Текст книги "Волчонок"

III

– Жарко, – вдруг сказал Папа Лусэро.

Растолкав подружек, он вышел вперед и добавил, расстегивая пуговицы:

– У тебя становится жарко, добрый бармен…

Цветастая рубашка слетела на пол, под ноги собравшимся. Карлик остался в брюках из черного шелка и кожаных сандалиях на босу ногу. Маленькая рука, похожая сейчас не на лапу макаки, а на ручку ребенка, медленно сняла темные очки.

«Удав, – бледнея, вспомнил Марк дедов рассказ. – Слепой удав Катька.» Карлик не врал. Он действительно мог пьянствовать на галере Маркова дяди, надменного гард-легата Тумидуса. И попробовал бы гард-легат выставить антиса, что называется, за дверь! Если перед этим карлик спас галеру от атаки хищных флуктуаций…

В глазницах Папы Лусэро блестели два яйца, сваренных вкрутую. Никто в баре – возможно, за исключением молодой вудуни – не знал, был ли чернокожий антис, исполин Космоса, слепым от рождения, или потерял зрение вследствие несчастного случая. Но от блеска этого искалеченного взгляда хотелось бежать сломя голову. Грудь и живот карлика покрывали шрамы, сплетаясь в сложную композицию. Бо́льшая часть рубцов была ритуальной, но кое-что, вне сомнений, Папа Лусэро заработал в драках.

– Большой бвана, – сказал антис. – Ты же не станешь клеймить меня?

– Я не самоубийца, – хрипло ответил Катилина.

– Мудрый бвана. Это хорошо. Бить калеку ты тоже не станешь?

– Это…

Катилина откашлялся:

– Это ниже моего достоинства.

Обветренное личико карлика сморщилось от улыбки:

– Дерзишь. Мне нравятся дерзкие. Жаль, я не вижу тебя так, как видят остальные люди. Мне кажется, ты хорош собой. Н’доли, он хорош?

– Хорош, – кивнула вудуни по имени Н’доли.

– По-моему, он сильно изменился. Н’доли, он по-прежнему хорош?

Вудуни присмотрелась к Катилине.

– Меньше, – бросила она. – Уже меньше.

Катилина и впрямь изменился. Перед ним, без пяти минут офицером абордажной пехоты, стояла заветная мечта – и ужас Помпилии. Хранители межзвездных трасс, антисы не участвовали в войнах человечества. Но если армады одной расы, вооруженные до зубов, вторгались в исконные системы другой расы, ставя своей целью захват планет и массовое порабощение – вместе с флотом защитников их, случалось, встречал местный антис. Папа Лусэро был чист, он ни разу не жег боевые корабли захватчиков. Но дисциплинар-легат Гракх мог многое рассказать о битве при Хордаде, где Нейрам Саманган, лидер-антис расы вехденов, распахнул огненные крылья перед эскадрами ВКС Помпилии.

Живой вызов уставился на курсанта Катилину вареным взглядом. Что ж, Катилина принял вызов. Рот либурнария искривила волчья усмешка. Он сорвал с головы берет, скомкал в кулаке. Нельзя заклеймить антиса? Нельзя взять в рабы стихию? Отлично! Теперь ход был за Катилиной. На войне все средства хороши, подумал он. В вопросах чести нет компромиссов.

– Сто экю, – сказал Катилина.

– Что? – не поняла вудуни.

– Сто экю за ночь, крошка. И двадцатка сверху, если ты постараешься.

Кожа Н’доли сделалась цвета пепла. Она вскинула подбородок, словно ее ударили плетью. Пальцы сжали бокал так, что тонкое стекло грозило лопнуть. Если вудуни и собиралась плеснуть вином в лицо курсанту, она сдержала порыв.

– Сотня? Дешево ты меня ценишь, красавчик…

– Согласно прейскуранту.

Катилина сел, откинулся на спинку кресла. Достал из кармана сигарету; легонько щелкнул по файр-наконечнику, воспламеняя табак. В курении он подражал начальнику училища, о чем знали все.

– У Родни не работают дешевые шлюхи. Вот, – он указал на змею с птицей. – Сотня за ночь, двадцатка в час. Если ты здесь, значит, даёшь как поёшь. Раскрути меня на дорогую выпивку, и Родни отстегнет тебе долю со счёта. Я что, должен учить тебя? Если хочешь, прихватим моих друзей. Обслужишь троих по повышенному тарифу? Я не жадный.

