Текст книги "Избранное. Том I"

 
Говори, но кто тебя услышит?
Помнишь ли двенадцатый псалом?
Где душа холодным небом дышит,
Согревай себя своим теплом.
 
 
Там, где ветер вьёт пустые гнёзда,
Милостыни просит старый век,
В городе, где окна, снег и звёзды,
Выпроси теперь себе ночлег.
 
 
Вымоли теперь себе поблажку,
Карандаш, бумагу и табак…
Оборвав последнюю затяжку,
В лёгких задохнётся полумрак.
 
 
И когда, как дым, твоя обида
Станет мёртвым нынешним числом,
Выучи урок царя Давида —
Горестный двенадцатый псалом.
 
 
Ледяным лучом сердечной боли,
Скорбью дня и ночи на земле:
«Господи, услышь меня. Доколе
Будешь забывать меня во мгле?
 
 
Надо мной глумится враг лукавый,
Вестью о спасении Твоём
Ныне просвети мя, Боже Правый,
Дабы не уснул я смертным сном».
 
 
Что теперь? Что скажешь, брат бродяга,
Книгочей, курильщик, брат простак…
Что тебе осталось – ночь? Бумага?
Карандаш? Молчание? Табак…
 
 
Тихо шелестит истлевшей тканью
Тьма – и пахнет кровью нашатырь…
Пепел… звёзды… ветер… снег…
                                    Молчанье.
На столе – раскрытая Псалтирь.
 

1990

 
Умирает век… Уже недолго
Ждать. Душе, не помнящей родства,
Всё равно – куда впадает Волга
Или сколько будет дважды два…
 
 
Но тебя, мой свет, я не покину,
День настанет – и из царства сна
В новый век, как будто на чужбину,
Бросит нас последняя волна.
 

1992

Владимиру Бережкову

 
Вернись, вернись, – лепечет и хлопочет
Крылатая вещунья, ангел злой —
В тот город, где терпенье камень точит
И ночь рекой течёт по мостовой.
Где первый снег сверкает в чёрных дырах,
Луна летит под флагом нищеты
И глохнут в однокомнатных квартирах
Поэзии невзрачные цветы.
 
 
Вернись, вернись, – она зовёт и плачет, —
В тот город, где у неба цвет знамён.
Где восковое стёклышко маячит
На улицах кривых. И нищий клён
Протягивает ветви к подворотне,
И снится постовым последний царь,
В подъездах черни дышится вольготней,
И вновь аристократов ждёт фонарь.
 
 
Да, я вернусь. Ты можешь быть спокойна.
И без твоей лукавой болтовни
Все эти церкви, тюрьмы, лица, войны,
Мой дом, мой век, все эти злые дни,
Людская зависть, Солнце, Божья милость,
Свобода, рабство, смерть, окно с огнём —
Всё это навсегда соединилось
В моей крови – и в городе моём.
 
 
Да, я вернусь. Ещё холодный ветер
Не вырвал с корнем дерево моё.
Но над Москвой-рекою на рассвете
Забвенья не приносит забытьё.
Цветёт могил таинственная местность —
От мёртвых не избавиться живым…
И сердце выбирает – неизвестность,
Тот тёмный мир, где рухнул Третий Рим.[35]35
  В первом варианте стихотворения, помеченном 19–20 декабря 1989 г., две последние строки выглядели так:
И сердце выбирает неизвестность,Во тьме которой рухнет Третий Рим.

[Закрыть]
 

1991

Георгий Мосешвили с Аркадием Драгомощенко

Литературный вечер в Спасском-Лутовинове. 1992 г.

Литературный вечер в Спасском-Лутовинове. 1992 г.

С. Филиппов, Г. Мосешвили и Н. Куриева в гостях у Н.И. Катаевой-Лыткиной

Презентация номера «Литературного обозрения», посвященного журналу «Числа». Дом-музей Марины Цветаевой. 1996 г.

Литературные вечера в Доме-музее Марины Цветаевой

Литературные вечера в Доме-музее Марины Цветаевой

Дарственная надпись А.И. Цветаевой

Дарственная надпись В. Перелешина

Афиша презентации «Неизвестности»

Презентация книги стихов «Неизвестность». ЦДХ. 1997 г.

Презентация книги стихов «Неизвестность». ЦДХ. 1997 г.

На международном конгрессе славистов в Риме. 2001 г.

