Текст книги "Портрет леди"

Глава 55

Когда-то, в самый первый вечер их встречи в Гарденкорте, Ральф сказал кузине, что если ей суждено страдать, однажды ей доведется встретиться с призраком, который обитал в старом доме. Очевидно, необходимое условие было выполнено, поскольку на следующее утро в холодном свете тусклого рассвета она почувствовала, что призрак стоит у ее кровати. Она легла не раздеваясь, так как была уверена, что Ральф не переживет эту ночь, и не собиралась спать – она ждала, прикрыв глаза. Изабелла была уверена, что на исходе ночи услышит стук в дверь. Стука, однако, не было, но, когда темнота начала немного рассеиваться, Изабелла резко села на кровати, словно ее позвали. На мгновение ей показалось, будто в комнате стоял Ральф – неясная фигура, тающая в тени. Несколько мгновений она смотрела в бледное лицо, нежные глаза… затем все исчезло. Изабелла не испугалась – она была уверена, что видела это. Изабелла решительно вышла из комнаты, прошла темными коридорами и спустилась на один пролет по дубовым ступеням лестницы, освещенной смутным светом, падавшим из окна в холле. Перед дверью Ральфа она остановилась на мгновение и прислушалась, но вокруг царила тишина. Изабелла так осторожно открыла дверь, словно приподняла вуаль с лица покойного, – и увидела миссис Тачетт, которая сидела у кровати сына, держа его руку в своей. С другой стороны кровати стоял врач и профессиональным жестом щупал запястье другой руки бедного Ральфа. Сиделка стояла тут же. Миссис Тачетт не заметила Изабеллу, но доктор посмотрел на нее очень твердо и осторожно положил руку Ральфа. Сиделка тоже жестко взглянула на Изабеллу, но никто не произнес ни слова.

Изабелла увидела то, что ожидала. Ральф никогда в жизни не выглядел таким прекрасным. Лицо его стало удивительно похоже на лицо отца, который несколько лет назад лежал на этой же самой подушке. Изабелла подошла к миссис Тачетт, обняла ее, и тетушка, никогда не требовавшая и сама не выражавшая сочувствия, вдруг поддалась моменту. Она встала и приняла соболезнования племянницы – не проронив при этом ни одной слезы. Ее заострившееся смертельно бледное лицо было страшным.

– Бедная тетя Лидия, – пробормотала Изабелла.

– Ступай и поблагодари Бога, что у тебя нет детей, – сказала миссис Тачетт, высвобождаясь из ее объятий.

Три дня спустя немалое количество людей нашло время, чтобы в пик лондонского «сезона» приехать утренним поездом на тихую железнодорожную станцию Беркшир и провести полчаса в небольшой серой церкви, бывшей неподалеку. Возле нее миссис Тачетт и решила похоронить сына. Она стояла у краямогилы, а Изабелла была рядом с ней, и, казалось, даже могильщик не относился к церемонии более деловито, чем миссис Тачетт. Все шло торжественно, но атмосфера была не тягостной – какая-то доброта была словно разлита в воздухе. Погода вдруг наладилась – этот день, один из последних в переменчивом мае, выдался теплым и безветренным. Конечно, грустно было думать о бедном Тачетте, но эта грусть не была мучительной – его-то мучения закончились. Он умирал очень долго и был готов к этому. В глазах Изабеллы блестели слезы, но это были не ослепляющие слезы. Сквозь них она видела красоту дня, расцветающую природу, милый дворик старой английской церкви и склоненные головы друзей.

И лорд Уорбартон был здесь, и группа неизвестных Изабелле джентльменов, некоторые из коих, как она впоследствии узнала, имели отношение к банку. Трое были ей хорошо известны. Прежде всего – мисс Стэкпол с верным мистером Бентлингом. Возвышаясь над всеми остальными, стоял Каспар Гудвуд. Изабелла то и дело чувствовала на себе его взгляд. Он смотрел на нее как-то упорнее, чем обычно позволял себе при посторонних, в то время как все остальные не отрывали глаз от кладбищенской земли, зеленевшей свежей травой. Но она ни разу не подала вида, что заметила его взгляды. Изабелла была несколько удивлена, что Каспар до сих пор в Англии – ей казалось само собой разумеющимся, что, проводив Ральфа до Гарденкорта, он отправился домой, ведь Англия не слишком пришлась ему по вкусу. Однако он был здесь, и что-то в его внешнем облике говорило о том, что у него были довольно непростые намерения. Изабелла избегала его взгляда, хотя в его глазах, несомненно, было сочувствие, – ей было при нем неловко. Когда небольшая группа людей рассеялась, исчез и он. К миссис Тачетт подошло несколько человек – а к Изабелле только Генриетта. Она плакала.

