Текст книги "Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга первая: июнь 1941 – май 1942"

Конторки кладбищ были битком набиты людьми. Здесь люди ожидали оформления документов, искали кого-либо из работников кладбищ для отвода места под захоронение, но не находили их, так как их было очень мало, да и те были заняты массовым траншейным захоронением. Здесь же толпились так называемые кладбищенские «волки» с ломами, лопатами, топорами и кувалдами. Эти люди, пользующиеся бедствием других, их бессилием, отсутствием на кладбищах штатных могильщиков, за хлеб, крупу, табак, водку, продовольственные карточки нанимались рыть могилы, продавая их готовыми, но поскольку надзора за их работой со стороны администрации кладбищ не было, а граждане, доставившие покойника, усталые и озябшие, не всегда могли ждать захоронения покойников, то «волки» в отдельных случаях бросали незахороненных покойников на кладбище, иногда отрывали неглубокие ямки-могилы, ставили гроб или укладывали «куклу» (покойник, зашитый в одеяло или простынь), прикрывали его несколько землей или просто снегом и считали свое дело сделанным. Граждане, доставившие на кладбище покойника с благими намерениями – своими силами вырыть могилу и захоронить, получали место или просто сами выбирали его, начинали рыть могилу, но в силу того, что земля промерзла на один-полтора метра, [а] у них отсутствовал нужный инструмент и физическая сила, вырывали незначительную ямку, прикрывали незначительным слоем земли или снега и уходили, а некоторые просто, попробовав рыть могилу (что было очень трудно), бросали на кладбище покойника и уходили.

С половины декабря 1941 г. кладбища, особенно Серафимовское, Большеохтинское и Волково, представляли такую картину: перед воротами кладбищ прямо на улице, на самих кладбищах у контор, церквей, на дорожках, в канавах, на могилах и между ними десятками, а иногда и сотнями, лежали оставленные покойники в гробах и без них; их постепенно работники кладбищ убирали, хоронили в траншеях, но покойников продолжали подбрасывать, и это зрелище оставалось до марта.

В январе и феврале смертность росла, а люди еще больше физически слабели от истощения, а в связи с этим сокращалось и индивидуальное захоронение, транспортировка покойников на кладбища самим населением. Уже в декабре транспорт треста «Похоронное дело» явно не справлялся с вывозом трупов умерших людей из госпиталей, больниц, эвакопунктов и других мест. К 19 декабря их накопилось в городе больше 7 тысяч. Еще в первой декаде декабря в больнице им. 25-летия Октября прямо во дворе и у забора на территории Троицкого колхозного рынка в штабелях открыто лежало несколько сот трупов. По этому вопросу 19 декабря в 5 час. утра было созвано совещание у заместителя начальника Управления НКВД по Ленинградской области т. Иванова, на котором присутствовал я, начальник МПВО г. Ленинграда генерал-майор т. Лагуткин, заведующий Горздравот-делом т. Никитский, начальник отдела МПВО УНКВД ЛО полковник Деревянко, командир 4-го полка НКВД полковник Сидоров и начальник управления Рабоче-Крестьянской милиции Ленинграда т. Грушко. На совещании было установлено, что в городе имеется более 7 тыс. невывезенных трупов. Совещание решило организовать срочную вывозку трупов на кладбища автотранспортом МПВО города, 4-го полка НКВД, управления милиции и трестов «Похоронное дело» и уличной очистки. Между этими организациями были распределены больницы, госпитали, эвакопункты, где имелись трупы, и утром, сразу по окончании совещания, было приступлено к работе. Я, лично, прямо с совещания направился в трест «Похоронное дело» и взял в свои руки организацию и проведение работ по вывозке трупов, так как в аппарате треста кадров недоставало, а один начальник штаба МПВО треста Калистратов, инвалид (ходил на костылях), хотя и добросовестно относился к работе, но не в состоянии был руководить работой транспорта. Для вывозки трупов были привлечены 3 пятитонных автомашины 2-й автобазы треста уличной очистки и 3 автомашины треста «Похоронное дело», а для погрузки на автомашины и выгрузки трупов было выделено 50 человек – бойцов МПВО. С 19 по 25 декабря включительно был вывезен 4591 труп. Если удалось несколько очистить город от завала трупов, хотя и не на продолжительное время, то значительно усугубилось положение на кладбищах. На кладбищах не было свободных траншей, трупы хоронить было некуда, и они складывались в штабеля на кладбищах: Волковом, Серафимовском, Богословском, Большеохтинском и острове Декабристов. Траншеи, подготовленные летом и осенью, оказались уже заполненными, а 270 рабочих, мобилизованных исполкомами райсоветов в распоряжение треста, согласно решению СЗ исполкома от 6 декабря 1941 г. № 852-с для рытья траншей на правом берегу Невы у Веселого Поселка, на острове Декабристов и кладбищах: Волковском, Большеохтинском и Пискаревском, не дали положительных результатов. Они высылались на работу неаккуратно, с большими пропусками и не давали выработки.

