Текст книги "Илиада. Древнегреческий эпос в пересказе Сергея Носова"

Сон Агамемнона. Испытание войска

Этой ночью, когда спали все – и бессмертные боги, и люди, – бодрствовал только Зевс. Не до сна ему было. Думал он, как отомстить за Ахилла было бы лучше. Как бы навредить войску ахейцев, если сам оскорблённый Ахилл того захотел. Обещание Фетиде как бы лучше исполнить… Но в известных пределах…

И чтобы Гера не знала…

Придумал.

Есть божество такое, нам мало понятное, называется Сон, или – что то же – Онирос. Сын Ночи, брат Гипноса, но только не сам Гипнос. Проявляет себя в ложных и вещих сновидениях, обретая те или иные образы.

Призвал его Зевс и повелел ему быть обманчивым, ложным.

…Ложный Сон, будь вредоносным, устремись в стан ахейцев, явись Агамемнону, разлейся над ним, пусть он узнает мою мнимую волю – будто решил я победу ахейцам отдать. Будто бы все на Олимпе, преодолев разногласия, вынести смертный хотим приговор злосчастным троянцам. Пусть собирает народ и смело на Трою ведёт, теперь она ему покорится, пусть будет уверен в победе!

Сон, Зевсу послушный, будучи ложным, помчался к ахейцам, к их кораблям, прозябавшим на суше.

Сон, овладев предводителем войска ахейцев, образ Нестора ловко обрёл – старца, которого чтит больше других Агамемнон-сновидец.

Всё, что Зевс приказал передать, ложный Сон излагает устами могучего старца. И передав – отлетает.

Сон обманчивый, ложный обернулся как бы правдивым, многорадостным, светлым – таким и помыслился Агамемнону, когда, пробудившись, открыл он глаза.

Вот Эос, она же богиня Заря, взошла на Олимп, предвещая богам светлое утро.

Агамемнон велит глашатаям созывать незамедлительно народ, сколько есть тут ахейцев.

Но прежде – совет старейшин: собираются вожди подле корабля старца Нестора. Тихо ликуя, весть они узнают о неминуемости гибели Трои.

Нестору странно, что он герой сна предводителя воинства и что знает в том сне, о чём наяву не решится подумать. Выслушав, так говорит.

…Кто бы другой возвестил нам о сне столь победном, да ещё про меня, не было б веры такому, но это приснилось главнейшему, стало быть – правда. Други! Наш долг – народ вдохновить на последнюю битву!

А тем временем Осса, богиня молвы, вестница Зевса, возбуждает ахейцев.

Роятся как пчёлы, что покидают пещеру.

Агамемнон хитрость замыслил. Хочет испытать своё усталое войско, проверить готовность его. Он расскажет народу о мнимом решении Зевса, будто велит громовержец ахейцам неприступную Трою оставить, ибо взять её всё равно невозможно. Скажет: угодно богам, чтобы ахейцы бесславно бежали отсюда. Дерево их кораблей, скажет он, загнивает, на родине жёны скучают, дети растут, не зная отцов… Время – домой.

Так и сказал… Посмотреть хотел, что получится.

А то получилось, что ахейцы как раз и желали это услышать. Вопли радости потрясли стан их. В одно мгновение войско распалось на толпы, все бросились к кораблям.

Две великие богини – Гера и Афина Паллада – смотрят на это с Олимпа.

Гера – ненавистница Трои – не верит глазам.

…Что происходит? Что происходит с доблестной ратью ахейцев? От кораблей уже убирают опоры, рвы уже расчищают, ведущие к морю… Бегут? Так вот легко на радость троянцам лишают победы себя? Так легко предают славу погибших своих побратимов?.. Девять лет отдав ни за что?.. О, любимая дочь громовержца! (Гера – Афине.) Мчись! Исправляй! Останови это бегство!

Афина преодолела пространство мгновенно.

Перед ней Одиссей; мрачно взирает он на бегущих соратников, спешащих занимать корабли.

Зажигательной речью его побуждает богиня ревностно действовать (нет пользы неподвижно стоять). Голос богини узнав, Одиссей духом воспрянул.

Агамемнон по-прежнему опирался на скипетр, доставшийся от богов, сам Гефест его изготовил когда-то; только что толку, когда люди в метаниях не замечают вождя вождей? Одиссей к нему устремился, взял у него из рук этот знак власти. И воспламенённый Афиной ринулся со скипетром в гущу толпы.