Он нахмурился:

– Надеюсь, ты чистенькая? Трипперная справка есть?

Катилина знал, что делает. Как он не мог ударить калеку и заклеймить антиса, что бы карлик ни вытворял, так и Папа Лусэро не мог сжечь бар дотла вместе с обидчиком дочери, выйдя «в большое тело». Да что там бар! При горячем старте антиса в космос от всего городка, единственного на острове Тангамак, с его казино, борделями, кабаре, притонами и ресторанами, остались бы одни развалины. Так рушится выстроенное людьми, если безумец-капитан прямо с космодрома бросает грузовой звездолет в РПТ-маневр.

«У меня связаны руки, но и ты в цепях, – ясно говорил весь облик Гнея Луция Катилины. – Что же нам дозволено, антис? Тебе – безнаказанно оскорблять меня. Мне – безнаказанно оскорблять твою дочь. Терпи, как стерпел я. Глотай обиду. А лучше кинься на меня с кулаками. В физическом облике я скручу тебя, как прачка – мокрую тряпку. В пределах разумной самообороны, без телесных повреждений. Курсант урезонивает раздухарившегося калеку? Помпилианец приводит в чувство черную обезьяну? Мне это нравится, Папа…»

Катилина ждал реакции и дождался.

– Извинись, – сказал Марк. – Немедленно извинись.

– Не лезь, – предупредил Катилина. – Добром прошу, не лезь.

– Извинись перед госпожой Шанвури.

Смех был Марку ответом.

– Как вас зовут, молодой человек? – спросила вудуни.

– Курсант Тумидус, к вашим услугам.

Марк и сам не знал, откуда взялось это старомодное «к вашим услугам». Свалилось, как снег на голову; языком пламени вспыхнуло в крови.

– А по имени?

– Марк Кай. Можно просто Марк.

– Спасибо, Марк. Не продолжайте, прошу вас, – Н’доли выбралась из ниши, подошла к Марку. От нее пахло ландышем, сандалом и вином. – Вы подеретесь, а мне не хотелось бы этого. Вы же видите, он хамит не мне. Он хамит моему отцу. Обычная история. Дома, на Китте, Папа Лусэро по шесть месяцев в году сидит за решеткой. Драки, скандалы; когда нет туристов, он колотит жен.

– И вас? – спросил Марк.

И покраснел, как никогда в жизни.

– Меня? – Н’доли улыбнулась. – Меня – нет. Только маму.

– А если вы пытаетесь заступиться за маму? Вы же пытаетесь?

– Раньше – да. Мама закатила мне такой скандал, что я зареклась на всю жизнь. «Бьет – значит, любит, – сказала мама. – Ты что, дура, хочешь, чтобы он меня разлюбил?!»

– Дай ей в морду, клоун, – посоветовал Катилина. – Чего не сделаешь ради любви? Это у них семейное. Вижу, ты ей нравишься больше. Пускай, я всегда рад поделиться с другом. Могу и деньжат подкинуть, если ты на мели. С одним условием: ты принесешь мне её трусики. На память.

Он выпустил пять колец дыма, забавно чмокая ртом.

– Договорились? Трусики за сотню экю!

– Договорились, – кивнула Н’доли.

О пластике вудунов слагали легенды. Компания Игги Добса зааплодировала, когда дочь Папы Лусэро исполнила краткий, исполненный страсти танец. Движение бедер, подол платья задирается вверх, выше, чем диктуют приличия; молниеносное движение руки, наклон, ноги переступают через белоснежную пену, платье возвращается на исходные позиции…

– Лови, красавчик!

Комок кружев полетел в лицо Катилине.

Машинально он поймал трусики, под хохот собравшихся. Игги Добс, человек без комплексов, уже строил догадки, что будет делать курсант после отбоя, в долгие ночные часы, с такой прелестной добычей. Бармен Родни в восторге стучал битой о стойку. Девица с лисьим хвостом сокрушалась: модификация не позволяла ей повторить подвиг Н’доли. Громко завидовал прославленный стриптизер Латомба. Личико карлика-антиса сморщилось в потешной гримасе. Не в силах сдержать чувств, Папа Лусэро вцепился в свои седые, на редкость курчавые волосы. Весь вид карлика говорил о полном одобрении поступка дочери.

– Денег не надо, – сказала вудуни. – Это подарок.

И за руку увела Марка из бара.

IV

Поздний вечер.

Ветки магнолии стучатся в окно.