Проведенная в первой половине декабря работа по захоронению показала, что ее масштабы из ведомственных рамок треста «Похоронное дело» переросли в общегородскую проблему, которую нельзя было разрешить без непосредственного участия исполкомов райсоветов в этой работе, без привлечения к ней стройорганизаций с их механизмами и формирований МПВО как физически здоровой силы и как специалистов подрывников. 25 декабря 1941 г. СЗ исполкома приняло решение № 57-с по вопросу упорядочения работы городских кладбищ, в котором отметило, что городские кладбища находятся в явно неудовлетворительном состоянии. Этим решением был снят с работы как не обеспечивший нормальную работу треста, управляющий Кошман, а также намечены конкретные меры по упорядочению работы кладбищ, а именно:

а) председателям райсоветов, в районах которых расположены кладбища, было предложено в течение двух дней навести полный порядок на кладбищах, закончив очищение моргов и захоронение всех незахороненных трупов, установлены санитарные нормы по захоронению и председатели предупреждены, что они будут лично отвечать за допущение в дальнейшем на кладбищах незахороненных трупов;

б) предложено начальнику городской милиции т. Грушко: запретить перевозку трупов по городу без гробов, установив, что все трупы должны сдаваться в районные морги, а оттуда организованно транспортироваться на кладбища; очистить кладбища от случайных могильщиков (спекулянтов), привлекать злостных из них к уголовной ответственности;

в) председателям исполкомов, райсоветом и УПКО предложено навести порядок в организации работы кладбищ и прекратить ломку населением на кладбищах крестов и оград;

г) было разрешено производить массовое захоронение на нижеследующих новых участках: при Большеохтинском, Серафимовском, Богословском и за Татарским кладбищах, на острове Декабристов и у Веселого Поселка;

д) предложено УПКО передать стройконтору треста зеленого строительства тресту «Похоронное дело» для производства работ по рытью траншей;

е) обязаны были начальники УЖС тов. Дроздов и УКБС т. Кутин выделить в распоряжение УПКО на арендных началах 4 вполне исправных экскаватора с необходимым персоналом для рытья траншей;

ж) до 28 декабря 1941 г. председателям исполкомов райсоветов было предложено организовать районные морги для сбора в них трупов, оформления документации и транспортировки на кладбища для захоронения средствами райсоветов;

з) в целях недопущения скопления трупов в больницах и госпиталях горздравотделу было предложено установить минимальный срок оформления документов, а УПКО по оформлению в течение суток вывозить трупы на кладбища для захоронения. Как временная мера, было разрешено производить захоронение трупов из больниц и госпиталей по спискам, составленных ими, с последующим оформлением через ЗАГС;

и) штат могильщиков на городских кладбищах доведен до 200 единиц, введены должности заместителей заведующих кладбищами, пересмотрены в сторону повышения ставки зарплаты руководящим работникам кладбищ и повышены расценки оплаты могильщиков за рытье могил.

Принятые и проведенные в жизнь мероприятия на короткий период улучшили дело захоронений на городских кладбищах, но поскольку количество покойников, поступающих на кладбища в январе 1942 г., возросло в два с лишним раза против декабря 1941 г., [эти мероприятия] оказались недостаточными и не обеспечили своевременного захоронения поступающих трупов. Смертность неуклонно росла, а население слабло от истощения, вся тяжесть по захоронению ложилась на трест и исполкомы райсоветов. Если в декабре еще значительную часть умерших транспортировало на кладбища население, то в январе это резко сократилось. Приняло большие размеры такое явление, когда покойников стали в массовом порядке подбрасывать к больницам, поликлиникам, выбрасывать на лестницы, во дворы и даже на улицы города. Организации и предприятия вывозили из города трупы умерших людей и, боясь, что администрация кладбищ их не примет из-за отсутствия документов, сваливали трупы незаметно для сторожей на кладбищах или на улицах вблизи них. На Кременчугской улице у наружных дверей покойницкой больницы им. Боткина ежедневно беспорядочно в куче лежали подброшенные покойники. Кроме того, их можно было часто по утрам видеть выброшенными к воротам домов, на лестницах. При подъезде к кладбищам на дорогах, в канавах, в кустах валялись брошенные трупы людей, их можно было встретить и на свалках вывезенными вместе с мусором – это имело место на дороге, идущей от Богословского кладбища на Пискаревскую дорогу восточнее 1-го овощекомбината.

