Текст книги "Скитальцы"

Большой театр

Со смятенным сердцем Люинь ждала Руди. Как бы то ни было, она должна была вынудить брата поговорить об их родителях.

Руди вставал раньше ее, а домой возвращался, когда она уже спала. Дома его Люинь почти не видела. Она пошла поискать брата в мастерской, но и там его не застала. Сотрудники брата сказали ей, что он в механическом цехе, она отправилась туда и стала ждать Руди в комнате отдыха.

Войти в цех без допуска она не могла. От комнаты отдыха цех отделяла перегородка из бронированного стекла, через которую был виден обширный пол цеха и стены, покрытые множеством проводов. Толстая дверь комнаты отдыха была закрыта, а стена между комнатой и цехом была укреплена зелеными монтажными балками. Люинь увидела брата. Он, надев защитные очки, наблюдал за работой сборочного конвейера. Рядом с ним стояли двое помощников. Оба они были старше Руди, но внимательно слушали его распоряжения.

Люинь наблюдала за жестами Руди, уверенно произносившего команды. Стоя рядом с вереницей гигантских машин, он напоминал укротителя, умело обучающего дракона использовать массивные лапы, исполняя его волю и осуществляя его мысли. «Дракон» был сине-белым, и каждый его сегмент был предназначен для определенной задачи: резки металла, плетения волокна, сверления, сдавливания, прессования молотом. В одном конце конвейера стояли огромные контейнеры с сырьем, а в другом – появлялись одна за другой золотистые скамьи. Кто-то словно бы выдувал их, как мыльные пузыри.

Люинь узнала эти скамьи. Одна такая скамья встретила ее, когда она вернулась домой в день прилета на Марс.

Пробыв дома уже несколько дней, она всё еще мало знала о нынешней жизни брата. Знала она, что он ступил на путь для идеальной карьеры: инженер-исследователь, глава производственной группы, законодатель, системный директор. Таков был самый гладкий путь для продвижения на Марсе, и Руди одолел уже несколько ступеней карьерной лестницы. Он всегда прекрасно учился и отличался смелостью и дерзостью. Пока что все его планы осуществлялись с большим успехом, хотя свое странствие он еще только начал.

Пятая электромагнитная мастерская была частью Системы Солнечного Света. Большая часть энергетики Марса осуществляла свои потребности за счет солнца, и все научные исследования в области электромагнетизма с точки зрения администрирования считались частью Системы Солнечного Света. Ученые, работавшие в этой системе, отвечали за такие изобретения, как электрические панели на крышах зданий, мощные кабели, окружавшие город, и установленные повсюду системы экранирования магнитных импульсов. На Марсе крыши и стены зданий были пронизаны всевозможными контурами. Одни из них были видны, другие нет. Управляя этими контурами, можно было генерировать мощные локализованные магнитные поля. Научные работы Руди были сосредоточены на подобных эффектах.

Ожидая брата, Люинь выпила два стакана сока. Она думала про их детство. Тогда они с Руди рассказывали друг другу о своих мечтах. Ей тогда хотелось читать книги рядом с окном, куда лился яркий свет и где было бы хорошо сидеть рядом с любимым, а Руди мечтал исследовать галактику вместе с любимой девушкой. Но в итоге не он, а Люинь улетела далеко с Марса, а Руди пустил корни здесь. Так давно они не говорили друг другу о своих мечтах.

Люинь осушила еще один стакан сока. В комнату отдыха вошел Руди.

Он удивился, увидев сестру, снял шлем и прочесал светлые волосы пятерней. Похоже, настроение у него было так себе. Усталый вид, красные глаза. Он подошел к стене, нажал кнопку и получил кофе и две булочки. Вернувшись, Руди сел рядом с Люинь. Он так поспешно глотнул кофе, что поперхнулся и закашлялся.

Люинь подождала, пока кашель закончится.

– Вид у тебя немного усталый, – сказала она.

Руди покачал головой:

– Я в порядке. Как твои репетиции?

– Пожалуй, хорошо.