Крупные, мясистые листья отблескивают глянцем. Идет дождь: мелкий, теплый. Листья мокрые, качаются, стряхивают капли. Частный отель на окраине: десяток двухэтажных бунгало, разбросанных в кажущемся беспорядке. Берег моря окаймлен густыми зарослями. Сделай шаг, и линия белого, искрящегося под ранней луной песка сменится взгорком, похожим на кромку джунглей.

Сделай шаг, и все изменится.

Сделай шаг, и вернуться не удастся.

– Подожди.

– Почему? Ты не хочешь…

– Хочу. Иначе зачем бы я привела тебя сюда?

– Тебе нравится мучить меня?

– Не приписывай мне склонность к извращениям. Я даже своих пациентов не мучу. У меня узкая специализация – реанимация. Я или спасаю, или даю спокойно умереть.

– Значит, если бы я, весь в крови, кричал: «На помощь!»…

– Я бы подошла не раньше, чем у тебя закатились глаза. Говорю же, реанимация. Остальное – к хирургу или к психиатру. Дай руку. Вот, приложи сюда…

– Что это?

– Медицинский анализатор.

– Ты решила взять у меня анализ крови?

– И скажи спасибо, что я не беру анализ мочи и кала. Твой приятель назвал меня шлюхой. Он мог угадать, мог и ошибиться. Я же ясно вижу, что ты курсант. Надеюсь, ты не станешь меня уверять, что я у тебя первая…

– Н'доли…

– Вот и славно. Скажешь, я цинична? Издержки профессии, дружок. Ты хорошо знаком со здешними шлюхами. Я хочу быть уверена, что ты не наградишь меня какой-нибудь случайной радостью. Или у тебя есть справка из военного диспансера? Как сказал твой приятель, трипперная справка?

– Хватит вспоминать моего приятеля!

– Не сердись.

– Он мне вовсе не приятель! Он что, произвел на тебя впечатление? Ты не в силах его забыть? Закроешь глаза и будешь воображать, что здесь – он?!

– Ревнуешь? Великий Замби! Как мне это нравится…

– Я…

– Замолчи. Анализ закончен, реакция отрицательная. Ты здоров, как бык, курсантик. Это мне тоже очень, очень нравится. И твой белобрысый чуб…

– Ай!

– Да, я дернула. И дернула больно. Будешь задавать дурацкие вопросы – я вырву его по волоску. Все, хватит. Иди ко мне…

Дождь усиливается. Звук поцелуев почти не слышен. Ветер ерошит крону магнолии. Время бродит по берегу. Шорох волн – метроном. Где-то плачет ночная птица. Вокруг луны – млечная вуаль облаков.

Стоны; вскрик.

Время, листья, дождь.

– Когда ты должен уйти?

– Не позже четырех. Без четверти пять уходит первая «телега» на Сколарис. Утреннее построение в шесть тридцать. Я успею.

– Я закажу тебе аэротакси.

– Я уже предупредил портье. Ты брала ключи, а я сказал, чтобы он вызвал мне машину на утро. Этот хлыщ не страдает склерозом?

– Он помнит фамилии всех постояльцев за тридцать лет. Не волнуйся, такси прибудет вовремя. Как поживает твой чуб?

– Хочет, чтоб за него дернули.

– Славный чуб. С пониманием. Думаю, дружок, ты полюбишь ошейник и плеть. У тебя прекрасные задатки.

Стоя у окна нагишом, Н'доли Шанвури проводила взглядом аэротакси. Когда машина скрылась в тумане, унося Марка Тумидуса к утреннему построению, молодая вудуни занялась делом. Результаты анализов курсанта были записаны на «микрон», защищенный фул-блокадой, и внедрены в ноготь Н'доли. Капсула с кровью, покинув отсек анализатора, разместилась в полом изумруде – камень блестел в розетке кольца на левой руке Н'доли. Занявшись тем, что посторонний зритель мог бы счесть мастурбацией, вудуни извлекла вторую капсулу – с семенной жидкостью Марка. Идти в ванную дочь Папы Лусэро не спешила. Ее кожа, обработанная молекулярным «скребком», дала образцы пота и слюны будущего офицера ВКС Помпилии; простыня, еще хранившая следы любовной битвы, дала дублирующие образцы.

Межрасовый генетик, доктор биохимии Н'доли Шанвури знала, что делает. Насчет реанимации она тоже не соврала – в жизни молодой вудуни было место многим специальностям. Даже таким, о каких не принято говорить вслух, тем более в постели.