Ленинград в осаде. Сб. документов о героической обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. СПб., 2000. С. 323–328.

Из воспоминаний профессора ЛГУ T. С. Фадеевой

…Университет блокадной зимой…

Что я помню об учебной жизни биофака в блокадную зиму 1941–1942 гг.? Помню и мало, и много. Мало потому, что хотя деканат прилагал все усилия для проведения учебных занятий, но результатов все-таки было немного. Много потому, что со второй половины сентября и до эвакуации я была все время в Университете, в Главном здании. С конца ноября я и жила в помещении кафедры генетики растений на первом этаже.

В 1941 году я оставалась студенткой, получала стипендию (до ноября), ходила на занятия, когда была свободна от работы, в январе сдавала сессию.

Расскажу немного в целом об учебном процессе на факультете, как его видела я – студентка (преподаватели знали и видели другие стороны тех же событий).

Можно сказать, что в блокадную зиму учебная жизнь на биофаке не прекращалась. Декан факультета С. В. Солдатенков (до 19 сентября), а позже Д. И.Дейнека, замдекана З.И.Кобякова и Ю.Т. Козыренко делали все, чтобы учебный процесс начался в сентябре. Еще в августе 1941 года студенты, перешедшие на пятый курс, досрочно сдали госэкзамены, они после этого были призваны в армию, ушли в Народное ополчение, на работу в учреждения города. На факультете остались бывшие второй и третий курсы, теперь уже третий и четвертый. Занятия они начали в октябре. Занимались малочисленными группами, на кафедрах по 1–5 человек, занятия проходили нерегулярно, многие (но не все) студенты работали в госпиталях, на заводах или были на оборонных работах.

В конце ноября, когда дни в Ленинграде становятся короткими, электрического освещения в помещениях биофака уже не было. С 15–16 часов коридор Главного здания и помещения биофака погружались в темноту. Электрическое освещение было в районе ректората и в аудитории, что помещалась над ректоратом. На биофаке, в тех комнатах, где кто-то был, горели светильники – «моргасики», окна занавешивали – затемняли. Холодно, темно и пусто было в университетском коридоре.

Большую часть помещений биофака не отапливали (отопление тогда было печное). Сотрудники кафедр ютились в маленьких комнатах, которые могли отопить. В момент бомбежки и обстрела сотрудники и студенты – члены команд МПВО – занимали свои дежурные посты. Ходить на работу и на занятия становилось все труднее. Но я жила в Главном здании, и что в нем было, видела каждый день.

В это трудное время на биофаке для студентов была устроена комната для занятий и лекций, где было освещение – керосиновая лампа. Здесь ежедневно общими усилиями топилась печь. Такой комнатой была 161-я аудитория, а «начальником» над ней была старший лаборант Т. Г.Тамберг.

В этой аудитории, а иногда в других аудиториях, читали лекции профессора: академик А. А. Ухтомский – физиологию человека, О. Н.Радкевич – анатомию растений, П. В.Терентьев – методику преподавания биологии,

В. С. Порецкий – ботанику низших, И.Д. Богдановская-Гиэнеф – геоботанику, Д. Н. Кашкаров – военную санитарию, Е. И. Шилова – почвоведение. Пишу только о тех, кого сама слушала, на кафедрах, очевидно, были и другие лекции.

Собирались на общие лекции 10–15 человек студентов. Назову тех, кого помню: А. Парийская, М. Пружанская, С. Карпова, Л.Трофимова, 3. Силина, Н. Артемьева, Т. Фадеева и другие.

В этот период с конца ноября жила я в помещении кафедры генетики растений вместе с М.Пружанской и в свободное от других работ время посещала занятия. Кроме общих лекций на кафедре шли занятия по цитологии (преподаватель Т. Ф. Полякова), лекции Б. Г. Поташниковой, занятия по анатомии растений с О.Н.Радкевич и др. Все лекции воспринимались с большим интересом, с чувством прикосновения к прекрасному и недосягаемому. Были лекции и поучающие о том, как вести себя в условиях голода, наше тогдашнее состояние анализировал с позиций физиологии академик А. А. Ухтомский.

В январе 1942 года несколько студентов биофака сдавали экзамены, сдавала и я. Вот здесь-то я поняла, сколько заметно изменились и функции нашего мозга, экзамены были фоном выявления этих изменений. Я могла бы интересные сведения сообщить об этом А. А.Ухтомскому, но, увы, сдавала я экзамены по почвоведению Е. И. Шиловой и по анатомии растений О. Н. Радкевич.

