Текст книги "Сборник редакторских анонсов литературного портала Изба-читальня. Том второй. Проза"

Борис Шаховский прекрасно знал рыболовецкий промысел. Речные пейзажи, вольные просторы взморья и просто приметы жизни нашего края – «бакен-работяга с путеводной звездочкой во лбу», «рыбацкие рублёные хоромы», «голосистые буксирные суда», «путины пора золотая».

Один из аспектов рыболовецкой темы – быт ловцов. Шаховский знает насколько это тяжёлый труд, однако суровый быт рыбаков он представляет в романтичном свете, придавая ему скорее оттенок свободы, нежели нищеты.

 
Разрубил костёр потёмки,
Пахнет дымом и ухой.
И огонь жует негромко
Хворост тонкий и сухой.
Котелок над пылом-жаром
Греет спину на огне;
В нём – как видно, для навару –
Две звезды на самом дне.
 

(«У рыбацкого костра»)

Ещё один аспект этой темы – романтика рыбацкого ремесла, упорство самих рыбаков и их любовь к профессии:

 
Потому, видно, в здешнем народе,
Как в природе,
В одно сплетены:
Доброта голубых мелководий
И упорство морской глубины.
 

(«На шквальном взморье»)

Одна из тем, которая четко прослеживается в творчестве Бориса Шаховского – тема любви к родному краю, к родной природе.

 
Слышать мне о Каспии случалось
Речи тех, кто там не ко двору:
– Жить бы можно,
Если б сбавить малость
Ярость ветра, адскую жару.
Нет уж, пусть грохочущим и будет
Знойный край, где лотосы цветут!
Шторму не сдающиеся люди
Не в стоячих заводях растут!
 

(«Знойный край»)

Борис Шаховский создаёт яркий лирический образ астраханской природы. Причём не той, о которой имеет представление каждый астраханец. Поэт описывает те самые заповедные места, знакомые больше рыбакам:

 
Каспийский край,
Рыбачьи земли…
Люблю тебя, ильменный рай!
Там над певучим плёсом дремлет
Набитый сетками сарай.
Там щедрых рек неразбериха,
Камыш стеною, ветер лют.
В страду сурово,
В праздник лихо
Живёт бедовый русский люд.
Моё родное захолустье
Лиманов, речек и проток.
Там, как рассвет, вплывает в устье
Кувшинка – сказочный цветок.
Там облака скользят, не тая,
Как хлопья снежные легки,
По синим заводям плутая,
Легко дробясь о меляки.
И над отточенной осокой
В тиши
Задумавшись на миг,
Певучий, гордый и высокий
Стоит навытяжку тростник.
 

(«Рыбачьи земли»)

К теме природы исподволь присоединяется и тема любви. Например, в стихотворении «Журавли» Шаховский описывает привычную и вместе с тем удивительную по красоте картину – перелёт птиц. Однако здесь скрыт образ человека, который ищет счастье:

 
Опять вернутся журавли
И грустные расскажут сказки…
 

Паруса рыбацких лодок тоже вот-вот взлетят:

 
…но нет, они не бросят Каспий,
Пусть скоро стужа и метель:
У нас не принято за счастьем
Летать за тридевять земель.
 

В цикле «Стихи об Астрахани» поэтом говорится о том, каким был город до рождения его отца, в бытность его родителя, каким был город при самом Шаховском:

 
Сюда отец пришёл ещё мальчишкой.
На этом месте,
Сер и невелик,
Лежал мещанский тихий городишко –
В чешуйных блёстках дремлющий тупик.
 
 
От зноя гнулись тротуара доски.
Земля тверда, скрипит, как канифоль.
И, словно пыль удушливой извёстки,
В просохших лужах проступала соль.
 
 
Молчало всё,
Лишь матерно и пьяно
Горланил пёстрокрашенный базар,
А по ночам вдоль улиц деревянных
Гудел раздутый ветрами пожар.
 
 
Он дико рвал ночных набатов струны
И жрал кварталы, словно сухари.
Лишь оставались на ногах чугунных
Огнём не тронутые фонари.
 
 
Переступая тяжело, неровно,
Верблюд волок свою большую тень.
Шёл рядом в ногу,
По этапу словно,
Пропахший рыбой астраханский день.
 
 
Так грязный город жил под солнцем знойным,
Исхлёстанный ветрами и песком.
И только кремль, задумчивый и стройный,
Казался лишним, пришлым чудаком.
 