Ральф сообщил кузине о своей надежде, что она останется в Гарденкорте, и она не стала сразу уезжать, сказав себе, что из чувства сострадания она должна побыть некоторое время с тетей. Она была рада, что нашла предлог, – в противном случае надо было ехать. Ее миссия была выполнена. С тем, ради чего она покинула мужа, было покончено. Ее муж в чужой стране считал часы ее отсутствия, для которого требовались веские основания. Озмонд не был лучшим из мужей, но это ничего не меняло. Семейная жизнь накладывает определенные обязательства, независимо от того, радуют они вас или нет. Изабелла старалась думать о муже как можно меньше, но сейчас, находясь вдали от него, за пределами действия его чар, вспоминала о Риме с душевной дрожью и пыталась спастись в густой тени Гарденкорта. Она так и жила – день за днем, оттягивая отъезд, закрывая глаза, стараясь не думать. Она знала, что пора решать, но ничего не решала. Ее отъезд ведь сам по себе не был решением – она просто сочла необходимым проводить Ральфа в последний путь. Озмонд не давал о себе знать и, очевидно, не собирался этого делать, возложив всю ответственность на жену. От Пэнси тоже не было вестей. Но здесь все было просто – отец запретил ей писать.

Миссис Тачетт с удовольствием разделяла компанию с Изабеллой, но помощи от нее ждать было нечего. Казалось, она погрузилась в раздумья – без энтузиазма, но с абсолютной ясностью попыталась осознать новые обстоятельства своей жизни. Она не была оптимисткой, но даже из мучительных событий пыталась извлечь какую-то пользу. В данном случае она утешила себя мыслью, что, в конце концов, это несчастье случилось не с ней самой. Смерть была неприятной вещью, но все же это была смерть не ее собственная. Миссис Тачетт никогда не льстила себе надеждой, что ее смерть окажется неприятной еще кому-то, кроме нее самой. Ей было лучше, чем бедняге Ральфу, который оставил позади все жизненные удобства и все гарантии; самым неприятным в смерти, по мнению миссис Тачетт, было то, что тогда уже некому будет позаботиться о твоих интересах. А пока она находилась на своем месте, и это было прекрасно.

Миссис Тачетт в точности изложила Изабелле – вечером после похорон сына – несколько последних распоряжений Ральфа. Он все ей доложил и все обсудил с ней. Ральф не оставил ей денег – они ей просто были не нужны. Он оставил ей обстановку Гарденкорта за исключением картин и книг и право пользоваться домом в течение года. Затем его следовало продать, а деньги, вырученные от продажи, нужно было перевести на счет больницы для неимущих, страдающих той же болезнью, что и он сам. Душеприказчиком по этой части завещания был назначен лорд Уорбартон. Остальная часть состояния Ральфа изымалась из банка и по частям переходила в наследство родственникам. Определенная сумма отправлялась кузинам в Вермонте, в отношении которых его отец уже проявил щедрость. Оставалось также еще несколько мелких сумм.

– Некоторые пункты его завещания выглядят совершенно нелепыми, – сказала миссис Тачетт. – Ральф оставил значительные суммы некоторым людям, о которых я ни разу не слышала. Он дал мне список, и я поинтересовалась, кто здесь есть кто. Сын ответил, что это люди, которые в разные времена отнеслись к нему хорошо. Очевидно, он считал, что ты относилась к нему неважно и потому не оставил тебе ни пенни. По его мнению, в отношении тебя достаточную милость проявил его отец, с чем я не могу не согласиться. Впрочем, я не слышала, чтобы он по этому поводу когда-то выражал недовольство. Картины надо раздать. Ральф распределил их в качестве маленьких подарков. Наиболее ценная часть коллекции переходит к лорду Уорбартону. А как ты думаешь, что он сделал со своей библиотекой? Очень похоже на шутку. Ральф оставил книги твоей подруге мисс Стэкпол «в знак признания ее заслуг на поприще литературы». Может, он имел в виду то, что она сопровождала его сюда из Рима? Но при чем здесь служба на поприще литературы? В библиотеке очень много редких и ценных книг. Поскольку мисс Стэкпол никогда не сможет таскать их за собой в чемоданах, Ральф посоветовал ей продать все с аукциона! Она, конечно, распродаст все у Кристи и займется тем, что будет издавать свою газету. Может, это и будет заслугой перед литературой?