Руди ждал, что сестра скажет, зачем пришла. А она не могла с места в карьер рвануться вперед. Она встала, посмотрела на кипящий работой цех, отнесла кружку Руди к стене и наполнила новой порцией кофе. Добавила сахара, размешала и отнесла брату.

– Я побывала у дяди Лаака.

– Зачем?

– Он подтвердил мои подозрения.

Руди ее понял. Он опустил глаза и стал пить кофе.

– Так.

– Но ты и так знал, что я права, да?

Руди не ответил.

– А еще ты знал, почему погибли мама и папа.

Молчание.

– Скажи мне!

– Это был несчастный случай, – с каменным лицом ответил Руди. – Потом наказали тех, кто оказался виновен в технических неполадках.

Его равнодушие больно ранило Люинь. Она решила попробовать другой подход.

– Руди, ты считаешь деда диктатором?

– Что это за вопрос?

– Спрашиваю, потому что другие так говорят.

– Кто говорит?

– Многие.

– Земляне?

– Конечно.

– Нельзя верить всему, что говорят земляне. Они к нам предвзято относятся.

– Не все.

– Тогда они попросту ничего не знают. Уж это тебе должно быть известно.

– Нет, это мне неизвестно.

– А должно.

Руди нахмурился и очень серьезно посмотрел на Люинь.

– Я думала, что они ничего не знают, – негромко проговорила она. – Но дедушка… Он приказал подавить протестное движение. Разве это не правда?

Она узнала об этом, когда участвовала в акциях протеста вместе с земными друзьями-ревизионистами. Как об этом узнали земляне – этого она не поняла. Похоже, земляне знали о Марсе много такого, о чем она не слыхала. Точно так же марсиане знали о Земле много такого, о чем не знали земляне. Они садились у костра в лагере, разбитом для проведения акции протеста, и рассказывали друг другу истории про миры друг друга. В итоге правда и слухи перемешались настолько, что отличить одно от другого стало невозможно.

– Протесты должны были быть подавлены, – медленно, но решительно произнес Руди. – Марс – это не Земля. Было слишком опасно.

– Слишком опасно, – неторопливо повторила Люинь. – Но мама и папа погибли за это.

– Не говори о том, чего не понимаешь.

– А чем еще можно объяснить их гибель? Отказ от регистрации – не причина, не преступление. А вот участие в идеологической революции, организация массовых протестов против системы мастерских – за это следовало наказать.

– Кто тебе наплел такого бреда?

Люинь не стала отвечать.

– Их идеи насчет свободы угрожали целой системе вокруг нас, поэтому их нужно было наказать. Дедушка сам отдал такой приказ, верно? Революции были невыносимы для системы.

Руди холодно произнес:

– Ты слишком романтична, но мир устроен не так.

Люинь придержала язык. Перед ней был не тот Руди, которого она знала в детстве. В то время ее старший брат любил читать душещипательные истории про пламенных революционеров-идеалистов. Он пересказывал Люинь истории о Ренессансе, о Французской революции, об анархических движениях двадцать первого века. Когда он рассказывал об этих героях, его лицо озарялось светом, слова лились бурным потоком, он размахивал сжатой в пальцах ручкой, как мечом. Эти юные предшественники, которые вели столь же юных революционеров по юной истории человечества, заставляли Руди смотреть в далекое будущее и распаляли его душу. Однажды он сказал Люинь, что все системы правил и порядков существуют для того, чтобы смельчаки их ломали. У юного Руди было только две мечты: исследования далеких миров и участие в революции.

– Тогда почему ты мне не скажешь о правде, какой ее видишь ты? – спросила она. Теперь и ее голос зазвучал холодно. – Ты с самого начала должен был мне всё рассказать. Почему вы с дедушкой так твердо решили всё скрыть от меня? Почему вы считаете, что я не пойму?

– Кое-чего ты попросту не можешь понять.

– Могу!

Руди не имел желания спорить с сестрой. Было ясно, что ему не терпится поскорее закончить этот разговор. Усталым голосом он проговорил:

– Если вправду думаешь, что способна понять, перестань задавать такие вопросы. У меня сейчас есть проблемы посерьезнее. С тобой можно пока подождать.

