Текст книги "Тень Галилеянина"

Он показал на северную оконечность озера:

– Там внизу, где туман – Капернаум. В нем живут мои родители с моими братьями и сестрами. Передай им это письмо и деньги. Без моих денег им не прожить. Я сам не мог больше выносить бедность. Поэтому и ушел к зелотам.

Я пообещал выполнить его просьбу. Долго всматривался я в ту сторону, которую он мне указал: где-то там, в туманной утренней дымке, прятались дома этих людей. Там они надрывались от непосильного труда, страдали, плакали, теряли надежду. Но, равнодушное к этому ко всему, над ними всходило солнце. Словно не было ему заботы до «злых дел, какие делаются под ним».[127]127
  Еккл 4:3.


[Закрыть]

Я оглянулся. Тимон и Малх прощались с нашими спутниками. Лучи утреннего солнца чудесно преобразили их лица. Двое зелотов тоже казались другими людьми. Рядом с Тимоном и Малхом они как-то вдруг помолодели. В их смущенных лицах я угадывал нежные черты детства. И вот мы стояли рядом: террористы, невинные люди и я. Разве в том, что солнце одинаково светит нам всем, заключалось одно равнодушие к человеческому страданию? Разве не был его свет выражением непостижимой доброты, свет, который оно в равной мере изливало на всех – и на нас, и на этих бандитов?

И я вознес Богу хвалу за то, что Он велит солнцу всходить над злыми и добрыми, праведными и неправедными заново каждый день. Мне подумалось: если солнце одинаково светит на римлян и зелотов, бедных и богатых, господ и рабов, если оно и за тех, и за других – разве я не вправе раскачиваться как маятник туда-сюда между римлянами и евреями, властями и зелотами, богатыми и бедными? Разве не должна была оставаться такая возможность – закрыть глаза на все различия и одновременно не пасть жертвой? Эта мысль прибавила мне мужества.

* * *

Уважаемый господин Кратцингер!

Последнюю главу Вам, по Вашим словам, было неприятно читать. Вы ругаете меня за «политизацию» проповеди Иисуса. Его слова о первых, которые должны стать рабами всех прочих людей, пишете Вы, нельзя понимать применительно к распределению политических сил. По-вашему, здесь речь идет о взаимоотношениях внутри общины. Но в пользу моего понимания этого места говорит то, что Иисус здесь отмежевывается от политики, характерной для «язычников». Оппозицией «язычникам» выступает «Израиль». «Между вами да не будет так» означает: у еврейского народа не должно быть так, как у других народов. Иисус говорит это, обращаясь к ученикам, которые представляют весь Израиль. Он выбрал их двенадцать – по числу колен Израиля.

Мы сталкиваемся тут с основной проблемой интерпретации: Иисус не собирался основать христианскую общину, он хотел обновить Израиль. Тот, кто относит его слова исключительно к церкви, забывает, что некогда они были обращены ко всему еврейскому населению Палестины.

Именно для этого общества он ждал чудесного преображения: бедняки, дети, кроткие и чужеземцы должны были занять в нем видное место. Это и будет Царство Божие. Оно – не какая-то чисто «духовная величина». В нем можно есть и пить. Оно находится в Палестине Люди устремляются к нему со всех концов.

В нем возвышается новый Храм.

Исус ждал, что государство коренным образом изменится, но не имел в виду, что этого можно достичь путем политических перемен. Его цель носит «политический" характер, но осуществление должно произойти без политики: это Бог воплотит ее в жизнь. А это значит:. люди не должны стремиться воплотить эту цель, совершая насилие над другими людьми. Но они и не должны полностью бездействовать.

Я часто спрашиваю себя, почему великие богословы так мало внимания уделяли историческому Иисусу? Конечно, дело здесь отчасти в том, что создать исторически достоверный образ очень трудно. Но разве не может быть и так, что ими все время ощущалось: стоит обратиться к историческому Иисусу, как пред ними предстанет Благая Весть, которой предстояло осуществиться не внутри одной только церкви, но и во всем обществе:

Может быть, мы еще вернемся к этой теме.

Искренне Ваш, Герд Тайсен

Глава XI
Конфликт в Капернауме

Капернаум лежал на пути в Вифсаиду Юлиаду и находился примерно в двенадцати километрах от Арбелы. Оттуда до нашей цели оставалось пять километров. Еще до захода солнца мы рассчитывали прибыть в Вифсаиду, чтобы можно было в субботний день пребывать в покое.[128]128
  По тогдашнему разделению времени день заканчивался с восходом солнца, и начинался следующий день.


