Текст книги "Вождь Сожженных лесов"

Глава III. Железная рука

Джон Грифитс проспал не более трех часов, в половине девятого утра он уже проснулся.

Солнце ярко светило на безоблачном небе, и день обещал быть превосходным.

Трех часов отдыха было для капитана совершенно достаточно, и он встал в самом веселом настроении духа.

Быстро осмотрев лагерь для того, чтобы удостовериться, все ли было в своем обычном порядке, Грифитс, оставшись вдвоем с Джемсом Форстером, сообщил ему со всеми подробностями о результатах своего ночного путешествия.

– Что вы думаете обо всем этом? – спросил он своего друга.

– Я думаю, – отвечал Форстер, – что это ничего более, как дело такого случая, который редко может представиться, и что положение наше со вчерашнего дня много улучшилось.

– Я сам так думаю, – отвечал капитан. – Теперь нам нужно только действовать, не увлекаясь и с величайшим благоразумием. Человек, которого я арестовал, находится, без сомнения, под строжайшим присмотром?

– Будьте покойны в этом отношении, я сам позаботился об этом.

– Важнее всего, чтобы этот негодяй не убежал, так как он нам скоро понадобится. Я так сильно был утомлен ночной поездкой, что забыл отправить с восходом солнца разъезды по нескольким направлениям, чтобы получить сведения о происшествиях этой ночи, подробности о которых, конечно, мы не имели времени узнать.

– Но ведь я вовсе не был утомлен, – сказал Форстер с улыбкой, – и так как вы вверили мне власть в лагере, то я час тому назад послал нарочных по четырем различным направлениям; я думаю, что они скоро возвратятся и привезут нам какие-нибудь новые известия.

– Благодарю вас, мой дорогой Джемс; этим вы сделали мне большое одолжение. А что поделывают наши мормоны?

– Их совсем не слышно; они почти не выходят из своих хижин и, так как вы вчера им советовали, переменили платья, в которых нисколько не отличаются от наших охотников.

– Тем лучше. Для нас очень полезно, чтобы их присутствие не было пока никем замечено.

– Что вы думаете о Кильде, или о Брауне, как вы его называете? Кажется, его положение очень плохо в настоящую минуту?

– Да, я тоже так думаю, но это тонкий плут! Не успеют его схватить, как уж он успеет найти средства освободиться; этот человек живуч, как кошка, которая всегда падает на лапы, как бы вы ее ни бросали. Теперь его шайка, наверно, находится в совершенном беспорядке после страшного ночного поражения, но если дать ей время оправиться, то через несколько дней она снова соберется и сделается еще многочисленнее против прежнего, приняв к себе новых бандитов, в которых нет недостатка в пустыне и которые с удовольствием примут участие в разбоях и грабежах, получая при этом жалованье.

– Что же вы намерены теперь делать?

– Действовать как можно решительнее и начать с того, что постараться немедленно открыть их сборное место, тем более что главное дело сделано. Приобретенная нынешней ночью добыча откроет нам путь к давно желанному результату. Задержание этого человека я считаю единственным средством доказать честным людям, что мы никогда не были соучастниками этих мерзавцев, и восстановить прежнее о себе мнение в их глазах.

– Берегитесь, мой друг! Этот человек не задумается открыть, что вы покупали у него невольников, имея в виду если не оправдаться этим, то по крайней мере запутать дело.

– Так что же? Разве вы не слышали вчера моего разговора с Ионафаном Мобертом? Эта продажа, или, скорее, покупка, была ничего более как ловушка, которую я ему приготовил. Я принял все предосторожности, чтобы не было возможности заподозрить меня в подобной мерзости.

– Как так?

– Да разве вы забыли о том, что я написал обо всем этом Бриггаму Юнгу и что письмо это уже вручено ему?

– В самом деле вы отправили нарочного к Бриггаму Юнгу?

– Конечно, разве вы сомневаетесь в этом?

– Признаться, да.

– Значит, вы находите меня способным решиться на эту отвратительную покупку? От души благодарю вас за подобное обо мне мнение; однако вы, как видно, очень хорошо знаете меня.

– Конечно, я знаю и люблю вас, мой друг; но тем не менее я не мог не подумать, что вы не совсем со мною откровенны.

– Но как же мог я иначе поступить?

– Я думал, что вы просто забыли отправить нарочного, что было бы для нас великим несчастьем.