«Мы знаем, что значит война…»: воспоминания, письма, дневники универсантов военных лет. СПб., 2010. С. 144–145.

Из выступления Ольги Берггольц по Ленинградскому радио 29 декабря 1941 г.

Дорогие товарищи! Послезавтра мы будем встречать Новый год. Год тысяча девятьсот сорок второй. Еще никогда не было в Ленинграде такой новогодней ночи, как нынешняя. Мне незачем рассказывать вам, какая она. Каждый ленинградец знает об этом сам, каждый чувствует сейчас, вот в эту минуту, ее небывалое дыхание… И все-таки, вопреки всему, да будет в суровых наших жилищах праздник. Ведь мы встречаем тысяча девятьсот сорок второй в своем Ленинграде – наша армия и мы с ней не отдали его немцу, не дали ему вторгнуться в город. Мы остановили врага. Наш город в кольце, но не в плену, не в рабстве.

Это уже безмерно много.

Да, нам сейчас трудно… Но мы верим… нет, не верим – знаем – она будет! Ведь немцев отогнали от Москвы, ведь наши войска отбили обратно Тихвин. Победа придет, мы добьемся ее, и будет вновь в Ленинграде и тепло, и светло, и даже… весело. И может быть, товарищи, мы увидим наш сегодняшний хлебный паек, этот бедный, черный кусочек хлеба, в витрине какого-нибудь музея… И мы вспомним тогда наши сегодняшне – декабрьские – дни с удивлением, с уважением, с законной гордостью.

Ольга. Запретный дневник. Дневники, письма, проза, избранные стихотворения и поэмы Ольги Берггольц. СПб., 2010. С. 287.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

Военного Совета Ленинградского фронта № 00513

30 декабря 1941 г.

1. Установить план выпуска артиллерийского и стрелкового вооружения промышленностью г. Ленинграда на 1-й квартал 1942 года в следующем количестве:

Установить план выпуска боеприпасов и порохов промышленностью г. Ленинграда на 1-й квартал 1942 года по номенклатуре в следующем количестве:

3. Установить план выпуска инженерного снаряжения и средств связи на I квартал 1942 года промышленностью г. Ленинграда в следующем количестве:

4. Поручить Ленинградскому горкому ВКП(б) распределить по заводам изготовление вооружения, боеприпасов, инженерного снаряжения и средств связи, установленного на I квартал 1942 года настоящим постановлением.

Командующий войсками Ленинградского фронта генерал-лейтенант М.ХОЗИН Член Военного Совета фронта секретарь ЦК ВКП(б) А. ЖДАНОВ

Глава седьмая
А. А. жданов: «задача всех задач – поддержать дух людей…» (январь 1942 г.)

 
Скрипят, скрипят по Невскому полозья,
На детских санках, узеньких, смешных,
В кастрюлях воду голубую возят,
Дрова и скарб, умерших и больных…
 

Ольга Берггольц

«В 12 часов ночи по радио вдруг услышал бой Кремлевских часов, забилось сердце от волнения. Весь мир слушает Красную площадь. И бойцы на фронте, где есть радио, слушают Москву. Незабываемая минута! Время 0.00 часов. Начался 1942-й год»[551]551
  Князев Г. А. Дни великих испытаний. Война с Германией. Впечатления в моем малом радиусе. Дневники 1941–1945. СПб., 2009. С. 377.


[Закрыть], – записал в своем дневнике педантичный историк Г. А. Князев. Другой блокадный летописец – бухгалтер Н. П. Горшков – зафиксировал в своей записи за 1-е января 1942 г.: «Мороз -25°. Весь день ясная, тихая, морозная погода. Сегодня сравнительно тихо. Дальние выстрелы очень редки. Всеобщий выходной день, на улицах много народа. Пешеходы покрыты инеем. Кино работают, посетителей много»[552]552
  Архив Большого Дома. Блокадные дневники и документы / сост. С. К. Бернев, С. В. Чернов. СПб., 2004. С. 54.


[Закрыть]. У прочитавшего эти записи спустя многие годы человека может невольно возникнуть вопрос: неужели так покорно и безмятежно встретили Новый, 1942 год все ленинградцы? Конечно, нет. Все зависело от морального и физического состояния блокадников, большинство которых уже смотрело голодной смерти в глаза. «Уже месяц как мы не работаем. Нет тока. Не ходит трамвай. Нет топлива. Нет света, – подводил 1 января 1942 г. неутешительные итоги главный инженер «Судомеха» В.Ф.Чекризов. – На улице люди падают, и их не поднимают, потому что проходящие также слабы… Народ дошел до предела истощения. Везут по улицам саночки не только с гробами, но и в ящиках, а иногда без всякого ящика, так только покрыты чем-нибудь»[553]553
  Чекризов В. Ф. Дневник блокадного времени // Труды Государственного Музея истории Санкт-Петербурга. СПб., 2004. С. 39.