 
Здесь песен грусти, горя и печали
Так много было,
Будто по весне
Их на плотах по Волге к нам сплавляли
От всех больших и малых пристаней…
 

Встречаются такие типичные представления об Астрахани, как богатство рыбных запасов края – «бессчётные волжские клады, безмерное рыбное дно…», жара, повсеместная нищета, пожары старых в старых кварталах, которые нередки и сегодня:

 
Переступая тяжело, неровно,
Верблюд волок свою большую тень.
Шёл рядом в ногу,
По этапу словно,
Пропахший рыбой астраханский день.
 

Есть в этих стихах и главный символ Астрахани – кремль:

 
Теперь растут моих друзей мальчишки.
Всё тот же кремль дежурит на горе.
А где ж мещанский, тихий городишко
С чугунными ногами фонарей?
 

В глазах обывателя Астрахань вызывает следующий ассоциативный ряд: вобла, Волга, верблюды, Кремль, провинция. Таким город предстает и в стихах Шаховского. Однако в этом и заключается правдивость его поэзии: показать действительность и воспеть её, ничуть не приукрашивая:

 
Разметались рыбацкие станы
На изломе полярных миров.
Здесь прибойная свежесть моряны
И удушье пустынных ветров.
В стужу прячется Северный Каспий
Под плиту двухметрового льда.
Не мирясь с ледяным самовластьем,
Чуть поглубже синеет вода.
Потому, видно, в здешнем народе,
Как в природе, в одно сплетены
Доброта голубых мелководий
И упорство морской глубины.
(«На шквальном взморье»)
 

В предчувствии раннего ухода поэт посвятил такие стихи Семёну Гудзенко:

 
Умирает поэт, а больничные стенки
Так чисты и белы, даже больно смотреть…
Смерть, уйди, не мешай! Это воин Гудзенко,
Он не может, не кончив стиха, умереть.
 

 
Надо несколько слов
К заключительной строчке.
Вот они, но не те – недолёт, перелёт.
Злой огонь!
Вместо слов только красные точки,
Словно трассу кладёт над тобой пулемёт.
 
 
Всё смешалось, а пламя и слева и справа.
Вот и сбилось дыханье, и пульс зачастил.
Сотни слов! Но опять сорвалась переправа.
Загорелся и рухнул непрочный настил.
 
 
И опять всё сначала: брести до рассвета.
Спотыкаться и падать на каждом шагу
Ради нескольких слов. Ну, а нужно ли это?
Ты ж не землю свою оставляешь врагу.
 
 
Брось борьбу!
Ты оставишь не пост, а всего лишь
Стих с одной недоконченной, белой строкой.
Не беда!
Для чего же ты сердце неволишь
В эти дни, когда сердцу так нужен покой?
 

(«Карандаш на полу»)

«Поселившегося в Москве поэта – воина оперирует знаменитый хирург, но сердце всё время тревожно дает о себе знать», – писал в своей статье о Борисе Шаховском Н. С. Травушкин. Но и в таком трагическом состоянии он находил силы для дальнейшего творчества:

 
Сужу об этом не со стороны.
В строю поэтов,
В звании солдата
Проверил лично,
Как они сильны –
Строка стиха и строчка автомата.
Я видел сам,
Как лирика нужна.
Но зря твердят
Поэты о Поэте,
Что эта должность
Избранным дана
И самая труднейшая на свете.
Не требуя за вредность молоко,
Служи Отчизне,
Не торгуясь с нею.
Поэтам настоящим нелегко,
Но есть на свете
Тропки потруднее.
Нужна
И для патронной гильзы медь,
И для трубы оркестра полкового.
И всё ж
О бое легче прогреметь,
Чем в бой идти
В шинели рядового.
 

(«О лириках и физиках»)

Астраханский поэт, член Союза писателей России и Союза журналистов Юрий Иванович Кочетков, близкий друг Шаховского, вспоминает о нём как о человеке спокойном, не лишённом чувства юмора и оптимизма, обладающим необыкновенной работоспособностью.

«Борис Шаховский очень любил волжское понизовье – свою родину, чудесный песенный край, – писал Ю. Кочетков. – Через всё его творчество прошла эта любовь. Великолепные сказочные пейзажи, бирюзовое в штиль и серое в шторм море, алые закаты, люди с широкой и доброй русской душой – всё это в его книгах. И люди, земляки поэта, благодарны ему. Они помнят его и будут помнить долго».

