Текст книги "Илиада. Древнегреческий эпос в пересказе Сергея Носова"

Гектор в городе. Прощание с Андромахой

…Плохо дело, Гектор. Ахейцы сильнее. Их Диомед необуздан. Давят, давят… Ты знаешь точность моих предсказаний, полёт птиц меня не обманет, вот что вижу я, твой брат, я – Гелен, предсказатель. Один только выход у нас – умолить Афину. Отправляйся в город, брат, скажи нашей матери, чтобы собрала почтенных женщин, и чтобы выбрали они самый дорогой, лучший из лучших покров, и чтобы торжественно принесли его в храм Паллады и возложили божественной статуе на колени. И чтобы дали обет богине принести в жертву, когда она поможет троянцам, двенадцать однолетних тёлок, никогда не знавших ярма. А иначе, брат, плохо дело троянского войска…

Гектор всё понял.

Троянцы погибали один за другим. Только что яростный Диомед убил сразу двоих, примчавшихся на колеснице. Только что Агамемнон не дал Менелаю пленить Адраста, сброшенного с колесницы обезумевшими конями, – он заколол копьём просившего пощады троянца.

В ушах ещё стоял призыв Нестора, обращённый к своим, к тем, кто в первых рядах: не раздевайте убитых троянцев, не мешайте ахейцам, рвущимся вперёд за вашими спинами, доспехи поделим потом, не тащите их к своим кораблям, бейте врага, потом разберёмся!

Гектор знал слова, которыми на время можно воодушевить войско.

Дрогнувшие было троянцы, услышав голос его, воодушевились – и не побежали назад, за крепостную стену. Битва ещё не была проиграна. Гектор поторопился в Трою – пока не истёк срок – передать матери, что говорил Гелен.

Между тем на поле брани произошло невероятное нечто. Вроде бы кровь ручьями текла, повсюду вопли раненых раздавались – и тем не менее…

Диомед мог бы потом так рассказать.

…Я первым нападал – они защищались. Кто как мог, кто как умел. А тут вижу, один сам на меня идёт, сам идёт и меня не боится… Любопытно мне стало, что за смельчак. Эй ты, говорю, может, ты небожитель? На бессмертного с виду не очень похож. Подходи-ка, проверим. Только скажи о себе, пока целый: ты откуда такой? Знать хочется.

Возвестил он о том, что потомок Сизифа. Сын Гипполоха, внук Беллерофонта… Главк зовут его – он предводитель ликийцев. О подвигах деда гордо рассказывать стал. Как Химеру тот победил…

Подожди, да знаю деда я твоего. Я внук Инея! Знаменитый твой дед гостевал у моего знаменитого деда. Двадцать дней были вместе они, двадцать дней мой дед угощал твоего достославного деда… Обменялись дарами!.. А мы? Ничего себе встреча!..

Тут мы с ним обнялись горячо.

И друг другу вручили подарки.

Он мне латы, и я ему латы.

Злые языки, конечно, потом понесут, что обмен получился не в равную цену, его доспех золотой, тогда как мой медный, Зевс рассудка, скажут, Главка лишил, – ничего не понимают они, болтуны, не в этом дело!..

Разошлись мы с ним и с ходу в бой – совершать свои подвиги…

Входил Гектор через западные ворота. Окружённый троянками, шёл он к дому Приама, те спрашивали его о мужьях, отцах, сыновьях, братьях, что сражались у стен Трои, а он говорил им одно: молитесь и молитесь богам, всё сложно.

Мать шла навстречу.

…Сын! Ты поле брани оставил? Верно, трудно приходится защитникам Трои. Будешь Зевса просить со стен крепости, чтобы помог он в битве против ахейцев? Подожди, подожди, я вынесу тебе доброго вина, сладчайшего, возлияние примет Зевс, а ты, утолив жажду, забудешь усталость – такое вино…

…Нет, мать, вина не надо. Оно обессилит меня. Да и не могу я Зевсу возлиять, когда мои неомытые руки оскверняет чужая кровь. А вот ты поступи так. Собери достойнейших женщин и выбери для Афины лучший из лучших покровов…

И он рассказал, как велел поступить Гелен, его брат, её сын, птицегадатель и воин.