[Закрыть].

На этом мрачном и безрадостном фоне неожиданный подарок получили ленинградские школьники, воспитанники детских домов и детских садов: по решению Исполкома Ленгорсовета с 1 по 10 января в городе были организованы детские новогодние елки для 50 тыс. маленьких горожан. Самое удивительное было то, что елки на праздниках были настоящие: тысячу елок заранее завезли из прифронтового леса. Как вспоминала С. В. Магаева, «на всю жизнь запомнилась елка сорок второго года. С тех пор не было ни одной встречи Нового года, чтобы я не вспоминала блокадную елку в средней школе № 28 на Шестой линии Васильевского острова. В зале стояла высокая нарядная елка. Рядом с ней был накрыт праздничный стол с блюдечками восхитительной пшенной каши. Мы, молча, сидели или лежали у елки, поглаживали колючие веточки, вдыхали смолистый аромат и., улыбались, впервые за блокадную зиму. Дед Мороз, Дмитрий Иванович (учитель математики), доставал из-под елки красивые пакетики, и Снегурочка, Елизавета Михайловна Зеленская (учительница русского языка), вручала нам неожиданные волнующие подарки. В пакетиках были щедрые по тем временам угощения: солнечный мандарин, кусочек хлеба и плиточка глюкозы с выпуклой звездочкой посередине»[554]554
  Магаева С. В., Тервонен Л. И. Блокадные дети. М., 2011. С. 165.


[Закрыть].

Однако кроме этого действительно радостного события для детей Новый год ничего не принес: он не только не облегчил страданий населения осажденного Ленинграда, но даже их усилил. Надежды руководства обороной города на то, что блокада будет вот-вот прорвана и продовольственная проблема решится кардинально, оказались призрачными. В результате хлебные ресурсы Ленинграда на 1 января 1942 г. составляли 980 т муки, 2,9 т ячменя, 81,5 т сои-бобов, 11 т солода, 427,7 т жмыха, 1,1 т отрубей[555]555
  Блокада Ленинграда в документах рассекреченных архивов / под ред. Н. Л. Волковского. М.; СПб., 2005. С. 668–669.


[Закрыть]. Даже по минимальным нормам, это не обеспечивало и двух дней потребности города. Хлебозаводы получали муку буквально с колес, и перебой в ее доставке грозил полным прекращением выдачи хлеба населению. Чтобы создать хотя бы минимальный запас муки, ленинградскому руководству пришлось фактически больше, чем на две недели прекратить подвоз по Ладоге других продуктов питания. Как отмечалось в январском спецсообщении УНКВД по Ленинграду и области, «в первой половине января, кроме муки, никакие продукты в Ленинград не поступали. Завоз в город продовольствия начался с 16 января в размерах, не обеспечивающих полного отоваривания продовольственных карточек населения»[556]556
  Ломагин Н.А. Неизвестная блокада: в 2 кн. Кн.2. СПб., 2002. С. 278.


[Закрыть]. В этом секретном документе, разосланном не только ленинградским руководителям (Жданову, Хозину и Кузнецову), но и в Москву – Берии и Меркулову, фактически признавалось, что в первые две недели 1942 г. ленинградцы кроме суррогатного хлеба ничего не получали. «Прошедший январь был самый тяжелый месяц, – свидетельствовал В. Ф. Чекризов. – Кроме хлеба и обедов, по карточкам получили только спички, мыло и соль. Больше ничего нет»[557]557
  Чекризов В. Ф. Дневник блокадного времени. С. 49.


[Закрыть]. Инженер 7-й ГЭС И. Д. Зеленская записала 9 января 1942 г. в своем дневнике: «Голод, самый настоящий, убийственный голод навалился на Ленинград… В магазинах совершенно пусто. Торгуют только булочные, и для очень многих эти 200 гр. хлеба и вода – единственное питание»[558]558
  «Я не сдамся до последнего…»: записки из блокадного Ленинграда / отв. ред.
  B. М. Ковальчук; сост. В. М. Ковальчук, А. И. Рупасов, А. Н. Чистиков. СПб., 2010.
  C. 65.


[Закрыть].