[Закрыть]

Это заставляло нас торопиться как можно быстрее выполнить в Капернауме данное нам поручение. Семья Маттафии жила в маленькой рыбацкой хижине на берегу. Отец ушел ловить рыбу. Вместо того чтобы работать в поле, его жена Ханна оставалась дома. Болела одна из дочерей. Ее звали Мирьям, и ей было, наверное, лет двенадцать. Бледная, она лежала в углу убогого жилища, глаза девочки лихорадочно блестели. Старшие братья и сестры на цыпочках ходили по дому. Кругом было тихо, говорили вполголоса. Я знал это настроение. Оно бывает в семье, когда родные боятся, что кто-то умрет. Никто не отваживался произнести это вслух. Но каждый знал об этом. Стоило только войти в дом, как сразу чувствовалось присутствие смерти – и упрямая надежда на спасение.

Но несмотря на это, когда я передал деньги и письмо, все немного повеселели. Мне не понадобилось долго ничего объяснять:

– Один незнакомый мне человек в Арбеле попросил передать вам это. Он шлет всем привет.

Семья знала, о ком идет речь. Меня сердечно пригласили войти и почти насильно заставили присесть. Тимон и Малх остались стеречь ослов.

Мирьям смотрела на меня большими глазами. Я заметил, что она хочет о чем-то спросить, и улыбнулся ей. Тогда она сказала:

– Ты – мессия?

«Боже мой! – подумал я, – Девочка больна и бредит». Я приветливо ответил ей:

– Меня зовут Андрей, я торговец из Сепфориса.

– А ты не знаешь, когда придет мессия? – разочарованно спросила девочка.

Я ответил, как обычно отвечают детям:

– Он придет в конце времен!

– Нет, он уже пришел!

Я вопросительно посмотрел на Ханну. Она объяснила:

– Дочка говорит о пророке, которого люди считают мессией. Он лечит больных и изгоняет бесов. Многие в деревне верят в него. Несколько молодых ребят ушли с ним. Она надеется, что он может прийти и ее вылечить.

– Ты говоришь об Иисусе!

Мирьям кивнула.

– Ты видел его?

– Нет, – сказал я, – но был бы рад с ним встретиться. Все кругом рассказывают про него. Наверное, он часто бывает в этих местах.

– Он никогда нигде подолгу не задерживается, – сказала Ханна.

Мирьям пробормотала:

– Почему его нет здесь? Почему он меня не вылечит?

Мать села на земляной пол рядом с постелью Мирьям и ласково погладила ее волосы.

– Он сказал:

 
Слепые прозревают и хромые ходят,
Прокаженные очищаются и глухие слышат,
Мертвые воскресают и нищие благовествуют,
И блажен, кто не соблазнится о мне.[129]129
  Мф 11:5–6.


[Закрыть]
 

– Если бы он только пришел! – прошептал ребенок.

Ханна завернула свою дочь в платок и посадила ее к себе на колени.

– Я не могу привести его. Правда, не могу. Но я могу рассказать тебе про него историю, хочешь?

Мирьям кивнула, и Ханна начала рассказывать:[130]130
  Мк 5:25–34.


[Закрыть]

Одна женщина, которая страдала кровотечением двенадцать лет, много потерпела от многих врачей, истощила все, что было у ней, и не получила никакой пользы, но пришла еще в худшее состояние, – услышав об Иисусе, подошла сзади в народе и прикоснулась к одежде его, ибо говорила: если хотя к одежде его прикоснусь, то выздоровею. И тотчас иссяк у ней источник крови, и она ощутила в теле, что исцелена от болезни.

В то же время Иисус, почувствовав сам в себе, что вышла из него сила, обратился к народу и сказал: кто прикоснулся к моей одежде?

Ученики сказали Ему: Ты видишь, что народ теснит тебя, и говоришь: «кто прикоснулся ко мне?».

Но он смотрел вокруг, чтобы видеть ту, которая сделала это. Женщина в страхе и трепете, зная, что с нею произошло, подошла, пала пред ним и сказала ему всю истину. Он же сказал ей: дщерь! Вера твоя спасла тебя; иди в мире и будь здорова от болезни твоей.

Мирьям жадно слушала, как будто все это относилось к ней. Но тут не удержалась и воскликнула:

– Почему же он не приходит? Почему я не могу прикоснуться к нему, как та женщина, и выздороветь? Почему? – и заплакала.