– С задирой было бы проще, – Н'доли подмигнула своему отражению в зеркале. – И быстрее. Я бы успела выспаться. С другой стороны, малыш приятнее. Гораздо приятнее…

Отражение согласилось: да, малыш ничего.

– Полагаешь, он нам еще пригодится?

Берегись, предупредило отражение. Малыш с характером.

– Это верно. Очень даже с характером. Завидую крошке, которая разбудит его сердце. Мне досталось кое-что пониже, не больше.

Берегись, повторило отражение. Те, что с характером, опасней задир.

– Да ну тебя… Перестраховщица!

Ближе к семи дочь Папы Лусэро покинула отель.

V

Кто хоть раз в жизни не мечтал стать антисом? Увы, мечта лишь дразнила романтиков. Антисом нельзя было стать – им можно было только родиться.

Но…

О, это благословенное, проклятое, будоражащее «но», дарящее сладкий ужас и надежду!

Семь лет назад Ойкумену всколыхнула сенсация: антисом стать можно! Да, не в одиночку, в экстремальных обстоятельствах, но можно! Их было восемь – первых. Лючано Борготта, контактный имперсонатор-невропаст. Двое близнецов-гематров из банкирской семьи Шармаль. Вехден. Техноложец. Киноидная модификантка. Женщина-вудуни. Еще одна женщина – помпилианка Юлия Руф. Спасаясь из орбитальной тюрьмы «Шеол», они сумели уйти в волну, создав единое «большое тело». В космос вышел первый коллективный антис. Коллант, как вскоре окрестили его с легкой руки профессора Штильнера, доктора теоретической космобестиологии.

Мечта обитателей Ойкумены, как и любое грандиозное событие, стала реальностью внезапно – и совсем иначе, чем ожидалось. Но кого интересовали нюансы? Прямая дорога в космос открыта для всех и каждого! Долой громоздкие жестянки кораблей! Флуктуации континуума? Тьфу! Плюнуть и растереть. Перелеты, отнимавшие кучу времени, у колланта займут считанные часы. Дом человечества – Вселенная! Невиданная доселе свобода, прекрасный новый мир без границ…

Ойкумена стояла на пороге перемен. Казалось, еще одно, последнее усилие… Ожидание затягивалось, но люди ликовали в предвкушении. Помпилианцы – в особенности. Выяснилось: создание колланта невозможно без участия уроженца Помпилии! В коллективном антисе помпилианец выполнял роль коммутанта. Ментальные нити клейма связывали участников, позволяя сверх-организму «уйти в волну». На планетах же «малые тела» и личности коллантариев без потерь возвращались к исходному состоянию.

Ближайший аналог – армейская дисциплина Помпилии.

Для создания колланта требовались и другие компоненты: невропаст-инициатор, энергеты разных рас, техноложцы… Но это было уже непринципиально! Монополии на антисов пришел конец. В новом мире, мире коллантов, помпилианцы сыграют ключевую роль!

Помпилия ликовала.

Антический центр «Грядущее» под руководством профессора Штильнера, с головным офисом на Октуберане, в самом сердце Помпилии; курсы невропастов; колланты рождались трудно, в боли и муках – на то они и роды… Одним из первых помпилианцев-коммутантов, вслед за Юлией Руф, стал гард-легат Гай Октавиан Тумидус – дядя будущего курсанта Марка Тумидуса. Будущий курсант тогда учился в школе и гордился дядей – героем и первопроходцем – на всю Галактику.

Минул год. Второй. Невропастов катастрофически не хватало. Совместимость коллантариев не удавалось просчитать даже гематрам. После скрупулезной подготовки удавалось одно слияние из двадцати. Прекрасный новый мир отодвигался в туманное будущее. На всю Ойкумену насчитывалась дюжина действующих коллантов. Мощь их в большом теле заметно уступала мощи природных антисов. Флуктуаций коллантам следовало опасаться…

Увы, главной бедой оказалось другое.

Проблема обнаружилась не сразу: за эйфорией первых успехов никто не отследил побочные эффекты. Впрочем, кое-кто наверняка заметил – не мог не заметить! – и предательски умолчал о них.