На этот вопрос Изабелла не ответила – он немного касался того, о чем ей не хотелось говорить после своего приезда в Гарденкорт. К тому же сейчас литература интересовала ее меньше всего. Это Изабелла обнаружила, когда разглядывала полки с книгами, о которых говорила миссис Тачетт. Она совершенно не могла читать. Ее внимание никогда не выходило до такой степени из-под ее контроля. Однажды спустя неделю после похорон она пришла в библиотеку и попыталась сосредоточиться, но ее глаза часто отрывались от страниц книги и обращались к окну, выходившему на длинную аллею. Именно так Изабелла и увидела скромную пролетку, остановившуюся у дверей, и не без не слишком приятного волнения различила в ее углу лорда Уорбартона. Сей джентльмен всегда был образцом учтивости, и, следовательно, в данных обстоятельствах не было ничего неожиданного в том, что он приехал из Лондона навестить миссис Тачетт. Конечно же, лорд приехал к ней, а не к миссис Озмонд. И для того, чтобы доказать себе справедливость этой теории, Изабелла вышла из дома и направилась в парк. После приезда в Гарденкорт она редко выходила – погода не особенно способствовала прогулкам по окрестностям. Но сегодняшний вечер, однако, выдался чудесным, и Изабелла с радостью решила прогуляться. Теория, о которой я упомянул, была довольно правдоподобной, но она не осенила Изабеллу спокойствием, и, увидев, как она нервно мечется туда-сюда, любой предположил бы, что ее совесть нечиста. Не прошло и получаса, как Изабелла увидела, что из галереи вышла миссис Тачетт в сопровождении своего гостя. Тетя, очевидно, предложила лорду пойти и поискать ее племянницу. Изабелла не настроена была принимать визитеров, и, если бы у нее было время, она бы с удовольствием спряталась за одним из могучих деревьев. Но она увидела, что ее заметили, и ей не оставалось ничего, кроме как пойти навстречу миссис Тачетт и лорду. Поскольку лужайка Гарденкорта была довольно большой, это заняло некоторое время, и Изабелла заметила, что лорд Уорбартон шел рядом с хозяйкой, держа руки за спиной и не поднимая глаз. Оба, судя по всему, молчали, но даже на таком расстояния Изабелла поймала многозначительный короткий взгляд, который бросила на нее тетя. Казалось, он сурово говорил: «Вот в высшей степени подходящий человек, за которого тебе бы надо выйти замуж!» Но когда лорд Уорбартон поднял свои глаза, они сказали совсем не то. Они лишь говорили: «Мне так неловко, и только вы можете помочь мне». Лорд был очень серьезен; впервые за все время знакомства с Изабеллой он поздоровался с ней без улыбки. Даже во времена его душевных терзаний он начинал разговор с улыбки. Ему, видимо, было сейчас очень неловко.

– Лорд Уорбартон был столь любезен, что приехал навестить меня, – сказала миссис Тачетт. – Он говорит, что не знал, что ты еще здесь. Насколько я помню, вы старые друзья, – вот я и проводила его в парк, мне сказали, что ты вышла.

– О, я видел, что есть поезд без двадцати семь, и это позволит мне вовремя вернуться домой к обеду, – несколько не к месту пояснил спутник миссис Тачетт. – Я так рад, что вы не уехали.

– Я здесь не надолго, – поспешно сказала Изабелла.

– Надеюсь, вы останетесь хотя бы на несколько недель. Вы приехали в Англию скорее… чем намеревались.

– Да, все решилось внезапно.

Миссис Тачетт отошла от них, как будто бы заинтересовалась, как содержится парк – уход за ним оставлял желать лучшего. Лорд Уорбартон молчал, не решаясь заговорить. Изабелла подумала, что он уже хотел спросить ее о муже, но в последний момент оборвал себя. Он по-прежнему был очень серьезен – то ли потому, что считал, что так следовало говорить в том месте, над которым недавно пронеслась смерть, то ли у него были на то иные причины. Если последнее было верно, весьма удачно, что у него было вышеупомянутое оправдание, подумала Изабелла. Его лицо не было печальным – оно просто до странности ничего не выражало.

