Текст книги "Марки. Филателистическая повесть. Книга 1"

Герои старинного альбома следят за Автором, они идут следом за ним, незримо поддерживая. Это они не дают сделать неосторожный шаг, оступиться и упасть.

Их тёплые руки ложатся нам на плечи, когда совсем невмоготу. Пусть их разговор едва различим за шелестом страниц, иные слова требуют полной тишины. Наши незримые друзья не покинут нас никогда, даже если мы забываем их советы и совершаем проступки. Их легко опечалить, но они не покинут нас ни при каких обстоятельствах. Не пренебрегайте ими, они самые верные спутники.

Из вышесказанного осмелимся сделать вывод: наши выдуманные бумажные герои, тем не менее, имеют такие же права на собственную судьбу в воображении читателей, как и описанные Тацитом, Плутархом, или, на худой конец, Виктором Суворовым.

Из неглубокого транса Попова вывел настойчивый голос:

– Александр Степанович, вы не ранены? – заглядывал в лицо Горький.

Профессор, словно бы приходя в себя после лёгкого сна, в ответ слабо улыбнулся и потёр усталое лицо обеими ладонями.

– Нет, со мной всё в порядке.

– Он сбежал!? – почти выкрикнул Будённый.

– Да, через окно.

– Если надо, я приведу его сюда, далеко ему не уйти, – предложила свои услуги Рид. – Окна – по моей части.

– Не будем этого делать, – жестом остановил решительную англичанку Попов.

– Но почему? Сейчас сюда явится полиция! Двое констеблей уже на этаже! – одновременно прокричали Горький и Будённый.

– Потому, дорогие друзья, что полицейскими мерами тут ничего не добиться. Маркони – человек отчаянный, ему неважен способ достижения цели. Бог ему судья. Я услышал и понял всё, что намеревался узнать.

После нелёгкого объяснения с полицией можно было считать, что экспедиция в Лондон подошла к финалу.

– Пойдёмте, господа, перекусим, я смертельно устал и голоден. Думаю, нам ничего больше не угрожает.

– Вот так казус! Взять и выпустить леща в реку! – не унимался Будённый.

– В одном Маркони прав: есть вещи, которые можно продавать всю жизнь, вроде чеховского вишнёвого сада, и так и не продать. Господа, не станем думать о грустном. Мисс Рид, вы разрешите пригласить вас сегодня на ужин?

Мэри Рид не стала ломаться. Она оглядела Будённого с головы до ног и скривилась, потом обратила зелёные глаза в сторону изобретателя радио.

– С таким на люди не сунешься, поднимут на смех. Но с настоящим джентльменом отчего не выпить пинту грога?

Автор не может не сделать в этом месте замечания. Женщинам, даже и вполне современным и образованным, свойственно смотреть на мужчин, как на часть собственного гардероба.

Однако, кто знает, что имела ввиду эта дикарка? Произнося свои слова о «настоящем джентльмене», так по крайней мере показалось присутствующим, щёки Мэри Рид тронул лёгкий румянец. Не станем дознаваться, о чём она подумала в ту минуту. Чужая душа потёмки. Осмелимся сделать лишь ещё одно небольшое замечание. Отличить истинное от напускного, распознать настоящее, не податься блеску фальшивого – не в этом ли подлинная мудрость женщины? Уходя из номера последним, Будённый бормотал себе под нос:

– Это ж надо, какая баба, а!

Отметим, что Попов и его гостья, отужинавшие на Стрэнде в знаменитом «Великом Диване Симпсона», вели себя безупречно, как и подобает известному человеку из столицы Российской Империи и его даме, представлявшей империю британскую.

Пусть Мэри Рид и мастерица на крепкие словечки, но и ей свойственно кокетство и умение подать себя, не переходя тонкой грани, именуемой словами «английский стиль». Порода благовоспитанных девиц, равно, как и порода истинных джентльменов всё же не вымерла, но их популяция оказалась значительно истреблённой более сильными и приспособленными представителями фауны. Иначе нам пришлось бы согласиться с небезызвестным Джоном Фаулзом, полагающим, что к настоящему времени особей, именуемых «джентльменами» вовсе не осталось. А такой взгляд на упадок нравственности кажется Автору сильно и несправедливо преувеличенным.