Увещевал. Громко стыдил. Самых буйных скипетром бил по спине.

Требовал подчинения единоначалию.

Воевод останавливал, убеждал успокоиться и успокоить своих подчинённых.

Потом, если кто вспоминал этот день, каждый в войске уверен был, что с ним Одиссей разговаривал лично.

Был некто Терсит, хромоногий плешивый косоглазый горбун, вечно злой на язык – последний из умиротворяемых. Он и сам не заметил, что кричит один уже – в стремительно наступающей тишине, – по-прежнему к бегству зовёт и поносит царей. Одиссей возражал ему короткой речью, а когда взвыл Терсит, угощённый скипетром по спине, народ, было притихший, разразился хохотом.

Говорили друг другу, что многими делами и подвигами славен Одиссей, но превзойдено им только что всё прежнее – заткнул рот балаболке, треплу, пустомеле. И хохотали.

Вот и конец испытанию войска.

Одиссей, по-прежнему со скипетром в руке, готовился произнести слово. Рядом с ним возник неизвестный глашатай – а была то Афина, избравшая облик типичного вестника; закричала Афина-глашатай, как одни лишь они и умеют, провозгласители главного: тишинаааа!.. всем молчаааать!.. слушать всем царя Одиссея!.. Народ вмиг притихнул. И заговорил Одиссей.

Сначала он посочувствовал царю Агамемнону. Опозорить его решили ахейцы – забыли, как когда-то клялись не возвращаться домой без победы. Потом он их постыдил, Одиссей, всех этих мужей решительных и отважных, – сравнил с детворою и вдовами, хныкать готовыми, пусть только что-то будет не так. А после к терпению призвал. Девять лет уже здесь мы, осталось немного, скоро поймём – справедливо ли давнее Калхаса прорицание. Можно ли забыть, что случилось тогда в Беотии – на третий день общего сбора кораблей в Авлиде-порту. Все это помнят. Совершали гекатомбу богам, готовясь к походу. Клён там был высокий, тенистый, бил ключ из-под корня. И вдруг у всех на глазах – о, чудо! – из-под жертвенника явился страшный змей-дракон – красный и в пятнах, и он устремился на дерево, это видели все!.. Там за листьями скрывалось гнездо, восемь в нём птенцов притаилось, он их пожирал одного за другим… А рядом по воздуху птица-матерь металась и ничем помочь не могла. Он её поймал за крыло и сожрал у нас на глазах – и это была девятая жертва… А далее он каменеет – мы, не зная, что думать, только таращим глаза, а Калхас, наш прорицатель, нам говорит: не надо бояться, это знак нам, – восемь птенцов и девятая птица – это годы войны; на десятый год великая Троя падёт под нашим мощным ударом. Вот, сказал Одиссей, девять лет мы уже здесь, недолго осталось, наша победа близка, скоро-скоро Илион будет разрушен!..

Закричали ахейцы, ликуя.

Нестор потом выступал. Говорил о задачах текущих. Призывал поделиться, как в прежние времена, по родам и племенам, чтобы храбрость была на виду – и вождей, и рядовых ратоборцев.

Вновь обрёл величественный вид Агамемнон, вождь верховный.

Ему возвращается скипетр.

Слово его столь же грозно, сколь и духоподъёмно.

Робким обещан позор, смелым – награда и слава.

Волны с шумом бьются о скалы – так вот и народ отозвался рёвом и гулом.

Скоро началось принесение жертв. Кто кому – многим и разным богам.

Агамемнон зарезал бычка-пятилетку. Готовый выступить незамедлительно, просил Зевса допустить разорение Трои прямо сейчас – до темноты.

Жертву Зевс принимал, но на Трою у него были другие виды. Мог бы и сам догадаться вождь верховный, что в решениях Зевса роль его пока не очень завидна. Трудоёмок успех, куда проще потерпеть поражение.

Каталог кораблей

Перед тем как взяться за перечень кораблей, Гомер снова обращается к музам – и теперь не к одной, а ко всем сразу, – пусть напомнят вождей имена и сколько те судов привели через море в Троаду. Музы помнят о каждом, кто пошёл на войну, – только сказителю так много не надо от их божественной памяти – всего не споёшь, обо всём не расскажешь. Нельзя перечислить всего, хоть десять глоток имей и десятью языками ворочай (так примерно Гомер говорит).