– Конечно, но успокойтесь, нарочный отправлен. Скажу вам откровенно, что, вмешиваясь в это дело, я знал, что мне предстоит иметь дело с тонким мошенником, а потому я принял всевозможные предосторожности; понятно, что на будущее время я буду поступать не менее благоразумно. Не скрою от вас, что я намерен употребить маленькую хитрость: через три дня отряд мормонов засядет в Прыжке Лоси, и затем я выполню в точности все то, о чем говорил вчера Ионафану Моберту.

– Слава Богу! Какое-то бремя свалилось с груди моей. Я знаю, что вы страшно беспечны, мой друг, в делах, касающихся вас лично, вследствие чего я и заподозрил вас в подобной оплошности.

– Это правда, я несколько беспечен, если речь идет о моей личности, но в то же время я отношусь совершенно серьезно к делу, касающемуся моей чести, которая, благодаря Бога, осталась до сих пор неприкосновенною.

– Никому это так не известно, как мне, мой друг, – сказал Джемс Форстер, протягивая Грифитсу руку, которую тот пожал с чувством.

В это время дверь, или, скорее, плетенка хижины, приподнялась, и вошел лейтенант Маркотет.

– А, это ты, Маркотет! – сказал Грифитс. – Ну что? Какие новости?

– Все идет хорошо, капитан. Молодой человек, слуга двух дам, которых мы вчера привезли, желает говорить с вами.

– А! Хорошо, пусть войдет.

– Войдите, – сказал Маркотет, подымая плетенку, – капитан желает вас видеть.

Пелон вошел и вежливо поклонился трем офицерам.

– Это вы, дитя мое! – сказал капитан с улыбкой. – Что вам угодно? Вы, без сомнения, пришли ко мне с поручением от вашей госпожи?

– Да, капитан, – отвечал Пелон.

– Как она себя чувствует после происшествий ночи?

– Моя госпожа чувствует себя очень хорошо, капитан.

– Очень рад. Что же ей угодно?

– Она желает говорить с вами, капитан.

– Я весь к ее услугам.

– Значит, она может прийти?

– О нет! Если ваша госпожа желает что-нибудь сообщить мне, то я буду иметь честь сам прийти к ней.

– Итак, капитан, я могу сказать…

– Что через десять минут, – перебил его капитан с улыбкой, – я буду иметь честь сделать ей визит.

– Благодарю, капитан, я передам моей госпоже ваши слова.

– Ступайте, мой милый, я следую за вами.

Пелон поклонился и вышел.

– О! – воскликнул капитан, радостно потирая руки, – сама судьба сближает меня с Валентином Гиллуа.

– Что вы говорите о Валентине Гиллуа?

– Теперь я понимаю, – продолжал капитан задумчиво, – я сильно ошибался, думая, что присутствие в наших горах отряда мнимого Кильда не есть одна из важных причин, побудивших Искателя следов прибыть в эту местность; ни один раз он не бывал здесь без какой-нибудь серьезной цели. Быть может, от моей прекрасной посетительницы я узнаю многое.

– Это правда, – заметил Форстер, – вы непременно выясните себе из разговора с ней некоторые темные стороны дела. Идите, мой друг, идите! Желаю вам успеха!

– Все зависит от счастья!

Капитан Грифитс вышел и направился к хижине, занимаемой донной Розарио и ее верной мисс Гарриэтой Дюмбар.

Стоявший на пороге Пелон, увидев капитана, предупредил об этом свою госпожу и потом ввел посетителя.

Молодая женщина сидела, облокотившись на спинку кровати; все стены избушки были завешаны мехами, а толстый ковер скрывал земляной пол.

Огонь горел в камине и распространял приятную теплоту в избушке, сплетенной из сучьев и ветвей дерев.

Гарриэта Дюмбар сидела на табурете около своей госпожи.

Донна Розарио встретила капитана с очаровательной улыбкой и протянула ему руку.

Грифитс почтительно наклонился к этой маленькой, изящной ручке, слегка коснувшись ее своими губами.

– Благодарю вас, – сказала она с некоторым смущением, – благодарю за услугу, которую вы мне оказали, капитан.

– Прошу вас, сеньора, – отвечал Грифитс, – считать меня одним из самых покорных и преданнейших слуг ваших; я ожидаю от вас новых приказаний.