Глава IX, в которой филателистические размышления сменяются спором о социальном устройстве общества

Экипаж, запряжённый гнедой лошадёнкой, вяло тащился вон из города. Внутри коляски сидели двое. Высокий человек в потёртом пальто курил, другой слегка морщился от дыма, но замечаний не делал. Как нетрудно было догадаться, в медленно ползущем экипаже находились инженер электрических машин Александр Степанович Попов и ставший ему с недавних пор попутчиком пролетарский писатель Горький. Попов надел новый дорожный сюртук, а Алексей Максимович, как и раньше, довольствовался пальто. Маршал был оставлен на попечение заботливой миссис Бейден.

Позади коляски выглядывали притороченные походные чемоданы. Путешественники намеревались покинуть пыльный Лондон и направлялись в край типичной английской природы: лужаек с сочной травой и небольших холмов, поросших редкими деревьями.

Итак, в повозке сидели двое и мирно беседовали.

– Стало быть, вы полагаете, в деле участвовало ещё одно лицо, о котором мы с вами не имеем представления? – спросил Горький, дымя своей папиросой.

– Без сомнения, дорогой Буревестник, – ответил его спутник. – И этот факт был установлен мной опытным путём.

– Каким именно, позвольте полюбопытствовать?

– Видите ли, в чём дело. Когда Мэри Рид вошла к нам, вернее, когда мы вошли в мою комнату и застали там Мэри Рид, у меня сразу возникло по отношению к этой юной особе лёгкое подозрение. Это она доставила мне в номер письмо с предупреждением об опасности, она же дважды забиралась ко мне в номер по водостоку, надеясь ещё в прошлый раз захватить с поличным Маркони. Захватить итальянца ей не удалось с первого раза. Зачем ей нужен был весь этот цирк?

– Чтобы помочь нам, – пожал плечами Горький.

– Хорошо. Но, тогда спрашивается, зачем стараясь помочь кому-то, действовать столь конспирологически? Я подумал, что девица действует не самостоятельно, а по чьему-то указанию. И тогда, дорогой Буревестник, я доказал это.

– Как?

– Я взял письмо и нацарапал на бумаге ответ.

– Что же вы написали?

– Я написал ей печатными буквами: «Вы затрудняетесь прочесть, Мэри Рид»? Она взглянула на написанное мной, как на китайскую грамоту и убрала подальше, чтобы передать послание по назначению. Вы знаете, я уже вам говорил, людям свойственно усложнять и искать ответы на простые вопросы дальше, чем следует. А ответ лежит на поверхности. Когда я протянул письмо Рид, я попросил её прочесть мой ответ. Сделать она этого не смогла – по вполне понятным причинам, и сразу спрятала в карман.

– Почему же?

– Мэри Рид, известная искательница приключений и женщина-пират, скорее всего, грамоте не обучена. Кроме нашего фельдмаршала, Барнетта, Маркони и миссис Байден-Пауэлл о нашем пребывании здесь немногие знают.

– Вы имеете ввиду британские власти?

– Я имею ввиду принцессу Диану.

– Позвольте-позвольте! – воскликнул Горький и полез в карман за блокнотом, – Я всё стараюсь записывать.

– Вы и впрямь настоящий писатель. За это я вас и люблю, Буревестник. Никогда не стоит сбрасывать со счетов человека, прекрасно осведомлённого о целях нашей поездки, пусть и не пролетарского происхождения.

– Вам бы всё смеяться надо мной. Рассказывайте же дальше, дорогой друг.

– Я заподозрил Диану, принцессу Уэльскую. Думаю, она решила протянуть нам руку помощи. А в качестве поверенного в делах решила использовать старый надёжный вариант: бесстрашную Мэри Рид, со страницы марок британских колоний. Поэтому внизу письма я приписал: «Большое спасибо и мой восторг восхитительной Диане».