– Какие проблемы?

– Переговоры с Землей.

Люинь вспомнила о надвигающемся кризисе.

– Что, нет прогресса?

– Нет.

– Они выдвинули в качестве требования технологию ядерного синтеза?

– Они так не сказали. Но совершенно ясно, что от своего они так легко не отступятся.

– А наш ответ каков?

– Мы тоже пока не сказали ничего определенного. – Руди помедлил, но выражение его лица стало странным. Он вдруг стал похож на охотника, заметившего добычу. – Если бы я был во главе… я бы согласился с планом дяди Хуана и первым нанес удар. Это самое правильное решение.

– Дядя Хуан хочет начать войну?

– Конечно.

– Но ведь его бабушка погибла в той войне.

– Это совсем другое дело. Дядя Хуан не предлагает, чтобы мы повели себя так, как эти презренные земляне, все до единого мясники. Он считает, что мы должны захватить базы на Луне за счет внезапной атаки, быстрой и бескровной. Затем мы уничтожим или захватим все земные спутники на орбите. Тогда Земля будет у нас в руках. Дядю Хуана не привлекает бойня. Мы такое не любим.

– Но как захват баз на Луне может пройти бескровно?

– Мы способны это сделать, – убежденно ответил Руди. – Думаешь, все эти годы мы попусту теряли время? Да ты просто представить не можешь, какие колоссальные вложения были сделаны в космическую отрасль, в разработку оружия. Научные центры работали без остановки, и никакие землянские изыскания, движимые только коммерческими интересами, с нашими не сравнятся. Наши боевые корабли, даже не имеющие ядерных двигателей, мощнее земных. Я не преувеличиваю: при наличии наших систем навигации и совершенства наших лазеров, думаю, мы сумеем завладеть Лунными базами за две недели, не встретив особого сопротивления.

У Люинь сердце ушло в пятки. Две недели. Какую войну можно выиграть за две недели?

Она вспомнила один старый дом на Земле. Они с друзьями там тоже говорили что-то насчет двух недель. «Дайте нам две недели – и мы всё вернем назад!» Так говорила Лили-Рута, девушка постарше Люинь. Люинь просто обожала ее. «Через две недели мы захватим это место и вернем его Богу, не падшему миру». Лили-Рута лежала на полуразвалившемся диване, забросив ноги на спинку. Ее светлые косички были грязными. Она закрыла глаза и сделала очередную затяжку из заряженной марихуаной хуки. «Верь мне. Две недели – это даже много».

Они были правоверными еретиками, эти почитатели божества по имени Природа. Они считали претензии богачей на участки земли незаконными. Для них это было осквернением Земли как таковой. Люинь присоединилась к ним в этой попытке захвата ранчо, и им сопутствовала легкая и быстрая победа. Но две недели спустя Лили-Рута и ее приятели оказались в осаде в дряхлом доме, без еды и воды, а снаружи дом окружили вооруженные полисмены и через громкоговорители потребовали, чтобы нарушители немедленно сдались. Они ждали, что на выручку им прилетят друзья из Берлина, но не знали, что тех тоже окружили и взяли в осаду.

В итоге всех арестовали. Протестная акция была подавлена в мгновение ока. Всё это движение завершилось. Люинь понимала: запланированная внезапная атака может принести успех, но она уже больше не верила, что не будет контратаки или эскалации конфликта.

– Как только начнется война, она не закончится только потому, что мы этого захотим, – сказала Люинь.

– Только в том случае, если мы не будем достаточно сильны, – ответил Руди.

Вот что еще изменилось в ее старшем брате. В детстве он презирал войну.

– Есть какой-то способ избежать войны? – спросила Люинь.

– Конечно, если мы получим от переговоров то, что хотим.

– Нам действительно нужно иметь эти технологии?

– Да. Доставка воды на Марс – не просто великая инженерная мечта. Это вопрос выживания нашего народа.

– Но почему мы должны доставлять воду с Цереры? Разве мы не можем…

– Да что с тобой такое?

