Текст книги "Мелкинд Виллейн"

– Что за напасть у вас?

Набольший утирается мокрой и только что чистой тряпицей – сыскалась и такая. Откашлялся, проговорил с тревогой:

– Напасть, о какой и деды не слыхали. Повадились детки по ночам на болота ходить. Это на юг сушь да степь, за деревней Гнилая Топь, самый край, но и того хватает. Нет, все понимаю, мальчишкой сам бегал, правда, днём. Лягух наловить или светляков в бычий пузырь.

Крестьянин замолк перевести дух, люди прислушиваются и кивают.

– Детки возвращаются, а где были, что делали – не помнят.

– Велика беда! Дело в болотных газах, и только. Не пускайте!

– Мы так и сделали два дня тому, заперли мальцов на ночь. В полночь слышу – шум, мой младший из-под лавки шасть и уже засов скребёт. Я его за плечо, он как глядь глазами пустыми! Я так и сел, стервец вывернулся и драпать. Насилу догнал, скрутил, рвётся так, что связать пришлось! У соседей та же беда, у брата-покойничка дочка, племяшка моя, убегла. До сих пор нет.

– Давно началось? – продолжил я расспросы.

– В том и дело. Ходили давно, но этак, по одному. Несколько недель ничего. Два дня тому ушли дружно, как позвал кто, но вернулись, кроме племяшки. С утра хотели искать, но пожар этот некстати. Эх, всё одно – не найти, пропала!

Крестьянин огляделся на погоревшие поля и печально уставился под ноги.

– Каждый год горит. Дюжину раз говорил войту: надо ров от ручья рыть, он все на авось машет!

– Что за болото Гнилая Топь? Дети не тонут, взрослые найти не могут?

– Болото гнилое. Гнилое и подлое, поверху мох, ребёнка держит, а кто тяжелее – сразу вглубь провалится. Дети по нему далеко зайти могут, кабы не на ту сторону.

– Да, не повезло вам.

Крестьяне заворчали, набольший продолжил, глядя пытливо:

– Дети околдованы, любому ясно. Одна надежда на мага!

Я оглядел народ, иные отводят взгляд.

– Помогу, для этого и нужны маги!

Люди заулыбались, напряжённые лица расслабляются на глазах. Я тяжело вздохнул:

– Только есть одна закавыка.

– Если речь об оплате, соберём сколько можем! Верно, люди? Не думайте, что деревенька мала. Видите – церковь поставили как в селе, за свой счёт!

– Да нет, не в золоте дело, – ответил я, лицо крестьянина при слове «золото» слегка вытянулось. – Хотя деньги лишними не будут. Неходячий я, придётся кому-то тащить на себе. Боюсь, в болото идти, беду вашу только там решить можно.

Набольший глянул на мои ноги и промолчал. Оглядел своих, люди мнутся, лишь двое молодцев расправили плечи.

– Дотащим. Хоть до Ретунии, только от напасти избавьте!

– Я помогу вам. Мои… спутники пусть останутся в деревне.

– Ну уж нет! – взвилась Унрулия, тёмные глаза полыхают гневом. – Вместе так вместе! Забыл наш уговор?

Я смежил веки.

– Будь по-твоему. Только не жалуйтесь потом!

Глава 9

– Не так плохо ехать на ком-то верхом! Что скажешь, Виллейн? – заметила Унрулия.

– Не ездовой гном, говорят, они ещё лазят по кручам Заласских гор, но сойдёт!

Я на плечах у жилистого из тех парней, что увязались в болота. Скакун мой прёт как по центральной улице, дыхание ровное. Похожий на циркового силача плетётся позади, выдохся подо мной за полчаса пути.

Мы втроём замыкаем, первым в отряде крестьянин-набольший, на плече страшноватые вилы из чёрной дедовской бронзы в количестве трёх штук. За ним Эритор и Унрулия.

Набольший не соврал, за деревней, за пустошью, стволы редковатого леса, торчат как забор по краям обширных болотин. Хотя солнце давно перевалило за полдень, лучи вязнут в ещё густом с утра тумане, белая мгла не даёт рассмотреть и в сотне шагов. Отряд идёт тяжко, местами по колено в тёмной воде. Болотные гады скользят под поверхностью, вьются меж ног, мне с высоты хорошо видны узкие белёсые спины. Постепенно островки сухого исчезают, воду затянул толстый слой мха, пружинит при шаге, под моим скакуном и вовсе рвётся.

