Текст книги "Любовь к жизни"

«Внезапно мне начали даваться уравнения». Рассказ Мари

ПОСЛЕ ШКОЛЫ Я ПОСТУПИЛА в гимназию, где выбрала экономическое направление. С первого же дня я осознала свою ошибку. Экономика? О чём я вообще думала? Я ведь даже собственные деньги не могу посчитать! Денег у меня, конечно, было немного, но всё же.

Вероятно, с моими оценками я и не могла претендовать ни на что другое. Больше всего мне хотелось учиться в музыкальной гимназии в Мальмё, но у меня не было ни единого шанса получить в ней место.

Экономику я пыталась изучать около года.

В гимназии мне нравилось только одно: хор. Однажды мы исполняли битловскую «Yesterday»[23]23
  С англ. «Вчера». – Прим. пер.


[Закрыть], и мне разрешили солировать. После концерта ко мне подошли несколько человек и предложили задуматься о карьере певицы.

Но в то время мне казалось, что я не настолько хорошо пою, чтобы зарабатывать этим на жизнь. С самого детства я отлично усвоила: самое важное – уметь обеспечить себя.

Быть может, я могла стать учителем пения? Тогда денег вполне бы хватило на жизнь.

Я мечтала заниматься музыкой – это было моё единственное желание. И я рассказала об этом школьному консультанту по вопросам учёбы и работы.

Мои слова восприняли всерьёз!

Консультант принялся искать подходящее место. Изучив все учебные заведения Швеции, он обнаружил, что во Фридхемской народной школе в Свалёве появился музыкальный факультет. А Свалёв находится неподалёку от Эстра-Юнгбю. Зачисляли в школу после предварительного прослушивания, и я отправилась туда, чтобы показать, на что я способна. Вообще-то я не подходила по возрасту: они принимали с восемнадцати лет, а мне было лишь семнадцать.

Но мне пошли навстречу – посчитали, что я хорошо пою. На курсе было всего восемь студентов. И вот наконец обучение начало доставлять мне удовольствие. Можно без преувеличения сказать, что два года, проведённых в этой школе, полностью изменили мою жизнь. Я стала воспринимать и себя, и музыку всерьёз. Свалёв подарил мне уверенность в себе. Я ведь приехала из крошечного Эстра-Юнгбю и оказалась рядом со зрелыми музыкантами из разных частей страны – можете себе представить?

К тому же меня считали хорошей певицей. Говорили, что у меня особенный голос. Помню, например, как я перед всей группой исполняла «Dream a Little Dream of Me»[24]24
  С англ. «Помечтай обо мне немного». – Прим. пер.


[Закрыть] группы The Mamas & the Papas. Как мною тогда восхищались! Некоторые сказали, что я пела просто изумительно.

Как-то само собой получилось, что мне в основном давали сольные партии. И я стала этим пользоваться. Нашла в себе силы управлять голосом, искать собственную манеру исполнения. Мы все играли на инструментах: кто-то отлично владел гитарой, кто-то – бас-гитарой. Я умела играть на фортепиано, но всё равно предпочитала петь. Нас было восемь человек: три девочки и пять мальчиков, и мы превратились в небольшой бэнд.

Я открыла для себя и другую музыку. Блюз и джаз, Эллу Фитцджеральд, Арету Франклин и Билли Холидей. Их манера петь вдохновляла меня. В джазе чувствовалась какая-то свобода. Мне всегда нравилось импровизировать. Когда я пою, то опираюсь на собственные ощущения – и тогда может случиться всё что угодно. Я отважилась раскрепоститься.

Я стала более уверенной в себе и теперь могла учиться в полную силу. В Народной школе преподавали английский и математику. Нам очень повезло с учителем: благодаря ему я наконец смогла полюбить этот предмет. Внезапно мне начали даваться уравнения, которые раньше казались тёмным лесом – и всё это лишь потому, что нам достался отличный педагог.

Домой в Эстра-Юнгбю я приезжала только на выходные. Там меня кормили, а перед отъездом мама вручала мне сто крон, которых должно было хватить на неделю. Я чувствовала себя взрослой и, садясь в поезд, каждый раз ужасно гордилась тем, что держу в руке целую сотню.

Мы очень сблизились с одной из одноклассниц, Руби Бернер. Она превосходно играла на фортепиано. Её я отлично помню.

Как-то весь наш класс собрался приехать ко мне домой в Эстра-Юнгбю. Вот так событие! Мама и папа уехали, чтобы не мешать нам. Какой поступок! Но Тина осталась. А ещё пришли мои лучшие подружки: Черстин, Эва-Карин и Кристель. Все были у меня в гостях – просто что-то невероятное! Меня переполняла гордость. Мы пили пиво, играли и пели.