– Как же эта Рид нашего Семёна Михайловича отделала! – покачал головой Горький.

– Вы не знаете женщин, Буревестник. Это не Рид его отделала, а Диана свела с ним счёты на свой манер. Теперь принцесса с Будённым квиты.

– Вы полагаете, дорогой профессор, это была спланированная месть принцессы?

В ответ изобретатель радио мог только неопределённо пожать плечами.

– Кто их разберёт, женщин? Где у них тонкая месть и расчёт, а где игра? Внешность и в нашем альбоме бывает обманчивой, а знание истории помогает избегать досадных оплошностей. Красный эсквайр попал, как кур в ощип.

И оба приятеля громко захохотали.

После событий, случившихся в номере «Лэнгхема» и последовавшего долгожданного объяснения с Маркони, планы членов экспедиции были изменены. Петербургскому профессору Попову больше не хотелось оставаться в Лондоне ни минуты. Он заявил, что узнал всё, что хотел бы знать, и видеть перед собой лицо претендента на роль создателя радиоприемника не желает. Будённого уже давно тянуло в имение миссис Бейден, а Горький размышлял о прогрессе человечества и вносил изменения в уже написанные ранее книги. Поэтому наши герои, которых мы оставили одних в роковую минуту, уладив дела с полицией, посовещались меж собою и решили разделиться. Профессор и его верный угловатый спутник приняли решение посетить Нью-Ланарк и осмотреть изобретение совсем иного рода – поселение великого Оуэна. А маршалу предоставить полную свободу, лошадей и свежий воздух.

Расставание было недолгим. Друзья пожали друг другу руки и обнялись. Автор оставляет прославленного маршала в альбоме одного, с тем, чтобы направиться далее вместе с другими двумя участниками лондонской экспедиции.

Часть пути в Нью Ланарк была преодолена на поезде и лишь последний отрезок – в возке. В поезде между писателем и учёным произошёл небольшой спор, который Автор спешит предоставить на суд читателя. Вызван был он замечанием профессора по поводу устройства британских железных дорог.

– Я вовсе не случайно решил отправиться в путешествие по железной дороге. Великолепное британское изобретение, и, смею вас уверить, оно получит огромное развитие в России, где пространства так бескрайни, – заметил профессор, наблюдая за быстрой сменой ландшафта за окном.

– Уже получила. Взять хотя бы Николаевскую дорогу, – подтвердил Горький.

– Да, в последнее время и у нас, и у них научились быстро строить. Однако же в Лондоне уже несколько вокзалов, а Британия мала. Будущее принадлежит странам крупным, с более многочисленным народонаселением. Вот увидите, Британия скоро скатится с вершины своей славы.

– Или же произойдёт социальный взрыв, а к власти придут массы, – ткнул в собеседника пальцем писатель.

Попов отрицательно покачал головой:

– Массы к власти прийти не могут по определению.

– Но вы же сами отметили, дорогой Александр Степанович, что с вершин одна дорога, вниз. Колоний им не удержать, их империя уже сейчас сыплется, как карточный домик. Значит, впереди революция.

Наши герои рассматривали мелькавшие за окном разбросанные там и тут жилые постройки, разглядывали местных жителей. Если самих путешественников можно было отнести к людям привилегированного положения, то есть, дающего право судить о других с некой отстранённостью, то взгляды путешествующих на увиденное расходились противоположно. Попову окрестный пейзаж нравился, на Горького он нагонял тоску и грусть. Всё же, как это удивительно, что одни и те же явления и вещи способны в разных людях вызывать противоположные чувства!

– А я вам заявляю, никакой революции не будет.

– Поглядите на англичан, они и сейчас придумывают себе развлечения, вроде кинематографа, а к чему? Я вам отвечу, чтобы не видеть того, что творится вокруг: упадка, разложения, – с жаром бросился в атаку Горький. – Капиталисты обречены, впереди социальный взрыв!

– Капиталисты были бы обречены, дорогой Буревестник, будь они идиотами, но Британия управляется крайне ловкими мошенниками. Выход у них есть. Им следует измениться.