– Прежде чем просить вас о новой услуге, капитан, – отвечала она, – я считаю своим долгом сказать вам, кто я такая, и познакомить вас с личностью, которой вы спасли жизнь. Милая Гарриэта, подайте стул капитану.

Молодая девушка поспешила исполнить ее просьбу, но Пелон предупредил ее, схватив табурет и подавая его капитану.

– Увы! – сказал Грифитс с печальной улыбкой, – я знаю вашу историю, она походит на историю многих несчастных, преследуемых судьбою, как вы, мадам; поведение капитана Кильда давно уж обратило на себя всеобщее внимание; всем в этой местности известно отвратительное ремесло его. Он вас, вероятно, похитил из вашего семейства, насильно принудил следовать за ним с целью продать мормонам, но, слава Богу, его низкий замысел не удался! Теперь вы свободны и находитесь в безопасности от ваших преследователей.

– Увы! – отвечала донна Розарио с печальной улыбкой, – капитан Кильд не так виноват, как вы думаете, потому что я была ему продана.

– Что вы хотите этим сказать, мадам?

– Вот в нескольких словах моя грустная история, капитан. Я родилась далеко отсюда, в самом конце Южной Америки, в Чили. Мой отец был французский дворянин и принадлежал к одному из самых древних родов своей страны. Мать моя была американка и происходила от одного из лучших семейств в Чили. Я и брат мой жили в доме наших родителей, которых мы боготворили. Один из наших родственников, смертельный враг отца моего, напал однажды на нашу асиенду вместе с индейцами Ароканами. Дикие сожгли асиенду и убили моего отца и мать. Бесчеловечный наш родственник взял меня и брата с собою и отвез нас в Новый Орлеан. Итак, мы расстались с Чили, с нашей милой родиной! Спустя некоторое время он снова посадил нас на корабль и перевез в Бразилию. Не знаю, вследствие каких причин наш родственник скоро взял нас из Бразилии и возвратил в Новый Орлеан. По возвращении нашем туда этот бесчувственный человек разлучил меня с братом. Я не знаю, где теперь брат мой!.. бедный брат! он был так прекрасен, такой искренний и так любил меня!

– Он умер?

– Увы! Я ничего не знаю, я не видела его более никогда, после нашей разлуки я не получала никаких о нем известий.

– Он, без сомнения, почти одних лет с вами, сеньорита?

– Да, почти, но он немного старше меня; если он еще жив, на что в глубине моего сердца сохранилась еще надежда, то ему должно быть около двадцати одного года; он был красив, высокого роста, хорошо образован и бесконечно добр!.. бедный Луи!

Донна Розарио замолкла и тихо плакала, закрыв лицо руками.

– Не унывайте, сеньорита, – сказал капитан после некоторого молчания, – ваш брат, наверно, жив еще и возвратится к вам. Бог милостив, надейтесь на Него!

– Благодарю вас, сеньор, за ваши утешения, – отвечала она, поднимая голову и вытирая слезы, медленно катившиеся по ее бледным щекам. – Мы остались одни, круглыми сиротами, без всякой опоры; но у нас была святая любовь друг к другу, которую Бог вселил в наши страждущие сердца для того, чтобы мы могли утешать один другого и мужественно, без ропота переносить несправедливые удары судьбы.

Увы! Теперь я одна! Нет уж более моего друга, моей опоры! Слух мой не лелеет более его нежный, сладкий голос, который беспрестанно повторял мне: «Не унывай, бедная сестра моя! Настанет наконец минута, когда судьба утомится преследовать нас, справедливость восторжествует, и мы будем счастливы!» Теперь я одна, совершенно одна! Но нет, у меня есть еще два друга, которые преданы мне, не оставляли и не оставят ни за что и никогда!

– Что же с вами случилось, сеньорита, после того как вас разлучили с вашим братом? – спросил капитан.

– Недостойный наш родственник, который не переставал быть нашим палачом, желая воспользоваться нашим громадным состоянием, поместил меня в Новом Орлеане в девичий пансион, где я пробыла несколько месяцев. Это короткое время было для меня отдыхом после долгих и беспрерывных страданий. Я была любима своими подругами; лица же, которым был вверен присмотр за мною, окружили меня всевозможным вниманием, так что если бы я могла забыть свое горе, то была бы совершенно счастлива. Но увы! это было невозможно. Между тем, скрывая свою скорбь в глубине сердца, я невольно стала сосредоточиваться в самой себе, предаваясь часто в уединении мечтаниям. Но ненавистный мой родственник не упускал меня из виду. Однажды, гуляя со своими подругами в окрестностях города, я с умыслом отстала от них, чтобы несколько отдалиться от их беззаботного смеха и веселых игр, и погрузилась в свои думы. Вдруг я неожиданно была схвачена, в то же время покрывало упало мне на лицо, меня грубо взвалили на плечи, и я потеряла сознание. Когда я очнулась, то увидела себя в повозке, запряженной одною лошадью, которая везла нас полной рысью через густой лес. Я была во власти капитана Кильда.