В Народной школе также было театральное направление, и я сблизилась с некоторыми его студентами. Театр представлялся мне, пожалуй, единственной альтернативой музыке.

Время от времени я аккомпанировала ребятам с театрального отделения. У нас было эдакое креативное сотрудничество. Как-то к нам приехали актёр Петер Хабер и режиссёр Петер Оскарсон, чтобы выбрать статистов для Регионального театра Сконе. И я не захотела оставаться в стороне. Поехала в Ландскруну и продемонстрировала импровизацию, чтобы они поняли, на что я способна на сцене. Им так понравилось, что я стала не просто статистом – мне позволили даже произнести реплику: «Тебе нельзя ехать!»

Речь шла о пьесе Мэри Андерссон «Мария из Борстахюсена». Действие происходит на рубеже веков в нищем квартале. И это произведение поставили в Ландскруне. Больше всего мне запомнились красивые костюмы: длинные юбки и корсеты. Мне было очень комфортно на сцене – впрочем, как и всегда. На сцене я чувствую себя как рыба в воде. Я всегда хочу быть на переднем плане, и так было с самого детства. Играла ли я или мечтала – неважно. Музыка или театр – не имело значения. На первый план всегда выходила сцена.

Все те годы, что ушли на борьбу с раком, я пыталась спрятаться ото всех, но это противоречит моему характеру. Шведское турне «Nu!» – вот лучшая терапия для меня. Я должна выйти на сцену! Оказаться впереди! Вы и представить себе не можете, как я счастлива, что ко мне вернулось это желание. Радость, которую я испытываю, стоя на сцене, – моё истинное лицо. Утратить это чувство – всё равно что потерять себя.

С той постановкой театр отправился на гастроли – так я впервые очутилась в Стокгольме. Меня очень пугало метро: раньше я никогда такого не видела. Мне казалось, вагоны движутся так быстро, что в них едва успеваешь заскочить. Двери открывались и закрывались со скоростью света. Помню, я в невероятном возбуждении позвонила маме, чтобы рассказать о метро и эскалаторах. Думаю, именно в те дни я и решила: хочу жить в Стокгольме.

Главным событием той поездки в столицу стало появление на нашем представлении Улофа Пальме. Боже, как же мы волновались! Мама и папа его очень уважали. Дома мы часто говорили о нём и о его идеях. Он зашёл поздороваться с нашей труппой. Разумеется, я просто не могла не позвонить и не рассказать об этом родителям!

Мне было непросто определиться: всё-таки театр или музыка? Но во время поездки я осознала, что не могу жить без пения. Оно – неотъемлемая часть меня. Именно ему я захотела посвятить свою жизнь.

На второй год моего обучения в Народную школу набрали ещё одну группу, и наша тёплая атмосфера крошечного мирка практически исчезла. Но я всё же получила образование. Сегодня эта школа очень популярна, и я невероятно горжусь, что стала одной из первых студенток её музыкального факультета.

На концерте группы Supertramp в Лунде я встретила Стефана Дернбранта. Он был родом из местечка Олед, что под Хальмстадом, работал в магазине Tempo, но, как и я, интересовался музыкой. Ему нравились джаз и экспериментальные направления – например, группа Yes. Это нас объединяло.

По сути мы были очень разными. Он спокойный и уверенный, а я – неопределившаяся и нестабильная. Его семья казалась дружелюбной, но несколько закрытой. Я же вела себя искренне, поддаваясь чувствам, – да и семья моя была куда более шумной и импульсивной. Стефан говорил, что я привнесла в дом новую традицию – научила его родных обниматься. До моего появления они никогда этого не делали.

Стефан – моя первая большая любовь. Он был мягким и любящим человеком. Мы обожали музыку: вместе играли на флейте, пробовали освоить саксофон. Он попал в музыкальную группу, которая образовалась уже в школе, и сразу понравился моим родителям. А ещё мы провели целую неделю в Лондоне – столице поп-музыки. Головокружительное путешествие! До сих пор не понимаю, откуда мы взяли деньги. Помню, я тогда побаивалась такси. Нужно было столько всего знать о том, как за него расплачиваться, что я очень нервничала. Мне был двадцать один год, и я впервые оказалась в самолёте. Да и за границей я не была – разве что только в Дании.