Руди со стуком поставил кружку на стол и вскочил.

– Теперь дело уже не в том, что «мы должны». Мы уже это делаем! Мы проделали такой долгий путь, что уже невозможно остановиться. Сама посмотри! Мы притащили Цереру сюда, и она вращается над нами, как спутник. Ради этого плана мы выселили из своих домов десять тысяч человек на этой карликовой планете. Как же мы можем теперь остановиться? – Его голос задрожал. – Ради этого отправился в космические дали друг нашего деда, Ронен! Ради своей мечты о таком Марсе, где есть вода! Он умер за это, ты не знала? Он даже пределов Солнечной системы не покинул до своей гибели. Он был так стар, что ему не следовало находиться на звездолете, но ему пришлось лететь.

Руди сделал глубокий вдох, чтобы совладать с собой. Он помолчал, а когда заговорил снова, его голос зазвучал спокойно.

– Мы не можем остановиться. Какова бы ни была цена.

У Люинь опустело сознание. Внутри нее словно бы взорвалась бомба.

– Ронен… Дедушка Ронен погиб?

– Да.

– Когда?

– Вчера.

Дедушка Ронен мертв. Мертв. Эта новость была непостижима. Ронен, с белыми, как у Санта-Клауса, волосами и бородой, который так любил рассказывать ей разные истории, умер.

* * *

Миновало полмесяца со дня возвращения домой, и всё это время Люинь не давали покоя сомнения и вопросы. Она словно бы сидела верхом на необъезженной лошади. Но неожиданное известие о смерти Ронена погрузило ее в воспоминания, в голубое свечение прошлого. Люинь сидела на подоконнике в своей спальне, прижавшись спиной к похожей на створку раковины оконной раме. Она смотрела на цветы и лужайки в саду и воскрешала в памяти детство.

Среди старейшин Марса дедушка Ронен был самым близким ей человеком. Ее любили родители, но они умерли, когда она была еще совсем маленькая, и воспоминания о них стали туманными.

Дедушка Ронен был другим. В возрасте от восьми до тринадцати лет, когда она была в самом подавленном состоянии, он оставался рядом с ней, рассказывал ей истории, слушал, как она признавалась в своих страхах и неудачах, рекомендовал ей книги и помог ей избавиться от одиночества своей любовью к природе и верой в судьбу. Он всегда был полон энергии и оптимизма, проявлял интерес ко всему. Она чувствовала себя ближе к нему, чем к собственному дедушке.

Все умирают.

Так ей говорил Ронен. Он не хотел замалчивать гибель ее родителей. Она тогда уже могла понимать, что такое смерть, одиночество и любовь. Почему – этого она не знала, но знала, какие чувства все это вызывает. Ронен был единственным, кто говорил с ней так, будто она была взрослая, он уважал ее чувства.

«В Древнем Китае верили, что жизнь человека – результат сгущения “ки” – энергии. Такое сгущение может длиться несколько десятков лет, а потом “ки” растворяется. В Древней Индии некоторые верили, что человеческая жизнь – всего лишь окошко, на краткое время открытое для вечного космического света. А в Древней Греции мифологические силены[8]8
  Силены – божества малоазиатской мифологии, в древнегреческой мифологии отождествляемые с престарелыми сатирами.


[Закрыть] озадачивали людей высказываниями типа того, что человеку лучше бы совсем не рождаться, а если уж родился, то лучше как можно скорее умереть.

Все эти традиции прямо и непосредственно были связаны с нашей смертностью. Нам дается всего несколько десятков лет, и как бы сильно мы ни старались растянуть этот промежуток, срок жизни – всего лишь краткая вспышка в глазах божеств и вечного космоса. Но именно здесь и пребывает красота и сила жизни. Вся наша живучесть, наши верования, наша борьба и сопротивление, наше отчаяние – всё это наполнено великолепием именно из-за нашего быстрого увядания. Подумай об этом: человеческое существо вспыхивает, как разряд молнии, и не оставляет следа во мраке. Но во время этого краткого промежутка люди могут что-то кристаллизовать из своей простой души, нечто такое, что продлится еще долго после нашей смерти и достигнет вечности. Какая фантастическая судьба! Даже возможность принять всего несколько поз за время этой краткой вспышки – одно из самых восхитительных явлений во вселенной.