– Вы говорили мне, сеньорита, о двух друзьях ваших, которые так преданы вам; неужели они не могли ничего сделать для вас?

– О, капитан, они слишком много сделали для меня. После моего похищения они беспрестанно искали меня и успели подослать в лагерь капитана Кильда людей своих, которым я вполне могла довериться. Один из этих людей лейтенант самого капитана.

– Блю-Девиль! – воскликнул Грифитс с величайшим изумлением.

– Да, – отвечала донна Розарио с обворожительной улыбкой, – а другой – мексиканский охотник, который служит путеводителем каравана, Бенито Рамирес.

– Знаменитый лесной скороход?

– Да, сеньор.

– Странно! А эти два друга, о которых вы говорите, сеньорита, очень могущественны?

– Не знаю, сеньор; мне известно только то, что эти люди безгранично мне преданы.

– Можете ли вы мне сказать имена этих людей, сеньорита?

– Конечно, капитан; один из них близкий родственник моей матери, который видел нас с братом еще в детстве; он очень богат и не задумается посвятить себя нашему спасению; его имя дон Грегорио Перальта.

– Я не знаю этого имени, сеньорита, – отвечал Грифитс в задумчивости, – а другой?

– Другой – француз, молочный брат моего отца, его старый друг, который был безгранично предан ему и который теперь дорожит его памятью, – это скиталец лесов; его зовут Валентином Гиллуа.

– Валентин Гиллуа? – вскричал капитан, невольно вспыхнув от такой неожиданности.

– Вы его знаете? – спросила донна Розарио, внезапно выпрямляясь на своей кровати.

– Только понаслышке, сеньорита; я никогда не имел чести с ним встретиться. О! Если у вас такой друг, как знаменитый Искатель следов, то вам, сеньорита, совершенно нечего бояться капитана Кильда.

– Я еще вчера так думала; желание освободить меня было единственной причиной того, что Валентин Гиллуа со своими охотниками и индейцами напал на лагерь. Все уж было приготовлено к моему бегству.

– Но подоспел этот мерзавец Браун?

– Да, сеньор; без вас я бы погибла.

– О! Теперь вам совершенно нечего бояться.

– Я это знаю и благодарю вас. Но смотрите, капитан, ведь я неблагодарна.

– Вы, сеньорита?

– Да, я говорила вам только о двух моих друзьях, между тем как забыла о третьем, быть может, более всех преданном мне, – это вождь индейцев.

– Друг и названный брат Валентина Гиллуа? – перебил ее капитан, – Курумилла, не так ли, сеньорита?

– Да, капитан; я уверена, что этот человек более двух остальных заботился о моем освобождении, и я забыла его. Это дурно с моей стороны!

– Что же вы намерены теперь делать, сеньорита?

– Я хотела бы уведомить моих друзей, которые, без сомнения, в страшном отчаянии от моего внезапного исчезновения. Я хотела бы уведомить их обо всем происшедшем и, сообщив им об услуге, которую вы мне оказали, дать им знать, где и под чьим покровительством я нахожусь в настоящую минуту. Я приготовила утром, когда встала, письмо, которое желала бы отправить к Валентину Гиллуа как можно скорее.

– Ничего нет легче, сеньорита; я не знаю, в скольких лье отсюда находится знаменитый скиталец лесов, но в моем отряде есть один охотник, которому известны все тропинки пустыни и который обладает замечательной способностью отыскивать тех, кого ему надо; напасть же на след Валентина Гиллуа будет тем удобнее, что он, наверно, оставил людей в окрестностях каждого лагеря, чтобы отыскать вас.

– Могу ли я просить вас об одном одолжении, кабальеро? – прервала его донна Розарио с улыбкой.

– Говорите, сеньорита, вы не знаете еще, какое участие я принимаю в вашем деле?