Я не знала, чем хочу заниматься после Народной школы. Слава Богу, я встретила Стефана, у которого всё было разложено по полочкам. Со временем мы съехались и сняли квартиру в Хальмстаде. Стефан играл на ударных в группе Strulpojkarna. Иногда им подыгрывали Пер Гессле и Матс М. П. Перссон – во всяком случае, пока целиком и полностью не погрузились в свой проект Gyllene Tider.

Лидером группы был Мартин Стернхювуд, вокалист и гитарист. Однажды он услышал, как я играла на пианино и пела песню, которую написала сама.

С тех пор у него появилась мечта: взять меня в группу. Да и Стефан пытался меня уговорить на это. Им обоим казалось, что я прекрасно играю и пою.

Трудно сказать, почему тогда меня вдруг охватила такая неуверенность.

Думаю, дело было в моей жизненной ситуации. Чем я собиралась заниматься дальше? Я совершенно себе этого не представляла. И вдруг со мной обращаются как со взрослой – да ещё и в большом городе!

Одним из главных вопросов для меня по-прежнему был вопрос денег. Вся жизнь крутилась вокруг них. Я подрабатывала в разных местах: была садовником, устроилась в лечебницу, пробовала преподавать в вечерней школе, но в итоге отовсюду увольнялась и жила на пособие. Иногда центр занятости посылал меня работать посменно.

Как-то нашлась подработка в хальмстадском кафе «Три сердца». Чудесное место. Официантки носили узкие чёрные юбки, белую блузку и высокие каблуки. Я должна была выглядеть эдакой элегантной дамой, но вообще не представляла, как себя вести. В это кафе приходили в основном обеспеченные люди, нередко нарядно одетые. Начальство относилось к нам снисходительно, и я была счастлива: наконец-то смогу подзаработать! Но однажды, помню, я умудрилась уронить поднос с булочками. Я так разнервничалась, что просто подобрала их и подала как ни в чём не бывало. Слава Богу, никто не разозлился, посетители только засмеялись.

Со временем я стала петь в группе Strulpojkarna, и её переименовали в Strul[25]25
  Со швед. strul – «затруднения, хлопоты, тяготы», pojkarna – «мальчишки». – Прим. пер.


[Закрыть]. Мартин Стернхювуд предложил мне писать собственные песни и исполнять их – сам же он собирался петь свои.

Одно из наших первых выступлений произошло в Каттегатской школе Хальмстада. Нас пришло послушать целых четыреста человек. На следующий день в местных газетах написали: «Своим успехом группа Strul обязана исключительно Мари». Эту статью я даже сохранила на память.

Помнится, в те времена я в основном орала. Я много слушала Heart, Рики Ли Джонс и Пэт Бенатар и старалась подражать им.

Мы с Мартином начали активно сочинять песни. Благодаря Стефану я познакомилась с творческими людьми, которые сыграли не последнюю роль в моей жизни. Ика Норд, с которой я позже отправилась в турне, Уффе Андреассон, ставший моим помощником во времена Roxette, Магган Эк, занимавшаяся театральными постановками. Магган тогда спросила, не могла бы я написать музыку для её пьесы «Притягательные отношения». В этой пьесе мне даже дали небольшую роль. Я придумала инструментальные композиции и несколько песен, которые сама же потом и исполнила.

Среди прочего я спела «As Time Goes By»[26]26
  С англ. «По мере того, как идёт время». – Прим. пер.


[Закрыть]. Её услышал Бертиль Фриск из джазовой группы Nizzans Jazzband и тут же предложил присоединиться к ним. Они были чуть старше меня и играли традиционный джаз. Мы отправились в турне и выступили даже в Стокгольме. До этого момента за вечер я зарабатывала не так много: обычный гонорар за концерт – триста крон и бесплатное пиво. А в Хальмстадском гольф-клубе мне заплатили целых восемь сотен! Никогда не забуду тот день. Это были для меня огромные деньги.

В те времена популярностью пользовались прогрессивный рок и альтернативная музыка. Прежде я оставалась вне политики, а тут вдруг пришлось высказывать своё мнение по любому вопросу. Я одевалась как хиппи, носила длинные волосы и длинные платья. Я выклянчила у знакомой старую засаленную дублёнку, и мне казалось, что теперь я по-настоящему крутая. Мои близкие умоляли меня выкинуть её: дублёнка ужасно воняла. Но я упиралась.

Мои самые яркие воспоминания того времени – фотографии и фильмы о фестивале «Вудсток». Тогда я по-новому взглянула на музыку. Я поняла, что музыка действительно может что-то изменить – например, объединить людей во имя мира и любви. В воздухе витала свобода, можно было делать всё что душе угодно. И это было чисто политическое явление.