Именно это – преступное замалчивание фактов и предательство интересов Помпилии – было вменено в вину гард-легату Тумидусу. Помпилианцы-коммутанты, входившие в состав коллантов, после выходов в «большое тело» теряли способность клеймить людей, превращая их в рабов! Ментальное клеймо, плод эволюции, основа самого существования Помпилии, перерождалось в рудимент. Теперь оно годилось лишь для объединения участников в колланта – и больше ни на что!

Разве мог помпилианец не заметить утрату собственной сути?! Ощутив роковые изменения, всякий истинный гражданин Великой Помпилии обязан был немедленно доложить, уведомить, предупредить…

Почему вы не сделали этого, гард-легат Тумидус?

Почему вы не сделали этого, манипулярий Лентулл?

Почему вы не сделали этого, обер-центурион Аттиан?

Почему вы не сделали этого, гражданин Спурий?

Почему вы не сделали этого, госпожа Руф?

Государственная измена. Предательство интересов империи. Хуже того, предательство своей расы! Потеря расовой идентичности на психофизиологическом уровне. Помпилианец, лишенный клейма, больше не помпилианец. Обезрабленный помпилианец умирает. Почему вы до сих пор живы, легат Тумидус?!

Головной офис «Грядущего» сожгли возмущенные граждане. Октуберан всегда был легок на расправу. Близилась очередь предателей. По этому поводу состоялась парочка факельных манифестаций – внушительных и многолюдных.

Прокуратор-обвинитель настаивал на смертной казни; все шло к расстрелу. Кто из владык Помпилии вмешался в судебный процесс, настояв на смягчении приговора, осталось тайной. Лишение титулов, званий, наград и привилегий. Лишение гражданства. Лишение расового статуса. Лишение земельных владений и иной недвижимости. Пожизненная высылка за пределы империи, с запретом посещения планет, принадлежащих Великой Помпилии либо находящихся под ее протекторатом.

Говорят, бывший гард-легат Тумидус продолжил работу в антическом центре «Грядущее», в филиале на Китте. Нашлись и другие предатели-ренегаты. К счастью, их оказалась горстка. Лучезарная мечта Помпилии – собственные антисы – сгорела дотла, разлетевшись хлопьями серого, горького пепла. Вместе с ней сгорела мечта остальных рас Ойкумены, но это заботило помпилианцев в последнюю очередь. Если не нам, то никому!

Впрочем, сгорела ли мечта?

Сейчас, по прошествии семи лет, коллантов было все еще ничтожно мало. Собирать их оказалось сложно, дорого, зачастую – болезненно. И все же, все же…

Число коллантов в Ойкумене росло.

* * *

На «телегу», как называли в училище регулярный рейсовый аэробус «Пушта-Тангамак-Сколарис», никто не пришел. Большинство курсантов вернулось в лагерь из увольнительной заполночь. Марк, ранняя пташка, ничуть не жалел, что лишил себя возможности урвать часок-другой сна. Счастливо улыбаясь во весь рот, он ткнул пальцем в сканер турникета. Училище оплачивало транспорт для будущих либурнариев и преподавательского состава. База отпечатков пальцев была доступна местной гильдии перевозчиков, заменяя предъявленный билет. Исключение составляли частные такси. «Бомбилы» упрямо требовали наличные, а палец предлагали засунуть куда поглубже. Прилетев на стоянку, Марк хотел рассчитаться с водителем, но выяснилось, что Н'доли заранее оплатила полет. Ограничившись щедрыми чаевыми, Марк подумал: не обидеться ли?

Еще никогда женщины не платили за него.

Он встал у закрытого бронированными жалюзи киоска – днем здесь торговали лапшой с креветками и супом, острым как бритва – прислонился спиной к раздаточному подоконнику и зажмурился. Марк вспоминал Н'доли. Возбуждение снова охватило его. Умея подчиняться, вудуни умела приказывать. Чередуя одно с другим, она показалась Марку лучшей любовницей в мире. Нельзя сказать, что у Тумидуса-младшего был большой опыт. Конопатая Мирна, дочка конюха – рыжая кошка затащила Марка на сеновал дедовой фермы, где наскоро обучила азам «перепихона», как Мирна называла любовь во всех ее видах. Две-три чистенькие шлюшки, обслуживающие курсантов. Ну, еще та туристочка, в белом платьице, с кисточками на ушах…

Все они и в сравнение не шли с Н'доли.

– Господин Тумидус?