Вот и нам бы к музам воззвать – по примеру Гомера. Рассказали бы нам об этом загадочном списке: действительно ли каталог кораблей – это поздняя вставка (как иные считают) или, напротив, ключ ко всей «Илиаде», её важнейшая часть, обусловленная и композицией, и нагрузкой идейной…

Зачем Гомеру вспоминать многолетнюю давность – как покидала флотилия Авлиду, порт беотийский? Явная вставка, иные считают. Подождите, но ведь только что Одиссей у Гомера вспоминал о тогдашнем чуде с драконом, тогда в Авлиду стягивались корабли. Почему бы Гомеру не продолжить рассказ на беотийскую тему?.. И царь Нестор, он только что ахейцев призвал разделиться по племенам и коленам и, послушно призывам вождей, скорее на Трою пойти. И вот они идут по долине, сверкая медью лат, так что блики отражаются в тучах, а позади стан остаётся, и на песке там больше тысячи… на которых… приплыли когда-то… Их каталог (каталог кораблей) это ж как бы воинский смотр – именно этого огромного войска – пешего и колесничного. И чем этот смотр неуместен?

Музы, ау!

Но не надо, мы сами.

По правде сказать, лучше им отвернуться.

Да простят они нас за выжимки эти.

Мы немногих отметим. Чуть-чуть.

Начнём с беотийцев (эту песнь называют обычно «Беотия» – здесь, в Беотии, корабли собирались). Вот и Гомер беотийцами открыл каталог. Имена вождей говорят нам немного, но всё же: Аркесилай, Леит, Пенелей, Профоенор, Клоний. Список местностей и городов, которые они представляют, сам по себе замечателен: каталог в каталоге. От них пришло пятьдесят кораблей, в каждом – сто двадцать мужей беотийских.

Назовём Аскалафа и Иялмена, они возглавляли минийцев, столица чья Орхомен (Шлиман копать здесь начнёт), оба сыновья, страшно сказать, самого Ареса, бога войны (от Астиохи). Первый будет под Троей убит (увидим ещё). Отец между тем защищает троянцев, бессмертный.

Тридцать кораблей привели.

Назовём Аякса, Оилеева сына, – с ним эвбейские локры. Герой в полотняном панцире, многослойном. Не столь могуч он, как Аякс, сын Теламона, но нет ему равных в схватках с копьём. Сорок привёл кораблей.

Назовём Элефенора – за то, что абанты, он которых привёл, бились, не выпуская копий из рук, и головы брили, оставляя лишь вихор на затылке. Представим – сорок ладей таких молодцов.

Назовём Менесфея – хотя бы за то, что он царь афинский. В этом месте красиво об Афинах поётся (а вот такой каталог!..). Кто-нибудь не любит Афины?.. Пятьдесят привёл кораблей.

Назовём Аякса Теламонида, уже упомянут который. Великий герой. Воплощение мощи. Вождь саламинцев. Привёл двенадцать судов.

Назовем Диомеда. Герой – ещё себя он покажет!.. Боги будут его опасаться… Аргоса царь. У него под началом другие вожди. Всего восемьдесят кораблей.

Назовём самого Агамемнона. Владыка Микен. А также Корнифа, Клеон и других городов. Предводитель всего ахейского войска. Больше всех привёл – сто кораблей.

(А всего, кстати сказать, ахейский флот наберёт – уже сосчитали, просто слагая, – одна тысяча сто восемьдесят шесть кораблей…)

Назовём брата его – царя Менелая, владыку Спарты. Полон решимости он отмстить за Елену: её похищение – причина Троянской войны. Шестьдесят кораблей.

Назовём царя Нестора, правителя Пилоса. Укротитель коней. Старец, его советы мудры. Кораблей – девяносто.

Назовём Одиссея. Царь не только Итаки, но и Кефаллении тоже. В полном перечне его кораблям отводится серединное место. Не всякий читатель список дальше осилит. Двенадцать привёл кораблей.

Но мы продолжим – назовём царя этолийцев Фоаса. Привёл он сорок судов.

Назовём Идоменея, правителя Крита. Славный герой. Восемьдесят привёл кораблей.