Вот почему мы должны творить. Философия каждого народа создается из нашего ощущения неизбежности смерти. Это наш ответ на вечный вопрос: “Почему?” Творя, мы высекаем следы души.

Поэтому, – говорил Ронен, обнимая худенькие плечи Люинь и устремляя взгляд во вселенную, – не горюй слишком сильно о гибели родителей. Они жили так ярко и оставили после себя так много прекрасных работ, пропитанных их душой. А еще они оставили здесь тебя. Они прожили самую лучшую жизнь из возможных, и ты должна этому радоваться».

Слезы текли по лицу Люинь. Ей было одиннадцать лет, когда Ронен говорил ей всё это, и все его слова упали в ее сердце, как зерна. Она была благодарна ему. Мужчина шестидесяти с лишним лет говорил с одиннадцатилетней девочкой с подлинным уважением и верил, что она его понимает. И она его поняла, хотя для этого ей понадобилось целых семь лет.

Он говорил с ней о жизни и смерти, а теперь умер. Его жизнь стала яркой вспышкой, озарившей сердце ребенка.

* * *

Три дня спустя Люинь явилась в обновленный Большой Театр для репетиции в сценическом костюме. Еще никогда она так не выкладывалась в танце, а теперь акт творения предстал перед ней в новом свете. Она боялась танца, она уставала от танца, она пыталась что-то понять через танец, но еще никогда она не относилась к танцу настолько серьезно. Это был ее танец, это была кристаллизация всех ее прогулок по широким проспектам и узким переулкам Земли, это было собирание цветов на двух планетах. Танец состоял из несложных позиций и непритязательных прыжков. В нем не было ничего архисложного или мастерского, но он отражал пять лет жизни Люинь.

Она падала и вставала, это происходило много раз. Она решила вынуть свою душу, словно воздушный шарик, взять в руки и бросить со сцены зрителям – так, чтобы ее душа заполнила всё пространство.

Она никогда никому не говорила, что именно из-за этого танца ушла из танцевального ансамбля на Земле. Там они вели беспечную жизнь почти без всяких ограничений. Помимо требуемых обязательных танцевальных занятий, наставники им не докучали. Группе тринадцати-четырнадцатилетних девушек была предоставлена возможность встречаться с кем угодно, продавать голографические видео с записью своих танцев, покупать новую одежду на вырученные деньги. По выходным они куда-то ходили или танцевали на изысканных банкетах, где получали аплодисменты и, опять же, деньги. Порой им поступали предложения сняться в массовке на съемках фильмов. Словом, это была жизнь, полная комфорта и радости, и Люинь могла провести в таком духе все пять лет своего пребывания на Земле.

Но у нее всё время было такое чувство, словно она что-то упускает. Поначалу она приписывала свое волнение и непокой привыканию к новому миру. Но однажды, летней ночью, на второй год жизни на Земле, Люинь поняла, что ее смятение вызвано теми словами, которые ей говорил дедушка Ронен. Они дали всходы в ее сердце, проникли в плоть и кровь. Поэтому она попрощалась с другими девушками, ушла из высотки в форме пирамиды и начала странствовать.

Она обнаружила, что способна сомневаться во всём, чему ее научил Марс, но не могла забыть о чувстве святости акта творения, посеянном глубоко в ее сердце ее родиной.

Сегодняшнюю репетицию должна была посетить делегация с Земли.

Большой Театр был одним из самых грандиозных зданий на Марсе. Внешне постройка напоминала цветок лотоса, вознесенный над поверхностью океанских волн. Волны образовывали просторный вестибюль, а цветок лотоса представлял собой главный концертный зал. Этот зал имел овальный купол, изогнутые стены, и был ярко освещен. В центре зала располагалась круглая сцена, а над ней висели прожектора в форме снежков. Места для зрителей окружали сцену концентрическими кольцами.