Я оглянулся. Цепочка следов быстро заплывает водой, но опытный взгляд различит сразу.

Эритору всё интересно. Вертится без устали, Унрулия шипит змеёй, то и дело ловит за шиворот, чтоб не ухнул в тёмный омут. Особая болотная тишина закладывает уши, и влажное чавканье подошв – единственный звук. Мы одни в белом супе тумана.

– Не пора ли передохнуть? Боюсь, мой помощник устал, – предложил я.

– Ещё чуть, дойти бы до Проклятой деревни! – ответил набольший.

– Что за Проклятая деревня? – спросили мы хором с Унрулией, я – с интересом, она возмущённо. Переглянулись, её улыбка вторит моей.

– Осторожней, Виллейн! Это всего лишь остатки чар оберега! – проговорила Унрулия.

Набольший глянул на нас – на стати Унрулии и на мои когти, на резкие черты под копной словно выгоревших на безжалостном солнце волос. Качнул, поджав губы, головой.

– Бывшая деревня смердюков, слыхали про таких? При отце дело было, повздорили с нами, перестали торговать. Им без торговли не прожить, ушли неведомо куда, ходят слухи, на ту сторону Топи.

– Проклятая почему? Не туда ли детвора бегает?

– Как назвать брошенную среди болота?

– То есть формального проклятия нет? – продолжил допытываться я.

– Форм… э-э, чего? Нету проклятия. Раньше не было, – поправился набольший.

Сквозь туман видны чахлые стволы, мшаный панцирь пошёл в горку. Мы вышли на сухое, под ногами гнилые ветки и трава, ломкая, нездорового светло-зелёного цвета, стебли в чёрных точках плесени. Шагах в двадцати силуэты домов, крыши обвалились, вездесущий мох наполз шубой на брёвна, чёрные от гнили. Сладковатый запах разложения лезет в нос, укутал душной сыростью. Я закашлялся. Звук такой громкий рядом, теряется и вязнет в трёх шагах тумана, идущий первым набольший и ухом не ведёт.

Центр деревеньки – лучшее место для привала. Дома лепятся полукругом к странному среди болот месту: несколько плит вдвое выше высокого человека воткнуты ребром, карточным домиком, как дольмен. Поверх плоско ещё одна, перед дольменом каменная чаша бассейна, дно заросло грязью и мусором. Я знаком попросил высадить на бортик. В дальней части бассейна труба из коричневой обожжённой глины, плоско уходит в глубь камней дольмена.

– Посмотри, Эритор. Что можешь сказать про чашу? – обратился я к мальчику, ладонью хлопаю по бортику бассейна.

Эритор забрался с ногами, прошёл от края до края.

– Она пустая, воды нет.

От движения башмака что-то блеснуло в грязи. Я потянулся, в ладонь легло колечко, простое медное, из тех, что матери дают дочерям, пока жених не подарит красивее. Медь тусклая, но почернеть не успела. Я скользнул взглядом на нависший дольмен, по краю верхней плиты характерные канавки, местами под валиком мха.

– Боюсь, этот бассейн не столько для воды.

– Для чего ещё, Виллейн? – удивился Эритор.

Я не ответил. Унрулия кусает губы, пальцы теребят подол платья.

Парни ломятся в остатки домов, выскочили недовольные.

– Вместо того чтоб топтать, поищите следы! Унрулия, мне нужен твой оберег.

Унрулия подняла руки к шее, округлости под платьем приподнялись, у меня во рту пустыня. Я сглотнул, потянулся за оберегом, осторожно избегая коснуться её пальцев. Оберег скользнул с ладони, почти свободная от магических сил безделушка пала в сухую грязь. Я кольнул ножом палец, на кончике неохотно собирается капля, расцвела алым цветком на обереге. Вторая в бассейн, третья на камни дольмена. Камень запоминает с трудом, но хранит долго, вот и сейчас глыбы заворочались, из щелей сыпануло песком и перемолотым, как в жёрнове, мхом. Мои спутники испуганно вздрогнули, я делаю знак успокоиться.