– Что это значит? Им и сейчас нелегко, а скоро нечего станет есть. Богатые становятся ещё богаче, бедные беднее! – почти кричал Горький.

– Вы же сами, – задумчиво глядя за окно, размышлял вслух Попов, – вы же сами не так давно рассказывали мне про Гайд Парк и уголок оратора Speakers corner. Когда в Лондоне начались волнения и даже любимый вами Карл Маркс предрекал скорое начало революции, правительство пошло на эту гениальную меру. Открыли уголок оратора. Приняли специальный закон, и что же? Волнения разом стихли, будто и не было призывов к свержению власти. Когда вы говорите мне о нищете и упадке, не я отвечаю вам, заметьте, а сама британская система управления отвечает. Только такое государство и имеет шанс выжить, которое умеет приспособить систему управления к кризису. Пока общество готово идти на социальные эксперименты, бунта не будет.

Время путешествия пролетело незаметно, но помирить спорящих дорога не смогла. Пересев в бричку, путешественники продолжали подыскивать аргументы в свою пользу. Со свойственной писателю наблюдательностью Горький отыскивал доказательства своей правоты в попадавшихся ему навстречу типах, в то время как Попов скорее искал подтверждения своим мыслям в примерах исторических и аналогиях. Что поделать, наши герои были людьми разного склада, если не сказать, склада противоположного.

– Ведь вот эти несчастные маются в страшной нужде, – показывал писатель пальцем на игравших в пыли грязных сельских ребятишек. – Здесь такое же пьянство, безграмотность и танцы с мордобоем по вечерам, как и у нас в России. Я вас уверяю.

– С каких пор вы сделались блюстителем нравов, Алексей Максимович? Откуда в вас это?

– Дорогой вы мой человек, я слишком знаю жизнь, – кивнул на убегающих детей Горький.

– Вы даже на Капри ухитрились выдумывать скучных и вялых типов, вроде Матвея Кожемякина, – отвечал Попов. – Полюбуйтесь лучше на английские домики в зарослях плюща. Каждый дом – небольшая крепость для своего владельца. Право владения землёй здесь священно и неприкосновенно.

– Это лачуги бедняков, а не домики. Некоторые напоминают мне хлев.

– Согласен. Однако же, замечу, и владельцы хлева могут вполне быть счастливы и даже гордиться своим владением.

– Гордиться хлевом можно, если другого повода для гордости не найти, – скорее размышлял вслух, чем отвечал на реплику писатель.

– Зато по хлеву можно вполне судить о крестьянине. Вы знаете, уважаемый Буревестник, я имею и на сей счёт своё мнение. Как вы уже заметили, у меня на всё свой взгляд. Пусть и не всегда во всём верный. Так вот, владение собственностью – это и есть тот внутренний тормоз, который остепеняет человека. Собственность должна иметь разумные пределы. Скажем, жильё должно не только находиться в частной собственности, но и ремонтироваться, и полностью обслуживаться собственником. То есть, идеальное человеческое поселение – это деревня или небольшой город, состоящий сплошь из частных владений. Расстояние между ними должно быть невелико, но и не слишком мало. В поселении должна иметься своя школа, больница и церковь. Лучше всего, если земское управление распишет порядок такого устройства. Я вас уверяю, в Нью Ланарк мы застанем подобную картину. Не думаю, что мы найдём там Город Солнца, но встретим поселение с хорошими полицейским порядками.

Горький хотел возразить, что совместный труд во общее благо и забота о ближнем есть панацея от бед, а вовсе не частная собственность и полицейские меры, но Попов уже принялся рассуждать дальше, не давая собеседнику возможности вставить и слова для ответного замечания:

– У господина Конан Дойла в одном из последних номеров журнала Standard Magazine есть сентенция о том, что в деревне подчас совершаются гораздо более извращенные по своей жестокости преступления, нежели в городе. В городах правосудие совсем рядом, крики жертвы могут быть услышаны соседями, тогда как в деревне, в далеко отстоящих домах подчас творятся страшные вещи, и царит безнравственность. Я стал размышлять по поводу этой его мысли. У нас, в России, такие поселения тоже имеются, называют их хуторами. Там расстояние между постройками излишне велико. Хутора – это крайность, город – крайность противоположная. Есть некая разумная граница скученности населения, расстояния между жилыми постройками. Деревня – случай идеальный. Итак, напрашивается вывод: нужно найти золотую середину.