В Хальмстаде тоже проходил фестиваль альтернативной музыки, но нас на него не пригласили. И тогда мы решили устроить нечто подобное сами – так родился Strulfestivalen. Если не ошибаюсь, первый прошёл в 1979 году, и на нём выступали местные исполнители.

Мартин жаждал заполучить контракт на запись пластинки. Мы с ним отправились в Стокгольм, где планировали походить по разным студиям. В отличие от других членов группы мы с ним были безработными. Стефан остался в Хальмстаде.

В те годы меня было не остановить. Я всегда стремилась двигаться дальше, и это приводило к расставаниям – неизбежным, но невероятно болезненным. Я влюбилась в Мартина Стернхювуда, но мысль о том, как сильно наш роман ранит Стефана, заставляла меня страдать. И уж конечно, мы больше не могли играть в одной группе.

Мы собрались распустить Strul, но вдруг нам предложили записать сингл. Потрясающая новость, но мне было ужасно жаль Стефана. По-моему, я даже спросила его, не хочет ли он к нам присоединиться, но он отказался. Мы с Мартином обратились к другим музыкантам. Так возник сингл «Ki-i-ai-oo/Strul igen»[27]27
  «Ki-i-ai-oo» – бессмысленный набор звуков; «Strul igen» (со швед.) – «Снова всё пошло не так». – Прим. пер.


[Закрыть].

А ещё нас пригласили на телевидение, в программу «Rockcirkus», которую записывали в стокгольмском цирке.

Так и спросили: «Не хотят ли Strul принять участие в записи?»

За несколько недель до нашего появления на телевидении мне позвонил брат Свен-Арне и рассказал о смерти отца. 20 апреля 1981 года дома за кухонным столом у него случился инфаркт. Я приехала в Энгельхольм к Тине, и мы вместе отправились в Эстра-Юнгбю. Как мама будет одна, с её-то Паркинсоном? И, конечно, сердце разрывалось при мысли, что отец так и не увидел, как я стала настоящей певицей.

Мы с Мартином согласились выступать в «Rock-cirkus». Конферансье назначили Бертиля Гольдберга. Я затянула «Ensam, ensam är jag men jag vet min kapacitet»[28]28
  Со швед. «Я одна, совсем одна, но я знаю, на что способна». – Прим. пер.


[Закрыть]. Песню писала не я, и, слушая её сегодня, я понимаю: это совершенно не моё.

Помню, как на концерт из Эстра-Юнгбю приехала моя семья. Они стояли в первом ряду и держали таблички с надписью «Strul». Они всегда меня поддерживали и были моими главными поклонниками. До сих пор моё сердце начинает биться быстрее, когда я вспоминаю, как они стояли там с этим плакатом.

Strul записали один сингл, но дальше дело не пошло. А вот у хальмстадской группы Gyllene Tider действительно случился прорыв. У них была отличная репетиционная база, чистенькая и аккуратная, там даже был ковёр, края которого заходили на стены. Мы репетировали по соседству, но в нашем помещении не было ничего примечательного – только кучи пивных банок и бычков.

Мы с Мартином создали новую группу: MaMas Barn[29]29
  Игра слов: MaMa – первые буквы имён Мари и Мартина, при этом слово созвучно шведскому mamma – «мама»; barn – «дети», т. е. название группы можно перевести как «Детища Мари и Мартина». – Прим. пер.


[Закрыть]. Для нас это стало ознаменованием начала чего-то нового. Андерс Херрлин и Микке «Сюд» Андерссон из Gyllene Tider пообещали помочь и подыграть нам.

Мы с Мартином съехались. Жили в местечке Стенинге недалеко от Хальмстада. Знаю, что Пер Гессле тогда находил мой круг общения весьма сомнительным. Он любил поп, я же обожала блюз и рок.

Пер Гессле казался мне эдаким маменькиным сынком. У него всегда были деньги, а вёл он себя как настоящий педант. Свои пластинки он содержал в идеальном порядке и расставлял по определённому принципу. Ну как тут не поиздеваться и не переставить их? Это выводило его из себя. Полная противоположность мне: у меня повсюду один сплошной кавардак.

Несмотря на непохожесть, у нас с Пером всё же было кое-что общее: музыка. Знаете, на какой песне мы сошлись? «Tin Soldier» группы Small Faces.

– Правда, классная?

– Да, лучшая в мире!

Мы по ней с ума сходили. Оба кричали, какая она обалденная. Это я очень хорошо помню. У нас с Пером Гессле получилось понять друг друга благодаря музыке.