«Что есть у нас» и «Эпитафия»

«Ноябрьская канцона»

«Мой город окутан мглой торфяных болот…»

«Время тихим облаком проплыло…»

«Не говори мне, что время кончается…»

«Я опять повторяю все то же знакомое слово…»

Георгий читает стихи

Стихи из Времени

 
Время жить и время умирать,[36]36
  В оглавлении, составленном автором, книга начиналась шестью вводными стихотворениями, затем следовали рубрики «Клио», «Déjà Vu», «Соединение», «Из Книги Снов» и «Цветы для умерших». Рубрик «Маятник» и «Синие ноты» в авторском оглавлении нет, но они присутствуют в настоящем издании, так как на автографах стихотворений стоят соответствующие пометки Георгия.


[Закрыть]
время ничего не понимать,
время торопиться,
время ждать,
чтоб всё это началось опять.
 
 
В августе, а может, в сентябре
каркают вороны на заре:
очевидно, много в эти дни
сыра проворонили они.
 
 
Утро начинается с ворон,
жизнь напоминает лохотрон:
есть для каждой рыбки свой крючок —
угадай, где шарик, дурачок.
 
 
Каждому восходу – свой закат,
жизнь напоминает детский сад:
если не Гоморра, то Содом —
время возвращается в дурдом.
 
 
Время умирать и время жить,
циферблатом стрелки окружить,
время забывать и вспоминать,
чтоб всё это началось опять.
 

5.07.2002 Коньково

 
Нам незачем жечь за собою мосты.
В саду Гесперид облетели цветы
И вместо Селены над сонной водой
Всё крутится, вертится шар голубой.
 
 
Стоит эшафот на горе Монфокон.
Нам незачем переходить Рубикон.
И вместо дороги в единственный Рим
Тропинка петляет по склонам лесным.
 
 
В саду Тюильри или в Летнем саду
Всё падают листья, как будто в бреду.
Бастилию нам штурмовать ни к чему:
На месте для танцев построят тюрьму.
 
 
Вот там мы живём: хлеб жуём по утрам,
Затем перед сном принимаем сто грамм
И споры ведём, ожидая суда,
А шар голубой всё летит в никуда,
 
 
Во тьму, в тридевятое царство химер,
Где барышню хочет украсть кавалер,
Куда путеводная тянется нить,
Где не о чем помнить. И незачем жить.
 

24.12.1999. Коньково

 
Живые медленные крылья
Распластанной нелепой птицы
И пахнущие лунной пылью
Пустые снежные страницы.
 
 
Ослепший бывший дом вельможи
И в ночь глядящий виновато
Единственный фонарь, похожий
На одноногого солдата…
 
 
И снежные цветы летают
Над полусонным нищим миром,
И пьяный к сердцу прижимает
Бутыль с волшебным эликсиром.
 
 
Таков пейзаж провинциальный.
Приходит поезд из столицы.
Над сутолокой привокзальной —
Живые крылья чёрной птицы.
 
 
И снег сверкает в лунной дымке,
Садятся в поезд пассажиры,
И пьяный с фонарём в обнимку
Летит во тьму – к созвездью Лиры…
 

24.09.2000 Коньково

 
Не солнцу слёз, не выцветшему дню,
Не знамени, что сорвано и смято —
Бордо подобно красному огню
Исчезнувшей империи заката.
 
 
И меж камней разрушенной стены,
Где кровь течёт неизлечимой раны,
В нём до сих пор на западе страны
Звучит хорал неслышимой осанны.
 
 
Оно восходит ввысь – и вслед за ним
Твоя душа, старинной клятве вторя,
Летит навстречу временам иным,
Подобно кораблю, что рвётся в море
 
 
Из гавани. Атлантика близка,
Но время ждёт на берегах Гаронны…
Здесь в погребах вино хранят века,
И строги в Аквитании законы
 
 
У виноделов. Высока цена,
Но, если горечь нашу жизнь иссушит, —
Один глоток бордосского вина
Излечит нам измученные души.
 

2003

 
Есть времена счастливые, когда
Лоза под южным солнцем возрастает,
И терпкий вкус вина в гортани тает
Без горечи, и тает без следа Раскаянья.
Ведь пресная вода
Не исцелит от суетных желаний,
Но вкус вина, оставшийся в гортани,
Желанья слаще, холоднее льда…
Всем предстоит горнило испытаний
И не избегнуть Страшного Суда.
 