Марк открыл глаза. Напротив стоял Катилина. Тоже нашел себе подружку до утра, решил Марк. Молчание затягивалось, напряжение между курсантами росло: вот-вот заискрит. Сменив позу на случай нападения, Марк пригляделся к Катилине. Выражение лица, осанка, поза… Обращение «господин Тумидус». Другой, непривычный, до мозга костей чужой Катилина кусал губы и размышлял. Казалось, он заранее продумал разговор и сейчас собирается с духом.

– Я оскорблен, господин Тумидус. Я требую удовлетворения.

– Что? – глупо переспросил Марк.

В крови зажегся огонь. Пламя быстро распространилось по телу, волной ударило в голову. Руки задрожали; впрочем, дрожь быстро унялась. Тело горело, зато в груди с уверенностью метронома билась подтаявшая ледышка.

Марк вспомнил отца. Строгого, чопорного отца. Персонал дрожал от страха, когда главный инженер объезжал станции с проверкой. Человек слова, отец не написал сыну ни строчки, не сделал ни единого вызова по гиперсвязи после того, как Марк вопреки отцовской воле связал свою жизнь с военно-космическим флотом.

Марк вспомнил деда. Дед не сразу стал клоуном. Цирковую специализацию Луций Тит Тумидус, руководитель группы наездников, сменил после перелома ноги: третьего, открытого со смещением. Конное шоу «Оракул» – джигитовка плюс акробатика – восхищало зрителей смертельно опасным риском. Возраст, сказал дед, выезжая из лазарета на антиграв-коляске. Проклятый возраст. Все ожидали, что он перейдет в администрацию, но дед быстро восстановил форму. Все ждали, что он опять возглавит свою конную группу, но пришло известие о тяжелой болезни бабушки – и дед внезапно бросил джигитовку, став коверным.

Марк вспомнил дядю. Легата гвардии Тумидуса, героя и предателя. Марк удивился бы, скажи ему кто правду, но в эту минуту он был сильнее всего похож именно на дядю. Люди, знавшие гард-легата лично, говорили, что лучше целоваться с разъяренным львом, чем беседовать с «бешеным психом», когда псих в дурном настроении.

– В любое время, – сказал Марк. – Сейчас?

Катилина засмеялся.

– У ларька, воняющего кислой лапшой?

– Завтра? Когда?

– В училище, едва мы уединимся для выяснения отношений, нам помешает обер-декурион Гораций. У него нюх на такие вещи. Я из хорошей семьи, господин Тумидус. У нас не привыкли решать вопросы чести наспех. В следующее увольнение я жду вас у лагуны Ахойя. Там, где три заброшенных коттеджа. Знаете, где это?

Марк кивнул.

– Оружие? – спросил он. – Хотите стреляться, господин Катилина?

– Я? Нет.

– Оружие выбирает оскорбленная сторона.

– На чем здесь можно стреляться? На парализаторах? – Катилина с презрением выпятил нижнюю губу. – На полис-шокерах? Из лучевика слишком просто убить. Победителя отдадут под трибунал: приговор, каторга. Холодное оружие, господин Тумидус. Легкое холодное оружие. Такое, каким сложно убить или искалечить. Деремся до первой крови. Я не ищу вашей смерти. Мне будет достаточно поставить вас на место. Оружие каждый подбирает сам. Если угодно, – он фыркнул, – попросите Горация. Обер-декурион даст вам аз-загай. Или цеп для обмолота.

Марк еще раз кивнул. Он мучительно вспоминал – и никак не мог вспомнить архаичное, забытое, крайне необходимое в данный момент слово.

– Секунданты! Нам понадобятся секунданты.

– Я возьму с собой господ Секста и Гельвия. Они согласны секундировать обоим. У вас нет возражений?

– Нет.

– Парное оружие. Для двух рук.

– Хорошо.

– Хотите что-то добавить? Принести извинения?

– Нет. В вопросах чести нет компромиссов.

– Превосходно! Честь имею…

Катилина щелкнул каблуками и быстрым шагом пошел к садящемуся аэробусу. На ходу он обернулся. «Клоун!» – насмешка искривила узкие губы курсанта. А может, это был просто нервный тик.

КОНТРАПУНКТ МАРК КАЙ ТУМИДУС ПО ПРОЗВИЩУ КНУТ (одиннадцать лет тому назад)

В молодости я смотрел фильм «Двойная звезда». Главный герой фильма, профессиональный артист, вспоминал, как его отец, тоже артист, часто повторял: «Шоу должно продолжаться!» Подразумевалось: любой ценой, что бы ни произошло. Герой, уже в возрасте, задумался: а, собственно, почему? И пришел к выводу, что отец был прав. Зритель купил билет и явился в зал, значит, артист должен дать зрителю лучшее, что он скопил за годы работы на сцене.