Скоро я исполнила вместе с ним рождественскую песню, которая прилагалась к журналу «Шлягер» и называлась «Ingenting av vad du behöver». Мы записали её в декабре 1981 года в Йетинге. Я, разумеется, была в восторге. Группа Gyllene Tider в то время считалась самой популярной в Швеции. Ощущение от совместной работы осталось очень приятное – и в общем-то так было всегда, когда мы что-то делали вместе.

Что, на мой взгляд, можно назвать главным событием в истории группы MaMas Barn? Пожалуй, наше выступление в стокгольмском рок-клубе «Ritz». На ударных тогда был Микке Сюд, на бас-гитаре – Андерс Херрлин, на гитаре – Налле Бундессон. Мартин тоже играл на гитаре, а я в чёрном платье пела и играла на электророяле. Я ощущала себя невероятно крутой и наконец-то чувствовала себя в своей тарелке. Сейчас я знаю, что среди зрителей был Микке. И он был уверен, что я классная девчонка.

MaMas Barn засветились и на экране – в программе «Электросад», представлявшей новую живую музыку прямиком со сцены в Стокгольме.

Мне кажется, группа Gyllene Tider была для Мартина образцом для подражания – причём не столько её звучание, сколько успех. Мы тоже хотели выбиться в люди и видели, что это возможно. Записать альбом – вот о чём мы мечтали. Мы попытали счастья в «EMI», но Чель Андерссон посчитал наш материал сырым. Возможно, ему понравилось, как я пою, но дуэт с Мартином восторга не вызывал. В итоге мы заключили контракт со студией «Metronome».

Какой бы растерянной я себя ни чувствовала, у меня всегда появлялась невероятная сила, как только я начинала петь. Этого у меня не отнять. В те годы моё настроение и мои желания постоянно менялись: я то сияла от счастья, то сидела в уголке и рыдала.

Мартин просто фонтанировал идеями. Каким же он был творческим! Но при этом он стремился доминировать – брал на себя всё больше и больше, а мне с каждым днём становилось всё сложнее услышать собственное «я».

Наш альбом не завоевал популярность. Мартину не понравилось, как его свели, и пришлось переделать абсолютно всё в надежде добиться лучшего звука. Наверное, с нами непросто было иметь дело.

Альбом собрал хорошие отзывы, но продать всё равно удалось меньше тысячи экземпляров. Мартин настаивал на дальнейшей совместной работе. Первая пластинка оказалась настоящим разочарованием, но он считал, что мы сможем показать, на что способны, если запишем новый альбом – это будет наш реванш.

Но в «Metronome» и «EMI» мне предложили сделать ставку на сольную карьеру. Говорили, что пора перестать прятаться в тени группы и выйти на передний план. В глубине души именно этого я и хотела. Правда, не покидало чувство, будто я – настоящий предатель. Помню, я даже позвонила маме, чтобы с ней посоветоваться.

– Так будет правильно. Главное – не окажись в каком-нибудь наркопритоне, – сказала она.

К тому моменту я уже успела несколько раз встретиться с Лассе Линдбомом – продюсером Gyllene Tider. В то время Лассе играл с Никласом Стрёмстедом, который и порекомендовал меня ему.

Я отправилась в Стокгольм: мы с Лассе решили записать дуэт – песню «Så nära nu». Это было в далёком 1983-м. Я так переживала, что то и дело отлучалась в туалет, чтобы немного успокоиться. Старалась дышать поглубже. Лассе и Никлас Стрёмстед (а он тоже приехал) позже вспоминали, как думали, будто я заперлась в туалете, чтобы курнуть. Им и в голову не приходило, что на самом деле я жутко нервничаю. Они просто решили: я накурилась и поэтому так странно себя веду.

А меня терзал страх: вдруг ничего не выйдет?

Ещё во время моей работы с MaMas Barn Лассе Линдбом предложил мне написать несколько совместных песен и изъявил желание стать моим личным продюсером.

Но не только он жаждал сотрудничества. Я выбирала между «Metronome», то есть работой с Андерсом Бурманом и Матсом Ронандером, и «EMI», где находились Рольф Нюгрен, Чель Андерссон и Лассе Линдбом.

Пер Гессле сказал тогда: «EMI» круче! Да и мне самой там было комфортнее.

Я подписала контракт с «EMI» – и так превратилась в сольную артистку. Это положило конец отношениям с Мартином. Нелёгкое время. Я чувствовала себя предательницей. Но пришла пора заговорить собственным голосом.