Дольмен точно услышал, из глиняного зева трубы фыркнуло и шипит, показались треугольные головки и клубок мелких змей шлёпнулся в пыль. Следом закапало, потекло сперва мутной струёй, плюнуло мощным потоком, кто на ногах отпрыгнули от веера брызг. Чаша стремительно наполняется, я сунулся забрать оберег. Одна змейка тут как тут – укусить. Я фыркнул с усмешкой. Поймал двумя пальцами, змейка извивается, пришпилена меж двух когтей, щерит пасть в попытке поквитаться, на верхней паре зубов прозрачные капли яда. Капнул на тряпицу и отшвырнул змейку далеко в траву, тянусь за следующей. Они и рады, одурели в воде, задирают головки, языки наружу. Отряд посматривает уважительно и с опаской.

– Мои сородичи дружны со всякими ядами. Нет-нет, не так, как вы подумали. Отрава на мелкиндов почти не действует.

– Что за капище? Почему хозяева покинули? – спросил набольший.

– Ох уж эти смердюки, – пояснил я, – готовы на многое за ради чистой воды. Ушли, когда что-то пошло не так, торговля с вами ни при чём.

– Почему они сами не могут как вы, ножиком чирк? – спросил набольший, стоит, правая ступня на бортике бассейна, в руках фляга, но набрать не решается.

– Могут, если колдун есть или шаман.

Крестьянин застыл на миг, широкая ладонь шлёпнула по лбу с деревянным звуком.

– Вот в чём дело! Теперь понятно! Батька гадал – что случилось? – набольший осмотрелся, выдержал паузу. – Прибили шамана. На ярмарке в землях барона Руммеля смердюки с заезжими циркачами повздорили. Я мелким был, как ваш пацан, но помню. Был там боец потешный, цирковой поединщик, волосы до плеч, весь в шарах мышц. Вдарил раз – шаман навзничь и загремел костями на меховой своей шубе. Смердюки кинулись поднять, а тот глаза закатил и пену изо рта пускает. Побило минуту и всё, отошёл. Смердюки тогда зело осерчали, да кто с ними считается, на землях лорда-то? Еле ноги унесли.

Я держу тряпицу за краешек, ноздри щекочет слабая кислинка змеиного яда. Обвёл взглядом отряд.

– Ну что, есть смельчак натереть мне спину? Может ты, устал небось на плечах тащить? – спросил я здорового детину, перевожу взгляд на жилистого. Оба отшатнулись.

– Что за боязливый народ! Даже вам яд безвреден, пока в кровь не попал. Растереть как следует, опухоль спадёт, глядишь, к утру пойду на своих двоих.

Крестьяне дружно уставились на Унрулию, я чувствую: щёки и кончики ушей горят как заморским перцем натёрты. Унрулия резко вырвала тряпку. Остальные разбрелись кто куда, усиленно водят носами – следы ищут.

– Ложись на живот, болезный наш!

Я покорно лёг на ледяной бортик бассейна, спина в пояснице почти не болит, но и не чувствует ни лёгких касаний, ни сильных ударов. Унрулия пыхтит, я чую слабое жжение, вдруг стрельнуло так, чуть язык не откусил.

– Хватит! Кровь свернёшь, яд не разбавленный!

– А говорил – на тебя не подействует. Хватит так хватит, – согласилась Унрулия. – Вставай!

И хлопнула по спине.

Стоило ладони коснуться, меня пронзило от макушки до пяток. Сознание вылетело из тела, я парю в белом тумане, сам – огромное облако. Давящее чувство неподалёку, копит силы броситься со всех сторон. Огляделся, туман под взглядом послушно редеет. Наши внизу, деревня округлая, по краям все размыто, как если птичьим глазом глядеть или сквозь линзы прознатцев. На подступах осторожное движение, угловатые тени крадутся, стелются по мшистой равнине. Я перевёл фокус взгляда, в тумане послушно протаял колодец. На дне костлявая морда, воздетая к небу, налитый кровью глаз ищет меня, на месте второй глазницы бугристый шрам. Длинная челюсть полна зубов, кожи на морде мало, едва хватает прикрыть жёлтые пеньки зубов. Тварь жутко взвыла. Чувство всемирной тяжести ринулось как по команде. Я кричу беззвучно, не хочу на зубы гнилых уродов!

Дёрнулся сесть. Унрулия спиной ко мне, ловит, откуда затихающий вой. Сквозь туман красными лучиками злобные взгляды, упёрлись в наших парней, те далече от чаши бассейна.

– Тревога! Все сюда! – закричал я, на этот раз во весь голос.