Когда Люинь пришла в театр, Руди проводил там экскурсию с делегатами с Земли. Он готовился к этому на протяжении нескольких последних дней. Сейчас он был в темном костюме с иголочки – такого покроя, что были хорошо заметны его широкие плечи и стройная талия. На лацкане были золотой строчкой вышиты имя и фамилия Руди.

Люинь и другие артисты остановились в стороне от делегатов. Джиэль вздернула подбородок и внимательно смотрела на Руди и землян.

Люинь улыбнулась. Она поняла, почему Джиэль выбрала этот день для репетиции в костюмах.

Руди объяснял землянам особенности конструкции Большого Театра.

– Главная проблема всех театров с круговым устройством зрительного зала – то, что артист может размещаться лицом только в одну сторону. Чаще всего применяют вращающуюся сцену, но мы пошли другим путем. У нас аудитория движется вокруг артистов.

Руди дал знак человеку в кабине управления, и места для зрителей начали движение. Концентрические кольца кресел сместились в одну сторону зала. Часть кресел поднялась вдоль изогнутых стен и в итоге заняла позицию сидений на трибуне стадиона. Самые дальние ряды повисли так высоко, что стали выглядеть как надувные барельефы. Некоторые земляне в изумлении вскрикнули. Люинь улыбнулась.

– С помощью мощных магнитных полей мы можем передвинуть сиденья в любую часть зала – даже на потолок. О безопасности беспокоиться не стоит. Во-первых, здесь, на Марсе, в качестве главного элемента городского строительства, в стены всех домов встроены мощные магнитные поля, и за десятки лет эта технология доказала свою безопасность. Во-вторых, даже если что-то выйдет из строя, и сиденья упадут, у нас имеется запасная независимая аварийная система под полом. Она тоже оборудована магнитным полем, которое приподнимет сиденья и сделает так, что они будут опускаться медленно.

Во время экскурсии Руди весьма естественно жестикулировал, а его светлые волосы разметались по плечам. В детстве он занял первое место на конкурсе ораторов и имел опыт подобных мероприятий.

Он повел землян в другую часть театра, туда же уплыл и его голос:

– Теперь об аудиоинженерии. Потолок театра перфорирован множеством микроскопических отверстий…

Сообразив, что Руди вот-вот уйдет, Джиэль поторопила Люинь, подтолкнула к сцене. Сама она бегом отправилась к кабине управления.

Джиэль придумала костюм для подруги. Репетиция в костюмах была предназначена не только для одной Люинь, в ней участвовала и Джиэль, и она нервничала сильнее Люинь. Присутствие Руди вогнало ее в краску.

Костюм Джиэль смастерила за неделю. Когда она в первый раз пришла к Люинь домой, она расспросила ее о тематике танца. Люинь ответила, что ее танец посвящен Инхуо – так древние китайцы именовали Марс, а в буквальном переводе это слово означало: «озадачивать», «сбивать с толку».

Танец Люинь был основан на древнекитайской легенде. Планету Инхуо, за то, что ее путь по небу был беспорядочен, и за то, что она меняла свою яркость, считали предвестницей войн и катастроф. Юная девушка, от рождения подверженная влиянию Красной планеты, всю жизнь страдала и боролась, пока не погибла в дыму и пламени войны, а потом взмыла к небесам и превратилась в яркие, пылающие облака утренней и вечерней зари.

Джиэль тут же стала умолять Люинь:

– Ты должна быть в костюме моей работы!

Люинь согласилась, хотя и не поняла, почему Джиэль так жаждала ей помочь. Но когда она увидела костюм, то лишилась дара речи. Платье было такой красоты, что у нее перехватило дыхание – мягкое и тонкое, как облако и туман, как сам ее танец.