Ахилла, наконец, назовём. Среди ахейцев – сильнейший. Вождь мирмидонцев. Ныне бездействует, заставляя скучать мирмидонское воинство в стане общеахейском на своих кораблях. А всего таковых пятьдесят.

Протесилая назовём. Царь Филаки. Мёртв давно, первым погиб на берегу Троады. Потому что первым спрыгнул на берег, хотя знал предсказание – первый сразу погибнет (а может, не знал?). Но сорок привёл кораблей.

Назовём Филоктета, царя Мелибеи. Хотя корабли пришли без него. Он остался на Лемносе – сказалась гниющая рана (гидры укус). Однако потом его заберут всё же в Троаду (он владел луком Геракла, без которого, по предсказанию, Трою не взять (впрочем, это Софокл…)).

Семь кораблей от него.

Назовём Подалирия и Махаона, знаменитых врачей, сыновей Асклепия. Привели тридцать кораблей с воинами из трёх городов Фессалии.

Назовём Еврипила. Царь Ормении. Сорок привёл кораблей.

Таков беглый, даже пунктирный известной песни обзор в части её, отвечающей каталогу.

А как же троянцы?

Выдвижение сил ахейцев застало троянцев на их совещании. Собрались напротив дома царя. Воеводы дела обсуждали. Вдруг раздаётся голос Полита, сына царя Приама, только более внушительный, чем обычно, и более громкий. А это потому, что богиня-вестница Ирида заговорила его голосом. Полит был в дозоре, туда его отправили за быстрые ноги, но срочность сообщения требовала божественного вмешательства – человеческие ноги могут и подвести. Так вот, возвестил голос, что наступают ахейцы, и число ратей их велико. Не надо собраний, надо вооружаться. Срочно всем – и троянцам, и их союзникам – пора дать встречный бой!

И вот открываются ворота, и вооружённые троянцы покидают город.

В поле около кургана это войско делится на две части. Собственно троянцы, возглавляемые Гектором, и отряды союзных сил в равной мере готовятся к бою.

Вот краткий, весьма приблизительный обзор известного каталога, дающего представление о войске ахейцев.

В песне, дошедшей до нас, общетроянские силы также представлены списком.

Более скромным.

(Списком – не войском.)

Итак, главенствовал Гектор.

А вот кое-кто из союзников Трои.

Отметим героя Энея. Сын Афродиты, родила от Анхиза (из рода дарданов).

Пандар, лучник неподражаемый. Сам Аполлон то ли лук ему подарил, то ли уроки стрельбы преподал, то ли и то и другое.

Асий, царь далёкой Арисбы.

Гиппофоой, предводитель пеласгов.

Акамант вместе с Пиросом привели фракийцев под Трою.

Царь Сарпедон (сын всемогущего Зевса) привёл ликийцев. Также Главк их возглавлял.

Иными словами, оба войска сходились.

Отступление в духе вступления

Коль скоро заговорили о поздних вставках в текст «Илиады», не уместно ли нам самим разрешить себе отступление?

В песнях, дошедших до нас, ничего не поётся, о чём и без того всем было известно, – о причинах войны. О её предпосылках…

У Гомера этого нет, кроме одного глухого намёка (ближе к концу).

Нет в «Илиаде», но было в «Киприях», только «Киприи» эти утрачены – сохранился синопсис и полсотни строк. Псевдо-Аполлодор – другой важнейший источник. «Мифологическая библиотека» есть у него, а вот был ли он сам? – был, разумеется, но отчасти в мифологическом смысле: думали, Аполлодор, известный грамматик, обширный труд написал, а потом сам себя и пересказал кратко, оно и сохранилось, на радость нашу, в пересказе хотя бы, – ан нет, говорят, другой Аполлодор пересказывал, мало ли в Греции Аполлодоров?.. Стало быть – Псевдо-.

Всё это вкривь и вкось перепето, – и раскрашено, и расцвечено. И в роскошных рамках в музеях висит… Мы и сами осведомлены о событии. Спроси – ребёнок ответит. Яблоко раздора… Суд Париса…

И всё же, не к месту ли будет два слова сказать – для полноты-то картины? А то как же без этого?

Пойдём в обратную сторону.

Про что война?

Если касаться внешней стороны событий, то так… Парис, он же Александр (другое имя), сын троянского царя Приама, у царя Спарты Менелая жену Елену украл. Да ещё прихватил вдобавок сокровищ. Вот и пришли ахейцы своё возвращать. Хотят наказать Трою.