Два стремительных тела растянулись в прыжке, одна тварь промазала: жилистый паренёк ловко кувыркнулся перекатом в сторону. Вторая бестия нашла зубами ляжку здоровяка, тот взревел, пудовый кулак впечатался в почти лысый с мерзкими остатками волос череп. Тварь вякнула, разжав зубы, здоровяк бросился наутёк с неожиданной прытью. На пути Эритор застыл в ступоре, в следующий миг дрыгает ногами под мышкой здоровяка.

Жилистый ловко избежал второго прыжка, но не заметил, как со спины подкрался одноглазый вожак. Костлявые ноги щёлкнули коленным суставом, образина сшибла паренька, длинная челюсть сомкнулась на шее пониже затылка. Парень, я так и не узнал имени, закричал и сразу забулькал, дёрнулся схватить за челюсти пальцами, но поздно, руки скользнули вниз – безвольные, вялые. Твари присели на полусогнутых, морды туда, где прячется небо в проклятом тумане, от заунывного воя у меня заныли зубы.

Мы у чаши, щетинимся вилами, одни в тонких руках Унрулии. Я потянул за шкирку Эритора поближе к себе, мальчик мелко дрожит, как сухой лист на ветру. Четверо тварей рвут тело на части, морды в крови, жрут вместе с клочками одежды. Пятая тварь суётся то справа, то слева, её не пускают, самую тощую и дохлую.

– Это хто такие? – прохрипел набольший.

– Похожи на упырей, – ответил я. – Если вспомнить бестиарий из библиотеки Фитца. Там такие монстры!

– Упыри? Что за упыри, откуда взялись?

Пятый упырь отделился, жёлтые буркалы нашли нас, понёсся на четвереньках, виляя, на морде пена.

– Хых!

– Йи-и-а!

Вилы набольшего и Унрулии разом вонзились под рёбра. Упырь прёт как кабан, пал на руки, ноги скребут, обломанные ногти на пальцах ног чертят борозды, сдирают мох до жирной мокрой земли. Багровый огонь в буркалах погас, и упырь осел тощим мешком, обтянутых кожей костей.

Вилы застряли, черенок ходуном в дрожащих руках Унрулии. Здоровяк выдернул одним движением, улыбается смущённо. Охнул, неловко ступив на укушенную ногу. Унрулия решила посмотреть, знаками показывает оголить бедро. Детина взялся толстыми пальцами и послышался треск раздираемой штанины. Эритор вздрогнул и пришёл в чувство.

– Нормально с ногой, – заключила Унрулия, – зубы у них тупые. Странно, точно упыри, Виллейн?

– Не всё ли равно? Люди они, бывшие. Не время болтать, нужен план. Смотрите, уже зыркают глазом. Парень тощий был, земля ему… болото пухом. Лучше бы здоровяка съели! – попытался взбодрить я по-своему. Получилось, здоровяк вскинулся, руки тянутся свернуть мою шею. – Но-но! Побереги силёнки для них!

Унрулия прошипела:

– Виллейн, не время для мелкиндских шуточек! Что делать будем?

– Как что?! – возмутился набольший, глаза дикие. – Ты же колдун, наколдуй, чтоб не стало! Пожги пламенем!

Я сжал губы скептически. Вокруг туман и ни капли магии про запас. Эритор бросает отчаянные взгляды, дрожит в коленях, словно спасение, ухватился за вилы.

– Слушайте внимательно! Туман сейчас сгустится… очень сильно. Не только видеть не сможете, но и слышать и даже осязать будет трудно. Тварям придётся не легче, и нам надо суметь бежать, как можно быстрее, всем вместе. Верёвка найдётся, что-то длинное, держаться? Хватайтесь крепко. Здоровяк, понесёшь меня!

Здоровяк попробовал состроить недовольную гримасу, но крепкий подзатыльник от набольшего выбил глупую мысль.

– Ну, двинули! – скомандовал я, горстью зачерпываю воды из чаши бассейна. Брызнул широкой дугой, капли в полёте шипят белым, взорвались беззвучно во все стороны тугими белыми струями. Оберег холодеет, по краю покрывается льдом.

Набольший с вилами наперевес, следом Унрулия, сунула свои вилы мне, цепляется за пояс набольшего, правой тащит Эритора за руку. Замыкает здоровяк, взвалил меня, как портовый грузчик мешок, и шикает Эритору. Мальчик понял, держится за рубаху парня. Я крепче сжимаю оберег, чую, как остатки магии текут между пальцев.

Мы побежали след в след, вслепую, мягкая почва гасила шаг, пружинил мох. Позади неуверенное завывание, с каждой минутой тише. Я живо представил, как твари бродят в белых потьмах, ноздри жадно раздуты в попытке унюхать сквозь запах вездесущей гнили.