Тут меня осенило. Я подошел к ней, положил ей руку на лоб и сказал:

– Мирьям, ты – как та женщина из рассказа. Ты веришь, что прикосновение может исцелить. Но разве ты не слышала, что сказал Иисус в конце? Он сказал: «вера твоя спасла тебя». А не «твое прикосновение спасло тебя»!

Признаю, я сказал это от отчаяния. Я сам не был уверен, что поступал правильно, говоря это. Я хотел сказать что-нибудь в утешение ребенку, боящемуся смерти.

Мирьям благодарно посмотрела на меня. Она попросила рассказать ей еще об Иисусе. Ханна стала рассказывать. Она рассказала о женщине, которая попросила Иисуса вылечить ее маленькую дочку, и Иисус вылечил ее на расстоянии, не приближаясь к ней.[131]131
  Мк 7:24-30


[Закрыть] В конце Ханна прибавила:

– Зачем ему обязательно приходить в наш дом? Разве не может он и на расстоянии вылечить тебя?

А потом она рассказала о слепых, которые прозрели, о прокаженных, которые очистились, о параличных, которые снова стали ходить. Ее истории делались все чудеснее и невероятнее. Мирьям жадно вбирала в себя каждую. Это были ее истории. Это она была слепой и прозрела. Она не могла ходить и пошла. Она была больна и выздоровела. В каждом слове черпала она новую надежду.

Я тоже слушал, как завороженный. Кое-что в этих рассказах отталкивало меня. То, что казалось примитивным суеверием. Но скоро я поддался им не хуже Мирьям. Я подумал: в этих историях была заключена вся надежда этих бедных людей. Я слышал в них протест против страданий и смерти. Я чувствовал: до тех пор пока люди не перестанут рассказывать эти истории, они не смирятся с тем, что кто-то голодает и страдает от жажды, что они замучены и искалечены, больны и беспомощны. Пока у них есть эти истории, у них будет надежда.

Я спрашивал себя, слышала ли Ханна все эти истории про Иисуса, которые она рассказывала Мирьям? Или она скорее всего придумала некоторые из них, чтобы утешить малышку? Если бы ее истории подошли к концу, я, наверное, пришел бы ей на помощь и придумал еще свои. Я понимаю, одними историями не вылечить. Но у меня было такое чувство, что без этих рассказов Мирьям не поправится.

Тем временем с рыбной ловли вернулся отец. Он был готов к плохим новостям. Когда он увидел, что Мирьям спокойна, и ему отдали письмо от сына и деньги, лицо его просветлело.

У меня же созрел план, как помочь Мирьям. Я знал в Тивериаде одного врача по имени Гиппократ, грека, что было понятно уже из имени. По озеру можно было за четыре часа доплыть до Тивериады. Если бы кто-то из старших сыновей Маттафии еще сегодня вечером отправился в лодке с Тимоном и Малхом, то, переночевав на берегу, наутро они могли бы захватить Гиппократа и вернуться в Капернаум.

Маттафия был против моего плана:

– У нас слишком мало денег, чтобы платить за врача! Они нам нужны, чтобы жить и чтобы платить налоги!

Я успокоил его. Врачу я готов заплатить сам. Я тут же написал Гиппократу письмо и попросил во что бы то ни стало приехать и помочь. Расходы и вознаграждение я брал на себя. Кроме того, заодно, я попросил передать Хузе и Иоанне о своем желании быть у них на следующей неделе.

До заката оставался еще час. Трое молодых людей стали спускаться вниз, на берег. Солнце, опустившееся уже совсем низко над горизонтом, разливало по водной глади золотой блеск. Скоро в этом блеске, словно черная капля, затерялась лодка. Мы зажгли субботние светильники, произнесли молитву благословения и поели.

Прошло совсем немного времени, когда в дверь хижины постучали. Двое мужчин пришли поговорить с Маттафией. Старшего звали Гамалиил, младшего – Даниил. Маттафия пригласил их войти. Они сели.

Гамалиил начал:

– Твой сын с двумя незнакомцами в субботу отправился ловить рыбу! Разве ты забыл, что в субботу запрещено работать?

Маттафия успокоил его:

– Они поплыли не за рыбой. Им нужно в Тивериаду, за врачом для Мирьям. Никто не думал нарушать субботу!

Даниил возразил:

– Разве нельзя было подождать конца субботы?

Я вмешался в разговор:

– Это я их послал. Мирьям нужна помощь. Если речь идет о том, чтобы вылечить кого-то, Закон разрешает пренебречь субботой.