– Мои сестры с удовольствием приехали бы, если бы знали, что вы здесь… если бы были уверены, что вы сможете принять их, – продолжил лорд Уорбартон. – Позвольте мне надеяться, что вы окажете им любезность и повидаетесь с ними до того, как покинете Англию.

– С огромным удовольствием. У меня такие приятные воспоминания о них.

– Не согласитесь ли вы приехать на пару дней в Локли? Вы помните свое давнее обещание? – Его светлость слегка покраснел и сразу стал больше похож на себя прежнего. – Возможно, я беру на себя слишком много – ведь вам сейчас не до визитов. Но это вовсе не будет визитом… сестры будут в Локли в течение трех дней после Троицы, и если вы сможете приехать – тем более, раз вы говорите, что не останетесь в Англии надолго, – я позабочусь о том, чтобы больше никого у нас не было.

Изабелла подумала, неужели лорд не пригласит даже свою молодую избранницу с матерью, но решила не высказывать это вслух.

– Большое вам спасибо, – ответила она. – Боюсь, мне трудно сказать, где я буду на Троицу.

– Но все же вы обещаете… Не так ли? Может, в какое-то другое время?..

В последней фразе прозвучали вопросительные нотки, но Изабелла пропустила их мимо ушей. Она некоторое время смотрела на своего собеседника, и результат этого наблюдения оказался таким же, как и раньше: ей стало жаль его.

– Не опоздайте на свой поезд, – сказала женщина. – Желаю вам счастья – во всем.

Лорд еще сильнее покраснел и взглянул на часы.

– О, да, без двадцати семь. Времени и вправду немного, но моя пролетка у дверей. Благодарю вас, – было непонятно, к чему относилась благодарность – то ли к напоминанию о поезде, то ли к пожеланию счастья. – До свидания, миссис Озмонд, до свидания.

Он пожал Изабелле руку, стараясь не смотреть ей в глаза, затем повернулся к миссис Тачетт, которая снова подошла к ним. Прощание с ней было столь же кратким, и через мгновение две женщины посмотрели вслед лорду Уорбартону, который большими шагами, удаляясь от них, шел по лужайке.

– Вы твердо уверены, что он собирается жениться? – спросила Изабелла тетушку.

– Я не могу быть более уверенной, чем он сам, – но это очень похоже на правду. Я поздравила его, и он принял мои поздравления.

– Ну и покончим с этим! – сказала Изабелла, а ее тетушка отправилась в дом, чтобы вернуться к своим занятиям, которые прервал приход гостя.

Однако «покончив с этим», Изабелла продолжала думать о лорде – она думала о нем, направляясь к огромным дубам, отбрасывавшим на газон длинные тени. Через несколько минут Изабелла дошла до грубо сколоченной скамейки, которая была ей чем-то знакомой и с которой было связано какое-то важное событие. Затем Изабелла вспомнила, что сидела здесь шесть лет назад, когда слуга принес ей из дома письмо, в котором Каспар Гудвуд сообщал о своем приезде в Европу. Прочитав это письмо, она подняла глаза и увидела лорда Уорбартона, который сделал ей предложение.

Действительно, это была историческая скамья – Изабелла стояла и смотрела на нее, словно та могла ей что-то сказать. Она не присела на скамью, поскольку немного даже побаивалась ее, – а просто стояла рядом. Прошлое накатило на нее мощной волной, и она ощутила вдруг огромную усталость – такую усталость, что, отбросив все сомнения, она все же опустилась на скамью. Я говорил, что Изабелла была постоянно встревожена, ей было трудно собраться с мыслями – но если вы бы увидели ее сейчас, то решили бы, что в моих словах нет ни слова правды. Вы решили бы, что перед вами сама Праздность. Весь вид Изабеллы говорил об отсутствии какой-нибудь цели – ее безвольно повисшие руки потерялись в складках черного платья, глаза смотрели в одну точку. Ей незачем было возвращаться из сада – в доме сейчас обедали рано, а чай накрывали когда придется. Изабелла не могла сказать, как долго просидела на скамье, но сумерки начали сгущаться, и вдруг она почувствовала, что не одна. Она быстро выпрямилась, огляделась по сторонам и обнаружила, что в нескольких футах от нее стоял Каспар Гудвуд – Изабелла не услышала звука его шагов по траве. Она вдруг вспомнила, что лорд Уорбартон точно так же удивил ее тогда, несколько лет назад.