Так и поступила Гекуба. Немедленно отправила служанок с призывом собраться вместе благородным жёнам города, а сама отправилась домой за драгоценным платком из Сидона. Скоро очаровательная Феано, некогда избранная мужами Трои в жрицы Афины, открыла двери храма, и на колени статуи богини был возложен покров. Громко, на все голоса, воздевая к небу руки, троянские жёны молили Афину о помощи. Двенадцать годовалых тёлок, не знавших ярма, были обещаны ей в жертву. И зря.

Всё зря.

Афина не слушала их. У неё был иной замысел.

Тем временем Гектор направился к Парису, в его роскошный дом-дворец. В руках он держал высокое копьё с медным наконечником, украшенное золотым кольцом. Брата он обнаружил в праздной беспечности, занятого своими доспехами – любовался ими, перекладывал их с места на место. В тех же чертогах Елена, окружённая рабынями-рукодельницами, следила за их работой.

…Что же ты делаешь, недостойный? По твоей вине война идёт, из-за тебя люди гибнут, а ты тут развлекаешься, будто тебя не касается!.. Может быть, сердишься на кого-нибудь? Находишь себя обиженным? О, тогда конечно!.. Тогда твой гнев уместен!..

(Не намек ли то был на гнев Ахилла?)

…Брат! Славный Гектор! Ты прав, как всегда. Ты прав уже потому, что не обвиняешь меня больше должного… Вот и жена меня укоряет: зачем я здесь, а не там. Поверь, я с радостью буду биться с любым сколь угодно сильным противником!.. Просто я долго приготовляюсь. Подожди, сейчас я облачусь в латы. Или нет, иди по делам, я тебя догоню.

Гектор молча уже выходил, когда к нему обратилась Елена.

…Я руки готова ломать себе, Гектор. Я во всём виновата. Зачем родилась? Зачем ураган не унёс меня, когда была я младенцем? Случилось хуже того. Он сделал меня своею женой. Я жена беглеца с поля боя…

Гектор ушёл. Он торопился увидеть своих – свою жену и сына.

Андромахи не было дома. Ключница сказала, где она: в башне над городской стеной, над западными воротами. Туда увлекла её весть о гибели многих троянцев – там и стоит она, плача, а рядом кормилица с маленьким сыном.

Гектор туда поспешил по улицам Трои – едва не дойдя до ворот, увидел всю в слезах бегущую навстречу жену – с нею была служанка, державшая на руках маленького Скамандрия, так он назвал сына в честь троянской реки Скамандр, или – так величали младенца троянцы – Астианакса, что значит «владыка города», а это уже – в честь отца.

…Милый ты мой! Зачем ты так храбр? Ни меня не жалеешь, ни сына. Ты будешь убит, а что станет с нами? – я не перенесу горя. Когда пали цветущие Фивы, отца моего убил Ахилл. Он не решился снять доспехи с царя разорённого града. Он насыпал холм на месте, где предал огню вместе с оружием мёртвое тело. Он же убил семерых моих братьев. Моя мать стала его добычей, он отпустил её, когда получил богатый выкуп, но к ней была безжалостна стрела Артемиды. У меня нет никого, только твой сын, ещё не знающий речи. Ты всё для меня – и отец, и добрая мать, и брат, и муж ненаглядный. Пожалей меня, Гектор, не делай вдовой и сына спаси от сиротства. Ты ведь можешь остаться на башне. Послушай меня. Пусть наше войско у смоковницы разместится, там трижды пытались брать приступом стену, это самый опасный участок, он уязвим – я вижу отсюда. Не покидай нас, Гектор, любимый.

…Ох, и меня это всё беспокоит – насколько уязвима стена у смоковницы… Но послушай, жена, я бы истлел от стыда, кода бы отлучился от битвы. Как бы троянцам, как бы троянкам смотрел я в глаза? Сумел бы я дорожить отцовской славой? Храбрость, ты говоришь, так она ведь привычка моя, это уже от меня не зависит. Знаю, что будет. Троя погибнет, увы. Погибнут троянцы вместе с Приамом. Но больше меня ужасает, что случится с тобою. Победитель свободы твоей не станет щадить. Где-нибудь в Аргосе ткать тебе поднадзорно для его счастливой супруги полотна, воду носить от ручья. Глядя на тебя, будут говорить: это жена того самого Гектора, храбреца, не знавшего равных… Вот и вспомнишь павшего мужа, который тебя не смог защитить, и сердце твоё подчинится печали. Пусть я погибну, но лишь бы не видеть страданий твоих и твоей несвободы.