– Когда прикасаешься к ткани, цвета меняются, – сказала Джиэль. – Это новая ткань из мастерской Пьера. Она соткана из невероятно тонких полупроводниковых волокон. Под давлением ориентация комплексов внутри волокон меняется, что, в свою очередь, вызывает изменения их характеристики поглощения света. – Джиэль рассмеялась. – Подробности я не очень хорошо понимаю, но получается так, что ткань меняет цвет при прикосновении. А у меня возникла идея использовать эту ткань для создания одежды. Когда ты будешь танцевать, цвет платья будет меняться в зависимости от твоих движений.

Люинь бережно прикасалась к ткани и с благодарностью смотрела на Джиэль. Она выросла с Джиэль и Брендой. Они играли в «домики», учились в одних школах, ходили вместе на районные собрания. Бренде и Джиэль теперь тоже было восемнадцать лет, и они только что выбрали для себя мастерские. Они отправились вперед по дороге жизни, гладкой и ровной, как поверхность тихой воды – такой жизни, которой у Люинь теперь быть не могло. Джиэль выбрала для себя мастерскую конструирования одежды, а Бренда решила пойти в литературную, поэтическую мастерскую. Еще в детстве Джиэль обожала шить платья для кукол, а Бренда сочинила книгу сонетов в одиннадцать лет. Они обе говорили о том, как сильно мечтают, чтобы индекс их цитирования стал самым высоким в центральном архиве, когда всё больше граждан Марса станут пользоваться их творениями.

И когда бы Люинь ни посмотрела на подруг детства, ее сердце наполнялось смятением.

Диаметр сцены составлял почти пятьдесят метров. Обычно она находилась на уровне пола, но во время представления могла подниматься или опускаться.

На сцене была изображена гигантская пентаграмма, и острия лучей этой звезды символизировали пять стихий. Рисунок был выполнен из светящихся волокон и сиял в темноте. С одной стороны сцены стоял юношеский хор. Под руководством мисс Шана, хормейстера, дети исполняли фрагменты из оперы Пуччини «Тоска» для проверки аудиосистемы.

В зале театра стало тихо. Люинь вышла на середину сцены и замерла в неподвижности. Она скрестила руки на груди, и широкие рукава повисли изящными складками. Воздух в зале был неподвижен, и рукава мягко покачивались, словно чистая вода. По краям рукавов возникли изображения облаков, тут и там белели кружевные цветы. Ткань платья бережно облегала тело девушки.

Люинь устремила взгляд к входу в зал. Делегация землян, экскурсия для которых была закончена, медленной вереницей двигалась в ту сторону. Эко и Теон, о чем-то увлеченно беседуя, шли в самом конце процессии. Эко был в темном строгом костюме, подчеркивавшем его рост. Теон был в темно-синей рубашке с расстегнутым воротом. Между Руди и Эко он выглядел особенно ярко.

Зазвучала музыка. Четыре секунды спустя вспыхнули прожектора.

Яркий бело-голубой свет озарил Люинь, окутал ее ослепительным сиянием. Она опустила руки и сделала три длинных прыжка. Платье было таким легким, что она его почти не чувствовала. Длинная юбка развевалась и раскрывалась так, будто растворялась в воздухе. Люинь продолжала танец, и рукава платья стали светиться там, где соприкасались с кожей. Она понеслась через сцену и оглянулась назад. Длинный шлейф ее платья приподнялся, словно купол медузы, его озарили цвета радуги – от оранжевого до индиго. Эти вспышки были подобны облакам на рассвете.

Музыка звучала в такт с движениями Люинь. Она развернулась, подпрыгнула и трижды повернулась в воздухе перед приземлением.

Теперь она слилась воедино с танцем и словно бы вновь посещала те места, где побывала на Земле. Она стала девушкой из легенды, странствующей по истерзанной войной планете, глядящей сверху вниз на тех, кто одаривал ее злобными взглядами. Она странствовала далеко, до тех пор, пока всё увиденное не стало ее частью. Каждое залитое ярким солнцем поле, каждая гора с усыпанной снегом вершиной, любой дом, река, скала, каждая изгородь – все эти подробности слишком краткой жизни проносилось перед ее мысленным взором, а она была монтажером этой истории. Но нет, не она создавала всё это. Всё это создало ее. Эти видения приветствовали ее в каждом уголке, охватывали ее в любое мгновение. Фрагмент за фрагментом, они выковывали ее из ничего. А она просто показывала всё это зрителям – эту непрерывную нить осознаний.