Парень подо мной начал задыхаться минут через пять, через десять еле переставляет ноги.

– Стойте, не могу больше! – прохрипел он, голос неожиданно писклявый, с редкими басовитыми нотками. Лет пятнадцать, совсем мальчишка, года на три старше Эритора.

– Верно говорят, у крестьянина сила в спине, не в ногах. Ладно, привал, – объявил я. Люди попадали прямо на мох, включая моего спасителя. Я ругнулся, заполз на кочку и сижу как жаба. Кончики пальцев ног приятно покалывает, пожалуй, смогу ногой брыкнуть.

– Как дела твои? – бросила вскользь Унрулия, но я вижу – внимательно следит за мной.

– По крайней мере, теперь у меня есть ноги.

У набольшего грудь ходуном, дыхание вылетает со свистом. Посмотрел на меня, недобро так.

– Что за колдун, с упырями справиться не можешь! Из-за тебя Барвен погиб!

– Не бреши! Без меня сидели бы уже в животах, да в разных! – не остался в долгу я.

– Да если б я знал, какой ты маг, тьфу! Ни в жисть не пошёл!

– Благодари за что есть, по-твоему, маги гусями вокруг ходят? Это с нашими-то запретами на колдовство?!

– Лучше с ведьмой связаться, чем с таким магом! Безногий, бессильный!

Унрулия налилась краской, как спелое яблоко.

– Хватит!!! Замолчите! Только оторвались от погони, снова хотите за вилы взяться?!

Крестьянин фыркнул ещё раз, но смолчал. Сказал примирительно:

– Поворачивать надо, не найти нам девчонки. Схарчили её!

– Не схарчили, – ответил я спокойнее, разжав кулак. На ладони отливает медью кольцо, размером на женский пальчик. Добавил мрачно: – Найдём, даже мёртвую.

Глава 10

Туман редеет, плотное облако садится мерзкими маслянистыми каплями на лицо, одежду, лезет липкими пальцами за шиворот. Видать далеко, шагов на пятьсот, только смотреть не на что. Под ногами плотная шуба мха, блюдца луж местами сливаются в слишком широкие, чтобы их обходить, запруды, и приходится с опаской переходить вброд, ноги проваливаются, хорошо, если по колено. Крестьянский набольший и Унрулия вилами меряют глубину, в иные омуты нельзя ступать вовсе. Следом прёт недоросль и я верхом на нём, широкая ладонь держит крепко за голень, слабо чую, как впились пальцы. Все трое пыхтят, по уши в тине, по пояс в ряске. Только легконогий Эритор скачет с кочки на кочку как кузнечик.

Я достал колечко, на медь наложены нехитрые чары поиска из последней магии оберега.

– Велика ли Гнилая Топь?

– Да нет, не велика, если идти как мы. Но широка в объезд, полдня хорошей скачки посуху. Ползём как черепахи, зато поперёк, выйдет быстрее! – ответил крестьянин делано бодрым голосом.

Там и сям пласты мха пробивают черные пеньки погнивших стволов, дальше и вовсе лес корявых деревьев без листьев обещает твёрдую почву под ногами. На ветках вороны, беззвучно открывают клювы, глядя на нас, но взлетать не спешат, толстые как утки.

– Это что за лесок?

– Не знаю, дальше Проклятой деревни не ходили. Теперь действительно проклятая… – вздохнул набольший.

– Кольцо тянет туда, и сильно!

Мы ступаем меж стволов, вороны взвились лениво и плавно, молчаливые, только шелест крыльев над головами. Закружили в чёрном хороводе, как над падшими, аж жуть берёт. Деревья стоят редко, приземистые, подле стволов круг из лохмотьев коры, ветви гладкие и скользкие. Тянутся в стороны, цепляют соседние, мешая пройти, едва заденешь, ломаются с трухлявым щёлком.

Впереди тёмная гладь, озерцо не большое, не маленькое, посреди крошечный остров с приземистой хибарой, такой же чёрной, как и всё деревянное вокруг. Ввысь от острого конька крыши дымок, серыми завитками из щели над дверью. К берегу острова носом приткнулась лодчонка. Вокруг никого.

– Что за строение? – поинтересовался я у набольшего, слезая, не без помощи, наземь.

– Откуда знать, так далеко не ходили.