Разумеется, ленинградское руководство имело достаточно полное представление о бедственном положении населения, получая об этом информацию от партийных и советских органов, политинформаторов, НКВД и др. 4 января 1942 г. на стол А. А. Жданова легла информационная справка оргинструкторского отдела ГК ВКП(б), в которой обращалось внимание в первую очередь на резкое увеличение в городе количества детей-сирот. «Особенно тяжелое положение оставшихся без родителей 14-15-летних подростков, – сообщалось в этом документе. – В детские дома их не принимают. Дети толпятся около магазинов и булочных, вырывают хлеб и продукты из рук покупателей. Многие работники органов народного образования поднимают вопрос о помещении в детские дома ребят этого возраста и о прикреплении их к рабочим столовым»[559]559
  Ленинград в осаде. Сб. документов о героической обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. 1941–1944 /ред. коллегия: Н. И. Барышников, И. П. Бабурин, Т. А. Зернова, В. М. Ковальчук, Ю. И. Колосов, T. С. Конюхова, Н. В. Пономарев, Г. Л. Соболев; отв. ред. А. Р. Дзенискевич. СПб., 1995. С. 414.


[Закрыть]. Касаясь перебоев в доставке и торговле хлебом и огромных очередей за ним, авторы информационной записки в осторожной форме писали о возбуждении среди населения «всевозможных толков и разговоров»[560]560
  Там же. С. 415.


[Закрыть]. 7 января 1942 г. Исполком Ленгорсовета принял решение «О мероприятиях по борьбе с детской безнадзорностью», по которому количество мест в детских домах увеличивалось на 2725[561]561
  Бюллетень Ленинградского городского совета депутатов трудящихся. 1942. № 1–2. С. 5–7.


[Закрыть], что позволило работникам Городского отдела народного образования расширить сеть детских домов.

9 января 1942 г. состоялось заседание бюро ГК ВКП(б), на котором обсуждался вопрос «об организации помощи особо ослабевшим гражданам». Председательствовавший на этом заседании второй секретарь горкома А. А. Кузнецов подчеркнул, что этот вопрос обсуждается по предложению товарища Жданова, который «абсолютно прав, когда говорит, что целый ряд предприятий выдвигает вопрос – приравняйте к предприятиям оборонного порядка, к предприятиям, имеющим горячие цеха, хотя ни те, ни другие не работают, а продолжают получать питание». Озвучивая «реалистическую линию» отсутствовавшего на этот заседании шефа, Кузнецов далее сказал: «Слабых надо поддержать, но не увеличением питания, а с точки зрения организации врачебной помощи, врачебного питания»[562]562
  Ленинград в осаде. Сб. документов о героической обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. С. 283.


[Закрыть]. Речь шла о значительном расширении лечебных стационаров, решение о создании которых было принято Ленгорисполкомом 29 декабря 1941 г. Тогда предлагалось организовать городской стационар на 400 коек, районные – на 200–300 коек и на 17 крупнейших заводах – на 1380 коек[563]563
  Там же. С. 590.


[Закрыть]. Теперь же Кузнецов предложил увеличить число мест в городском стационаре до 16 тыс., из которых 2 тыс. намечалось выделить для видных ученых, работников культуры и искусства, руководителей хозяйственных и общественных организаций. Предлагалось также увеличить число коек в районах города и расширить число предприятий, где будут организованы свои стационары[564]564
  Там же. С. 284.


[Закрыть]. В результате обсуждения было принято совместное решение Ленгорисполкома и ГК ВКП(б) «Об организации помощи ослабевшим гражданам»[565]565
  Там же. С. 590.


[Закрыть]. Обращает на себя внимание тот факт, что выступавшие на этот заседании старательно избегали в своих выступлениях слов «голод» и «смертность». А. А. Кузнецов, второе лицо в руководстве города, не осмелился даже в узком кругу членов бюро ГК сказать о размерах смертности в декабре 1941 г., а ограничился неопределенной фразой «порядочно людей убыло»[566]566
  Там же. С 284.


[Закрыть].

9 января 1942 г. произошло более чем тревожное событие, выходившее за рамки «оказания помощи ослабевшим гражданам»: остановилось одно из крупнейших оборонных предприятий – Металлический завод. «В этот день цех получил задание выпустить три новых КВ, – вспоминал начальник сборочного цеха А. Ф. Соколов, – а вечером нас собрал директор завода и в присутствии парторга ЦК и председателя завкома сообщил, что ввиду тяжелого положения с топливом будут заморожены все цехи, за исключением электростанции»[567]567
  Оборона Ленинграда. 1941–1944. Воспоминания и дневники участников / ред. коллегия: В. М. Ковальчук, В. В. Петраш, А. М. Самсонов (отв. ред.). Л., 1968. С. 548.


[Закрыть].