Изабелла мгновенно поднялась. Увидев, что его заметили, Каспар Гудвуд метнулся к ней. Она не успела сделать и шага, как Каспар взял ее за запястье и снова усадил на скамью. Этот жест… внешне он выглядел как насилие, но им не был – Изабелла не рискнула бы определить, что он выражал. Она прикрыла глаза; Каспар не причинил ей боли, она всего лишь подчинилась прикосновению – но было в лице мистера Гудвуда что-то такое, чего Изабелле не хотелось бы видеть. Так он смотрел на нее в тот день в церковном дворе, но сейчас это было еще хуже. Сначала Каспар молчал, и Изабелла просто чувствовала его рядом – на мгновение ей показалось, что никто еще не был так близок к ней. Потом Изабелла высвободила свое запястье и взглянула на гостя.

– Вы напугали меня, – сказала она.

– Я не хотел, – ответил мистер Гудвуд. – Но если я немного напугал вас, это не имеет значения. Я уже давно приехал на поезде из Лондона, но не мог сразу прийти сюда. Какой-то человек на вокзале, опередив меня, нанял экипаж, и я слышал, как он назвал ваш адрес. Не знаю, кто это был, но мне хотелось встретиться с вами наедине, поэтому я ходил вокруг и ждал. Привратник, или кто там он, встретил меня и узнал, поскольку я приезжал сюда с вашим кузеном. Потом я уже было пошел к дому, но тут увидел вас. Тот джентльмен ушел? Вы одна? Я хочу поговорить с вами, – мистер Гудвуд очень быстро произносил слова. Он был взволнован так же, как в тот момент, когда они расставались в Риме.

Изабелла надеялась, что Каспар уже успокоился, и сжалась, почувствовав, что ее надежды тщетны, и, напротив, он еще больше набрал ветру в паруса. Более того, он вызвал в ней чувство приближающейся опасности, чего раньше не было. В его упорстве действительно было что-то пугающее. Изабелла смотрела прямо перед собой; Гудвуд, упершись руками в колени, наклонился вперед, заглянул ей в лицо и сидел так, не спуская с нее глаз. Сумерки вокруг них сгущались.

– Я хочу поговорить с вами, – повторил он. – Мне нужно вам кое-что сказать. Я постараюсь не расстраивать вас… как это случилось тогда в Риме. Это не принесло никакой пользы. Вы только огорчились. Я ничего не мог поделать. Я знал, что был не прав. Но сейчас все по-другому. Пожалуйста, поймите, что сейчас я прав, – пожалуйста! – Время от времени в твердом низком голосе Каспара прорывалась мольба. – Я специально приехал сегодня сюда! Сейчас все по-другому. Тогда не было смысла говорить с вами, но теперь я могу вам помочь.

Изабелла – то ли из-за страха перед мистером Гудвудом, то ли из-за того, что такой голос во тьме казался ей гласом свыше, – слушала Каспара, как никогда раньше. Его слова глубоко проникли ей в душу. Она замерла как зачарованная и с огромным усилием заставила себя отозваться:

– Как вы можете помочь мне?

Изабелла произнесла это тихим голосом, словно воспринимала сказанное весьма серьезно и желала вникнуть во все подробности.

– Если бы вы доверились мне! Теперь я знаю… сегодня я знаю. Помните, о чем я спрашивал вас в Риме? Тогда я был в полном неведении, но теперь все изменилось. Сейчас мне все стало ясно. Хорошо, что вы заставили меня уехать вместе с вашим кузеном. Он был хорошим человеком… благородным человеком. Он рассказал мне, как обстоят дела, и все объяснил – он догадывался о моем отношении к вам. Он был членом вашей семьи и поручил мне до тех пор, пока вы будете находиться в Англии, заботиться о вас, – мистер Гудвуд сказал это так, словно сообщил величайшую новость. – Знаете, что ваш кузен сказал мне, когда я видел его в последний раз, уже на смертном одре? «Сделайте для нее все, что можете. Сделайте для нее все, что она вам позволит».

Изабель вдруг встала со скамьи.

– Вы не должны были говорить обо мне!