 
Здравствуй,
Город рыбацких причалов!
Здравствуй,
Рек голубое литьё!
Здесь давно в барабан отстучало
Пионерское детство моё.
Пароход, мой попутчик горластый,
Не спеши и назад не зови.
Я соскучился.
Родина, здравствуй!
Здравствуй, край моей первой любви.
 

Благодаря дочери Юрия Ивановича Кочеткова, доктора филологических наук Астраханского государственного университета И. Ю. Чистяковой читателям стало доступно эпистолярное наследие двух поэтов фронтового поколения. В письмах есть новые, ещё не опубликованные стихи. Ими делится поэт с другом как самой большой радостью, советуется, не заменить ли отдельные слова или строчки. Большое внимание уделено анализу стихов, советам по их шлифовке. Шаховский как истинный поэт умел находить во всём своё, не замеченное другими. Это тонкие наблюдения о поэзии, радостные впечатления из повседневной жизни.

Литературное наследство Шаховского составляет более полусотни книг. В них немало страниц, посвященных Великой Отечественной войне. Поэтическое творчество Шаховского – завет нынешним и грядущим поколениям хранить традиции наших дедов и отцов:

 
Я в края пылающие еду
Отомстить за каждую слезу.
Привезу далекую победу
Или ничего не привезу.
Мы уходим, как отцы и деды,
Победить
Иль рухнуть на траву…
 

«Жизнь Бориса Михайловича Шаховского по праву может быть названа человеческим и писательским подвигом. Известно, что имя воскрешает человека из небытия, в имени продолжение человеческой жизни. В мыслях и в творчестве он постоянно возвращался к родным местам, где прошли его детство и юность.

…И пока жива на Астраханской земле прекрасная поэзия Бориса Михайловича Шаховского память о нем будет вечной», – так пишет о поэте публицист Нина Носова.

До конца своих дней поэт-фронтовик писал о войне и о людях, отдавших свою жизнь ради победы. Читая произведения Шаховского, понимаешь, что все пережитое тех незабываемых дней запало в сердце его. В одном из своих стихотворений поэт воспел героический подвиг летчика Гастелло, пожертвовавшего своей жизнью ради жизни на земле:

 
Величье дел и подвигов вчерашних
Теперь виднее нам издалека.
Огонь сжигает трусов,
А бесстрашных
Переплавляет в бронзу на века.
 

Незадолго до смерти поэт преподнес в дар библиотеке рыбного института свой, как оказалось, последний сборник стихов «Лирические странички» с дарственной надписью.

Борис Михайлович Шаховский ушёл из жизни в сорок пять лет, на взлёте своего дарования в июле 1967 года и похоронен в Москве на седьмом участке Введенского кладбища в Москве. На памятнике вычеканены строки поэта из стихотворения «Бакен»:

 
Можно жить негромко,
Но полезно
Даже в цепких
Лапах якорей!
 

Литература:

Антология астраханской поэзии/ ред. – сост. П. В. Морозов. – Астрахань: Астраханское отделение Союза писателей России при участии Астраханского отделения Литературного Фонда России, 2003. – 344 с.

«Где Волга прянула стрелой…»: Астрахань поэтическая / сост. Г. Г. Подольская. – Астрахань: Издательство Астраханского педагогического института, 1995.– 320 с.

Камышин. Страницы истории / сост. В. Н. Мамонтов. – Волгоград: Комитет по печати, 1994.– 96с., ил.

Кочетков Ю. Он был солдатом и в поэзии /Ю. Кочетков // Комсомолец Каспия.-1981.– 23 апр.

Кочетков, Ю. Опаленная юность /Ю. Кочетков //Волга. – 1990.– 10 мая. – С.3.

Марков А. С. Сквозь времена и годы / А. С. Марков. – Астрахань: ГУП ИПК «Волга» Администрации Астраханской области, 2003.-288с.

«Свет мой безмерный». Антология астраханской поэзии/ред. – сост. С. А. Золотов, 2013. – С. 147–162.

Севастьянов О. М. В этом зареве ветровом / О. М. Севастьянов. – Астрахань: Астраханское отделение Союза писателей России, 2005. – 132с.

С. Барсамова «А ведь никто из нас не лишний…» 15.04 Волга: № 52 (25727)

Травушкин Н.С. У Волги, у Каспия / Н.С. Травушкин. – М.: Современник, 1985.-304с.

