышла на лестницу, прикрыла за своей обвислой задницей дверь и зашипела, зашипела:

– Ты чего, гадина такая, приперся, скажи?! Я что, для того от тебя уходила из своей собственной квартиры…

Квартира принадлежала не ей, и Надьке об этом было прекрасно известно, но нужно же было лишний раз подчеркнуть, что он их оставил без крыши над головой.

– К дочери он пришел, благодетель! А ты подумал о том, что дочери твоей нужно каждый день что-то есть, что-то на себя надевать?!

– Я плачу алименты, – последовало его слабое возражение.

Лучше бы он об этом не упоминал. Что тут началось!

– Твоими алиментами в сортире западло подтереться!..

– Твоих алиментов на кошачий корм не хватит!..

– От твоих алиментов изжога всякий раз приключается, как я их получаю!..

И так далее и все в таком же духе.

Невзоров растерянно молчал. Он не знал, что может возразить на это. Как не знал, сколько требуется теперь его Машке в месяц денег, чтобы выжить. Он-то полагал, что тех четырех тысяч, отстегиваемых бухгалтерией в пользу его дочери, вполне должно хватать. Он – четыре, мать – четыре, восемь тысяч на ребенка в месяц, по его разумениям, должно было хватить. Но по утверждениям Надежды их не хватало даже на хлеб. Какой разговор вести о масле?!

– Ты сначала помоги своему ребенку достойно, а потом на порог являйся! – захлопнула она рот на этой фразе, перестав, наконец, брызгать слюной.

– Мне нечем помочь сверх того, что я зарабатываю.

И снова не нужно было говорить этой фразы. Она ведь была ключевой всегда в их скандалах.

– Вот!!! – Надька подняла кверху палец с кургузым ногтем. – Вот именно! А ты еще спрашиваешь, почему я от тебя ушла?!

Он не спрашивал. Он был рад. Потому, наверное, и не спрашивал. Боялся, а вдруг передумает.

Надька всегда иначе думала о нем и слышала его всегда иначе. Когда-то, видимо, и расслышала в его молчании тот самый вопрос, который теперь выкрикивала на гулком бетонном лестничном проеме.

Тема его куцых заработков продолжилась по нарастающей. Грохот в тоне бывшей супруги тоже нарастал. Из квартиры высунулась пару раз воинственная физиономия «соперника», и Невзорову пришлось уйти.

– И не смей сюда больше являться! – гаркнула ему в спину бывшая жена, когда он уже начал спускаться по лестнице. – У Машки теперь другой отец! И он ее вполне устраивает!

Вот от этого ему сделалось больнее всего. Плевать было на Надькину неверность. Не велика потеря, в конце концов. С такой жить – только судьбу свою гробить. Но вот что ему смогла изменить его дочь, предпочтя на роль отца того ублюдка с сальной рожей!..

Это было больно по-настоящему! И Невзоров, которому очень хотелось лично вручить дочери мобильный телефон, зашвырнул коробку на полку в гостиной и постарался забыть о нем. У него же тоже гордость имелась, черт побери! Если он не нужен Машке, то он не станет навязываться. Не станет ломать своей дочери устоявшийся моральный климат в ее новой семье. Так вот…

Пельмени давно плавали в кипятке, толкаясь вздувшимися боками, а Невзоров все стоял над кастрюлей с шумовкой, забыв, что он сейчас собирался делать. Вздрогнул, когда холодильник с шумным щелчком отключился, встряхнулся и принялся таскать в глубокую тарелку изделия собственного производства. Выглядели его пельмени как-то не очень аппетитно. Неправильной формы с разлепившимися краями, да и цвет у них был какой-то подозрительный – сизый. Что-то он, видимо, сделал не так…

Что-то он сделал не так в этой жизни, раз дочь предпочла ему чужого дядьку! Вот закусило, так закусило. Который день не дает покоя и точит, и точит, и точит. Чем он мог купить ее?! Что такого мог сделать этот отвратительный на вид мужик, что Машка прикипела к нему, как к отцу.

С грохотом поставив тарелку на обеденный стол, Невзоров вылил в нее полбанки сметаны, воткнул в самый крупный пельмень заранее приготовленную вилку и со вздохом опустился на табуретку. Есть ему совершенно расхотелось, хотя и глотал слюни, раскладывая фарш на кругляшки из теста. Больно уж пряно пах он луком, чесноком, специями.