– Почему же нет… почему нет? – спросил Каспар, тоже быстро поднявшись. – Ваш кузен умирал. Когда человек умирает, все по-другому.

Изабелла хотела было уйти, но остановилась. Она слушала его внимательнее, чем обычно. Каспар Гудвуд действительно был не таким, как в прошлый раз. Тогда в нем бродила бесцельная, бесплодная страсть, а сейчас – она интуитивно почувствовала это всем своим существом – он был одержим какой-то идеей.

– Но это не важно! – воскликнул мистер Гудвуд, еще больше приблизившись к ней, хотя и не касаясь на этот раз даже края ее платья. – Если бы Ральф Тачетт и не сказал мне, я бы все равно узнал. Стоило только взглянуть на вас на похоронах кузена, чтобы понять, что с вами происходит. Вам больше не удастся обманывать меня. Ради Бога, будьте честны с тем, кто так честен с вами. Вы самая несчастная женщина в мире, а ваш муж просто дьявол!

Изабелла вскинулась, словно он ударил ее, и воскликнула:

– Вы сошли с ума!

– Я никогда не был настолько в здравом уме. Я все понял. Вам не придется защищать его – я больше не скажу о нем ни одного слова и буду говорить только о вас. Как вы можете делать вид, будто ваше сердце не разбито? Вы не знаете, что делать, куда повернуть. Зачем вы стараетесь играть какую-то роль? Все это осталось позади – в Риме. Тачетт знал… и я тоже… чего стоила вам поездка сюда. Она может стоить вам жизни, ведь так? Теперь, когда мне все известно, могу ли я не стремиться спасти вас? Что вы подумаете обо мне, если я буду спокойно стоять и ждать, как вы возвращаетесь туда, где вас ждет расплата? «Она заплатит за это высокую цену!» – вот что сказал мне ваш кузен. Это же и я могу сказать вам. Не так ли? Он был вам близким родственником – и мог позволить себе сказать такие слова. Я-то скорее застрелился бы, чем сказал вслух такое. Это случилось, когда Тачетт уже вернулся домой и понял, что умирает. Я понял это тоже. Теперь мне все ясно – вы боитесь возвращаться. Вы совершенно одна и не знаете, где искать защиты. Поэтому я хочу, чтобы вы подумали обо мне.

– Подумать о вас? – переспросила Изабелла, стоя перед Гудвудом в сумерках. Та идея, проблеск которой явился ей несколько мгновений назад, вдруг стала ей понятна. Она немного откинула голову назад и рассматривала его удивленно, так, как какую-нибудь летящую в небе комету.

– Вы не знаете, куда идти. Идите ко мне! Доверьтесь мне! – повторял Гудвуд. Его глаза блестели. – Неужели вы вернетесь назад? Зачем вам соблюдать эти ужасные приличия?

– Чтобы вырваться от вас! – ответила Изабелла, но эти слова далеко не полностью выразили ее чувства. Главное было в том, что она вдруг осознала, что любима – любима, как никогда прежде. У нее перехватило горло. Это чувство – оно словно связало ее по рукам и ногам. Оно просто сбивало с ног.

Изабелла испугалась, что после ее слов Гудвуд впадет в еще большее неистовство. Но он, напротив, стал вдруг спокоен; ему словно хотелось доказать, что он в здравом рассудке и может все объяснить.

– Мне хотелось бы помешать этому. Думаю, я могу это сделать, если вы только выслушаете меня. Невыносимо думать, что вы готовы снова обречь себя на заклание. Это не я, это вы сошли с ума. Доверьтесь мне – представьте, что я ваш опекун. Зачем нам отказываться от счастья, когда вот оно – только протяни руку! Я ваш – навеки веков. Вот я стою перед вами – крепкий, как скала. О чем вам тревожиться? У вас нет детей – это могло бы оказаться серьезным препятствием. А раз так, вам не о чем волноваться. Вы должны спасти то, что осталось от вашей жизни, – часть ее уже загублена. Было бы оскорбительно для вас предположить, будто вы пытаетесь всего лишь соблюсти внешние приличия, боясь сплетен и тупого осуждения окружающего мира! Что нам до этого – мы люди другого порядка, мы способны воспринимать суть вещей, нам безразлична их оболочка. Вы сделали самый трудный шаг – уехали; следующий гораздо проще. Он вполне естественен. Клянусь, женщине, которую вынуждают страдать, можно простить все – даже если она пойдет на панель, если это выход! Я знаю, как вы страдаете, – вот почему я здесь. Мы вольны в своих поступках – разве мы кому-нибудь что-нибудь должны? Что нас держит – у кого есть хоть малейшее право вмешиваться в этот вопрос? Он касается только нас. Разве мы рождены, чтобы проклинать судьбу и страшиться чего-то? Я не помню, чтобы вы раньше боялись! Доверьтесь мне, и вы не разочаруетесь! Весь мир перед нами – огромный мир! Я кое-что в этом понимаю!