Как же он смог жену у царя чужого украсть?

Воспользовался гостеприимством. Приехал в гости, принимался с почётом, Менелай, однако, был вынужден отлучиться на Крит, у него дед умер. А этот и рад стараться.

А что же Елена?

Любовь, любовь… Хотя есть разные мнения.

Не слишком ли дерзкий поступок?

Слишком дерзкий. О том и речь. Сам бы он не пошёл на такое, но тут помогла Афродита. Это она ему пообещала прекраснейшую из смертных женщин.

С какой стати?

Благодарность за позицию в принципиальном споре. Из трех богинь – Геры, Афины и Афродиты – он выбрал третью. Третью – первой. Гера сулила власть, Афина – воинскую славу, Афродита – лучшую женщину. Ей он и присудил золотое яблоко с надписью «Прекраснейшей». Иными словами, разрешил давний спор.

А кто он такой, чтобы судить богинь?

На тот момент был пастухом.

Сын царя?

Обычная история. Рождение, отягощённое плохим предсказанием. Младенца отдают рабу, чтобы снёс он в горы диким зверям. Приказ не исполнен. Подобран пастухом. Им же воспитан. Вырос. Защитил пастухов от разбойников, за что получил имя Александр – «защитник мужей». Красавец. Кому, как не ему, судить богинь? Сами того захотели. Потом его опознали родители: когда победил в играх, до которых был допущен. К великой их радости и к великим несчастиям Трои, возвращается в царскую семью. Похищение чужой жены совершает, уже будучи царевичем. Кстати, Гектор, старший брат, был недоволен этим поступком.

А что же Гера и Афина, как они перенесли суд Париса?

Тяжело. В гнев пришли. А как же иначе? А после авантюры с Еленой возненавидели Трою.

А Менелай?

И Менелай, разумеется. Да и вся Эллада. Тут надо учесть одно обстоятельство. К Елене в своё время сваталось множество женихов. Дабы не приобрести в лице отвергнутых могучих врагов, её отец, прежде чем Елена сделала выбор, связал претендентов клятвой – всем вместе, будет беда, вставать на защиту избранника, кого бы ни избрала Елена. Это и помогло Агамемнону, старшему брату Менелая, собрать огромное войско.

А правда ли, что Парис привёз в Трою не настоящую Елену, а призрак, сотворённый богами, а настоящую Елену они переместили в другое место?

В Египет. Этим будто бы озаботилась Гера… Да, есть версия. Её придерживался Еврипид – в трагедии «Елена» Парис у него увозит в Трою эфирную копию жены Менелая, созданную Герой, а сама Елена, оригинальная, живая, перемещена богиней в Египет, там она несколько лет ждёт не дождётся законного мужа. Но тогда нам следует допустить, что вся Троянская война велась ради эфемерного заменителя Елены, причём Парис не замечал подмены. Ничего подобного у Гомера нет. А мы придерживаемся Гомера.

Значит, всё как всегда из-за женщин – у богов из-за каверзы Афродиты, у смертных – из-за Елены?

Если так рассуждать, надо добавить, по меньшей мере, Эриду, богиню распри. Это она подбросила на свадебном пиру то самое «яблоко раздора».

Что за свадьба была?

Будущих родителей Ахилла. Дело прошлое. Пелей женился на Фетиде – то есть смертный на бессмертной. Большой пир богов был. Одна Эрида осталась не приглашённой. Вот она и подбросила это злополучное яблоко с надписью «Прекраснейшей». Сразу же объявились три претендентки. Зевс благоразумно судить отказался. Назначили судью далеко за морем – в Троаде. Им и стал Парис. Пастух-красавец (в нём ещё не был распознан царевич). Ну а дальше – происки Афродиты. Похищение Елены и война.

Так просто начинаются войны?