Чебыкин В.А. Литературная критика Астраханского края / Владимир Чебыкин. – Астрахань: изд-во «Форзац»: ГП «Издательско-полиграфический комплекс «Волга», 1997.– 266с.

Шаховский Б. М. Джованни: [поэма] / Б.М. Шаховский. – М.: Сов. Россия, 1983.-128с., ил.

Шаховский Б. М. Певучие плёсы / Б.М. Шаховский. – М.: Сов. Россия, 1960.-126с.

Шестаков В. И. Сборник стихов разных лет / В.И. Шестаков. – Астрахань: Камызякская райтипография астраханской упринформпечати, 1993.-116 с.

Чистякова И. Ю. Эпистолярное наследие Б. М. Шаховского и Ю. И. Кочеткова. Сборник «Астраханские краеведческие чтения», 2015 г.

Рукописи не горят! (Дина Немировская) – Очерк. 19.05.2015

В мае 2015 года – 20 лет, как с нами нет талантливого писателя и поэта Закира Дакенова

Недавно чудом отыскалась поэтическая рукопись моего безвременно ушедшего из жизни земной талантливого друга и сверстника Закира Дакенова.

То, что стихи не были изданы при короткой, промчавшейся яркой кометой жизни Дакенова – печаль. То, что рукопись сохранилась чудом – радость. Я перебираю стихи моего однолетки, с которым нас по жизни связало нечто большее, чем сверстничество и дружба, и не перестаю удивляться – почему? Почему самые талантливые уходят первыми?

Дакенов Закир Мударисович (1962–1995) родился 1 января 1962 года в селе Корни Володарского района. Учился в Литературном институте в Москве. Поэт, прозаик, автор повестей «Вышка», «Полетим, кукушечка, в дальние края», «Записки дворника», а также книги стихов «Белая улица», он нелепо и довольно мучительно погиб в конце мая 1995 года, упав с верхнего этажа пятиэтажного дома, самостоятельно оступившись. Подчёркиваю – оступившись, а не бросившись с балкона, ибо были у Закира такие строки: «Человек шагнул с балкона вниз…». Повторяю – самостоятельно, потому что точно знаю это. Повторяю дважды затем, чтобы лишних домыслов и кривотолков спустя двадцать лет после его гибели не возникало.

Невзирая на свои казахско-татарские корни, Закир принял православие. Лучший свой очерк он написал незадолго до кончины и как раз об Оптиной Пустыни. Очерк этот, по счастью, успел увидеть свет при жизни автора.

Набираю на компьютере стихи с пожелтевших от времени страниц, но – живые, пахнущие юностью, талантливые, сочные, нервные, перебираю – и сожалею, что не успел вступить мой сверстник, самый талантливый из нашего поколения «семидесятников», в писательскую организацию.

Исполнилось бы в этом году пятьдесят три года Закиру Дакенову, если бы не сбылись горькие его пророчества о том, что «…я обязательно буду приходить к вам, я иду к вам по белеющей в темноте дороге, и стены камыша шуршат тревожно со всех сторон, над головой шуршат, свежестью тянет, а я иду к вам, иду, иду, и ноги мои отяжелевшие шаркают устало – уже по асфальту, да, хорошо, что весь наш город (почти весь) специально покрыт твёрдым асфальтом: для того, чтобы ключ, выпав из кармана, звякнул бы громко об асфальт – услыхать чтоб можно было, как это хорошо придумали! Вообще в нашем городе много чего хорошего. Хорошо, например, что дома тут высокие, большие, не чересчур, конечно, большие, а прямо как раз: а то идёт, скажем, себе человек какой-нибудь, может, я, может, кто-нибудь из вас, неважно, идёт себе, задумался, глубоко-глубоко так задумался, до того задумался, что споткнулся вдруг о дом, и, споткнувшись, упал, разбился весь на кусочки, на осколки хрупкие, человек задумчивый! – и не склеить потом, не сшить, ничего уже не поделать, да и не сделаешь как-нибудь, всё равно уже не то будет, это очень хорошо придумано, что дома такие высокие, чтобы наш человек не споткнулся! – всё на свете придумано, и всё для человека, на благо ему: люди ходят, например, по улицам со специальной, просчитанной тщательно, скоростью, а то иначе тут и там на улицах происходили бы столкновения, и ещё сделано так, что люди, которые попали на улицу и стали прохожими, вовсе не железные… что было бы, если… нет, всё придумано и сделано очень здорово: ведь людей пока ещё больше, чем машин. Да, хорошо, что люди такие мягкие, и это стало не так давно, до этого раньше я то и дело ушибался – на улице, в школе и дома (даже дома!) – я весь в ушибах был, живого места не было на мне, то есть, во мне, очень больно быть человеком, а потом вдруг, в один прекрасный день, – это был, в натуре, прекрасный день! (я шёл по этой, а может, по другой улице) – куда и зачем шёл я, сейчас уже не вспомнить ни за что, только одно хорошо помню: я тогда не был таким, как сегодня, как сейчас, на этой придавленной белым зноем улице, да, точно, по этой улице двигался я, и был весь я пустотой нагружен, тяжёлой такой пустотой нагружен я был, еле ноги переставлял, и к земле меня клонило, и сверху давило небо, и тоже пустотой своей оно давило, я не смотрел тогда в небо, только чувствовал тяжесть его пустоты…