– Нет! – Не согласился Даниил. – Только если иначе нельзя.

Я начал сердиться. В Сепфорисе никому бы и в голову не пришло сомневаться, что в субботу можно позвать врача. Какие жестокие люди жили здесь в деревне! Но, может, дело только в том, что эти двое чувствовали неудобство – они ведь побеспокоили нас за едой.

Гамалиил сказал задумчиво:

– Есть случаи, когда это позволяется: если в субботу овца упадет в колодец, то ее позволено вытащить!

Даниил возразил:

– Я с тобой не согласен. Если Богу угодно, чтобы овца осталась жива, она останется жива! О ней можно позаботиться и после субботы.[132]132
  Ессеи действительно придерживались столь строгого мнения, как видно, в частности, из найденного в Кумране «Дамасского документа» (сокр. CD): «Никто не должен помогать скоту при родах в субботу. А если скот упадет в колодец или в яму, его нельзя доставать оттуда в субботу» (CD XI, 13 сл.). То же самое правило действует и для людей: «Живого человека, который упадет в водоем или другое место, никто не должен вытаскивать (в субботу) с помощью лестницы, веревки или другого предмета» (CD XI, 16 сл.). Точка зрения фарисеев была более мягкой: «Если скотина (в субботу) упадет в ров с водой, то нужно принести подушки и одеяла и подложить под нее. Если оно выберется, то выберется» (т. е. не нужно опасаться, что таким образом будет осквернена суббота; талмудический трактат Шаббат 128Ь). По Мф 12:11, видно, что в I в. н. э. существовало и такое мнение, что животному можно помогать в субботу и более активно.


[Закрыть]

Гамалиил не согласился:

– Как же она останется жива? Она утонет. Ты что, хочешь заставить Бога сделать чудо? Вы, ессеи, строже нас, фарисеев. Мы признаем только практические решения. Большинство книжников согласны со мной, что в субботу разрешается спасти животное. А если теперь от меньшего перейти к большему, то и получается: если разрешается спасти животное, то тем более можно и вылечить человека!

Мирьям внимательно слушала наш спор. На этом месте она воскликнула:

– Иисус тоже лечил людей в субботу! Мама, расскажи им про это!

Ханне явно не хотелось в присутствии гостей говорить про Иисуса. Но какая мать на ее месте отказала бы в просьбе своему ребенку? И она принялась рассказывать:

И пришел опять в синагогу; там был человек, имевший иссохшую руку. И наблюдали за Ним, не исцелит ли его в субботу, чтобы обвинить Его. Он же говорит человеки, имевшему иссохшую руку: стань на средину. А им говорит: должно ли в субботу добро делать или зло делать? Душу спасти или погубить? Но они молчали. И, воззрев на них с гневом, скорбя об ожесточении сердец их говорит тому человеку: протяни руку твою. Он протянул, и стала рука его здорова, как другая.[133]133
  Мк 3:1–5.


[Закрыть]

Все внимательно слушали ее. Гамалиил доброжелательно сказал:

– Мирьям, ведь это не такой пример, как наша овца в колодце, как тебе кажется? Ведь овца бы утонула, если бы ее тут же не вытащили. А человек с высохшей рукой, разве не мог он день подождать? Дело ведь не в том, творить добро или зло, лечить или убивать! Дело в том, творить добро сегодня или завтра.

Даниил вставил:

– Видишь, что получается, если начать делать уступки. Отсюда происходят злоупотребления. Этот Иисус точно знает: все книжники согласятся с ним, что в субботу разрешено помогать ближнему. Но он дает совсем радикальное толкование: каждый, дескать, может сам решать, когда он должен соблюдать субботу, а когда нет. Когда он обязан помочь, а когда нет.

Ханна еле дослушала его:

– Я не понимаю всех этих тонкостей. Но ведь ясно одно: помогать в субботу можно. Суббота – для человека, а не человек для субботы. Человеческая жизнь дороже субботы.[134]134
  Мк2:27.


[Закрыть]

Гамалиил стал защищаться:

– Смотря что понимать под помощью. Кто-то может сказать: я хочу помочь соседу убрать урожай. Поэтому мне разрешается нарушить субботу. Нет, нужно наперед точно оговорить все случаи.

Я попробовал вмешаться:

– Признайте хотя бы этот случай: что можно в субботу послать за врачом. Мы не сделали ничего плохого, послав за Гиппократом.