За разговором они и сами не заметили, как оказались у ворот большого дома.

Их встретил тощий, сгорбленный старик, на тонких ногах, своей фигурой издали напоминавший филателистический пинцет. Автор вполне допускает, что это и был пинцет, оказавшийся как нельзя кстати у обочины дороги.

– Тпру! – закричал старик. – Слезайте. Слезайте или поворачивайте оглобли!

– Милейший, как нам проехать в Нью Ланарк? – спросил Горький желчного старика.

– Я же говорю, дальше дороги нет. Вы в Нью Ланарке. Идите со своими чемоданами и в очередь становитесь. К вам выйдет миссис Макинтош и выдаст ключи от номера.

– Разговаривает, как у нас в какой-нибудь Калуге, – не удержался от замечания Горький.

– Возраст не имеет национальности, – вздохнул Попов.

К счастью, добродушная миссис Макинтош, носившая белоснежный до голубизны фартук, оказала гостям более тёплый приём.

Поселение Нью Ланарк представляло собой небольшой посёлок со своей школой и больницей. На зелёных холмах вокруг рос густой лес, а внизу текла река. Поселение находилось на достаточно крутом склоне. Место для социального эксперимента было выбрано его устроителем живописное, располагавшее его обитателей к спокойствию и даже некоторой умиротворённости. В отличие от севера Англии, здесь не было и следа серой угрюмости, столь свойственным некоторым графствам. Листва имела сочный зелёный цвет, а раскидистые дубы словно бы сошли с полотна Гейнсборо.

Рабочие жили в специально выстроенных для них квартирах, в трёхэтажных домах красного кирпича. Всё в Нью Ланарке было благоустроено и продумано отцом-основателем поселения Робертом Оуэном.

Предоставим возможность читателю заглянуть в записи, сделанные собственноручно пролетарским писателем в своём дневнике.

Из дневника Алексея Максимовича Горького

Для гостей здесь устроен прекрасный и удобный дом. Как повсюду заведено в старой доброй Англии, в холле камин, прикрытый толстой чугунной решёткой. Массивная мебель расставлена по всем этажам. Старая эта мебель устроена не для нормального человека, а по какому-то недоразумению для людей исполинского роста и силы. Даже мне с моим телосложением приходится нелегко сдвигать стулья и отворять створки. Женщинам, чтобы отворить сервант, приходится вставать на специальные скамеечки и тянуть их обеими руками, рискуя каждый раз свалиться со скамьи вниз и пребольно расшибиться. За порядком в доме для гостей следит одна старушка по фамилии Макинтош. Бедная старушка мучается, влезая и слезая со своих скамеек. Это форменное безобразие! Но ничего менять у себя она не желает. Англия – страна традиций.

Однако ж, вернёмся к нашим шкапам. Я нашёл для себя и полезную сторону в столь неудобной и грубой деревенской мебели. Как приехали, я на спор уговорился с моим дорогим Александром Степановичем, что брошу курить. На всякий случай я припрятал заранее коробку папирос в дальний угол шкапа, куда Попов не догадается залезть. Коли сильно захочется мне папирос, так у меня есть тайник, откуда смогу добыть табаку без ведома моего строгого друга.

Вообще мне тут всё страшно нравится. Живут здесь рабочие, как сыр в масле катаясь. Никогда бы не подумал, что без революции можно житьё так разумно устроить. И капиталисты тут честные, и трудящиеся довольны. У них тут имеется свой рабочий клуб, с библиотекой и избой-читальней, и даже музыкальный салон. Я туда уже ходил.