Есть мнение, что это внешняя сторона событий. Истинная причина глубже. Мать-земля устала, Гея. Не может она больше переносить человечество. То ли за полубогов стало тревожно, дурно на них обычные люди влияют, – примерно о том у Гесиода, – то ли вообще человечество жить недостойно, – начало «Киприй» как раз об этом – целых семь строк (из 52, вообще оставшихся от поэмы). Гея к Зевсу взывала, молила принять решение. Вот он и принял. Необходима война. В начале «Илиады» есть формула «свершалась Зевсова воля» – неважно, что она касается частного обострения – гнева Ахилла, – особую зловещность ей придаёт, замечают грамматики, дословное совпадение со сказанным в «Киприи», там-то говорится-поётся о самоистреблении рода людского. О том же бегло сообщает Псевдо-Аполлодор, ссылаясь на мнение неопределённых «некоторых». Есть и другие источники. Так что давно замечено: у Зевса могли свои быть причины. И могли быть причины эти причины скрывать. А почему бы и нет? Зевс на такое способен. Иные даже считают, что он Елену нарочно родил, чтобы осуществить эту затею с большой войной. В это, пожалуй, нам трудно поверить… Но в остальном… Сам затеял сложную комбинацию, сам всё подстроил. Вполне может быть. Похоже на правду.

Клятвы. Елена. Бой Менелая с Парисом

Журавли с карликами воюют. Когда, прилетев на войну за Океан-реку, воинственные журавли низвергаются с неба на них, на пигмеев, они издают чудовищный крик – вот так неистово крича, шло в бой войско троянцев.

Напротив, ахейцы молча шли на сближение.

Оба воинства остановились на расстоянии полёта стрелы.

Неожиданно из рядов троянцев подался вперёд Парис: лук за плечом, меч на ремне, на плечах шкура пантеры, в руках два копья.

Кто не боится со мной состязаться? Есть ли такой? Выходи!

Вышел. И тот, кто вышел, был Менелай.

Тут же Парис убрался за спины своих.

Войско троянцев дрогнуло.

С гневом Гектор воззвал к младшему брату. – Ты, овладевший женой Менелая, что ж ты сбежал от него, отказался от боя? Мести боишься? И зачем тогда вызывал? Перестал надеяться на Афродиту? Уже не хочет помочь? Покрасуйся ещё в шкуре пантеры, копьём помаши, ей это по нраву. Лучше б ты не родился, ты всех нас опозорил!

Но Парис уже отдышался – и духом воспрянул. Он готов. Он чувствует силы в себе. Он сразится, и он победит. Все ли видят, как он решителен, смел?! Храбрость бьёт через край! – Гектор, брат, как бы ни был ты прав, не надо попрекать помощью богов, смертным не дано понимать их пристрастия. Я сражусь с Менелаем! Объяви громогласно, что я предлагаю ахейцам кровавую брань многотысячных войск заместить нашим боем один на один! Мы победим, то есть я, а стало быть – мы.

Сердце Гектора сильнее забилось, радость охватила его. Радость и гордость за брата.

Опустите луки! Не стрелять! – приказал Агамемнон: Гектор гордо приближался к ахейцам.

Остановился посреди поля и объявил о готовности к схватке Париса. Пусть этот бой один на один разрешит многолетнюю тяжбу народов. Довольно войны. Всё решит поединок!

Радость и тех и других была беспредельна.

Елена ткала покрывало с изображением битвы. И троянцы, и ахейцы совершали на полотне подвиги – из-за неё, из-за Елены. Тут к ней в чертог вошла золовка, сестра Париса, самая красивая из дочерей Приама. А на самом деле это была не она вовсе, не Лаодика, а принявшая образ её вестница богов Ирида. Можно спорить нам смертным, по чьей она воле явилась – а вдруг по своей?.. – или послана была Герой к Елене?

Вестники богов предпочитают менять внешность – может быть, потому, что не хотят зря смертных смущать. (Да и понять можно богинь – не так уж и плохо обретать образ первых красавиц, – а кому не хочется разнообразия?)

…Что ты делаешь здесь? Такое сейчас происходит!.. Ты разве не слышала боевой клич троянцев?.. Представляешь, едва не началась настоящая битва!.. Два войска сошлись… колесницы, медные латы… Красотища – где такое увидишь?.. Каждый воин на подвиг готов!.. Но сражаться условились двое… один на один… и как ты думаешь – кто?.. Наш Парис и царь Менелай, твой прежний супруг!.. Будут биться на копьях!.. Кто одолеет кого, тот и назовётся мужем твоим!.. Ну иди же, иди!..