И ведь не звонит ему Машка, вот в чем загвоздка! Он еще мог надеяться на то, что Надька сбрехала по обыкновению своему скотскому, но ведь не звонит! И не приходит! Почему?! Сейчас ведь каникулы, могла бы позвонить и прибежать тайком от Надьки и ее нового мужа. Не прибегает, не звонит…

Зато вдруг дверной звонок в его квартире ожил. Тренькнул сначала осторожно и коротко, будто пробировал его кто-то на исправность, и тут же залился долгими и пронзительными трелями.

– Да иду уже! – крикнул Невзоров, запутавшись в соскочивших с ног тапках. – Иду! Кого черт принес на ночь глядя?!

Ночь, конечно, еще не наступила. Всего-то десять минут одиннадцатого было. Но все равно! Он никого не ждал, ни с кем не договаривался. Со службы обычно тревожили его телефонными звонками, а тут вдруг в дверь позвонили.

– Тебе кого? Ты кто такой вообще?!

Он не сразу узнал друга дочери Макса. На лестничной клетке по обыкновению не горела лампочка, а в его прихожей сгорела пару дней назад, все забывал вкрутить. Минут пять рассматривал, строго сверля бедного пацана глазами, потом шлепнул себя по бедру и воскликнул:

– Максим! Ты? Привет! Ты чего так поздно? Что-то случилось? Да ты входи, входи.

Подросток неуверенно переступил порог, потоптался, с пугливым интересом рассматривая Невзорова. Тот предстал перед другом дочери в старых спортивных штанах, растянувшихся до размеров парашюта, без майки, с всклокоченной шевелюрой, в тапках на босу ногу да еще и с вилкой в руках, с которой на пол капала сметана. Не таким всегда он видел дядю-милиционера.

– Здрасте, дядя Олег.

Максим насмешливо стрельнул в его сторону карими глазищами из-под низкой челки, тут же полез в задний карман джинсов, порылся там и протянул Невзорову измятый конверт.

– Это вам.

– Мне? А что это?

Невзоров повертел переломленный в четыре раза конверт в руках, развернул его, поднес к свету, пробивающемуся из кухни, и тут же еле удержался, чтобы не охнуть по-бабьи. В нижнем углу рукой дочери едва заметно было написано: «Папе».

– От Маши! – выдохнул он, тут же прямо в прихожей начав распечатывать конверт, потом вспомнил про Макса и предложил: – Ты проходи на кухню, там у меня пельмени. Если голоден, накладывай, угощайся.

Максим отрицательно качнул головой, переступил с ноги на ногу и, взявшись за дверную ручку, проговорил:

– Пойду я, дядя Олег. Поздно уже. Мои станут волноваться. А Машке что-нибудь передать?

– Маше? Да, конечно! Передай ей, что я купил ей в подарок на день рождения мобильный телефон. Меня не пустили к ней.

– Мы знаем, – авторитетно заявил Макс и кивнул. – А мобила – это классно! Она обрадуется. Она ждала. А то эти ей пижаму подарили, умора просто!

– А почему она мне пишет, Максим? – Невзоров помахал письмом, которое так и не решился читать при мальчике, да и не сумел бы разобрать мелкого почерка дочери в полутемной прихожей. – Разве позвонить или прийти нельзя?

– Да не пускают ее, вы че! – Карие глаза с возмущением сверкнули. – Там надзор такой, как в тюрьме! И звонки просекают. Не разрешают ей с вами того… Общаться, короче! Да вас и застать очень сложно. Я вот третий день караулю. Мать вообще ей говорит, что Машка вам не нужна. Она бы хоть завтра к вам переехала. А мать ей такой лапши на уши навешала!

Вот сука, а!!! До каких же пор эта сука будет ему жизнь ломать!!! Ему поломала, теперь за дочь взялась!!!

Дыхание перехватило, еле сдержался, чтобы не выругаться при пацане.