9 января 1942 г. бюро ЛГК ВКП(б) приняло еще одно важное постановление – «О наведении элементарного порядка в домах»[568]568
  900 героических дней. Сб. документов и материалов о героической борьбе трудящихся Ленинграда в 1941–1944 гг. / ред коллегия: X. X. Камалов, В. М. Ковальчук (отв. ред.), Ю. С. Токарев; сост. Х.Х. Камалов, Р. В.Серднак, Ю. С. Токарев. М.; Л., 1966. С. 243–246.


[Закрыть], подписанное А. А. Кузнецовым. Постановление было действительно важным для всех ленинградцев, но во многих своих пунктах оно было нереальным, в особенности в отношении сроков его исполнения. Главным виновником разрушения коммунального хозяйства в этом постановлении были названы Ленжилуправление и работники районных жилищных управлений, управдомы, дворники и уборщицы, в результате неудовлетворительной работы которых «большое количество домов с системой центрального отопления заморожены, вышел из строя водопровод и канализация»[569]569
  Там же. С. 243.


[Закрыть]. И ни слова о главных факторах наступившего паралича городского хозяйства – отсутствии топлива и электроэнергии, варварских обстрелах и бомбардировках, смертности и болезнях работников коммунального хозяйства. Считая такое положение в дальнейшем недопустимым, бюро ЛГК ВКП(б) обязывало председателей исполкомов районных Советов осуществить в кратчайшие сроки целый ряд неотложных мер: в декадный срок проверить и укомплектовать штаты работников домохозяйств; в пятидневный срок создать аварийные бригады из слесарей, водопроводчиков и сантехников; не позднее 20 января 1942 г. установить в каждом домохозяйстве общественные водоразборы для населения; немедленно приступить к отогреву и отоплению замерзших водопроводных и канализационных труб в жилых домах и полностью закончить их восстановление к 25 января 1942 г.; составить график пуска котельных в домах с центральным отоплением с таким расчетом, чтобы с 10 по 25 января текущего года восстановить отопление во всех домах; принять немедленные меры к полному утеплению жилых домов; ликвидировать к 1 февраля 1942 г. задолженность по квартирной и арендной плате; восстановить работу общественных комиссий в домохозяйствах и др. Начальник ленинградской милиции Е. С. Грушко обязывался этим постановлением возвратить всем домохозяйствам домовые книги и привести немедленно записи в них в соответствие с наличием проживающих в домохозяйствах. Председателю Исполкома Ленгорсовета П. С. Попкову предлагалось выделить 3 т керосина и 900 л бензина для отогревания замерзших труб в жилых домах[570]570
  Там же. С. 245–246.


[Закрыть]. К сожалению, все эти необходимые для восстановления нормального жизнеобеспечения осажденного города меры, хотя и носили мобилизационный характер, не могли быть осуществлены в установленные, явно нереальные сроки, и власти города будут еще не раз принимать подобные постановления.

При всей важности поставленных руководством обороны Ленинграда задач по оказанию помощи населению города, главная из них – улучшение продовольственного положения – не могла быть решена без помощи центра. И надо признать, что Москва, понимая необходимость этой помощи, изыскивала ресурсы и пути доставки продовольствия в Ленинград. 10 января 1942 г. заместитель председателя Совета Народных Комиссаров СССР. А. И. Микоян подписал распоряжение правительства о помощи Ленинграду продовольствием. Этим распоряжением в целях «обеспечения продовольствием населения г. Ленинграда, войск Ленинградского фронта и частей КБФ и создания запаса продовольствия в г. Ленинграде» соответствующие наркоматы и ведомства обязывались отгрузить в январе 1942 г. 18000 т муки, 10000 т крупы, 6192 т мяса, 1100 т животного масла, 1000 т кокосового масла, 700 т растительного масла, 3000 т рыбы, 1800 т сахара, 1000 т концентратов, 150 т шоколада, 140 т чая, 5000 т соли и другие продукты питания[571]571
  Ленинград в осаде. С6. документов о героической обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. С. 219–220.


[Закрыть]. Вероятно, с получением распоряжения СНК СССР об оказании продовольственной помощи Ленинграду на следующий день, 11 января 1942 г., Военный Совет Ленинградского фронта принял постановление о строгом соблюдении установленных лимитов расхода продовольствия[572]572
  Там же. С 221–222.