Елена забыла о ткацком станке, быстро пошла, почти побежала, с каждым шагом всё больше волнуясь, – за ней торопились служанки. Это Ирида её так взволновала умело, и не только словами, но излитием в душу непосредственно сильного чувства – по дому, по прежнему мужу, по той стороне…

Над крепостными воротами поднялась на башню Елена. Здесь уже были великие старцы, полководцы давних времён и с ними Приам, её царственный тесть, владыка Трои.

Взоры все на неё обратили, когда она подходила.

Говорили негромко старцы друг другу: вот и она, вот и она, красота невозможная – да, за такую нельзя войне не начаться, а всё-таки было бы лучше ей назад возвратиться – за море, гибель от нас отвела бы…

Не столько слышит те голоса Елена, сколько угадывает, о чём толкуют. А царь Приам сажает рядом с собой на скамью, «дитя моё» ей говорит.

Так потом могла бы рассказать Елена.

…Села я рядом с ним и от него слышу: нет, говорит, на тебе вины никакой. Значит, дитя моё, так богам угодно – свести на жестокой войне народы. Лучше поведай мне, кто там – медные доспехи на солнце сияют, это же предводитель войска – царь, не иначе? Как его имя?

…Атрид Агамемнон, царь царей в просторах Эллады. Моего прежнего мужа доблестный брат.

…А про того расскажи – он ростом пониже, но широкоплеч и, вижу, могуча грудь у него. Овна мне он напомнил – ходит неспешно между рядами, и послушно стадо ему.

…Одиссей, сын Лаэрта, он царь Итаки. В хитроумии нет ему равных.

…А этот? Самый высокий, самый, вижу, могучий – да он почти великан!

…Аякс Теламонид. Саламинцев предводитель. Мой двоюродный брат. Частым гостем был в доме у нас, друг Менелая…

Так узнавала я многих.

Про Менелая не спрашивал – за что ему благодарна. А впрочем, ясно и так было всем, кто Менелай.

Кого не видела, братьев своих единоутробных – Кастора и Полидевка. А всё искала глазами.

Не знала, что нет их в живых.

Договорённость следовало скрепить клятвой.

Жертвенных животных вывели на середину поля. Вынесли священное вино в козьих мехах, чашу и кубки.

Агамемнон готов был воздать богам со стороны ахейцев.

Идей, вестник царя Приама, воззвал к своему владыке – выйти за стены града и принести клятву.

Сын ли его погибнет, Менелай ли, напротив, уступит Парису, что бы ни стало, чем бы ни закончилось единоборство, народы ныне заключают дружбу – троянцам останется Троя, ахейцы возвратятся домой.

Ворота открылись, и выехал Приам на колеснице. И скоро ступил между войсками на землю.

Провозвестники с обеих сторон смешали вино в сияющей на солнце чаше. Вожди совершили рук омовение. Им раздали шерсть от длинных кудрей, срезанных с голов приносимых в жертву овнов, – дабы сильнее ощутил каждый к великой клятве причастность.

Агамемнон, готовый заклать жертвенных овнов, обнажил меч и призвал в свидетели Зевса и Гелиоса – один взирал на действо с вершины Иды, другой – с небес со стороны солнца. А также позвал в свидетели и хранители клятвы горы и реки, и главное – воды подземного мира, в котором клятвопреступников ждёт посмертная кара.

Если Парис, сын Приама, убьёт Менелая, сына Атрея, ахейцы откажутся от требований к Илиону, и все корабли их отплывут в Элладу. Если Менелай убьёт Париса, Троя возвратит Елену и похищенные с нею богатства, а кроме того, сверху доплатит, и память об этом во веки веков сохранится.

Тут он и перерезал горла жертвенным овнам, предоставив им умирать в судорогах. Возлияния богам вожди совершили.

Приам, давший клятву, объявил, что возвращается в стены града, – нет сил у него, отца Париса, видеть этот бой своими глазами.

Гектор и Одиссей измеряли поле для поединка.

Зевс мог бы потом так сказать, если бы сам с собой поговорить надумал.

…Что получается? Я тому ложный сон насылаю, чтобы беду на него навести, а он тут клянётся передо мною и в хранители клятвы меня призывает… Нехорошо. Как-то всё вкривь и вкось пошло. Это противоречит моему замыслу. Жертвы не принимаю. И клятв их мне не надо. С другой стороны, какое мне дело? Пусть думают, что хотят.