Машка ему не нужна! Да как такое Надьке в ее тупую голову прийти могло?! Да он хоть сейчас!.. Хоть завтра утром заберет девчонку к себе со всеми ее нехитрыми вещичками! Трудно будет, да. И одной ей часто придется засыпать, и в выходные не всегда он дома, но зато…

– Так я пойду? – Максим приоткрыл входную дверь. – Че Машке передать?

– Передай, что я ее люблю, – сиплым голосом обронил Невзоров.

И тут же поймал себя на мысли, что очень редко говорил об этом дочери. Может, и не говорил никогда, теперь уже не вспомнить. Вот Надька, зараза, и сыграла на этом. Вот и заронила сомнения в юную неокрепшую душу его Машки.

Отец у нее теперь новый, понимаешь! Он им покажет такого отца, ёпэрэсэтэ, он вот сейчас еще почитает, что ему дочка пишет, и тогда он им всем там устроит. Предприниматели хреновы!

Прочитал…

И сидел потом часа полтора недвижимо, тупо уставившись в тарелку с застывшими в сметане пельменями. Ноги просто отнялись, когда прочитал Машкино письмо, и все. И хорошо, что отнялись, а то бы точно табельное оружие в ход пустил. Наделал бы тогда дел!

Ах ты гадина, а! Что же ты над ребенком так измываешься, сука?! Кто же право тебе дал навязывать ей твоего сально-лисьемордого мужа на роль отца?! И это при нем, живом!!! Встречаться родному отцу с дочерью не разрешаешь, а чужой куском хлеба попрекает! На день рождения с ним не отпустила, селедку поганую на стол выставив, а он ведь собирался Машку в кафе дорогущее сводить! Кто же право тебе дал такое?!

Нет, все же хорошо, что ноги у него ослабли, когда в душе все рвалось и клокотало так, что Невзоров стонал время от времени. Встряхнулся, когда Валек Смирницкий позвонил. Взял трясущейся рукой трубку мобильного телефона и прохрипел:

– Але, Валентин, чего ты?

– Спишь, что ли? Чего это голос такой хрипой? – Смирницкий был под градусами точно, потому и звонил почти в полночь. – Слышь, Олег, тут такая девчонка к нам в гости подвалила! Подруга по работе моей жены. Может, заскочишь?

– Не заскочу, – оборвал его Невзоров хмуро.

– Че так?

– А вот так! Дочку завтра забираю к себе.

– Че, неужели отпускают с тобой погулять?

– Насовсем забираю, Валь. Насовсем! А нужен я с таким приплодом твоей девочке – еще вопрос.

Смирницкий погасил веселье в голосе, помолчал, потом спросил:

– Что-то случилось, Олег?

– Письмо она мне передала с дружком своим, Валя. Такое письмо, что… Хотел даже пойти и перестрелять этих падл! Спасибо ноги отнялись. – Невзоров начал укладывать локоть на стол и влетел им в тарелку с пельменями, со злостью так шибанул по ней кулаком, что сметана брызнула на стены. – Такие вот дела, Валек!

– Они что, бьют ее, Олег?!

У самого Смирницкого имелась пара пацанов. Такие оболтусы, что жена его иногда даже плакала от них. Но Валька их ни разу в жизни пальцем не тронул. Орал так, что окна дребезжали, но чтобы бить… Никогда!

– Не бьют, Валь. За это я бы их сгноил точно! Но условия такие, блин… Как у Ваньки Жукова почти.

– Может, она драматизирует, Олег. – предположил Смирницкий, привыкший не всему верить, что говорят и утверждают дети.

– До того состояния, чтобы начать драматизировать и проситься жить с отцом, которого постоянно не бывает дома, надо еще довести человека, так ведь? – И, не дослушав, что на это ответит ему друг и коллега, Невзоров закончил: – Завтра забираю девку и все тут!..

Назавтра у него ничего не получилось. Воскресное утро началось с происшествия, и его чуть свет подняли с кровати. Битый день мотался по городу, пытаясь с ребятами по горячим следам раскрыть преступление. Черта с два кого нашли. Вернулся домой ближе к вечеру злой, голодный, успев принять на голодный желудок сто пятьдесят граммов водки.