– Тянет туда, – заявил я, пряча колечко. – Что-то лодки не видать. Хотя вон она, на том берегу! Есть добровольцы вплавь?

На меня посмотрели как на умалишённого. Только во взгляде Унрулии непонятная тоска.

– Я! Я поплыву!

Унрулия ахнула. Звонкий голос мальчишки режет слух, заставляет кого в смущении отводить взгляд, кого хвататься за сердце.

– Не пущу! С ума сошёл, мало ли что там, в глубине!

Набольший помялся.

– Э-э, уважаемая! Больше некому. Мы, в деревне, плавать не приучены, от старой речки один ручей, – проговорил он, разводит руками. Кивнул на меня. – Колдун наш нынче, того, как топор!

Губы Унрулии задрожали, глаза наливаются влагой, схватила сына за руку так крепко, что Эритор шипит от боли в побелевших пальцах.

– Смелый парень, сразу видно, герой растёт! – попытался я успокоить. Унрулия при слове «герой» вздрогнула всем телом. – Совсем без защиты не отправим, – добавил я, как о деле решённом. Эритор обернулся. – Возьмёшь мой клинок.

Я вытащил нож, хранилище магии – кристалл в рукояти – мёртв. Ищу взглядом что-то твёрдое, слева набольший опёрся на вилы, одежда в разводах сажи, лицо не чище – лопоухий посланец из преисподней. Я вдарил со всех сил рукоятью, аккурат камнем по бронзе зубцов. Кристалл взорвался крошевом, в сверкающую пыль, частицы усыпали серебро клинка. Лезвие потемнело до серой стали, лишь кромка сверкает, как мелкими алмазами посыпана. Эритор принял в ладони благоговейно, точно рыцарь свой первый меч.

– Помни, у тебя один-два удара! После можешь хоть выбросить, толку будет чуть.

Мальчик замедленно кивнул, челюсти сжаты. Унрулия отвернулась и как-то сгорбилась, лицо прячет в ладонях. Эритор приобнял на миг, прижался. Не дождавшись ответа, зашагал к воде. Унрулия дёрнулась вслед, я поймал за рукав, избегая коснуться кожи хоть пальцем.

– Всё будет хорошо, верь мне, я обещаю! – сказал я.

Унрулия резко вырвалась, не удостоив взгляда, но замерла. Эритор в воде по пояс, дрожит от холода. Медленно погрузился по шею, плывёт, стараясь не гнать волну, ноги дрыгаются как у лягушонка, руки мерно гребут в стороны, в зубах рукоять кинжала.

То ли в озере зубастого никого, то ли Унрулия так крепко держала кулачки, но Эритор благополучно достиг лодки. Стащил на воду, не привязанную. Сперва лодка плывёт сама, Эритор затаился на дне – прирождённый лазутчик! Но вот показалось весло, лопасть бесшумно двигает воду то с правого борта, то с левого. Лодка ускорила ход, через несколько минут тычется в корягу в десятке шагов от нас. Эритор сияет победной улыбкой.

– А что, молодец! – воскликнул я.

Все хлопают, уже не мальчика – юношу, по плечам, только Унрулия сложила на груди руки и воротит моську. Эритор подошёл, шмыгнув носом, заглядывает снизу в глаза, прижался, обхватил за талию и тыкнулся лбом в живот. Унрулия упрямо пытается сдержать улыбку, но та прорывается в уголках губ. Эритор всё понял по глазам, рассмеялся счастливо.

– Держи кинжал, Виллейн! – проговорил Эритор с сожалением, протягивает клинок.

– Оставь у себя, пригодится больше, чем мне.

Смех затих, оскорблённая было тишина тут как тут. Лодка просела под нашим весом до края бортов, озеро скользит тихо мимо. Я заглянул в глубину. Вода прозрачная до дна, но солнечный свет не в силах пробить толщу, и смотрю как в тёмный колодец. Видны спины рыбёшек, светлая стайка поплыла вверх. Рыбины из белых чёрточек превращаются в метровые брёвна.

Эритор на носу, мы с Унрулией на задней скамейке. Тонкие длинные весла как игрушки в крестьянских руках, островок приближается с пугающей быстротой. Набольший весь в мыслях, глядит под ноги.