Хотел обнять сына, но ребёнок испугался конской гривы на шлеме и, громко заплакав, уткнулся в грудь кормилицы. Мать улыбнулась, когда снял Гектор шлем, положил на землю и, взяв сына на руки, поцеловал Астианакса.

Держа на руках младенца, он воззвал к Зевсу и ко всем бессмертным сразу. Пусть вырастет сын его смелым, сильным, сильнее его самого, пусть будет могучим царём! Пусть радует мать доспехами врагов, поверженных в битвах!

Может, к лучшему это – не предугадал Гектор судьбу «владыки города». Разное говорят… Говорят, что сына его, когда Троя пала, победители скинули с крепостной стены.

Бедная Андромаха! Не зря она плакала, когда с ней попрощался Гектор. Не женское это дело война – ты не печалься, от судьбы всё равно никому не скрыться, что будет, то и случится, иди, дорогая жена, к своим, что ли, служанкам, проследи, чтобы ткали верно и хозяйство блюли, а остальное нам предоставь, тем, кто в доспехах.

Долго в чертогах своих рыдала несчастная Андромаха, а вместе с нею рабыни, заживо оплакивая храброго и могучего защитника Трои.

Не успел еще Гектор выйти за крепостную стену, как его догнал воодушевлённый Парис в блестящих на солнце латах. – Прости, я, кажется, задержался. Только не упрекай меня в отсутствии смелости. О, как мне хочется повоевать! Просто я медленно собираюсь…

Бой Гектора с Аяксом. Забота о мертвецах. День без войны

Море. Безветрие. Мы – измождённые мореходы, нет больше силы грести. И вдруг – нашему парусу посылается спасительный ветер. О боги! О радость!

Вот с чем сравнима радость измождённого войска троянцев – теперь это можно представить, – когда оба они, предводители-братья, вернулись к своим, готовые драться.

С ходу набросились на ахейцев, и каждый убил по сопернику.

Тут и началось наступление.

Нет, Афина не желала помогать троянским бойцам, как бы громко ни взывали к ней прямо сейчас их благородные жёны. Ей перестало нравиться зрелище боя. С мыслью прекратить сражение слетела с Олимпа и поспешила в Трою.

Тут как тут Аполлон.

Обсудили. Отметили взаимное миролюбие. Пришли к согласию. Чтобы донести решение до народов, выбрали своим представителем Гелена, даром что прорицатель, вещун (к тому же он брат вновь прибывших на битву), – его внутреннему слуху откроется их божественный разговор.

А пришли они к этому: надо общую битву хотя бы на день сегодняшний (а там видно будет) заменить единоборством. Пусть Гектор вызовет на битву героя, способного с ним сразиться. Есть надежда, среди ахейцев таковой обнаружится. Ну и вот.

Гелен обратился к брату с призывом, намекнув на то, чьи слышал он голоса.

Гектор воспринял идею с восторгом.

Действительно ли он в этом нуждался, нам знать не дано (да вроде бы вряд ли, но боги-переговорщики сочли нужным приумножить в нём храбрость.

Вот он резко подался вперёд из первых рядов наступающих и остановил своё войско – взял копьё поперёк. Людское волнение, подобно морскому, утихло. Сели на землю троянцы.

То же ахейцы – по знаку Агамемнона.

Слушать будем. Что-то важное скажет.

Афина и Аполлон обернулись хищными птицами и обосновались на ветке дуба наблюдать поединок. Похоже, этих двух ястребов никто не заметил, а то бы могли принять их за знак.

Гектор обратился к обеим сторонам. Говорил он торжественно, величаво, красиво. Сказал, что Зевс не допустил соблюдение прежних клятв. (Мы бы на месте ахейцев решили, что это троянцы нарушили клятвы, да ведь те так и думали; впрочем, если вспомнить Афину… в общем, всё сложно…) Вызывая на бой, огласил условия поединка. Победителю достанутся доспехи побеждённого, но не мёртвое тело. Тело подлежит возврату соратникам, пусть достойно погребут его согласно обычаю. Со своей стороны, буде он победит, Гектор обещает отдать доспехи поверженного героя в храм Аполлона. Что касается собственной славы, ему в этом случае будет достаточно, если кто-нибудь позже, годы спустя, проходя мимо известной могилы, промолвит: здесь тот, кого победил Гектор.