С грохотом зашвырнул в угол ботинки. Пригладил в полумраке прихожей волосы, лампочку он так и не ввернул. Пошел на кухню, открыл холодильник и поморщился. Пельмени убрать в морозилку вчера позабыл, расстроившись из-за Машки, и они теперь расползлись по деревянной доске страшными серыми медузами. Но делать было нечего, пришлось отдирать их и швырять в подоспевший кипяток, больше в холодильнике ничего не было.

Пока пельмени подходили, Невзоров сидел в любимом углу на табуретке и лениво жевал подсохший кусок хлеба, оставшийся на столе со вчерашнего вечера. Он так устал за день, что думать ни о чем не хотелось. Да и не получалось, если честно. Сдобренные водкой мысли были тяжелыми и неповоротливыми и все почему-то про сон. Даже есть расхотелось в тишине собственной квартиры.

Когда выпивали с ребятами, так хотелось чего-нибудь перекусить, что, казалось, способен скелет проглотить от той селедки, которой они наскоро закусывали. А сейчас, когда по кухне поплыл луково-чесночный аромат сварившейся начинки от пельменей, даже и не манится. Но поесть все равно было надо. Водка на голодный желудок могла ему завтра отрыгнуться острым приступом панкреатита.

Навалив себе в тарелку целую гору сварившихся «медуз», Невзоров облил их сметаной и приступил к ужину.

Машку он заберет завтра, решил он, заваливаясь после холостяцкого ужина на диван в гостиной. С утра не получится, конечно. Понедельник – какое там! А вот сразу после работы поедет за ней. Для убедительной твердости еще и ребят с собой возьмет. Чтобы, значит, на эту отвратительную бабу и ее мужика страху напустить. Может, стоит с утра еще и форму надеть? А что? Идея! Надьку-то, конечно, этим не напугаешь. А вот предпринимателя ее сального…

Кстати, а чем тот занимается? Что у него за бизнес? А то бизнесмен, бизнесмен! А чем конкретно занимается, никто так и не просветил. Может, он семечками на вокзале торгует! Или туалеты на рынках обслуживает! Чем еще может промышлять мужик, у которого баба таскает банки с супами и макаронами из столовой? Это Машка про это ему написала. При Невзорове таскала, оно понятно. Считала, что зарплата у него грошовая. А чего же при Фенечке своем? Тьфу ты, гадость какая! Придумала же имечко…

Все, решено. Завтра после работы он заберет Машку к себе. Ничего, управятся как-нибудь вдвоем. Она уже девочка взрослая, помогать ему будет. Она – ему, а он – ей. На этой благостной волне Невзоров и задремал, позабыв раздеться.

Проснулся от резкого звонка мобильного телефона, и не звонка даже, а колокольного звона. На этой мелодии у него Надька была записана. Все собирался стереть, да все откладывал. Она ему после расставания и не звонила ни разу, а тут вдруг с чего-то позвонила. И странно, что в три ночи!

– Спишь, алкаш?!

Она безошибочно угадала в его голосе алкогольные пары. Она всегда угадывала, как собака, натасканная на наркоту.

– Чего тебе? – буркнул Невзоров и тут же подул себе в ладонь, и правда пахло перегаром, оттого, наверное, что пили натощак. – Чего звонишь, делать нечего? Времени видала сколько?

– Видала, алкаш, видала, – зашипела Надька ему на ухо.

И до того явственно зазвучал ее голос, что Невзоров даже обернулся себе за спину. Показалось, что она лежит сейчас у стенки и пилит его, пилит, пилит.

– И чего тогда?

– А то! – заорала она истошно. – Она у тебя, признавайся?!

– Кто у меня?

Он помотал головой, не понимая спросонья.

Она кого имеет в виду? Неужели прознала про ту девушку, с которой собирался его познакомить Валек? Прознала и теперь собирается устроить ему на ночь сцену ревности и…

– Машка, спрашиваю, у тебя?! – снова заорала бывшая жена и тут же сорвалась на маты: – Чтобы сейчас же привез ее обратно домой, слышишь, алкашина! Чтобы сей момент!!! Иначе тебе и майорские погоны станут жать. Я тебе это обещаю!

– Заткнись, – бесцветным голосом обронил Невзоров, резко усаживаясь на диване. – Ее у меня нет! Что случилось?! Где Маша?! Ну?!