Тут под ногами стало мягко и зыбко – это кончился асфальт, потому что в этом месте он всегда кончается: то ли не хватило той чёрной дымящейся жирной каши, похожей на кашу из конопляных листиков, – кончилась вот на этом месте, или те люди, которые прокладывали асфальт, не захотели больше его прокладывать. В облом им стало, и они разошлись, кто куда, поэтому на этом месте асфальт всегда кончается, точнее, не всегда – раньше никакого асфальта не было, а была только широкая белая и рыхлая дорога: по сторонам посеревшие от старости двухэтажные деревянные дома, серые от пыли сутулые деревья с дребезжащей ржавой листвой, дорожка из красных, точнее, бурых оплывших кирпичей от калиток, прячущихся в воротах, до той дороги. Идёшь по дороге, и лёгкая пыль стелется из-под ног, оглянешься – за тобой тянутся следы, большие-большие, точно шёл не ты, и чем дольше смотришь на эти оставленные следы, тем вдруг сильнее видишь эту их оставленность, и кажутся они – чем дольше смотреть, тем сильней – всё более не твоими, а кого-то другого, того, кто невидимо идёт за тобой, идёт, не отстаёт, не отстанет ни за что, идёт туда же, куда и ты, и всегда с тобой…» (отрывок из неопубликованной повести, которой автор не успел дать названия при жизни и которую потом успел опубликовать в альманахе «Зелёный луч» № 2 Александр Сахнов) – хорошо всё-таки, что Закир оставил мне в том горестном мае 1995-го на хранение свою большую серую тетрадь!

Он завещал нам любить жизнь, и, видимо, нам суждено допевать и доигрывать за своих любимых, за любивших нас. И когда сыграны все нужные и ненужные ноты за «ушедших улыбаясь», без тайной злобной ухмылки, когда энное количество строк, в том числе и стихотворных, посвящено памяти ушедшего, настаёт время переиздать то, что он создал сам.

Трагически погиб Закир Дакенов в самом конце мая 1995 года – автор одной из первых, ещё в доразвальном Союзе изданных книг об армейском беспределе, лишь полушёпотом называемом тогда «дедовщиной», повести, опубликованной сначала в журналах «Парус» и «Степные просторы», а затем, в 1991 году, и в отдельном издании – книге «Вышка», выпущенной «Московским рабочим». Повесть была довольно широко отмечена критикой, в частности, известным прозаиком Русланом Киреевым, в творческом семинаре которого Закир учился в Литературном институте имени М. Горького. Сегодня можно в Интернете скачать и прочесть повесть «Вышка» о сто сорока одной странице бесплатно онлайн.

Чуть раньше журналом «Волга» была опубликована повесть Дакенова «Полетим, кукушечка, в дальние края» (№ 12, 1990), высоко оцененная тогдашним редактором журнала Михаилом Слаповским. В этой повести Закир в образе юной Жанны Лепестковой невероятным наитием предугадал свою собственную горькую судьбу.

Теперь уже неважно, кто смог тогда отправиться на похороны не дожившего и до 33 лет талантливого писателя в яксатовский микрорайон «Юность», а кого эта внезапная и нелепая гибель потрясла настолько, что тот надолго слёг сам.

Теперь важно одно – чтобы помнили. Или вспомнили – те, кто успел подзабыть. А особенно – чтобы узнало Закира, прочло не только о нём, но и его самого – новое, успевшее подрасти поколение читателей, с маниакальным упорством повторяющее ошибки нас, прежних, сейчас уже пятидесятилетних.