– Я не сомневаюсь в этом, а потому и решаюсь обратиться к вам с следующей просьбой: я желала бы, чтобы этот молодой человек, который меня сопровождает, сам отвез мое письмо и вручил по адресу; он рассудителен, очень предан мне и хорошо знаком с местностью; кроме того, он знает многих из людей Валентина Гиллуа, и если встретит кого-нибудь из них на дороге, то тогда, конечно, можно быть уверенным, что письмо скоро дойдет по назначению.

– Пусть будет по-вашему, сеньорита! Предоставляю вам действовать, как вам будет угодно; если вы находите нужным послать этого молодого человека, то я исполню ваше желание; я же довольствуюсь тем, что имею честь быть вам полезным. Я также пошлю охотника, чтобы узнать о событиях ночи.

– Я думаю, сеньор, что так будет лучше, тем более что вы, конечно, не написали бы того, что я написала, – сказала она с очаровательной улыбкой.

– Когда вы хотите, чтобы отправился этот мальчик, сеньорита?

– Как можно скорее.

– Чтобы скорее возвратиться?

Молодая девушка молча кивнула головой.

– Хорошо, сеньорита, он отправится сейчас же.

Капитан отворил дверь и знаком подозвал к себе лейтенанта Маркотета, который чинно прохаживался в нескольких шагах с сигарой во рту.

– Лейтенант, прикажите сейчас же оседлать лучшую лошадь, – сказал капитан. – Умеешь ли ты управлять лошадью, мальчик? – продолжал он, обращаясь к Пелону.

– Я сын гамбусино! – гордо отвечал мальчик.

– О! в таком случае я совершенно спокоен, – заметил капитан с улыбкой. – Есть ли у тебя оружие?

– Да, капитан, у меня есть ружье, револьвер и нож.

– Хорошо, теперь недостает только сумки с съестными припасами, но тебе принесут ее, пока ты соберешься. Когда лошадь будет оседлана, приведите ее сюда, лейтенант, а также прикажите приготовить сумку. Ступайте и распорядитесь, чтобы все было готово как можно скорее.

Через пять минут великолепная вороная лошадь прыгала перед хижиной и рвалась из рук лейтенанта, который крепко держал ее под уздцы.

– Вот тебе письмо, Пелон, – сказала донна Розарио, обращаясь к молодому человеку, лицо которого сияло от восторга при сознании, что ему доверяют такое серьезное поручение. – Ты должен вручить его Валентину Гиллуа в собственные руки.

– Положитесь на меня, сеньора, я доставлю его или умру.

– Поезжай, Пелон, поезжай, мой друг, мой брат, поезжай, и да хранит тебя Бог!

Молодой человек вежливо поклонился и вскочил в седло с ловкостью и проворством, которые ручались в успехе возложенного на него поручения.

Если бы капитан Кильд увидел теперь этого прекрасного молодого человека, с сверкающим взглядом, грациозными манерами и твердой посадкой на лошади, он, без сомнения, не узнал бы в нем бедного Пелона, с которым он привык обходиться с таким презрением.

Но тогда он был жалкий невольник, между тем как теперь он был свободен и чувствовал, что он также человек.

Почтительно раскланявшись с донной Розарио и капитаном, он пустил лошадь охотничьим галопом и выехал из лагеря, ворота которого были для него отворены. Пять минут спустя он исчез с горизонта.

– Как мне нравится этот красивый молодой человек! – весело сказал капитан, обращаясь к донне Розарио. – Довольны ли вы, сеньорита? – прибавил он. – Все ли я исполнил, что обещал вам ночью?

– О да, сеньор! Вы слишком добры и внимательны, чтобы я не заплатила вам за все это моей искренней признательностью.

– Теперь я, кажется, бесполезен для вас, все зависит от вашего посланного.

– О, я в нем совершенно уверена, сеньор.

Капитан почтительно поклонился донне Розарио и снова поцеловал ее руку.

– О, сеньора! – сказала Гарриэта Дюмбар, когда они остались только вдвоем, – как прекрасен сделался вдруг Пелон!

Донна Розарио обняла ее, смеясь.

– Теперь он свободен, мой друг, – отвечала она, – и чувствует свою силу, как орел, у которого выросли крылья.

Теперь мы оставим на некоторое время лагерь Сожженных лесов и последуем за Пелоном.