Третьего дня стал я о том рассказывать Попову. Я ему говорю:

– По-моему, нету нужды у нас в России заводить советскую власть. Думаю, социализм и без революции возможен, ежели сознанием трудящихся овладеют идеи Оуэна.

К моему удивлению, профессор на мои слова слегка крякнул, а потом и огорошил меня:

– Я всё чаще стал замечать, с вас взятки гладки, дорогой Буревестник. Я бы не стал торговать убеждениями даже в шутку.

Вот и пойми его.

Однако, пришло время рассказать про наших новых знакомых здесь. Нашим добрым руководителем оказался мистер Леттерби. Этот господин, невысокого роста, весьма проворный и улыбчивый. Ходит он в синей рабочий фуфайке и улыбается английской улыбкой. У него открытое лицо рабочего человека, он произвёл на меня очень хорошее впечатление. Сразу видно культурного пролетария. Господин Леттерби проводит с нами много времени, объясняя и показывая устройство посёлка.

Недавно на прядильной фабрике появилась своя подвесная электрическая дорога. Вольнонаёмный инженер-электротехник Бёрнс и его помощники сконструировали эту подвесную дорогу. С её помощью тяжёлые тюки с продукцией фабрики, нагруженные материей и рубашками, транспортируются по всем цехам и потом попадают на склад. Мы с профессором наблюдали работу электрического устройства издалека, и моему учёному другу машина очень понравилась.

Всё тут устроено разумно и с пользой для трудящегося человека. Школа, больница поддерживаются в идеальном порядке. От каждого здесь ожидают работы на общественное благо, сами же рабочие с фабрики общими усилиями приводят в порядок поломавшиеся кровли домов или чинят систему водоснабжения. Преподаватели в школе – жёны фабричных рабочих. Все вместе, на собрании жители решают насущные вопросы. Такие порядки очень разнятся с нашими, российскими.

Однако, и на солнце бывают пятна. Вчера мистер Леттерби пожаловался нам с профессором на воровство. Оказывается, на фабрике с недавних пор завелись воры, сумевшие вынести через забор несколько пудов дорогой краски и мотки с дорогой серебряной и золотой ниткой.

– Никак не можем найти негодяев, – развёл в стороны руки Леттерби.

– Обращались ли вы в полицию? – спросил мой друг.

– Обращались, – вздохнул Леттерби. – Покрутились у нас с неделю и ничего не нашли. Так ни с чем и уехали. А тут ещё и отравление.

– Какое отравление? – удивились мы.

Оказалось, незадолго до нашего приезда всю фабрику поставила вверх дном полиция, искали похитителей краски и нитей. А инженер Бёрнс и его помощник были кем-то отравлены. Они пролежали с пищевым отравлением несколько дней. К счастью, всё обошлось. Полиция уехала, воров не нашли, но ищут. На проходных выставлены усиленные патрули, только ничего не помогает. Воры научились каким-то образом проносить дорогую краску и нитки через проходную.

Прошло несколько дней, мы гуляли по городку, осматривали больницу, навстречу нам попался Леттерби.

– Что нового? – спросил нашего доброго помощника мой друг.

– А, – махнул Леттерби неопределённо. – Всё по-прежнему. Мы ищем, они воруют, мы ищем, они воруют.

– Они воруют быстрее, чем вы ищите, не так ли? – вынес свой вердикт Александр Степанович.

Воспитанность моего друга и его тонкий юмор пришлись по вкусу британцу. Тот чуть скривил тонкие английские губы.

– Мистер Попов, вы попали в самое яблочко, – промолвил он. – Сегодня ночью со склада украли дорогую материю.

– И вновь никаких следов?

– Нет, – печально опустил голову Леттерби.

– Скажите, – спросил Александр Степанович. – А что произошло с этим вашим Бёрнсом? Мне очень хотелось посмотреть его машину, жаль уезжать, не разобравшись в её устройстве.

– Мистеру Бёрнсу уже лучше. Мы так волновались за него, ведь электрическая дорога без него встанет.

– А доктор его смотрел? – спросил Попов.

– Нет. Бёрнс отказывается от врачебной помощи и лечится сам.