 
Есть полдень жизни – время пить вино,
Святое время радости познанья,
Земных времён живое сочетанье
Бессмертно – ибо в Час Лозы дано
Нам свыше. Солнце радости – оно
Весельем духа в нас поёт. Отныне
Мы все земной хранители святыни.
Умрёт Лоза – нам будет суждено
Томиться жаждой в сумрачной пустыне,
Где вкус вина забыть немудрено.
 
 
Пока же осень жизни далека,
Пока ещё не все мы песни спели,
Пока живём под солнцем Руставели,
Пока уносит нас за облака
Крылатый конь Мерани – и легка
Для нас печаль, и нам любовь знакома
Давайте быть счастливыми! Святому
Веселью предадимся! Велика
Господня благодать! Хвала Благому
Отцу Лозы! Изыди прочь, тоска!
 
 
Бессмертная Лоза, тебе хвалу
Мы воздаём и, чаши поднимая…
 

 
Мы все зажигаем огни, чтоб не видеть звёзд,
Мы строим мосты, нам не нужен
                                      радужный мост,
Мы все существуем в плену пустой суеты,
И ставим над теми, кого больше нет, кресты.
 
 
Мы пьём молоко – и не нужен нам
                                               Млечный Путь,
Читаем Писание, не понимая суть…
Мы все видим сны – и не знаем,
                                      где сон, где явь…
О, Господи Боже, помилуй нас и исправь.
 

12.09.2000

Клио

 
Я опять повторяю всё то же знакомое слово,
Тихий голос мой вряд ли
                  услышит другой человек, —
И во тьме целый мир возникает
                             из места пустого —
Невесомый, невидимый,
                  словно растаявший снег.
 
 
Не зима и не лето,
        всего лишь набросок картины,
И художник ушёл,
        бросив кисти, но там, на холсте,
Будто осень с весной
        наконец-то слились воедино
Или слово выводит
                  рассвет на живой бересте.
 
 
Нет, не умерло небо,
        и солнце по-прежнему живо.
Свет и тень на земле —
        и становится каждый из нас
Тенью музы истории,
        тенью божественной Клио.
Кем бы ни были мы, —
        это время всегда и сейчас.
 
 
И я вновь повторяю:
        рассвет недалёк от заката,
Целый мир на холсте
        возникает опять и опять.
Ветер музы истории вечно нас гонит куда-то:
Может, к счастью, а может быть, к смерти —
                             нельзя угадать.
 
 
Но когда всё исчезнет —
        в день смерти, в канун возрожденья,
И прямой неизбежностью
        станет забвенье обид, —
Муза Клио с улыбкой,
        склонившись над тающей тенью,
На прощанье знакомое
        слово опять повторит.[38]38
  Внизу на странице с автографом этого стихотворения есть приписка: «А? Вот оно! С этого будет начинаться книга «Тень Клио»!


[Закрыть]
 

12.09.2005 Коньково

 
То ли день ничего не знает,
То ли ночь ничего не может,
То ли жизнь моя догорает,
То ли век понапрасну прожит?
 
 
То ли жизнь ничего не значит,
То ли смерть ничего не помнит,
То ли так, а то ли иначе?
Непонятно уж ничего мне…
 
 
Наше время проходит между
Пальцев – воском вот-вот растает…
Говорят, ещё есть надежда.
Но на что – лишь Предвечный знает.
 

13.09.2001

 
Великий принц Конде играет в экарте.
Он не король, но туз. Он полубог на сцене
Истории войны – великий принц Конде,
Виновный в тяжкой государственной измене.
 
 
Изгнанник и фрондёр, любимец двух столиц,
Вчера он был богач, сегодня вновь без денег.
Но кончилась война – и вот великий принц
Помилован. Теперь он больше не изменник.
 
 
Чужой среди своих, он вёл неравный бой
Легко и весело – как светскую беседу,
И умер стариком, позволив над собой
Одной лишь только смерти одержать победу.
 
 
Изменник? Патриот? Всё врут нам словари.
Всё – черви или трефы, бубны или пики,
И где не дважды два – там точно трижды три…
И безопасней быть ничтожным,
                                          чем великим.
 

29.09.2000

М. П.

 
Давно увяли лилии французских королей,
Умолкли навсегда единороги и бомбарды,
И в клетках зоопарка
                       с каждым годом всё дряхлей
Становятся бессмертные орлы Буонапарте.
 
 
Марат сменил колпак,
                       и Робеспьер сменил парик,
Дворцами из бетона стали ветхие лачуги.
Нет больше в мире подданных
                       и больше нет владык —
Зато остались торгаши, чиновники и слуги.
 