Ахейцы молчали.

Состязаться с Гектором никому не хотелось.

Тягостное молчание прервал Менелай. Робость соратников возмутила его. Вы не ахейские мужи, вы ахеянки, вы жёны мужей! Стыдно глядеть на вас, как вы молча сидите, – прах и мокрое место лучше бы видел я здесь вместо вас, хвастунов! Буду я против Гектора, сам!

Гектор превосходил Менелая и силой, и ростом, и бойцовской отвагой (или прытью – что лучше); было ясно любому, чем кончится поединок. Агамемнон остановил брата.

…Перестань, не бушуй, ищешь верную гибель? Никому не нужна твоя глупая жертва. Остынь. Вспомни Ахилла, он тебя посильнее, но и он, поверь, не ищет в бою встречи с этим отчаянным костоломом. Тут есть и другие, кто может ответить на вызов. Ничего, разберёмся. Может, он и победит, этот богоподобный герой, но ему тоже достанется… ноги в коленях его ещё как подкосятся!.. Если кто-нибудь из нас примет вызов…

Между тем с Менелая снимали доспехи, он подчинялся.

Встал Нестор. Не мог сдержаться. Вспомнил, как гостил у Пелея. Старец, в прошлом наездник, с радостью расспрашивал о тех, кто в поход отправлялся на Трою. Что бы сказал он сейчас? Просил бы богов лишить его жизни, когда бы только узнал, что лучшие из ахейцев могут оробеть перед Гектором. Рассказал Нестор, как сам едва ли не юношей не побоялся ответить на вызов могучего Эревфалиона – тот кичился не только силой и ростом, но и доспехами, прежде принадлежавшими суровому царю Арейфоою, знаменитому тем, что бился всегда булавой. Нестор сумел победить. Была дарована слава ему самою Афиной (и не знает, не знает старец почтенный, что Афина слышит его, сидя птицей на ветке…). Ах, был бы он молод, он принял бы вызов…

Пока говорил, приняли вызов сразу девять героев – вставали они один за другим, – так воспламенял их сердца своими словами Нестор.

Были среди них Агамемнон, Одиссей, оба Аякса…

Нет, достойно всех перечислить (в порядке себя выдвижения): Агамемнон, потом Диомед, потом оба Аякса, Идоменей, Мерион, Еврипил, Фоас, наконец, Одиссей.

Другое же дело!

Жребий выбрал Аякса Теламонида.

Аполлон смотрел хищной птицей на битву героев и видел – а что с ветки дуба он видел, мог бы так рассказывать.

…Мой-то первым ударил копьём… Как даст, а тот – раз щитом!.. Хрясть медь… трах кожаный щит!.. семь слоёв там на щите!.. в седьмой пика тык!.. Застряло копьё… Башня, а не щит… Как он будет справляться с таким?.. Одна тяжесть… У моего-то кругленький, лёгкий, с ним удобнее… Осторожно!.. Тот!.. Моего хрясть прямо в щит!.. Раз!.. Насквозь!.. И в броню!.. И пробил!.. Но мой увернулся!.. Молодец! А то бы в живот!.. Смерть бы сразу… Ну давай же. Выдёргивай!.. Тянут-потянут… Выдернули копья из щитов… Мой напирает… Бей!.. Ррраз того!.. Что? Опять?.. Медный слой крепок… Остриё согнулось… А тот – ррраз!.. Щит порвал моему!.. Кровь на шее… Ничего – заживёт!.. Камень, камень хватай!.. Бросай в него камень!.. И попал!.. Вот это я понимаю!.. Смотри-ка, живучий… Сам камень хватает… Поднимет ли. Поднял!.. Бросит?.. Бросил!.. Жёрнов почти… Держись на ногах, держись!.. Эх, беда!.. Должен вмешаться. Ставлю на ноги. Лежачих не бьют!..

Гектор, поражённый камнем величиной с жёрнов, так и не узнал, что за сила подняла его с земли и поставила на ноги. Не до того ему было. Оба выхватили мечи и, конечно, порубили бы друг друга, если бы с обеих сторон не вмешались глашатаи – Идей и Талфибий: темнело. Нельзя в темноте.