Не нужно было мне этого говорить! Даниил напустился на меня:

– Гиппократ – врач из язычников! Чужак! Разве в Тивериаде нет врачей-евреев? Нет, это и правда слишком. Сначала нарушить субботу, потом заповеди чистоты. Разве ты не знаешь, что чужеземцы и евреи не должны прикасаться друг к другу? Их должна разделять такая же пропасть, как чистое и нечистое! А ты хочешь, чтобы еврейскую девочку лечил языческий врач? Хочешь, чтобы он пришел сюда, в эту комнату?

Я упрямо возразил:

– Гиппократ лечит в Тивериаде евреев. Почему он не может делать то же самое в Капернауме?

Маттафия нарочито повернулся к нам спиной, подвинул себе стул и подсел к Ханне, которая все еще держала на руках горящую в лихорадке дочь.

Гамалиил серьезно сказал:

– Евреи в Тивериаде не так строго соблюдают заповеди чистоты. Когда Ирод Антипа основал этот город, он знал, что такое поселение идет вразрез с нашими законами. Ведь Тивериада построена на множестве могил.[135]135
  О том, что Тивериада была построена на месте кладбища ср.: И.Ф Древности XVIII,2,3 = 18.38.


[Закрыть] Наш закон толкует такие поселения как нечистые. Но никому не было дела. Эта Тивериада – нечистый город!

Даниил поддержал его:

– Сейчас кругом все больше и больше пренебрегают Законом. Для сторонников Иисуса нет разницы между чистым и нечистым. Они не моют рук перед едо[136]136
  Ср.: Мк 7:1 слл.


[Закрыть]¹. Идя в субботу через поле, рвут колосья.[137]137
  Мк 2:23–28.


[Закрыть] Они не сторонятся чужеземцев. Теперь они даже пускают врачей-язычников в еврейские дома!

Его слова разозлили меня:

– Я не приверженец Иисуса! Я никогда не встречался с ним. Но я всегда позову врача-язычника, – неважно, что говорит Иисус или говорите вы! А что он, кстати, говорит о заповедях чистоты?

Гамалиил объяснил:

– Я слышал, как он вел спор об этом. Он отмел все наши аргументы, сказав:

Ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но что исходит из него, то оскверняет человека.[138]138
  Мк 7:15.


[Закрыть]

Я спросил:

– Он имел в виду, что нет разницы между чистым и нечистым?

– Именно так! Если представить себе, что он прав, то нет больше никакой нечистой пищи, никаких нечистых людей и нечистых мест. Все вдруг сделалось бы чистым. Стало бы можно все покупать у язычников и все им продавать!

Я насторожился:

– И оливковое масло тоже можно было бы покупать у чужеземцев?

Гамалиил кивнул.

– Да, можно сделать такой вывод!

Я замолчал, думая о последствиях, какие это могло бы иметь для нашей торговли, когда в разговор вдруг вмешался Маттафия:

– Что толку мне от всех этих рассуждений о чистом и нечистом! О вашей субботе! Разве вы сами не нарушаете субботу, когда своими учеными спорами беспокоите людей, вместо того чтобы оставить в покое нас и нашего больного ребенка? Разве вы не видите, как ей плохо? Разве вы не видите, что у нас сейчас совсем другие заботы! Но вы рассуждаете о том, помогать или не помогать, о том, что позволено и что не позволено, вместо того, чтобы помочь! Вместо того чтобы на худой конец помолчать. Иисус говорит о вас еще и кое-что похуже:

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды. Фарисей слепой! Очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты.[139]139
  Мф 23.25–27.


[Закрыть]

И он прав!

Это могло означать только одно: он выгонял их. Оба наши книжника встали, чтобы идти. На прощание Гамалиил сказал только:

– Ты несправедлив, Маттафия. В тебе говорит беспокойство за своего ребенка! Дай Бог ей поправиться!

После этих слов оба поспешили к дверям.

Я хотел выйти вместе с ними. Мне хотелось сказать им что-то примирительное. Но сейчас важнее было успокоить Мирьям. Я сел рядом с ней и начал рассказывать ей бесхитростные истории – не о чудесных исцелениях, а басни и сказки. Скоро она заснула. Мы тоже легли спать.