[Закрыть]. В целях строгой централизации распределения продовольственных ресурсов этим постановлением создавалась продовольственная комиссия в составе А. А. Кузнецова, Д. В. Павлова, П. С. Попкова и Н. В. Соловьева. Только эта комиссия рассматривала все вопросы, связанные с увеличением расхода продовольствия как для гражданских и военных организаций в целом, так и для отдельных лиц. При этом комиссия должна была исходить из лимита, установленного данным постановлением Военного Совета. С 11 января суточный лимит расхода продовольствия составлял по муке – 407 т для населения Ленинграда и пригородных районов области, 132 т – для войск Ленинградского фронта и 21 т – для частей КБФ; по крупе и макаронам соответственно – 115, 90 и 14 т; по мясу – 80,5 и 8 т, по жирам – 53,20 и 4 т, по сахару – 104,17 и 3 т[573]573
  Там же. С. 221.


[Закрыть]. Из более чем 2 млн человек, проживавших в январе 1942 г. в Ленинграде, половину составляли иждивенцы и дети до 12 лет, которые снабжались по самым низким нормам.

13 января 1942 г. в «Ленинградской правде» была опубликована беседа ее корреспондента с председателем Исполкома Ленгорсовета П. С. Попковым «О продовольственным положении Ленинграда». Это было едва ли не первое выступление в печати одного из руководителей города, и потому оно привлекло особенное внимание ленинградцев. Тем более, что в этой беседе П. С. Попков, призывая к терпению, одновременно заявил, что самые тяжелые дни для населения позади, и власти принимают все меры для улучшения продовольственного положения города. Вселив надежду в ленинградцев[574]574
  Ленинград в осаде. Сб. документов о героической обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. С. 470–472.


[Закрыть], это неоправданно оптимистическое заявление сразу же вошло в противоречие с суровой действительностью: перебои с хлебом и выдачей других продуктов продолжались. В результате многие ленинградцы расценили опубликованную беседу Попкова как «успокоительное средство» для населения[575]575
  Ломагин Н. А. В тисках голода. Блокада Ленинграда в документах германских спецслужб и НКВД. СПб., 2000. С. 189–191.


[Закрыть]. Даже деликатный Г. А. Князев в своем дневнике отметил, что «невыдача продуктов в январе после широковещательной речи Попкова не содействовала его популярности»[576]576
  Князев Г. А. Дни великих испытаний. Дневники 1941–1945. С. 433.


[Закрыть].

С 13 января 1942 г. была установлена новая система продажи продовольствия населению – объявлялись разовые выдачи в счет месячных норм по карточкам. В этот день «Ленинградская правда» опубликовала извещение городского отдела торговли: «Исполком Ленгорсовета депутатов трудящихся разрешил продажу с 13 января 1942 года всем группам населения по январским продовольственным карточкам в счет существующих месячных норм: а) мяса и мясопродуктов – 100 граммов, б) крупы – 200 граммов, в) муки в счет крупы – 200 граммов»[577]577
  Ленинградская правда. 1942. 13 янв. – Подлинник этого извещения, написанный карандашом на клочке бумаги и подписанный И. А. Андреенко, сохранился в материалах Ленгорсовета (см.: ЦГА СПб. Ф.7384. Оп. 18. Д. 1437. Л. 45).


[Закрыть]. Перед объявлением разовых выдач в магазин завозилось продовольствие, правда, далеко не всегда достаточное для отоваривания всех карточек, прикрепленных к магазину. Продовольственные магазины открывались в 6 час. утра и работали до 9 час. вечера. В торговых помещениях, как и во всем городе, не было топлива, электричества, воды, телефонной связи. Поэтому работать приходилось при свете коптилок. Особенно большие трудности приходилось преодолевать при доставке продовольствия в магазины, так как единственным транспортным средством были тележки и санки. При сильном морозе и пронизывающем ветре торговые работники простаивали помногу часов в ожидании разгрузки железнодорожного транспорта. В январе 1942 г. значительно выросло число нападений и грабежей продовольственных магазинов и булочных. 13 января в «Ленинградской правде» было опубликовано сообщение «В военном трибунале», в котором говорилось о приговоре к расстрелу пяти бандитов за ограбление продуктовых магазинов и о приведении приговора в исполнение. Это сообщение имело свою предысторию: месяцем ранее было подготовлено такое же сообщение для печати «В военном трибунале» в связи с хищением из вагона ящика комбижира. Ознакомившись с этим сообщением, А. А. Жданов наложил на него резолюцию: «т. Кузнецову. 1. Надо ли публиковать? 2. Надо ли по делам такого типа стрелять? М. б. давать 10 лет? Жданов». Здесь же был и ответ: «Не публиковать в печать. А. Кузнецов. 12.12.41 г.»[578]578
  Кутузов А. В. Блокада Ленинграда в информационной войне. СПб., 2008. С. 143.


[Закрыть]. Январская публикация о расстреле за бандитизм свидетельствовала об ужесточении борьбы с этим опасным явлением, принимавшим все более массовый характер.