Иногда я думаю, что у этой правоты есть оговорка.

Если зритель вломился в зал бесплатно, оттолкнул капельдинера, плюхнулся на чужое место в первом ряду, шуршит фольгой от шоколада и во всю глотку комментирует шоу, не стесняясь в выражениях – что я, артист, должен ему?

И зритель ли это?

(из воспоминаний Луция Тита Тумидуса, артиста цирка)

– На пляже, – сказал дед.

– На спецпляже, – уточнил Пак, болтая кривыми ногами.

– Да, на спецпляже. Для артистов цирка и театральных деятелей. Есть на Хиззаце такой богемный пляж. Вход только по пропускам. Помню, оформлял я этот пропуск – ей-богу, проще попасть на аудиенцию к его высочеству Пур Талеле XVI! Анкета – тысяча и один пункт…

– Качок, – напомнил Марк. – Деда, ты говорил про качка.

– Ага, качок. Завелся такой на пляже. Бицепсы-трицепсы, поперек себя шире. Жрёт гормоны с протеином, срёт…

– Какает, – поправил вежливый Марк.

– Не знаю я, чем он какает, – отмахнулся дед. – Блинами от штанги, наверное. Короче, выходит на пирс, в плавках-шнурках, и качает эспандер. Наступит ногой, петлю в кулак и ну работать. Мышца аж лоснится! Весь женский контингент как подурел. Думают, у него в плавках сплошной мускул…

Дед сегодня хлебнул лишнего. Дед увлекся.

– У меня тоже будет бицепс, – Марк ткнул Пака кулаком в бок. – Я тоже накачаю. Папа обещал купить мне абонемент в тренажерный зал. Если я буду по утрам делать зарядку…

– Делаешь? – спросил беспощадный Пак.

Марк промолчал.

Незадолго до каникул отец взял Марка к себе на работу. Специально попросил, чтобы в школе Марку дали отгул на день – случай небывалый для Юлия Тумидуса, поборника дисциплины. Утром Марку, хочешь – не хочешь, пришлось делать зарядку: целых полчаса. Обычно с утра отец был, как говорила мама, вещью в себе, корректируя в уме план на день. Такого легко обмануть. Пыхтишь в комнате, топаешь, а сам смотришь без звука «Генерала Ойкумену». В идеале лежа на полу – вроде как отжимаешься или пресс качаешь. А тут отец каждую минуту заглядывал к сыну, напоминая, что после зарядки следует принять душ. Дался ему этот душ! Небось, думает, что у него на работе все сбегутся нюхать Марка. После душа и завтрака Марк и вовсе расстроился – на него надели галстук. Натуральную удавку в горошек! И белую сорочку, и пиджак, и черные туфли с узкими носами.

Позорище!

На работе у отца Марк скучал. Больше всего запомнились тапочки. Белые, ворсистые тапочки – их следовало надеть у входа. Туфли Марку жали, тапочки показались улыбкой фортуны. Дальше началась тоска зеленая. Здравствуйте, господин Тумидус! Какой у вас чудесный сынок! Небось, отличник, весь в папу… Да-да, мы все покажем в лучшем виде. Тут у нас, хороший мальчик, двухконтурный реактор. Энергия, выделяемая в активной зоне реактора, передаётся теплоносителю первого контура. Вот ведь какая штука, круче «Генерала Ойкумены». Хочешь знать, что дальше, умный мальчик? Ну конечно же, хочешь! Дальше теплоноситель поступает в парогенератор и превращает воду второго контура в кипяток. Ты дома чай пьешь? Считай, здесь у нас чайник… Пар поступает в турбины, турбины вращают электрогенератор. Вот мы и с электричеством! Ты понял, разумненький мальчик? Ага, кивнул Марк, тщетно надеясь, что на этом его мучения окончатся.

«А вот активная зона реактора,» – вернувшийся отец указал на монитор: огромный, в полстены. Марк повернул голову. В активной зоне сидели рабы: рядами, уходящими в глубину зала, похожего на ангар.

– Короче, – продолжил дед, набивая трубочку табаком, – подходит к качку один карлик. Морда кирпичом, ножки вензелем…

– Врешь, – обиделся Пак.