В субботу утром я пошел на богослужение. Торжественная тишина преобразила деревню. Люди, шесть дней подряд тяжко трудившиеся, выходили из своих домов. Все собрались в синагоге. Гамалиил должен был читать и толковать Писание. Начал он с благословения:

 
Хвала Тебе, Господи Боже наш,
Царь мира,
Создатель света
И творец тьмы,
Утверждающий мир
И все созидающий!
Тот, кто дает свет
Земле и живущим на ней,
И в своей доброте
Каждый день, всегда,
Заново исполняющий труд творения! [140]140
  Благословение, которое читается по утрам перед отрывками из Библии; ВДт. по: Rendtorff R. (изд.). Arbeitsbuch Christen und Juden. Gutersloh, 1979. S. 154. Еврейский и немецкий тексты см. у: Bamberger S., Sidur Sefat Emet. Basel, 1972. s. 33


[Закрыть]
 

Потом он стал читать из книги Исхода. Это был рассказ о явлении Бога на горе Синай. Для толкования Гамалиил выбрал слова:

Моя вся земля, а вы будете у Меня царством священников и народом святым[141]141
  Исх 19:5сл.


[Закрыть]

Гамалиил сказал:

– Что имел в виду Бог, говоря в пустыне о священниках? Ведь там не было Храма! Не было жертвоприношений! Но ведь Храм Божий – это весь мир. Он говорит: «Моя вся земля». И потому мы должны повсюду вести себя так, как если бы мы были в Храме, где все священно: солнце и свет, день и ночь, горы и реки, море и земля, растения и животные. Мы должны ко всему относиться со священным трепетом.

Теперь вы можете сказать: в Храм входят только священники! Только от них Бог требует особого уважения к святости Храма! Но Богу угодно, чтобы мы все стали священным народом. Не должно быть двух групп: священники, отличающиеся особой святостью, и прочие, непосвященные. Перед Ним все равны!

Кто-то из вас может подумать: разве недостаточно, что в субботу мы служим Богу? Но если мир – это Божий Храм, то мы каждое мгновение предстоим перед Богом, пусть даже сами не сознавая того. В субботу же мы напоминаем друг другу о Боге. Иначе мы просто забыли бы о Нем! Многое для нас оказалось бы важнее мыслей о Боге – если бы не обязанность каждый седьмой день воздерживаться от всякой работы!

После богослужения Гамалиил подошел ко мне. Он спросил меня о здоровье Мирьям и прибавил:

– Вчера я очень расстроился, когда наш разговор закончился так немирно. Я еще сегодня хочу прийти к Маттафии и поговорить с ним.

Я успокоил Гамалиила. Маттафия, сказал я, незлопамятный человек. Мирьям скоро уснула и наутро уже выглядела получше. Вчера я бы тоже с удовольствием продолжил наш разговор. Я понял, что книжники ставят помощь другим людям выше субботы. Но зачем так четко оговаривать все случаи? Почему не доверить это каждому человеку, чтобы он сам решал, что совместимо с субботой, а что нет. Гамалиил кивнул и сказал:

– Посмотри, как живут другие народы. У них нет субботы. Они только приносят богам жертвы. Посчитай те дни, в которые полагается приносить жертвы богам. Двадцать – тридцать дней в году, не больше! Большинство же дней простые люди работают. Лишь изредка им удается вкусить того покоя, который для власть имущих и богатых – обычное времяпрепровождение. У нас, у евреев, по-другому: пятьдесят два раза в год празднуем мы в субботу. Не только богатые и могущественные празднуют ее. Суббота существует и для маленьких людей. Она есть и для слуг, и для рабов. А к этим пятидесяти двум субботам еще добавляются праздники. Великие осенние праздники: Рош Хашана – Новый год, Йом Киппур – День Очищения и Суккот – Праздник Кущей. Весной и в начале лета мы празднуем Пасху и Пятидесятницу – Праздник Седмиц. Около шестидесяти дней в году отдыхает у нас и простой человек! Неудивительно, что другие народы завидуют и называют нас лентяями![142]142
  То, что иудеи соблюдают субботу по причине собственной лени, полагают Тацит (История V.5) и Ювенал (Сатиры XIV, 105 сл.).


[Закрыть]

– Но ведь никто из нас не хочет отменить этих дней отдыха от работы! Зачем же каждый раз столько правил? Зачем такой шум, если не все эти правила соблюдаются?

– Никто не хочет их отменить?! Но многие богатые люди с удовольствием согласились бы, чтобы их рабы, их служанки, их арендаторы работали на них в субботу! Тогда бы их доходы еще возросли! Тем более что на их глазах конкуренты и торговые партнеры из язычников эксплуатируют своих людей и заставляют их работать также и по субботам. Они, конечно, не хотят упразднить субботу, но хотят ее выхолостить. Они бы с удовольствием допустили тысячу исключений! Когда речь идет о деньгах, нужны самые строгие формулировки – иначе деньги и богатство возьмут верх.