Молодого человека вовсе нельзя упрекнуть в хвастовстве за то, что он гордо отвечал капитану: «Я сын гамбусино!» Он не только мастерски ездил на лошади, как вообще все мексиканцы, но, несмотря на свою молодость – ему было около восемнадцати лет, – он обладал замечательным знанием самых уединенных уголков и тропинок пустыни.

Постоянно сопровождая отца своего, который большую часть времени проводил в странствовании по лесам и степям, Пелон имел случай близко познакомиться со всеми трудностями жизни лесного бродяги; он приобрел также необыкновенную способность открывать следы и неуклончиво следовать по ним; но, что всего важнее, он умел направлять выстрел в чаще темного леса так же верно, как бы он стрелял в открытом поле, покрытом только высокой травой.

Сверх того он был храбр, благоразумен, осторожен и хорошо знаком с оружием, которое он постоянно носил и в котором он был похож на настоящего охотника.

Словом, донна Розарио имела основание доверять ему.

Расставшись с лагерем Сожженных лесов, Пелон продолжал скакать до тех пор, пока не углубился в самую середину равнины.

Наконец, он остановился и поворотил свою лошадь головой к востоку.

Трава была так высока, что молодой человек, хотя и был довольно высокого роста, однако должен был подняться на стременах, чтобы обозреть местность.

Мертвая тишина царствовала вокруг; ничто не нарушало ее.

Молодой человек хорошо знал позиции различных лагерей; он попробовал определить с точностью направления, в которых они находились от него, для того чтобы лучше представить в своем уме местность, где был лагерь охотников, к которым он хотел направиться.

Это была долгая и трудная работа, но, по-видимому, результаты получились удовлетворительные, так как на губах его появилась самодовольная улыбка.

– Я должен направиться прямо к северу, – сказал он, – но так, чтобы все время эти две возвышенности находились с правой стороны от меня; одна из них, как следует предполагать, называется Воладеро, которую так часто мне описывал Блю-Девиль и о которой он еще вчера говорил мне во время похода и даже указывал на нее пальцем; там я, без сомнения, могу получить сведения о человеке, которого ищу. Блю-Девиль никогда ничего не говорит и не делает без основания. Итак, я отправляюсь к Воладеро; но, чтобы быть свободнее в своих действиях и не иметь более надобности останавливаться, я позавтракаю здесь, тем более что я очень голоден; притом же, – прибавил он, взглянув на солнце, – теперь не более десяти часов с половиною.

Пелон остался очень доволен своим заключением; соскочив на землю и разнуздав лошадь, которая с жадностью принялась щипать траву, он сел возле нее, положил свое ружье в таком от себя расстоянии, чтобы во всякое время его можно было достать не вставая, и, разложив перед собою свою провизию, начал есть так, как едят в его лета, т. е. с превосходным аппетитом.

Съедая все, что попадалось ему на зубы, молодой человек погрузился в глубокие размышления, что, однако, не мешало ему быть каждую минуту настороже и не пропускать мимо ушей ни малейшего шума.

Но ничто не нарушало величественной тишины этого неизмеримого зеленого океана.

Наконец Пелон окончил свой завтрак, который продолжался не более двадцати минут.

Его лошадь также подняла вверх голову и с нетерпением озиралась по сторонам.

Молодой человек снова собрал оставшиеся съестные припасы и сложил их в свою сумку; затем он выпил залпом из дорожной бутылки вина, взнуздал свою лошадь и прыгнул в седло.

Бросив испытующий взгляд вокруг себя, он заметил дорогу, извилинами прорезывающую долину и ведущую к лагерю, в который он решился заехать.

Он ехал таким образом около двух часов, и ничто не разнообразило его монотонного путешествия.

Наконец, перед ним раскинулся громадный и густой лес; молодой человек окинул его внимательным взглядом, чтобы не ошибаться в своем направлении, и только тогда решился ехать по широкой дороге, пролегавшей через этот лес.

Вдруг он заметил свежие следы нескольких всадников.

Копыта лошадей с точностью отпечатались на мягкой, рыхлой земле.

Молодой человек принял необходимые предосторожности и пришпорил лошадь.

Спустя несколько минут до его слуха долетел какой-то неопределенный шум, который становился все явственнее и который, наконец, можно было принять за ссору.

Пелон остановил свою лошадь: в незначительном от него расстоянии, с правой стороны дороги слышались человеческие голоса.