– Так вы поговорите с инженером, – напомнил Александр Степанович в конце беседы. – Мне было бы интересно взглянуть на его изобретение, мы с ним, видите ли, коллеги.

– И передайте ему пожелания наискорейшего выздоровления, – добавил я.

Иногда мой друг забывает элементарные правила вежливости. Дорога его интересует куда больше, чем здоровье её создателя. Хорошо, что я вовремя пришёл на помощь и снял неловкость. Услужливый Леттерби раскланялся и дал нам своё согласие поговорить с главным электриком поселения на предмет осмотра механизма его машины.

Впрочем, случай познакомиться представился даже раньше, чем мы думали. Как-то раз, ближе к вечеру, прогуливаясь вдоль центральной улицы посёлка, мы свернули на боковую, едва приметную дорожку и оказались в тупике. Справа и слева нас окружал глухой деревянный забор. Воздух был наполнен звоном стрекоз и кузнечиков. Я готов был часами слушать их пение, но мой друг обратил моё внимание, откуда распространяется зудение и лёгкое жужжание. Жужжание производили вовсе не насекомые, как я предполагал!

Мы подняли головы вверх, отыскивая источник звука. Наше внимание привлёк трос, подвешенный на большой высоте, и я указал моему другу пальцем в ту сторону. По тросу, протянутому высоко в небе, толчками продвигалось большое корыто, в котором находился тюк с чем-то тяжёлым. Это и была та самая электрическая дорога, о которой нам рассказывал Леттерби.

Вдруг боковая калитка в заборе неслышно отворилась. Нам навстречу кошачьей походкой вышел человек с удивительным чистым и открытым лицом в пиджаке и поддёвке. Человек широко улыбался. Надобно описать его поподробнее. Человек, встретившийся с нами, был совсем маленького роста. Ладони у него казались детскими, будто игрушечными. Но самое удивительное – взгляд. От него было невозможно оторваться. Я бы сказал, магнетические глаза.

– Добрый вечер, джентльмены, – протянул он нам по очереди детскую ручку. – Рад вас приветствовать в нашей деревушке. Меня зовут Бёрнс. Роберт Бёрнс с почтовой марки Шотландии. А вы, надо полагать, знаменитый русский учёный Попов со своим другом. Видите, я осведомлён о вашем прибытии, как, впрочем, и все поселенцы. В такой маленькой деревушке вести разносятся молниеносно, по живому телеграфу, без всяких технических ухищрений.

Признаться, мне иногда очень приятно, что слава бежит впереди нас. Нас узнают на улице и раскланиваются. Один из обитателей альбома как-то раз, здесь, в английской глубинке рассказал мне, что читал «Старуху Изергиль». Разумеется, моя популярность не идёт ни в какое сравнение с популярностью моего друга. Всё же приятно, когда результаты твоих усилий кем-то замечаются, и тебя помнят.

– Искренне рады с вами познакомится, – протянул я по британскому обычаю в ответ свою ладонь и ощутил нежную кожу английского труженика.

В любой иностранной державе я стараюсь перенять привычки её обитателей, дабы не сильно отличаться. Так, Англия для меня в первую голову страна чопорной благовоспитанности, поэтому и я веду себя здесь во сто крат культурнее, чем в других местах. Стараюсь не плевать и не сморкаться наземь, а пользуюсь носовым платком, обхожусь малым количеством бранных слов и почти бросил курить. Когда британцы хотят сказать «да», они делают это тоже весьма галантно и произносят «йес оф коз». Я сперва смеялся, причём тут козы, а с недавних пор перенял эту их привычку. Итак, я раскланялся весьма изысканно.

– Йес оф коз, вы правильно догадались, кто мы. Мой друг Александр Степанович – великий изобретатель, а ваш покорный слуга – небезызвестный сочинитель, пишущий под псевдонимом Максим Горький.

– Всегда к вашим услугам, – культурно выразился англичанин. – Я тоже на досуге сочиняю.

– Сельская проза?