– Неужели ты и правда боишься, что люди вроде Иисуса выхолащивают субботу именно в этом смысле?

– Он делает это, конечно, не нарочно. Наоборот! Богатые и могущественные вряд ли могут рассчитывать на его поддержку! Но вот что он упускает из виду: его примеру могут последовать другие. Может войти в моду относиться к запрету работать в субботу как к несерьезному. А вот другие уже могут воспользоваться этим в своих интересах.

– По-твоему, запрещено делать то, что делает Иисус?

– Я не стал бы так говорить. Все, чему Иисус учит о субботе и заповедях чистоты, мог бы повторить любой из нас. Конечно, у него крайняя точка зрения. Но и среди нас многие придерживаются радикальных взглядов.

– Но почему вокруг его учения все время возникают споры?

– Он слишком мало думает о последствиях. Он не видит, что всякое ослабление запретов, связанных с субботой, рано или поздно может привести к тому, что мы станем жить, как язычники! И такое легкомыслие у него – не редкость! Он водит дружбу с сомнительными личностями – с пьяницами, проститутками, мошенниками. Это не запрещено. Кто возвращает грешника на путь истинный, к тому мы относимся с уважением. Мы знаем, что милосердие Божие распространяется и на тех, кто отчаялся! Мы радуемся покаянию погрязших в пороке. Но он ест с ними, не убедившись, что они порвали со своим прошлым. Он не предъявляет к ним никаких требований. Он надеется, что они сами придут к покаянию! Вот что я называю легкомыслием. Возможно, кому-то он так помогает. Но какое впечатление это производит на многих других? Разве не начнут они говорить: зачем мне стараться поступать, как положено? Если Иисус прав, Бог и так доволен мной.

Гамалиил весь ушел в свои мысли. Он говорил все более взволнованно:

– Да, – сказал он, – этот Иисус мог бы быть моим учеником! Ему бы не пришлось поступаться ничем из своих убеждений. Но я бы заставил его продумать последствия, какие его учение имеет для нашего народа и для повседневной жизни. Приведу еще один пример. Однажды к нему пришел некий языческий офицер, живущий здесь же в Капернауме.[143]143
  Ср.: Мф 8:5-13


[Закрыть] Он попросил вылечить его паренька. Конечно, язычникам нужно помогать. Но почему именно этому?! Все знают, что эти офицеры-язычники обычно гомосексуалисты. А их мальчики – их любовники. Но для Иисуса такие мелочи не важны. Он не спросил, что это за паренек. Он вылечил его и не подумал, что кому-нибудь после может прийти в голову учить, ссылаясь на него, что гомосексуализм дозволен!

– Ты уверен, что тот начальник – гомосексуалист?

– Конечно, нет. Но ведь каждый должен заранее предусмотреть такую возможность. Иисус выполнил просьбу, не задумавшись об этом! Я бы посоветовал в подобном случае проявлять больше осмотрительности!

– Да, наверное, он поступил неосторожно. Но разве это запрещено?

– Нет, вряд ли так можно сказать. Богу угодно, чтобы помощь оказывалась всем людям.

– И мытарям, и проституткам?

– И им тоже!

– Но почему тогда Иисуса критикуют за то, что он ест вместе с ними?

– Если бы так поступал кто-то другой, мы бы ничего не говорили. Но этот Иисус пользуется известным влиянием. Он – законоучитель. Он – один из нас. Мы его критикуем, только потому что он близок к нам!

– А что в этом плохого, если еврейский законоучитель водит дружбу с мытарями? Нам, торговцам, часто приходится иметь с ними дело.

– Подумай о последствиях! Мы ничего не имеем против отдельных мытарей. Они такие же люди, как и все. Но они представляют в нашей стране римлян. Значительная часть денег, которые они берут, уходит чужеземцам. Мы не должны создавать впечатление, что еврейские законоучители примирились с чужеземным владычеством. Римляне не должны получать от нас ореол законности своей власти, как будто Бог одобряет ее!

– Ты боишься, что Иисус может дать им этот ореол?