 
История времён, чередованье похорон…
Когда-нибудь вернётся вновь
                               прошедшее когда-то —
И всходит вслед за королём
                               на эшафот Дантон,
И в тягостном изгнанье умирает император.
 

12.04.2000 Коньково

Всё те же мы…

Пушкин

 
Кино всё то же. Разве что слегка
Сценарий изменился. Год за годом
Правители валяют дурака,
А те, кого у нас зовут народом,
Работают, жуют, баклуши бьют,
Ругаются, пьют водку и поют.
 
 
Мы забиваем вечного козла,
Свобода нас ничуть не изменила.
Всё так же ненавидим зеркала,
И равенство для нас – одна могила.
Беги – хоть в Севастополь, хоть в Париж,
Да только от себя не убежишь.
 
 
Читает смертный приговор судья,
И снайпер с крыши бьёт прямой наводкой
В прохожих. Два вождя после дождя,
Война, Ходынка, очередь за водкой,
Расстрел царя. Другого не дано.
Одно и то же старое кино.
 

27.07.1999

М.П.

 
Монархия в России невозможна:
Страна давно безумна и безбожна,
К тому же царь опять захочет править
Самодержавно – без свободы прав.
 
 
Республика в России невозможна:
Понятие народовластья – ложно.
С нас взятки гладки – что уж там лукавить,
И наш орёл двуличен и двуглав.
 
 
Куда ни кинь – одно и то же лихо.
Анархия – тем более не выход:
Глядишь – страна без власти превратится
В одно сплошное жуткое Махно…
 
 
Опять придётся призывать варягов,
Восточных римлян и заезжих магов,
И гнуться под Ордой, и с немцем биться,
И вновь в Европу прорубать окно.
 
 
Так что ж нам делать, русским и нерусским?
Ни торным не пройти путём, ни узким:
Монархия, республика,
Советы – Всё это не годится никуда.
 
 
Свободы нет, но есть покой и воля.
Всё тот же ветер веет в чистом поле
И в небесах горит огонь кометы,
Как будто Вифлеемская звезда.
 

29.06.1999

 
Волны русской эмиграции:[39]39
  Впервые опубликовано посмертно в «Новом Журнале», 2008, № 252, с. 73–74.


[Закрыть]
Первая, вторая, третья…
Из Америки и Франции —
Сквозь двадцатое столетье.
 
 
Из Бразилии, Италии,
От Белграда до Берлина
Через Чехию – и далее
От Торонто до Харбина
 
 
Волны и воспоминания,
Деревушки и столицы,
Кровь, разрушенные здания.
Смерть. Невидимые лица.
 
 
Стали ротмистры, полковники,
Что вчера звенели шпорами,
Пахари, купцы, чиновники —
Малярами да шофёрами.
 
 
Стали те, кого колоннами
Гнали в плен, кто жил под немцами,
Лицами перемещёнными,
А потом – невозвращенцами,
 
 
А потом – правозащитники
И последние поэты,
Все фарцовщики и критики
Собрались на берег Леты.
 
 
Тиснут, я боюсь, издание
В красно-чёрной типографии:
«География изгнания»
Для детишек русской мафии…
 
 
Где радетели кондовые
Будут петь о славе нации…
А потом нахлынут новые
Волны русской эмиграции…
 

Май-ноябрь 2000

 
Выходит странная оказия
И не случайная, наверное.
Боюсь, однажды Руссо-Азию
Постигнет участь Австро-Венгрии.
Орёл двуглавый там и тут.
Такие птицы не живут.
 

М. П.

Служенье муз чего-то там не терпит.

Иосиф Бродский

 
История не терпит суеты,
Безвременье не может вечно длиться.
О тех, кто за собою сжёг мосты,
С три короба наврут нам очевидцы.
 
 
И мы поверим сказочке смешной
О тех, чей век недолог был и горек.
А век спустя о свете, ставшем тьмой,
Напишет диссертацию историк.
 
 
Но, разогнав туман, развеяв мрак,
Он всё же никогда понять не сможет,
Что в наше время было всё – не так,
Да только спорить с ним – себе дороже.
 

9.01.2003 Коньково

М.П.