Зрачки детины расширились, в больших карих глазах я уловил тень движения. Оглянулся, на покинутом берегу знакомые уроды, пробуют лапами воду. Один залез, циркач, на корягу, покосившийся ствол нависает далеко над водой, конец в лохмотьях коры. Упырь шагнул с опаской, ещё, ногти на пальцах ног как крюки, впиваются в скользкую древесину. Осмелел, шагнул на кору, отгнившая, тотчас сорвалась вниз. Упырь взвыл и рухнул в воду, пальцы лишь царапнули склизкую ветвь. Метнулась белая стая, мощно забурлило, булькнуло сыто и влажно, от упыря грязно-красное пятно на поверхности. Товарищи твари попятились и жалко скулят.

– Утоп, – проговорил недоросль. – Не то, чтобы сам.

– Не, видно, плавать не умеют. Значит, будут стеречь, – высказался набольший. Глянул на меня уважительно. – А магия-то работает!

Я поймал испепеляющий взгляд Унрулии, пожал еле заметно плечами – хорошо, что хорошо кончается.

Лодка чиркнула дном, благополучно застряла на мели. До островка один шаг, спутники торопясь попрыгали наземь, забыли про меня. Под подошвами тех, кто может ходить, тёмный, почти чёрный песок, блестят кусочки слюды и кварца. Я кое-как вылез, зачерпнул мокрую горсть.

– Зачем тебе песок, Виллейн? – спросил Эритор. – Колдовать?

– Нет. Просто красиво. Смотри как сияет! Посижу тут, полюбуюсь!

Я приблизил ладонь, песок из блестящих и чёрных крупинок, чёрные поблёскивают гранями, блестящие налились чернотой изнутри.

– Долго любоваться будем? – грубовато бросил набольший.

– Может, в последний раз, кто знает, что ждёт в хибаре?

Обнадёжив товарищей, я начертил на песке несколько фигурок. Хлопнул, отряхивая ладони, резкий сухой звук подкинул деревенских на ноги.

– Идём!

Островок невелик, несколько шагов и набольший решительно стучит кулаком в дверь. От ударов сыпет мусором со стен. Крыша развалюхи набекрень, свесила драные скаты, бревна вкривь и вкось, готовят побег из венца. Лёгкое шарканье с той стороны, скрип засова, дверь попытались открыть. Остатки мощных петель давно для обмана, створка выпала наружу, зашибив набольшему ступни.

Мы ворвались, детина тащит меня под мышки. Эритора оставили позади, пацан сопит недовольно, пальцы на рукояти ножа, тянет шею рассмотреть из-за спин. В хибаре полно чада, в центре единственной комнаты очаг, выложен камнем прямо в земляном полу. На треноге булькает варевом котёл, запах отвратный. Старая ведьма забилась в угол, на скамейке вдоль стены кто-то лежит, тело укрыто обширной дерюгой.

– Вот и свиделись, милок! Спасибо за ключик!

Ведьма висит на стене, костлявые лапы с когтями растянуты в стороны, кожаные верёвки глубоко врезаются в пергаментную кожу. Ноги крепко связаны повыше ступней, пальцы царапают пол. Седые патлы обрезаны криво, лежат неопрятными прядями подле ног. Старое тело высохло, давно не грудь, а пустые мешки закрывают, как шторы, впалый до спины живот.

– А ну, говори, чем опоила племяшку! – проорал набольший, рукой утирает капли со лба.

– Ха-ха-ха-а! Ах-ха-ха! Ми-илок! И-ии! – воет ведьма, пена клочьями на остром подбородке, мутные глазки лезут прочь из глазниц.

– Тьфу на тебя!

Набольший швырнул вилы наземь, от алых кончиков зубьев дымок, шипят жирком, остывая. На животе ведьмы четыре следа, палёная кожа мерзко воняет, кровь запеклась в неглубоких ранах.

– Ничего не добьёмся от сумасшедшей! Расспрашивай сам, колдун! – рявкнул крестьянин, повернувшись ко мне.

– Разве не предлагал с самого начала? Пойди к остальным!

Крестьянин толкнул дверь, забыв про сломанные петли, ругнулся, приставил створку обратно. Ведьма толкает в спину издевательским хохотом. Я сижу на земляном полу, ноги вытянуты в сторону очага. Позади на лавке племянница набольшего, судя по росту – вполне взрослая. Холстина, которой укрыта, вздымается высоко при вдохе, под грубой тканью очертания грудей таких размеров, как если сама мать сыра земля избрала воплощением! Зад под стать, узкая скамья неспособна вместить, и роскошное тело лежит как собака на заборе.

Я глянул на вилы и поморщился.

– Всё, хватит мычать, поговорим как коллеги.