– Нет! Но толпы, которые ходят за ним, могут что-то истолковать превратно! Человек, пользующийся в народе достаточным уважением, чтобы толковать Божью волю, не должен на глазах у людей помогать чужим солдатам. Он не должен на виду у всех водить дружбу с мытарями! Иисус не понимает, скольким мы рискуем, приближаясь к язычникам, ведя себя так же, как они. Я критикую легкомыслие, с которым он делает это! Его поступки таковы, словно его путь проходит по нейтральной полосе!

Меня как громом ударило: и мой путь тоже проходил по нейтральной полосе. И я тоже должен был казаться Гамалиилу сомнительной личностью! Сможет ли Гамалиил когда-нибудь понять меня? Следующие вопросы, которые я задавал, относились уже ко мне самому:

– И чем же оправдывает Иисус свое поведение?

– Я повторяю: мнения, отстаиваемые Иисусом, так же точно можем отстаивать и мы, фарисеи и книжники. Мы привыкли обсуждать разные точки зрения. Но Иисус не придерживается обычной нашей манеры вести подобные споры. To, что он говорит, он подает не как одно из мнений наравне с прочими. Он не привлекает аргументов «за» и «против». Он ведет себя так, как будто его устами говорит сам Бог! Пренебрежение нашими правилами – вот что возмущает нас в нем.

Мы еще долго говорили об Иисусе. Я заметил, как эта личность все больше и больше притягивает меня. И я тоже болтался между двумя враждующими сторонами. И разве я сам не был подобен мытарю – с той только разницей, что я собирал не деньги, а сведения, которые мне потом предстояло так же передать римлянам? Разве не должен был этот Иисус отнестись ко мне снисходительно?

Вместе с Гамалиилом вернулся я в хижину Маттафии. Гамалиил принес фрукты для Мирьям. «В субботу да будет мир между нами», – сказал он. И Маттафия ответил: «Шалом! Мир тебе!»

Вчерашнее недоразумение было исчерпано.

Скоро из Тивериады вернулись и наши посланцы. Они привезли с собой Гиппократа. Он осмотрел Мирьям и сказал: «Худшее, судя по всему, миновало!».

После его слов в маленькой хижине стало светлее. Жизнь словно бы началась заново.

* * *

Уважаемый господин Кратцингер,

Я рад, что мы сходимся с Вами в наших суждениях о фарисеях. Мне известно, что исследования здесь еще не окончены. С некоторых пор, говоря о фарисеях в период до 70 г. н. э., мы стали с большей осторожностью привлекать позднейшие источники.

Независимо от этого экзегетам еще предстоит вернуть фарисеям их доброе имя. Слишком часто толкователи шли вразрез с элементарными принципами исторического анализа, – когда полемика с фарисеями принималась ими за чистую монету. Находка кумранских текстов заставила внести в такой подход первые коррективы: по сравнению с радикально настроенными ессеями, фарисеи оказались течением, настроенным на компромиссы и умеренность. После катастрофы 70 г. до н. э. фарисеи заново основали иудаизм. Новое понимание иудаизма, какое распространено сейчас, тоже не могло не повлиять на суждение историков о фарисеях. В новое время перед теологами постоянно вставала задача различать действительно важные аспекты христианской религии и те аспекты, значение которых преувеличивалось. И это было более правильно, чем взваливать на воссозданный фарисеями иудаизм ответственность за то, от чего хотели избавиться. Считалось, что доставшееся христианству в наследство от иудаизма есть нечто устаревшее. В освобождении христианства от зависимости, в которой оно находилось у «закона», можно видеть предвосхищение эмансипации человека от внешних авторитетов, с которым мы сталкиваемся в современности.

Многие образованные теологи с непреложностью последнего слова науки выводили отсюда необходимость упразднения иудаизма. И они находили поддержку у мелкой буржуазии христианского вероисповедания, которая уже по совершенно иным причинам не испытывала симпатии к евреям. Мелкая буржуазия чувствовала в прогрессе угрозу для своего благосостояния и поэтому предпочитала считать виновными во всем что ее не устраивало, евреев – в либерализме, капитализме, демократии, упадке религиозности и т. д.

Возник странный союз либеральных теологов, хотевших не отставать от современности и потерявших уверенность в завтрашнем дне мелких буржуа, которые чувствовали страх перед новым. Новозаветная полемика с фарисеями (и вообще евреями) отвечала потребностям как тех, так и других.

Вам, должно быть, понятно, почему меня так радует то, что и Вы тоже согласны пересмотреть наши взгляды на исповедуемый фарисеями иудаизм.

С наилучшими пожеланиями,

искренне Ваш,

Герд Тайсен