– Нет, – смущённо отвёл от меня глаза инженер, щёки его вспыхнули, – стихи.

– Приятно познакомиться, – протянул в свою очередь руку Попов.

– Не правда ли великое дело задумал старина Оуэн? – щурясь проговорил Бёрнс.

И лукавые искорки запрыгали в его глазах, будто задуманное в Нью Ланарке поселение казалось ему смешной затеей.

– Алексей Максимович именно за этим сюда и пожаловал, – кивнул Попов, – посмотреть результаты социального эксперимента вашего прославленного земляка. А меня, мистер Бёрнс, признаться, очень заинтересовало ваше изобретение.

– Роберт. Можете звать меня просто Роберт. У нас тут другой этикет, – улыбнулся инженер-электротехник.

– Роберт, мы слышали, вас пытались отравить? – осведомился я.

– Да, чуть не умер, сейчас стало лучше.

– Вы кого-то подозреваете? – спросил Александр Степанович Бёрнса.

Тот, только покачал головой.

– Кого же мне подозревать? Питаюсь я в столовой, вместе со всеми, иногда покупаю мясо и овощи на рынке. А вас, стало быть, заинтересовала моя электрическая дорога. Только разве это изобретение? Я электрик, подписал полтора года назад договор с фабрикой и построил здесь дорогу. В основном я слежу за состоянием электрической машины, смазываю крутящиеся части. И постоянно чиню эти треклятые тележки. С тележками уйма хлопот, то и дело ломаются.

– Позволите взглянуть на устройство машины? – спросил Бёрнса Александр Степанович. – Я полагаю, здесь у вас пункт, откуда вы управляете всей работой?

Мне показалось, в первую секунду инженер чуть заколебался, но тут же взял себя в руки и кивнул.

– Да, разумеется, – ответил Роберт. – Приятно иметь дело со сведущим человеком. Только давайте условимся встретится часа через два. Мне как раз надо бежать в мастерскую. А потом приходите сюда.

– Какой приятный инженер, – заметил я, когда калитка затворилась. – Вежливый, образованный, не гордый, стихи сочиняет.

– К тому же, трезвый, – усмехнулся Попов.

Иногда на моего друга находят приступы меланхолии. Вот и сейчас он не обрадовался приглашению, а встал задумчиво и глядит на проносящиеся в вышине корыта. И глядит на них так, будто в этих корытах заключена тайна Вселенной. Я, недолго думая, вытащил блокнот и спешу запечатлеть на бумаге сию картину.

Через два часа нам предстоит близкое знакомство с Бёрнсом и его устройством. Признаюсь честно, я не большой знаток в технике. Всё, что несёт техника человеку, меня несказанно радует. Напротив, мой друг зачастую глядит на достижения цивилизации скептическим взглядом.

– Вы знаете, я всегда сочувствовал Луначарскому. Быть может, богостроительство – вот настоящий путь человечества, – заметил я.

Попов ответил резко:

– Глупости. Богостроительство – обман, потому что Царство Божие на земле невозможно, а лишь в потустороннем мире. Поверьте мне как учёному.

– Мне странно это слышать от учёного. Вы, человек с университетским дипломом, низвергаете науку. Наука – то, на чём стоит наш мир. А ведь наука ведёт нас вперёд, любые тайны природы открываются человеку, – резонно заметил я. – Вы запутались.

– Нет, глубокоуважаемый Буревестник. Учёный – тот, кто первым находит, первым додумывается, первым обращает внимание на спрятанное от глаза. Но кто сотворил найденное? Наука и возникла с целью описания сего мира, а не объяснения потустороннего. Представьте себе весьма сложный прибор, хоть бы и электрический самовар. Есть описание прибора, схема. Поклоняться науке так же глупо, как поклоняться руководству или описанию работы самовара.

– А вы поклоняетесь самовару! – я почувствовал, как мои щёки стали горячими.

– С чего вы взяли? Не самовар, но его создатель достоин всякого уважения. Идея стоит впереди описания, а не наоборот.

– Наука разгадывает любые загадки. И ваш чайник – не больно-то и сложная штука!