Было сказано всем, что оба Зевсу угодны, оба они храбрецы, в общем, спасибо за бой, ночь примиряет.

…А пусть это скажет он, отозвался Аякс на призыв вестников, он меня вызвал, ему и прекращать, а моя забота с тем согласиться.

Гектор внял: воздав должное храбрости Аякса, предложил на сегодня закончить их битву. Будет случай, сойдутся на поле брани ещё. Тогда уже насмерть.

А пока обменялись дарами.

Гектор Аяксу подарил меч, украшенный серебром, да ещё в ножнах на ремне дивной красоты. Аякс Гектору – драгоценный пояс, пурпурной нитью расшитый.

В песне, дошедшей до нас, больше ничего не поётся о божественных птицах на дубе – устроителях и главных зрителях представления. В каком настроении Аполлон и Афина покинули дерево, любимое Зевсом? Вероятно, в очень хорошем. А уж каким было радостным возбуждение воинств – и той и другой стороны!

Троянцы, возвращаясь в город, вели своего героя, счастливые тем, что Гектор – живой! – по-прежнему с ними.

Ахейцы вообще ликовали. Когда вернулись в стан к своим кораблям, закатили пир, празднуя победу. Всемогущему Зевсу был в жертву заклан бык пятилетний, и храбрейший Аякс, чествуемый как победитель, принял из рук Агамемнона превосходное мясо – лучшую часть со спины у самой лопатки.

Мудрый Нестор, лишь голод у всех утолился, взялся о важном поведать.

Многих лишилось ахейское войско. Души погибших в Аиде, надо заняться телами. Предадим на заре трупы сожжению. А битва потерпит. Кости убитых, будем живы, когда-нибудь родным привезём. Здесь же воздвигнем братский курган. И кроме того: пока не напали троянцы и не сожгли корабли – это срочно: наш стан мы должны защитить земляным валом и рвом.

С этим вожди согласились.

Троянцы тоже спать не ложились. Перед домом Приама кипело собрание. Антенор, самый благоразумный из всех, предложил вернуть ахейцам Елену вместе со всеми её сокровищами и этим спасти Трою. Нарушителям клятвы продолжать войну безрассудно. А мы, нравится вам или нет, нарушили клятву.

Нет, сказал Парис. Нет и нет, Елену – никому не отдам. Что до богатства, пускай забирают. Прибавлю ещё от себя.

Старец Приам одобрил решение сына. Утром, сказал он, отправим посла: а вдруг согласятся (на что немного надежды)? Но надо ещё предложить перемирие – для сожжения трупов. Отдохнём хотя бы день без войны.

Вестник троянский Идей мог бы так потом рассказать.

…На рассвете я был уже в стане противника. Рано ли здесь поднимаются или этой ночью вообще никто не ложился, но царь мужей ахейских подле своего корабля держал совет с воеводами. Торжественно, звучным голосом, как и требует от меня долг, я возвестил о готовности Париса вернуть богатства с прибытком, но без Елены, а также передал предложение касательно сожжения трупов. Воцарилось молчание. Затем за всех сказал Диомед. Передай своим: не возьмём. Да хоть саму Елену нам посулите – поздно об этом. Даже последний глупец понимает: Троя обречена и будет погублена. Ждите… Так он изрёк, и другие с ним согласились, ликуя. Теперь ты видишь сам единодушие наше, рек Агамемнон, утверждая допрежь изреченное своим ратоборцем. А что до сожжения трупов, спору здесь нет: мёртвые ждут от живых исполнения долга – и ваши, и наши. Проживём день без войны.

Их собирали, не различая, и те и другие в одной долине, на одном поле.

Грязь и кровь не смоешь пока, не разберёшься, кто свой, кто чужой и для кого из родных предназначены кости.

Повозки тянулись одна за другой. Слышался плач.

Троянцы не привыкли чувства скрывать, оплакивали своих мертвецов, но Приам запретил им громко рыдать на глазах более сдержанных ахейцев.

По обе стороны погребальные костры зажигались.

Ахейцы возвели курган.