– Подходит и давай восхищаться. Ох и ах, как я вам завидую! Это ж, наверное, очень трудно… Очень, кивает качок. И эспандер тугой? Тугой, да. А можно, я попробую? Ну, попробуй, кивает качок. Взял карлик эспандер, ножкой наступил, ручкой уцепился. Качает и вопросы задает.

– Умные, – уточнил Пак.

– Разные, – согласился дед. – Главное, много их, вопросов. Качок от внимания разомлел, поет соловьем. График тренировок, сушка, режим питания… И тут до его спинного мозга доходит, что карлик все качает и качает. Замолчал качок, смотрит. На пляже хохот, девчонки с комментариями лезут. А карлик качает. Так и остался с чужим эспандером. Качка мы больше не видели…

– Я еще сальто сделал! – Пак вспрыгнул на перила. – Классное!

– Ну, покажи.

– Вот такое…

Марк ахнул, когда Пак взвился в воздух, крутя двойное сальто-мортале. Миг, и ножки карлика мягко ударили в траву. Пак вскинул руки, приветствуя зрителей, и раскланялся, ухмыляясь.

– Я им всем показал! С пирса в воду…

Кемчугское сальто, боковое. Пируэт. Тройной твист в группировке. Колесо без рук. Пак был в ударе, вспоминая день своего триумфа. Аплодируя, Марк отбил себе ладони. Дед посмеивался, глядя на разошедшегося приятеля.

– Я! – орал Пак. – Им…

– И тут, – дед поднес к трубке древнюю зажигалку, – подходит к нашему герою одна девчоночка. Тощенькая, мозглявая, ни кожи, ни рожи. Одни глазища в пол-лица. Очень уж ей наш герой к сердцу припал.

– Хватит, – Пак прекратил трюки. – Конец истории.

– Ну почему же конец?

– Потому что конец. Хватит, старый хрен…

Дед помахал рукой, разгоняя дым:

– Ты вульгарен, Инь Чи Пак, друг мой. Сказал бы: молодой хрен… На худой конец, моложавый. Тебе все равно, а мне приятно…

Пикировка взрослых была Марку неинтересна. Активная зона, вспомнил он. Рабы – рядами. Сидят, держатся за контактные пластины трансформаторов. Кое-кто двигает рычаги, словно лыжными палками орудует. Серые робы, желтые нашивки.

Вот, сказал отец. Истинная мощь Помпилии. Ты думаешь, что сила – это армия? Военно-космический флот? Ерунда. Тебя ослепил блеск орденов. Смотри и убеждайся. Мы не держим рабов дома. Зачем? Чтобы они вертели домашний генератор? Проще подключиться к городской сети. Мы, помпилианцы, сдаем рабов на энергокомплексы. Каждый раб – акция. Ты получаешь доход с их энергии. Ты, я мама. Но главное, это перегной, на котором растет наша цивилизация. Флотские держат рабов на галерах. Армии нужна энергонезависимость. Это понятно. Но армия – малая часть нашей расы. Смотри и понимай: где нет показного блеска, там есть опора и фундамент.

Ага, согласился Марк. Он готов был согласиться с чем угодно, лишь бы поскорее уйти домой. Тут и мои рабы. Да, я понимаю. Рабов у Марка было двенадцать, он никогда о них не думал, но чувствовал, как собственные пальцы. Двух он заклеймил при рождении. Остальных ему приводили родители, по одному в год. Марк не интересовался, где родители их берут. Одноклассники говорили, что есть специальный рынок. Марк клеймил новых рабов и, дернув поводок, приказывал идти туда, куда велит отец. Теперь он знал, что с каждого раба ему идет доход.

Ну и что?

Рассказы дяди о сражениях были куда интереснее.

Будь Марк старше, он заметил бы, что равнодушным согласием оскорбил отца до глубины души. Будь Юлий Тумидус менее замкнутым, он бы показал сыну свою обиду. Возможно, это спасло бы их от дальнейших конфликтов.

– Девчоночка, – упорствовал дед, игнорируя возмущение Пака. – Ах, вы такой ловкий! Ах, вы такой умелый! И сильный какой… Помнишь, Пак? Ты раздул грудь, как лягушка в брачный сезон. Ты пел, как тенор в Сенаторской опере. Ты же любишь тощеньких? Ты рассказывал ей, как надо делать сальто, как это сложно, каких требует усилий и подготовки. Ты показывал, ты чуть из плавок не выскочил… Ну же, вспоминай! Что она у тебя спросила напоследок?