«Сапог воткнул в грудь тугой комок боли. Чёрный зигзаг – трещина в полу – дрожит и приближается… Сквозь зубы хочу втянуть в себя хоть капельку воздуха. Хоть капельку», – так начинается повесть «Вышка» Закира Дакенова, призванного в ряды Советской Армии в весенний призыв 1983 года. Он служил в конвойных частях внутренних войск, где овладел специальностью «вышкаря», и по его горькому признанию «с помощью и под неусыпным надзором старших товарищей в совершенстве освоил караульную службу».

Помощь и неусыпное внимание для смелого, искренне любящего Отечество, готового служить Родине и защищать её при первой тревоге парня, на поверку оказались ударом кирзового сапога «старшего товарища» сержанта Хоменко, оглушившего героя повести новобранца Лаурова в первый же день армейской службы. Сколько же таких ударов сыпалось на Закира на протяжении двух лет!

«Повесть Закира Дакенова «Вышка» – ещё один шаг на пути к самоочищению. Только так можно исцелиться от страшных картин прошлого и настоящего», – писал в предисловии к публикации произведения главный редактор журнала «Парус» Василий Драговец.

После издания «Вышки» минуло более двадцати восьми лет. Кто знает, не в армии ли были зажжены угольки неприкаянности и отчуждения, спалившие доверчивое сердце её создателя? Недаром Александр Блок говорил о том, что «брать поэтов на войну – это всё равно, что соловьёв жарить». Показательно в этом плане стихотворение Дакенова, впервые опубликованное в сильно сокращённом варианте впервые в газете «Комсомолец Каспия», 23 мая 1987 года:

Сыны невоевавших отцов

 
Год-два до фронта не хватало
Отцам.
И только потому
В подъезды, парки и вокзалы
Внесли свою мы кутерьму.
Да, мы не грызли черствой корки –
Не прихватили тех морок.
Болели мы (как раньше корью)
Клешами, Фирсовым, Монро.
Мужали мы в такую пору:
Впадало в дрему все вокруг.
Неизрасходованный порох! –
Он стал причиной наших мук.
Как мы о подвигах страдали,
Свершая их в тревожном сне!
Как улыбался нам Гагарин
Средь желтых фоток на стене!
Как нам арен недоставало,
Где б шло на бой добро со злом!..
И тишину глухих подвалов
Взорвал неистовый «музон».
Взревели дико мотоциклы,
Летя куда-то по ночам.
Чем становился мир сонливей,
Тем громче тосковалось нам.
Мир застывал.
Но вещь такая
Была вокруг, что чуть не все
Меняя, хапая, толкая,
Крутились белкой в колесе!
Мы стали, может быть, жестоки
От впечатлений тех иных.
Учителя старались.
Только
С ухмылкой слушали мы их.
Он исчезал, тот мир, бесследно,
Что в наших детских жил мечтах, –
Терялся в кожаных браслетах,
Тускнел с булавками в штанах.
И вот брейк-данс – общенья способ,
И рок – «металл» и прочий «рок»
Богаче сделали запросы
Там, где богатство – не порок.
Идут юнцы в одеждах пестрых,
Рождая хохот и галдеж.
А взрослый мир им вслед плюется:
Мол, сволочная молодежь!
Мол, только шум и нету проку.
А мы, успевши повзрослеть,
С каких-то пор уперлись в «пробку»,
И нам уже шумят вослед.
Свистят вовсю, как мы когда-то.
Ах, нам ли это – неужель? –
Уже студентам и солдатам,
И, аж, начальникам уже.
Однако некогда нам охать.
Добро бы вовремя понять,
Что юность – зеркало эпохи.
А что на зеркало пенять?
 

После гибели Дакенова в печати сразу появилось несколько публикаций о нём и его творчестве.

Одним из первых откликнулся на страшное известие Николай Ваганов в статье «О, эта ложка золотая!..», сыгравший, как и редактор «Астраханских известий» Игорь Бодров, в творческой судьбе Закира не последнюю роль:

«На рубеже своего тридцатилетия ушёл из жизни талантливый поэт и прозаик Закир Дакенов. Излишне говорить: безвременно. Можно и не говорить, что трагически. Смерть в таком возрасте хоть как – трагедия. Не хочется нашего земляка, коренного астраханца, Закира Дакенова, называть и астраханским поэтом и прозаиком. Ибо в такого рода названии есть что-то от провинциального комплекса неполноценности, против чего восстал однажды один из интереснейших поэтов страны, сказав: «Поэты не бывают областными, как небо не бывает областным».