Вдруг раздался выстрел, послышался болезненный стон и вслед за тем брань.

Пелон вздрогнул: ему показался один из этих голосов хорошо знакомым.

Молодой человек въехал в чащу леса, сошел на землю, крепко привязал свою лошадь и, взяв в руки ружье, пополз, как змея, между кустарниками.

Скоро он так к ним приблизился, что мог расслышать следующий разговор:

– Ah, Demonio! – говорил злобный голос, – на этот раз ты не уйдешь от меня!

– Лжешь! – отвечал второй такой же голос, – ты сам умрешь, собака!

Пелон продолжал подвигаться с величайшею осторожностью; наконец, он увидел двух человек: один из них стоял за деревом, так что Пелон не мог хорошо рассмотреть его, но голос этого человека приводил его в трепет. Другой стоял возле убитой лошади и держал ружье наперевес. Пелон узнал в этом последнем ненавистного Шакала.

Два врага стояли на прогалине леса один против другого, и в лицах их выражалась решимость бороться на жизнь и смерть.

Пелон осторожно своротил налево, так что очутился по правую сторону бандита, затем он приподнял ружье свое и встал на ноги.

– Ты должен умереть, Шакал! – вскрикнул он.

– Ах ты змея! – закричал бандит, оборачиваясь и узнав Пелона.

Но прежде чем он успел переменить направление ружья, молодой человек, которому хорошо был известен этот маневр, опустил курок.

Раздался выстрел, и бандит, не вскрикнув, повалился мертвым: пуля Пелона размозжила ему череп.

В ту же минуту человек, стоявший за деревом, бросился к молодому человеку с распростертыми руками и закричал задыхающимся от волнения голосом:

– Мой сын! мой сын!

– Отец! – вскрикнул Пелон.

И они упали друг другу в объятия.

– Что там такое? – спросил вдруг насмешливый голос. – Убивают и в то же время целуются! Что это значит?

Отец и сын быстро обернулись.

Перед ними стоял Блю-Девиль, опершись на ствол своего ружья и устремив на них взгляд, исполненный крайнего изумления.

– Это значит, господин Блю-Девиль, – отвечал гамбусино, по лицу которого градом катились слезы, – что я отыскал моего сына.

– И всадил без промаха Шакалу в лоб пулю? Отлично! А я так спешил, чтобы вовремя оказать помощь! Значит, мне вовсе не следовало так торопиться.

– Это не я убил Шакала.

– А кто же?

– Это я, господин Блю-Девиль, – отвечал молодой человек, кланяясь.

– И хорошо ты сделал, мой друг, что убил эту подлую тварь, – сказал лейтенант, – я всегда говорил, что он этим кончит.

Гамбусино снова обнял сына и начал целовать его.

– Но каким образом ты попал сюда? – продолжал Блю-Девиль.

– Я ищу Валентина Гиллуа.

– На что он тебе?

– Чтобы вручить ему очень важное письмо.

– А ты убиваешь бандитов, вместо того чтобы исполнить свое поручение? Знаешь ли ты, что сталось с донной Розарио?

– Вы не доверяли мне, лейтенант?

– Да, – отвечал Блю-Девиль, хмуря брови, – и начал думать, что был прав.

– Не спешите обвинять меня, лейтенант, вы скоро в этом раскаетесь.

– Это почему?

– Потому что я не оставлял ее ни на одну минуту.

– И это правда?

– Мой сын не умеет лгать, – заметил гамбусино.

– Я это знаю, – отвечал Блю-Девиль.

– Письмо, которое я должен передать Искателю следов, – от донны Розарио.

– Она в безопасности? – быстро спросил Блю-Девиль.

– Да, но не думайте, что об этом похлопотал Браун, человек, которому вы доверяли и который подло изменил нам.

– Я догадывался, что это так… О подлец, если бы ты попался мне в руки…

– Это не так трудно, как вы думаете: он в плену.

– Как это случилось?

– Валентин Гиллуа расскажет вам, проводите меня к нему.

– Хорошо, но прежде надо обыскать карманы этого мошенника.

Лейтенант выворотил карманы Шакала, вытащил оттуда портфель, туго набитый бумагами, и возвратился к молодому человеку.

– Ну, теперь скорее в путь! – сказал он. – У нас еще много дел впереди! Есть ли у тебя лошадь?

– Да, она скрыта в кустах.

– Тем лучше; ну так отправимся же!