Изабелла застонала, словно настойчивость Каспара давила на нее, причиняла ей боль.

– Мир очень мал, – сказала она, просто чтобы что-нибудь сказать; она страстно желала показать ему, что способна сопротивляться. Но думала она совсем другое. Окружающий мир действительно еще никогда не казался ей столь необъятным – он разверзся и принял ее в себя, обратившись в безбрежный океан, и ее метало в волнах как щепку. Она нуждалась в помощи, и помощь пришла – она обрушилась на нее мощным потоком. Не знаю, верила ли Изабелла всем словам Каспара Гудвуда, но она знала, что позволить ему заключить ее в свои объятия было бы почти так же прекрасно, как умереть. Эта уверенность мгновенно погрузила ее в исступленный восторг, в котором она тонула и тонула. Погружаясь, Изабелла отчаянно билась, стараясь обрести почву под ногами.

– Я весь ваш – будьте же моей! – услышала она вдруг голос Каспара. Он внезапно прекратил убеждать ее, и этот его возглас, казалось, прорвался сквозь беспорядочный гул.

Гул этот, как выражаются метафизики, был «субъективной реальностью» – и обрывки звуков, и шум воды, и все остальное существовало только в ее закружившейся голове; через мгновение она осознала это.

– Окажите мне величайшую милость, – сказала она. – уходите. Умоляю вас!

– Не говорите этого. Не убивайте меня! – вскричал Каспар.

Изабелла заломила руки. Из ее глаз покатились слезы.

– Если вы любите меня, если в вас есть хоть капля жалости, оставьте меня!

Мгновение он смотрел на Изабеллу; глаза его сверкали в темноте. В следующий момент она почувствовала, как его руки обхватили ее, а губы прижались к ее губам. Его поцелуй был как вспышка молнии – когда она вновь ощутила вокруг себя темноту, она была уже свободна. Она бросилась прочь, даже не оглянувшись. Вдали, в окнах дома горел свет – он падал на лужайку. За удивительно короткое время – хотя расстояние было довольно значительное – Изабелла, ничего не видя вокруг, промчалась сквозь темноту к двери. Только здесь она остановилась, огляделась и прислушалась. Затем взялась рукой за щеколду.

Совсем недавно она еще не знала, куда идти, – но теперь ей все стало ясно. Перед ней была прямая дорога.

Два дня спустя Каспар Гудвуд постучал в дверь дома на Уимпол-стрит, в котором снимала меблированные комнаты Генриетта Стэкпол. Он не успел отпустить молоток, как дверь открылась, и перед ним оказалась мисс Стэкпол собственной персоной. Она была в шляпке и в жакете – следовательно, собиралась уходить.

– Доброе утро, – произнес мистер Гудвуд. – Я надеялся застать миссис Озмонд.

Генриетта заставила ждать своего ответа несколько секунд, но и молчание мисс Стэкпол было весьма выразительным.

– Но почему вы решили, что она здесь?

– Я ездил утром в Гарденкорт, и лакей сказал, что миссис Озмонд уехала в Лондон. Он предположил, что она отправилась к вам.

Снова мисс Стэкпол – несомненно, из добрых побуждений – несколько секунд держала его в неизвестности, затем сказала:

– Она была здесь вчера и провела ночь. Но утром уехала в Рим.

Каспар Гудвуд не смотрел на Генриетту. Его глаза были прикованы к порогу.

– Уехала? – Мистер Гудвуд запнулся и, не закончив фразы, так и не подняв глаз, отвернулся.

Генриетта вышла, закрыла за собой дверь и положила руку ему на плечо.

– Постойте, мистер Гудвуд, – сказала она, – надо еще подождать!

При этих словах Каспар поднял глаза и взглянул на нее.