А кроме того (что гораздо сложнее), вырыли ров и возвели вал земляной, дабы защитить корабли от неминуемого нападения троянцев. И самое главное: построили стену! Боги у себя на Олимпе изумлялись этой стене – невероятно: возведена за день!.. Башни, ворота – всё как надо!.. Да и нам удивительно. В Троаде не то чтобы с лесом, с обычными дровами трудности были. Как же это им удалось? Не знаем. Как-то так удалось. Можем, когда захотим.

(Работы, однако, не понравились Посейдону. Береговая полоса – его владения.

Почему не спросились? – возмущался он на Олимпе. Где мне гекатомба?

Перестань, успокаивал брата Зевс. Война закончится – всё смоешь волной.

Так и сделал потом.)

Ах да, чем закончился день.

Пиром.

Приходили корабли с острова Лемнос, много вина привезли. Только в подарок тысячу мер Агамемнону и Менелаю прислал тамошний царь. Остальным вино продавалось – в смысле менялось – на кто чем богат. Медь, железо, кожа волов шли на обмен, также коровы, также рабы – из недавно пленённых…

У себя за стеной пировали троянцы.

Зевс громы посылал, пугая пирующих.

Ему без конца возлияли.

Собрание богов. Троянцы одолевают ахейцев

Пусть золотая цепь будет с неба на землю спущена. Все боги на земле, один Зевс наверху, и кто кого перетянет? Да хоть скопом тяните – не одолеть Зевса!

А ему только рукой шевельнуть и всех подымет сразу, да ещё и землю с её горами, морями и реками. А когда он цепью Олимп обмотает, всё мироздание будет у него на цепи!

Ибо Зевс всемогущ, если кто-то ещё не понял!

Всем понятно теперь, что такое всемогущество Зевса?!.

Сильный образ. Но прихотливый. Это Зевс для наглядности так. Хочет Зевс приструнить подчинённых богов, а то, понимаешь ли, совсем распустились!

Шло собрание на Олимпе, чуть заря просияла.

Зевс говорил – распекал олимпийцев. Те угрюмо молчали.

…Или кто-то ещё мне перечить готов? Кто-то стал забываться? Моё последнее слово: никакой больше помощи им! Ни тем ни этим! Хватит! Сам разберусь! Предупреждаю: кто ослушается – загремит в Тартар, в самую пропасть! Под землю! Повторять не буду. Есть вопросы?

Притихли боги.

Вопросов нет.

(Кстати, Тартар – это похуже Аида, глубже ещё под землёй, и там, в этой бездне, вдруг кто не помнит, томятся поверженные вместе с Кроносом, отцом Зевса, титаны…)

Тут Афина глаза подняла.

…Отец всемогущий, ты всё можешь. Мы послушны тебе. Только как же с ахейцами?.. Будут гибнуть… к жалости нашей… Позволь хотя бы дать им совет.

…Милая дочь, Зевс ответил, смягчившись. Твой отец не злодей. Да, конечно.

После чего запряг златогривых коней в золотую свою колесницу, сам облачился в золото и, вооружившись кнутом (как минимум, золочёным), поскакал небесами на Иду, на Гаргар-гору, к священной роще своей, к своему алтарю. С этой вершины лучше всего смотреть на сражение.

Успел к началу.

Покинули стан ахейцы, вышли отряды троянцев из ворот крепости. Сошлись. И давай биться.

И тут Зевс достал золотые весы.

Бросил на чаши по жребию – один жребий ахейцев, другой троянцев.

Это жребии смерти.

Жребий ахейцев – вниз потянуло к земле, жребий троянцев взлетел чуть ли не в космос.

Вот и всё. (Прости, дочка.)

Как метнёт молнию в ахейское войско!..

Бабах!..

Забеспокоились? Вижу, вижу… Не ожидали такого?.. Ничего личного – жребий.

Вижу, ахейцы бегут. Вожди вместе с другими. Вон Агамемнон… А вон оба Аякса… И этот… как его… Одиссей…

Стрела, пущенная Парисом, попала в загривок одной из лошадей Нестора. Конь встал на дыбы.

Событие привлекло внимание Зевса.

…Нестор, старый знакомый!.. Всё угомониться не можешь?.. Допрыгался. Тебе не удался побег.