 
Чужеземец московский,
                     витийствующий без гроша
И в кармане нагрудном
                     припрятавший слабое пламя,
Переводчик бессонницы,
                          чья заблудилась душа
Меж забытыми книгами
                          и незнакомыми снами,
 
 
Словно сторож ночной,
                     я на кухне сижу в полутьме,
Повторяя урок: у истории нет очевидцев.
У главы тамплиеров
                         поехала крыша в тюрьме,
И с тех пор, словно в вогнутом зеркале,
                                         время двоится.
 
 
Рухнул дом. Ни Европы, ни Франции.
                                              Всюду пустырь.
Ничего – ни России,
                            ни Азии, ни Аргентины…
На помойке истории
                     некий свихнувшийся хмырь
Собирает осколки
                     и клочья в мешок из холстины,
 
 
На развалинах Тампля
                     ютится бескрылая боль…
Да, мне всё это снится,
                         но я мой урок повторяю.
В той же самой тюрьме
           ждал бессмысленной казни король,
Как дитя, палачам отвечавший:
                                      «Я так не играю».
 
 
Да, Людовик Шестнадцатый, вспомнил.
                     Но Клио темнит.
Видно, стало проклятье
                     магистра дурною приметой,
И не слабое пламя в груди,
                         а немыслимый стыд
Перед мёртвым Людовиком
                     и мёртвой Антуанеттой.
 

… слишком мало на земле тепла…

Г. Иванов

 
Да, мы все учились в этой школе,
Все меняли золото на медь.
Слишком много в этом мире боли,
Чтобы чем-нибудь не заболеть.
 
 
Бил нас молоточком по колену
Добрый доктор, в том не видя зла.
Прав поэт: хоть бейся лбом о стену —
Слишком мало на земле тепла.
 
 
Словно слово в прерванном рассказе,
Умирают время, цвет и звук…
Слишком много в этом мире грязи,
Чтоб остаться чистым, милый друг.
 

1.11.1999 Коньково

Мысль изреченная есть ложь

Тютчев

 
Странно устроен мир. Почти ничего
Не выразить словом. Но нет другого пути.
Странно устроен мир. И странней всего,
Что ищешь всю жизнь,
                        не зная, что должен найти.
 
 
Странно устроен мир. Растаявший лёд
Напоминает вновь истекающий срок.
Время, как рыба в аквариуме, плывёт,
Вечно вращаясь с запада на восток.
 
 
Падают звёзды, блуждая меж серых туч,
Ходят мятежники по городам святым.
Где-то на дне океана скрипичный ключ
Покоится, словно выдумка братьев Гримм.
 
 
Снова, Зенон Элейский, летит по кривой
Твоя стрела, вряд ли в этом твоя вина.
Странно устроен мир – у каждого свой
Взгляд, но за каждым взглядом – опять стена.
 
 
Слишком много свободы. Можешь идти,
Куда глаза – если хоть куда-то – глядят…
Странно устроен мир. Но другого пути
Нет – да вот только об этом не говорят…
 

2.10.2000 Коньково

 
Время тихим облаком проплыло,
Бабочкою лёгкой пролетело.
Толком ничего не объяснило.
Не могло. А может, не успело.
 
 
Вечер наклоняется над домом,
Многое темно и непонятно,
И летят на небе полутёмном
Белые – над синим миром – пятна.
 
 
Что такое время? – Мальчик-с-Пальчик,
Или нет – иголка в стоке сена.
Время – это Божий одуванчик.
Дунь – и всё рассыплется мгновенно.
 
 
… Скоро прошлогодний снег растает,
Дождичек в четверг вот-вот прольётся…
Жизнь уходит. Время исчезает.
А недоуменье остаётся.
 

14.11.2002 Коньково

Déjà Vu

 
Меняю живое, в своём роде единственное
Воображение
На посмертное таинственное
Преображение,
A/я такой-то.
              В смысле – не я – абонентский ящик.
Подпись: Аз многогрешный,
                             немного пьющий,
                                           много курящий,
Собирающий марки, кропающий вирши,
                          ненавидящий истеричек,
Не шибко здоровый. А в остальном —
                               без вредных привычек…
 

 
Сизифов труд не стоит ни гроша.
Уж лучше с пьяных глаз дразнить гусей,
Чем целый век, то каясь, то греша,
Крутиться словно белка в колесе.
 
 
Над каждым существом Дамоклов меч
На ниточке невидимой висит.
Куда ни кинь – игра не стоит свеч,
Есть у любой химеры вечный Сид.
 
 
Нечистый дух из нас верёвки вьёт.
Но Бог простит, сказал апостол Павел.
Живи, бедняк, и жди. Глядишь, помрёт
Известный дядя самых честных правил.
 