– Нечего мне сказать, хоть на части режьте!

– Сказать, может, и нечего, – согласился я, – а вот предложить есть!

– Мне? Вам? – удивилась ведьма.

– Да-да, тебе, нам. Ведьмин дар!

– Ах ты… откуда про дар вызнал?!

– Книжки читал, – скромно ответствовал я. – Старая ты, совсем с умом попрощалась, сил молодиться нет – а всё никак не окочуришься! Ты бы и рада, думаешь, не знаю, каждый день как мучение? Но передать дар некому! Потому зазывала детей, потому опоила племяшку, – я выдержал паузу. – Без толку, насильно дар не передашь, человек в сознании должен быть и сам согласен. Скажешь, не прав?

Лапы, бывшие когда-то руками, натянули верёвки, сыромятная кожа врезалась в запястья так глубоко, что вот-вот оставит культяпки. Под облепившей кости кожей видна каждая мышца, дёргаются в общей судороге.

Неимоверным усилием ведьме удалось совладать с телом.

– Прав ты, – прохрипела ведьма, – помоги, помоги передать дар! Девку разбудить просто, на полке третье слева снадобье, одну каплю дашь. Только не больше, а то издохнет. Видишь, я помогаю, помоги и ты, милок!

С трудом подцепив меж зубцов вил, я добыл склянку. С края повисла тягучая капля смолянистой жидкости, пала меж губ в приоткрытый рот девахи, и сразу – вторая!

– Проклятье!!!

Сперва ничего, девичье лицо остаётся спокойным. Я невольно залюбовался. Веснушки над носопыркой, сочные губы и золотистая коса – крестьянская девушка, кровь с молоком, таких сотни. Нос прямой, высокие скулы и выразительная бровь – переодеть да сделать причёску – сойдёт за леди.

Открыла глаза, чёрные зрачки во всю радужку сузились, уступив голубому, дерюга полетела прочь. Племянница набольшего, в чём мать родила, вышибла дверь, унеслась. Снаружи вскрик, топот ног. Спустя несколько минут набольший с детиной ведут под руки обратно, недоросль старательно отводит взгляд от колыхания шаров грудей. Усадили насильно, я подал дерюгу.

– Ой, где это я?

Я сделал крестьянам знак выйти.

– Ой, а вы кто? – спросила девушка, поджала ноги коленями к подбородку, натягивает дерюгу повыше.

– Ты в логове ведьмы. Вот она, на стенке висит.

Девушка вздрогнула, взгляд заметался по хижине в поисках выхода.

– Ой, настоящая ведьма! Как в сказке бабули!

– Ты не бойся, привязана крепко. Да и сил нет совсем. Я вас оставлю ненадолго, послушай, что скажет. Решать тебе, не захочешь – не надо! Всё поняла?

– Ой, а как же я одна здесь останусь? Ой, я боюсь!

– Кричи, если что.

– Не будет кричать, чай, не дурная. Правда, детка? – встряла ведьма.

Я кликнул детину, вместе вылезли наружу, если держать под плечи, уже могу переставлять ноги. Солнце к закату, диск растянут в стороны красным блином, надоевший туман снова предъявляет права на болото. Издалека то протяжный вой, то влажный чмок.

– Ну что там? – набросился дядя девушки.

– Беседуют по душам. Ты не бойся, ведьма беспомощна. Договорятся, будет у вас ведунья в деревне. Нет – так нет.

– Слыхал от дедов про такое, но и подумать не мог, что с племянницей приключится.

– Что такое, о чём вы? – заинтересовалась Унрулия. Они с сыном на бревне у стены. – Почему нас не пустили?

– Вот и хорошо, что ушли. Не дело мальчишке на пытки смотреть. На голых баб тоже рано!

Эритор зарделся и сразу насупился. Я продолжил:

– Дело в ведьме, ей передать дар ведьмовской зело надо. Пока не отдаст, сама не издохнет. И нам не вырваться с острова, упыри на её силу идут, слышите вой? Кругом обложили.

– Почему бы не убить? – спросил Эритор, поигрывает ножом. – Это проще!

Унрулия ахнула, я покачал головой.

– Проще, да неправильней. Ведьма не всегда во зло. Пока молода и сил полна, помогает людям, животным, даже растениям. Край, где обитает ведьма, узнаешь всегда – в нем как-то всё ладно, и стада тучны, и волки сыты, колосья с лишним зерном, от рыбы тесно в ручьях.