Жалко конягу… Взбесился от боли. Ещё бы, там у лошади мозг…

Нестор, медью размахивать бесполезно – не разрубишь упряжь мечом!.. А вот и Гектор мчит колесницу, рассекая потоки бегущих… Плохо, Нестор, дело твоё, это смерть твоя, старец…

Диомед! Ну конечно. Хочет помочь. Одиссей-то умчался… А этот…

К себе в колесницу зовёт… На место возничего. Укротитель коней ты, Нестор, известный, не спорю… Возраст не тот.

Старец Нестор сменил колесницу…

Нестор вожжи берёт. Не слышу? Что сказал Диомед? Что коней этих прекрасных отбил у Энея – вчера? Что-то я пропустил? Нить событий теряю?

Мчатся, мчатся навстречу друг другу!..

Ничего себе! Нет, вы видели? Готов поклясться, удар предназначался для Гектора! Но Диомед промахнулся… И всё же возницу убил!.. Прямо в грудь поразил. Гектор остался один… Кони неуправляемы!.. Как всё меняется быстро!.. Ты в опасности, Гектор!.. Ладно, сам понимает… Ищет другого. Другой подбегает… Прежний возничий был очень хорош, посмотрим, как этот… Боюсь, не сумеет… Вижу, те уже коней развернули… Нестор ловок справляться с конями… Как всё меняется быстро…

Э, так они победят…

Я, похоже, увлёкся. Пора бы вмешаться.

Нет, ребята, ваш жребий другой.

Вот под ноги вашим коням!

Молния!

То есть перун!

Гром и молния!

А?

(Дочь, заметь, я бы мог и убить… Но всего лишь предупреждаю…)

Прочь скачите! День сегодня не ваш!

И действительно, старец Нестор – вопреки желанию взъярённого Диомеда продолжить бой – благоразумно гнал лошадей с поля битвы. (Не без сомнений; да, сомнения были – потому что разгорячённый Диомед обвинял старца в трусости, а это очень обидно, но какая тут трусость, когда терпеливый Зевс трижды – трижды метая молнии одну за другой! – напоминает о пользе благоразумия!..)

Когда перед вами бьют молнии, это Зевс, други, не сомневайтесь. А с громовержцем не шутят.

Вослед бежавшим тучи стрел полетели.

Троянцы гнали ахейцев до кораблей. Если бы не ров и не стена, просто бы смяли.

С тех пор как Зевс перестал быть непредвзятым зрителем, он забавлял себя тем, что возвышал мужество защитников Трои – в ущерб храбрости её врагов.

А что им сейчас подвигало – помнил ли он про обещание Фетиде, или он доверился жребию так, или он подчинил себя страсти, азарту, – нам, смертным, знать не дано.

Афина, наблюдая битву с Олимпа, убеждена была, что это Фетида так подчинила её отца. Жаловалась на родителя опечаленной Гере, в некотором отношении своей, получается, мачехе (а как назвать жену того, кто родил дочь из собственной головы?). Мрачный самодур, губитель всех предприятий Афины! Было время, сыночку его помогала, только он, конечно, не вспомнит! (Это она про Геракла.) Но надо что-то предпринимать… Гера, мы должны быть там!

Отцовские доспехи надела, взяла копьё, Гера взошла вместе с ней на колесницу, взмахнула бичом – и понеслись они, понеслись в сторону битвы…

С высоты Гаргара их тут же узрел Зевс. Мигом позвал он Ириду-вестницу: пусть передаст ослушницам. Если не одумаются сейчас же, будет тогда вот что: коням он ноги переломает, этих дур громом сразит, колесницу превратит в пыль. А гром, дабы знали, такой будет, что язвы после него им десять лет на Олимпе лечить, да не вылечить. Причём сказанное относится напрямую к Афине, – с Геры всё равно ничего не возьмёшь, она ему во всём вредитель.

Ирида поручение выполнила, Гера сказала «увы», и повернули богини назад.

Злые, но тихие, сидели они в чертогах Олимпа, когда Зевс воротился.

Гера ни-ни, а любимая дочь всего-то и заикнулась, что жалко ахейцев… Тут его понесло. Давно таких угроз от него не слышали.

Что до ахейцев, самое страшное завтра будет.

Пусть готовятся, если хотят.

Троянцы торжествовали, предвкушая окончательную победу.

Гектор приказал войску не возвращаться в город – провести ночь под открытым небом. Жечь костры, освещать местность огнями, чтобы не ускользнул враг на своих кораблях, пользуясь темнотой.