Арес, бог войны, мог бы так говорить.

…Сожалею. Всё к битве шло. Не получилось. А какая бойня могла бы быть… Ну что это такое? Жребий тянут. Кому первому копьё метнуть. Напридумывали всяких правил… Но ничего, ничего, будет ещё битва, будет ещё брань…

Афродита могла бы так сказать.

…Милый славный Парис, ну чем не красавец? Шкура пантеры на плечах – о, прекрасный!.. А как ему латы идут!.. Как красиво он их надевает, взяв у брата… начиная с поножей… так и смотрела бы.

Конский хвост шлем украшает… Вот образец воина!..

А что Менелай?.. Никакого изящества!.. Злобой дышит, воспламенён местью… Кто хотя бы раз один его видел, никогда уже не осудит Елену!.. Не понимаю, что в нём находит Афина…

Сходятся. Остановились у линий… Давай, Парис!.. Бросай копьё первым – жребий на твоей стороне, и я с тобою!.. Молодец!.. Отлично!.. Почти получилось… Щит Менелая прочен… Не пробит – бывает. Но метал ты красиво… так и смотрела бы.

Промахнись, Менелай, тебе не убить Париса!.. Посмотри на него – он сама Победа!.. Нет, не надо смотреть, кидай, не метясь!.. Ах, зачем же так? Так и убить можно…

И к чему этот рык?.. Менелай, ты ужасен!.. Ну пробило твоё копьё щит Париса… Ну а дальше-то что?.. Сам не видишь?.. Жив Парис, невредим Парис, даже не ранен!

Ах, Парис, не теряйся!.. Смотри, что он хочет!.. Он хочет мечом тебя, по твоему шлему!.. Так тебе, Менелай, за твою злобу!.. Разлетелся меч на куски, медный!.. Это я так придумала. А ты как хотел?..

Парис!.. Не бойся!.. Соберись!.. Слышишь? Он Зевса клянёт за то, что Зевс против!.. Плохи дела у него, раз виноват громовержец… На тупую ярость врага твоего так и смотрела бы.

Осторожно!.. Задушить вздумал!.. Это надо ведь так – вцепился в горло!.. За шлем ухватил и по земле тащит!.. А ты ногами упирайся, упирайся ногами!.. Он ведь к своим тебя хочет!..

Сейчас перестанешь хрипеть… Это так тебя ремешок на шлеме… Воловий, крепкий, зараза!.. Я помогу… Ну-ка… Раз – и порвался ремень… Я с тобою!.. Рано, рано они ликовать начинают… Ты, главное, их не слушай!.. Сейчас им покажем, кто у нас тут победитель!..

Хорошо тебе, красавец? Легче стало?.. Вот теперь ты его одолеешь?.. Нет?.. Ну что, не подняться?.. Бедный, бедный Парис… Ох как он тебя!.. Копьём замахнулся… Изымаю тебя из клешней этого изверга!..

И тут произошло невероятное. Парис, которого, ухватив за шлем, только что по земле волочил Менелай, внезапно исчез.

Сначала оборвался ремень, и шлем, слетев с головы Париса, заставил Менелая повернуться по движению его руки – шлем полетел к ликующим ахейцам, а Менелай обернулся и – замахнувшись копьём – не увидел Париса.

Был Парис, и нет никакого Александра.

(Александр – второе имя Париса.)

Ор войск, сопровождающий поединок, вмиг стих.

И только дыхание разгорячённого Менелая раздавалось над полем, он метался и не мог найти своего противника.

А что же произошло с сыном Приама? Афродите показалось недостаточным спасти ему жизнь – захотела страдания возместить ему женской любовью: перенесла его не куда-нибудь, а в опочивальню, исполненную благоухания, прямо к брачному ложу.

Правда, Елена в это время была на башне.

Афродита могла бы так говорить.

…Окружённая толпой служанок, она на башне стояла. Я решила её увести и в образе старой пряхи явилась – та ещё ей во дворце Менелая служила, вместе бежали, самой верной была из служанок. Вот я, на башню, кряхтя, поднявшись, и говорю моей девочке. – Хватит смотреть, больше зрелищ не будет. Твой ненаглядный меня за тобой посылает. Ты удивишься, он ждёт тебя в спальне. Одет как на праздник и лицом красоту излучает… Весел и бодр – и как будто не дрался ни с кем!