Повисла такая оглушительная тишина, которая еще ни разу в жизни его не оглушала. Невзорову казалось даже, что он слышит, как притормаживает свой бег кровь в его венах, застывая от ужаса. И волосы вполне ощутимо шевельнулись с характерным статическим потрескиванием.

– А она точно не у тебя? – дребезжащим, готовым сорваться на плач голосом проблеяла Надька. – Ты не врешь, Невзоров? Хотя ты ведь никогда не врал… Олег, где же она?!

Где она?! Где его дочь?! Его славная малышка Машка пропала?!

– Когда ты ее видела последний раз? – спросил Невзоров, все еще на что-то надеясь, на чудо какое-то или на идиотское недоразумение. – Где она была, когда ты ее видела в последний раз? Ну, Надежда! Не молчи!

– Она… – бывшая жена всхлипнула. – Она Феде помогала.

– Какому, хрен, Феде??? – заорал он не своим голосом. – Где помогала?!

– У него же бизне-ес. – Надька заревела, но тут же не удержалась, чтобы не уколоть: – Он же не привык жить за чужой счет. Он привык копейку горбом зарабатывать.

– Ага! Я понял! – Невзоров грязно выругался. – А потом подставлять под все это дело горб своей падчерицы, так, что ли?!

– Нет. Машка, она сама. Сама запросилась. Говорит, делать в каникулы нечего. И Федя обещал ей заплатить на карманные расходы. Он говорил ей всегда, что все блага надо отрабатывать.

– Мне срать, что говорит там твой Федя! Машка вернулась с поденщины или нет, я не понял!!!

Он вскочил с дивана и заметался по комнате. Он готов был прямо сейчас сорваться с места и лететь туда, где бесхлопотно жила со своим Федей его бывшая жена и где совершенно несчастной прозябала теперь его дочь. Он же читал вчера ее послание, он знает. Но срываться нельзя было. Мог натворить глупостей. А за эти глупости его запросто могли закрыть. А ему нельзя быть закрытым, черт побери все на свете! Ему теперь нужно искать свою дочь, которая, кажется…

– Она что, пропала, Надька?! Наша Машка, она пропала?! Ты это хочешь сказать?!

– П-получается, что та-ак! – сопела носом и захлебывалась слезами Надежда.

– А Федя твой что говорит? Он когда ее видел в последний раз?! Она же на него батрачила!!! – и все же не сдержался, выпалил, что вертелось на языке: – Убить тебя мало, Надька!

– Федя ее отпустил, говорит. И денег дал ей за три часа работы. Проводил до выхода из цеха и… И больше ее никто не видел. Домой она не вернулась. Олег! Олег, что делать???

– Где находится его гребаный цех, мать вашу?!

Заорал он и тут же понял, тут же решил для себя: если с Машкой беда, он убьет этих двоих на месте. И ничто его уже не остановит, и никто.

– Щас, не трынди! Я запишу! – с грохотом вывернул из пазов ящик серванта, отыскал в хламе из разноцветных катушек, ножниц, старых квитанций авторучку, затертый до дыр телефонный справочник и приказал: – Диктуй!

Надежда скороговоркой продиктовала адрес цеха, где предпринимательствовал ее новый супруг, похныкала еще немного и, не простившись, повесила трубку.

А Невзоров стоял посреди комнаты, постукивал себя по щеке трубкой мобильного и думал, думал, думал.

Куда дочь могла подеваться? Почему именно сегодня? Связано это как-то с ее посещением цеха по приготовлению полуфабрикатов, принадлежащего ее отчиму, или нет? Или связано как-то со вчерашним визитом Максима? Так, так, так…

А у него самого в разработке имеются какие-нибудь дела, за которые могут так вот зверски взять и похитить его дочь, чтобы потом его шантажировать?! Вроде нет. Ничего существенного. А сегодняшнее происшествие?

Сегодняшнее вроде посерьезнее будет, но не могли злоумышленники так резво среагировать. Он и выйти на них еще не успел. И еще вопрос – выйдет ли?! К чему им тогда светиться?

Нет, тут что-то другое!

Может, она загуляла, а?! А что?! Девчонки в ее возрасте запросто могут свихнуться с пути истинного и начать вытворять такое! Не-ет, это не про его Машку. Она не такая!