Она видела прекрасные улыбки, искреннюю радость девушек из танцевального ансамбля, которые научили ее выпивать и веселиться на вечеринках, она слышала веселые фразы Лили-Руты, когда та пересказывала ей легенды, в которые верила сама, и громкий хохот ревизионистов, сидевших вокруг костра, где они согревали друг другу сердце и пересекали пропасть различий между ними, она видела загадочную усмешку на лице Джиэль, когда та воскликнула: «Ты должна быть в костюме моей работы!» Всё это, все эти люди сливались воедино.

Люинь танцевала, посвящая себя радости, улыбкам и смеху. У нее разболелись лодыжки, но она отказывалась замечать боль. Она вкладывала всё больше себя в собственные движения, напрягалась и вращалась, вращалась, вращалась, позволяя своему костюму превращаться в гало мерцающих и переливающихся красок.

Ударили барабаны. В это время Люинь находилась в воздухе, в высшей точке самого высокого прыжка. Она рухнула вниз, приземлилась, коснувшись пола одним коленом, и ее рукава закачались в воздухе, словно вуаль.

Музыка умолкла. Наступила полная тишина.

Люинь тяжело дышала. Ее глаза заволокло слезами. Она опустила голову. Она не знала, видел ли ее выступление с высоты другой жизни дух дедушки Ронена, но ей хотелось сказать ему: «Я постаралась изо всех сил».

– Браво! Браво!

Кто-то один громко аплодировал. Звук аплодисментов эхом разлетелся по гигантскому залу. Люинь подняла голову и увидела, что это Теон. Он приближался к сцене. Его лоб блестел в лучах прожекторов, на лице играла добрая улыбка. Он остановился перед сценой и низко поклонился.

– Вы правда принцесса Марса, лесная нимфа! Мне грустно от того, что не ходил на ваши выступления на Земле.

Люинь смотрела на него с подозрением.

Говорил Теон тепло и обаятельно, но цветистые похвалы не могли спрятать его холодного взгляда. Люинь увидела в его глазах намек на насмешку – и на что-то еще более сложное. Она не могла понять, что ему нужно.

– Прошу вас, вы не могли бы назвать мне имя того гения, который сконструировал ваш костюм?

Люинь указала на стоявшую поодаль Джиэль.

– О, какая милая юная леди, – проговорил Теон и театрально раскинул руки. – Моя дорогая, вы не отказались бы продемонстрировать этот ваш шедевр на Земле?

От волнения Джиэль вытаращила глаза.

– Правда? Вы серьезно? Позвольте, я назову вам свой…

Но Люинь не дала подруге сделать это.

В мгновение ока Люинь осознала, что происходит. Она поняла, что Джиэль сейчас назовет Теону номер своего счета и реквизиты локации ее дизайн-проектов и пояснений к ним. Фактически, она собиралась сказать: «Можете хоть прямо сейчас их загрузить».

Люинь понимала, как Джиэль жаждет такого внимания к себе. Интерес Теона к ее изобретениям мог привести к более широким изысканиям и большому числу загрузок ее дизайн-проектов. Но Люинь не хотелось, чтобы Теон так легко и просто завладел изобретением Джиэль. Она увидела в этой ситуации возможность для переговоров.

Дизайн одежды и ткани представляли собой технологии, а технологии можно было продать, они могли стать объектом для переговоров. Был ли тут шанс заключить сделку, которая позволила бы обойти договор по управляемому ядерному синтезу, что помогло бы избежать войны?

Люинь пыталась оценить шансы на успех. Ткань, из которой был сшит ее костюм, выглядела привлекательно. Она казалась прозрачной, но на самом деле это было не так. Люинь подумала, что такая ткань будет пользоваться высоким спросом у модников, а уж особенно – у таких людей, как Теон. Мода тоже представляла собой технологию и для Теона являлась одним из основных источников прибыли.