Закир Дакенов поистине был мастером слова от Бога. Поэтому ему и так везло в плане его творческого самоутверждения. На страницах местных газет, в том числе и в «Комсомольце Каспия», стал публиковаться сразу, создав первые свои произведения. Послал стихи в журнал «Степные просторы» – вскоре напечатали. Обратился туда с рассказами – опубликовали тоже без обязательных в таких случаях проволочек. Может, потому, что журнал – казахстанский, а Закир – казах? Нет, и журнал «Сельская молодёжь» он завоевал с первого захода. И на очное отделение Литературного института поступил так, что сразу стал его знаменитостью. Ведь за него схватились ведущие семинары как поэты, так и прозаики. Всех пересилили известные писатели А. Приставкин и Р. Киреев. И не ошиблись.

В первый год учёбы в Москве Дакенов «пробивает» журнал «Парус», публикуя в нём повесть «Вышка». Затем с повестью «Полетим, кукушечка, в дальние края» появляется на страницах журнала «Волга» и выпускает в издательстве «Московский рабочий» отдельной книгой «Вышку». А параллельно печатает большие циклы стихов в коллективных сборниках молодой поэтической элиты страны, вышедших в издательствах «Советский писатель» и «Современник». И всё это в течение двух-трёх лет, прожив не более четверти века.

А потом «телега жизни» Закира Дакенова стремительно понеслась с горы. Бросив литинститут, он уходит в московские дворники, а оттуда – в Оптину Пустынь, и становится здесь кем-то вроде послушника. Но не выдерживает монашеской схимы и возвращается в дом родной – Яксатово. Как истинный профессионал, человек глубокого призвания, продолжает интенсивно работать над словом и со словом, публикуя в астраханских газетах не только замечательные стихи, но и прекрасные журналистские материалы. Однако жизнь его, словно «тройка коней оголтелая», продолжает свою стремительно опасную гонку под гору. Закир уже в который раз оказывается в больнице, выходит из неё и вновь туда возвращается, и опять выходит… И вот – конец.

В чём же дело? Что погубило человека, судьба которого могла быть такой блистательной? «Человек шагнул с балкона вниз» – вот какую, в частности, строку прочитал семнадцатилетний учащийся ПТУ Закир Дакенов на поэтическом семинаре в Саратове, оказавшись на нём в числе куда как более взрослых молодых астраханских поэтов. И когда его спросили: «Почему человек шагнул с балкона-то?», он ответил: – Курнул, в натуре.

Вон ещё когда Закир был «причащён» к тому, что недовольные новыми временами и нравами приписали исключительно перестроечному и послеперестроечному периоду нашей истории. И когда Дакенов рассказал о несчастной судьбе юной Жанны, тоже шагнувшей с балкона в его повести «Полетим, кукушечка…», то он как бы предсказал и свою долю. Сам он сорвался с балкона пятого этажа в своём родном Яксатово. Случайно или осознанно? Какое это имеет значение, если перед нами такой гордиев узел вопросов, которые лучше всего назвать роком…

В одном из своих стихотворений, посвящённых великому акыну, Закир сказал о его домбре так: «О, эта ложка золотая, что всех накормит и спасёт!» Такой золотой ложкой, дававшей и дающей многим духовную пищу, в руках Дакенова было его перо. Преклоним же скорбно голову перед его быстротечной, но полной смысла жизнью». (Николай Ваганов, Памяти Закира Дакенова, «Комсомолец Каспия» № 20 (5095) от 27 мая 1995 года, стр.5).