 
Выпьем, Хэмми, виски с содой,
Виски с содой и со льдом!
Между Крезовой свободой
И Сизифовым трудом
 
 
Жизнь проходит, как в казарме,
И звонит to you and me
Колокол… Эй, кто там?
                              Бармен!
Виски с содой, черт возьми!
 

1977

 
Я пишу тебе письмо,
Старый друг.
Тяжек нам с тобой, jumeau[40]40
  Брат-близнец (франц.).


[Закрыть],
Путь разлук.
Без тебя я и без ног
И без рук,
Как объеденный туземцами
Кук…
 
 
Ты один меня простишь
И поймёшь,
Ты, как женщина, к другим
Не уйдёшь,
Не предашь меня, как друг,
Не пропьёшь,
Как Иуда, не продашь
Ни за грош…
 
 
Я немного пьян. Но ты
Не взыщи.
Что за жизнь – носить пальты,
Да плащи,
 
 
Спать в тиши, глотать лапши,
Да борщи —
Лучше сразу камень в лоб
Из пращи…
 
 
Я пишу тебе, mon vieux[41]41
  Старина (франц.).


[Закрыть],
Старина.
За окном лишь вороньё
Да луна.
Я б послал тебе в химчистку
Вина,
Да бутылки все пустые
До дна…
 
 
C’est la vie. И где уж там,
Что уж нам…
От вчерашних в доме правд
Смрад и хлам.
Эх, дружище, все – содом
Да бедлам,
Шерри-бренди, как сказал
Мандельштам.
 

1978

 
Жить на острове Хонсю
И читать Эжена Сю.
 
 
Переехать на Хоккайдо,
Чтоб смотреть там фильмы Вайды.
 
 
Съездить на уик-энд в Гонконг,
Чтобы там играть в пинг-понг.
 
 
В отпуск двинуть на Ямайку,
Чтоб купить там балалайку.
 
 
Были б деньги – я б всегда
Ездил бы туда-сюда.
 
 
Потому что скучно всю
Жизнь слоняться по Хонсю…
 

 
Город Плёс напоминает
Богом взрезанный кулич.
Там живёт и процветает
Господин художник Бич.
Там свидания недолги,
Заспиртованы умы
И плывёт по старой Волге
Теплоход из Костромы.
 
 
Город Плёс тоски не знает:
Где живал сам Левитан,
Днесь тарелки запускает
Ввысь безумный старикан.
Этого ещё где-либо
Не найдёшь, поскольку тут
Всё – картины, водку, рыбу
У причала продают.
 
 
Есть ещё музеи в Плёсе,
Взору их приятен вид,
А когда приходит осень,
Там церковный хор гремит.
Всё прекрасно, строго, чинно,
Всё путём. Но вот, смотри —
Пьяной ментуры машина
С горки сносит фонари.
 
 
Все мы что-нибудь да ищем,
Не нашёл – руби с плеча!
Поезжай-ка в Плёс, дружище,
Погости-ка у Бича.
… Над рекой и над погостом
Церкви старые стоят…
Вся Россия стала Плёсом —
Чистый рай, кромешный ад.
 

30.08.2002 Коньково

 
Если пьёшь ты стопку спирта —
                    закуси грибочком белым,
Если борешься за мир,
                    то заряжай свой парабеллум,
Коль калымишь из-под палки,
                    так не лезь же вон из кожи,
А уж коль живёшь на свалке,
                    значит, стал ты, братец, бомжем.
 
 
Коль топор твой наготове,
                    значит, каши ты не сваришь,
Если ты живёшь в Тамбове,
                    значит, волк тебе товарищ.
Утонул в подводной лодке,
                    значит, нет тебе спасенья,
А в субботу выпьешь водки —
                    похмелишься в воскресенье.
 
 
Ты один в чужой квартире —
                    значит, пользуйся моментом.
Мочишь всех подряд в сортире —
                    значит, стал ты президентом.
Если ты владелец «Нивы» —
                    не мечтай о «Мерседесе»,
А коль пьёшь одно лишь пиво,
                    значит, ты душой не весел.
 
 
Коль врагов ты всюду видишь —
                    значит, стал ты патриотом,
Если мухи не обидишь,
                    хоть в людей стреляй, чего там…
Коль под вечер новоселье —
                    утром приступ амнезии.
… Если ты опять с похмелья —
                    значит, ты живёшь в России.
 

12–13.10.2000 Коньково