 
Просторно поле. Снег блестит.
Кусты позвенькивают слабо;
Их фиолетовые лапы
Мороз слегка посеребрил.
Листочек скрюченный возьми,
Возьми листочек конопляный,
Чтоб высверк солнечной поляны
В усталой памяти возник.
…Листочек пальцами растёрт.
Как запах нам щекочет ноздри!
Как будто всё, что было – возле,
Вот-вот как будто оживёт!
Мы – листья солнечной судьбы!
Давай друг к другу вновь прижмёмся,
Давай как прежде, без притворства,
И всё вернётся, может быть…
В свеченье мёртвенном земля,
Глаза от яркости той режет.
Как пусто! Как всё безнадежно!
Как чудно пахнет конопля! –
 

Привожу эти чудом обретённые мною стихи Закира я здесь вовсе не для того, чтобы пытаться вскрыть причины, так рано загнавшие моего друга в гроб. А для того, чтоб те, кто читает сейчас эти безмерно талантливые строки о горьком пороке знали, чем заканчиваются подобные пристрастия…

Затем в астраханских газетах появились воспоминания о Закире – сначала мои, потом Дмитрия Казарина («Астраханские известия»), затем Вероники Карпычевой («Степная новь»). И снова – стихи, посвящённые Закиру Александром Щербой, Сергеем Бендтом, Ольгой Марковой, Анатолием Проскуряковым, автором этих строк.

Но стихов самого Дакенова издавать никто не спешил. Да и по сей день не спешит… Так, единичные газетные публикации… Не успел Закир стать членом Союза писателей России! Погиб слишком рано… Не торопятся переиздавать и прозу Дакенова.

Отрадно, что в отличие от антологии «Где Волга прянула стрелою…», составленной явно наспех и без оглядки на наличие у авторов такого качества, как талант, творчеству Закира нашлось место в альманахах и журналах, издаваемых Союзом писателей провинции («Мосты» № 1,2; «Ойкумена»; «Зелёный луч»). Так состоялось переиздание одного из ранних прозаических произведений Дакенова «Парад-алле Антон Палыча», перепечатка из журнала «Простор» (№ 7 от 1987 года).

«У меня есть тайная гордость. Я был знаком с Закиром Дакеновым», – написал о своём собрате по перу Дмитрий Казарин, единственный, по всей видимости, из астраханцев, имеющий в домашней библиотеке экземпляр повести «Вышка» с авторской надписью. Свой личный экземпляр с автографом любимого друга автор этих строк передала в казахскую газету «Ак арна», да так и не получила обратно. Тем не менее, отрывки из дакеновской повести в газете «Ак арна» были опубликованы. Следует дополнить, что издательство «Московский рабочий» являлось Всесоюзным книжным издательством, и общий тираж повести «Вышка» составил 100 тысяч экземпляров. Книги Дакенова есть в разных уголках бывшего Советского Союза, поскольку поступили в 1991 году в продажу и не залёживались на полках книжных магазинов. Нет этих книг лишь на малой родине. В Астрахани.

Из теперь уже давних бесед со своим другом и сверстником отчётливо помнится, что Закир рано осознал: невозможно только через смерть соединиться с общим началом, слиться в нём, что нужно соединиться с ним здесь, сейчас, осознать и открыть Бога на этой земле, в этой жизни – вот путь спасения каждого из нас и путь спасения мира от зла.

«Самые талантливые уходят первыми…» – так назвал одно из своих воспоминаний о Дакенове Дмитрий Казарин.

Из моего поколения литераторов Закир ушёл первым. Самый талантливый…

Закира не стало в мае девяносто пятого. А в сентябре девяносто шестого ряды писательской организации пополнились аж четырнадцатью поэтами. На том памятном всем сентябрьском семинаре в члены СП России не было принято ни одного прозаика. Среди моего поколения тридцати-сорокалетних литераторов имеются так называемые поэты-«традиционалисты» и «чистые» лирики, наличествуют благородно-безумные и звукописно-ассоциативные представители авангарда. Есть у нас и историческая проза. Продолжают творить предводитель и последователи жанра «фэнтези» – некой смеси вымышленного, ирреально-космического и обыденно-бытового. А прозаика-реалиста дня сегодняшнего у моего поколения нет. Нет продолжателя Юрия Васильевича Селенского. Корни у нас есть. «А место пустое болит…»

 
Вершины всегда открывали –
На то нам и смелость дана.
Вершинам всегда отдавали
Любимых своих имена.
И в мире большом оставляли
Надежду и светлую грусть…
Сквозь годы, сквозь синие дали
Я тоже к вершине стремлюсь.
Вершина – всей жизни причина!
Как зов подступающих дней.
Откликнется, знаю, вершина
На имя любимой моей.
В глазах закачается солнце
И ахнет душа, как взберусь!
И к солнцу навек прикоснётся
Надежда и светлая грусть, –
 

эти стихи Закира появились в газете «Волга», когда нам с ним было по шестнадцать…