Текст книги "Поверь и полюби"

Глава 18

Николас застыл на пороге конюшни и про себя крепко выругался. То, что предстало перед его глазами, невозможно было выразить нормальными словами. Рядом прерывисто дышала Софи, видимо тоже подыскивавшая в уме соответствующее выражение, пусть и более приличное.

По двору конюшни, уже темному от спускавшихся сумерек, носился серый жеребец, беспокойно встряхивая гривой и вытянув хвост. За ним с громким визгливым лаем бегала Минг-Минг, норовя вцепиться в ногу. Жеребец фыркал, сердито ржал, но пока не пытался лягнуть злобную пигалицу. Но вот собачонка улучила момент и таки впилась в ногу гордого животного своими маленькими острыми зубками. Тот громко заржал от боли и одним движением ноги отбросил мерзкую тварь, чудом не размозжив ей голову копытом. Но она тут же вскочила и с громким визгом снова бросилась на жеребца.

В этот момент из-за ворот конюшни раздался отчаянный вопль:

– Буу-бука!!!

Во двор стремглав ворвалась мисс Эллен и, не думая о том, что конь может ударить ее копытом, бросилась разнимать животных. Главным для нее сейчас было спасение собачонки.

Что касается маркиза, которого жеребец сбросил на землю после нападения Минг-Минг, то он сидел на земле посредине двора, почесывая ушибленный бок.

– Отец! – воскликнул Николас, бросаясь к нему.

– Ничего, Колин! Со мной все в порядке. Но боюсь, что Эллен может здорово достаться, если ты ее сейчас же не оттащишь от этих драчунов.

Николас посмотрел туда, куда кивнул отец, и с трудом удержался от хохота. Эллен бежала за лошадью, держа ее за хвост, и требовала, чтобы та остановилась. Животное почему-то не подчинялось приказу, ибо, вероятно, недостаточно хорошо понимало человеческую речь. Жеребец становился на дыбы, бил копытами о землю, проделывал почти акробатические трюки, стараясь освободиться как от собачонки, так и от ее хозяйки.

Поняв, что, если он немедленно не вмешается, дело может окончиться плохо, Николас бросился к Эллен и, схватив ее руку, с силой оторвал от конского хвоста.

– Буу-бука! – продолжала визжать мисс Эллен, пытаясь вырваться и броситься за собачонкой, которая прыгала между ног жеребца, удивительно ловко уворачиваясь от его копыт.

– Вы что, хотите погубить себя и животных?! – закричал на нее Николас. – Стойте на месте!

– А буу-бука? Как же моя буу-бука?! – зарыдала мисс Эллен.

Николас оттащил гостью к воротам, после чего за дело взялись подоспевшие четверо грумов, Оливер – главный конюх – и двое его помощников. Маркиз, вокруг которого тут же стала хлопотать Софи, чуть отстранил ее рукой и зычным голосом крикнул им:

– Оставьте в покое жеребца! Гилберт успокоит его, как только вы уберете эту плюгавую четвероногую ведьму.

– Ведьму? – взвилась мисс Эллен. – Да как вы смеете ее так называть?!

Она снова попыталась освободиться от Николаса, но, когда это не удалось, запрокинула голову назад и, глядя ему в лицо, зашипела:

– Долго вы будете стоять как истукан? Сделайте же, наконец, что-нибудь! Спасите Минг-Минг, если вы мужчина!

– Минг-Минг не проявляет никакого желания спасаться. А я действительно потеряю право называться мужчиной, если допущу, чтобы вашу глупую голову размозжили копытом! – резко парировал Николас.

Тем временем собачонка вцепилась в руку Гилберта, пытавшегося оторвать ее от ноги жеребца. Николас отпустил руку мисс Эллен и строго сказал:

– Если вы будете спокойно стоять на месте без очередных глупостей, то я попытаюсь что-нибудь сделать. В первую очередь ради Гилберта. Я ценю его за умение обращаться с животными и не допущу, чтобы он получил травму.

– Гилберт? Как он смеет заниматься мерзким жеребцом, в то время когда опасности подвергается Минг-Минг?!

– Это ваша-то Минги подвергается опасности? – прорычал Николас. – Или вы не видите, что она сама бросается на всех подряд?

Он подумал, что чуть позже серьезно поговорит с маркизой и попросит ее быть более разборчивой в выборе невест. Отпустив мисс Эллен, Николас подошел к отцу и, выяснив, что ничего серьезного с ним не случилось, облегченно вздохнул и направился к грумам. Те толпились около животных и безуспешно пытались их разнять. Пробравшись вперед, Линдхерст позвал:

– Минг-Минг! Иди сюда, девочка!

При этом он, подобно мисс Эллен, щелкнул в воздухе тремя пальцами, указав собаке место около его ног. Собачонка отскочила от жеребца и посмотрела на Николаса.

– Ну, иди ко мне, Минг-Минг!

Он снова щелкнул пальцами и наклонился, подманивая к себе собачонку. Но та неожиданно подпрыгнула и вцепилась в ногу жеребца. Несчастное животное взвилось на дыбы от боли.

Грумы кинулись врассыпную, опасаясь случайного удара копыта, а Эллен завизжала так, как будто ее собирались убить. Николас посмотрел в ее сторону, испугавшись, что гостья снова бросится спасать «буу-буку», но успокоился, увидев, что мисс Эллен крепко держит за руку мадемуазель Лоринг, решительно пресекая все попытки своей хозяйки броситься на помощь любимице.

Взгляд Николаса случайно упал на лежавшую рядом с ним небольшую палку. Он вдруг вспомнил, как учил Минг-Минг выполнять команды. Сейчас этот урок мог пригодиться.

– Минги! – позвал Николас.

Собачонка снова покосилась в его сторону, но ногу жеребца не отпускала.

– Минги! – еще раз крикнул Линдхерст, помахав палкой в воздухе.

Собачонка разжала зубы и уже смотрела с интересом.

– Апорт!

Николас размахнулся и швырнул палку к забору. Минг-Минг тявкнула и бросилась за ней.

Пока Минг-Минг бегала за палкой, жеребца успели увести в конюшню, но Эллен удержать было невозможно. Она вырвалась из рук камеристки и прыгнула к своей любимице.

– Буу-бука! Буу-бука моя!

«Буу-бука» же тем временем успела цапнуть за руку Николаса, когда он пытался отобрать у нее палку.

– Возьмите ваше сокровище, мисс Эллен, – ледяным тоном сказал Линдхерст, стряхивая кровь с укушенного пальца…

Эллен схватила собачонку и принялась целовать ее слюнявую морду. Николаса при этом чуть не стошнило…

Он посмотрел в сторону Софи и, несмотря на боль в укушенной руке, улыбнулся. Она вела под руку маркиза и выговаривала ему за неосторожное поведение. Тот смущенно улыбался и, видимо, был доволен ее вниманием. Это казалось более чем необычным, потому что маркиз никогда ни под каким видом не позволял слугам делать себе замечания, пусть даже справедливые. Сейчас же он напрочь забыл о своих принципах.

Подойдя к Линдхерсту, маркиз и Софи остановились. Маркиз хотел что-то сказать сыну, но не успел. Словно разъяренная фурия, на Софи налетела Эллен:

– Послушайте, глупая, мерзкая девчонка! Все произошло по вашей вине! Извольте сейчас же объясниться!

Софи бросила беспомощный взгляд на Николаса. Он в ответ слегка улыбнулся и хотел заступиться за нее, но отец мягко отстранил сына и сухо сказал:

– Ладно, ладно, Эллен! Пойдемте-ка домой. По пути вы успокоитесь, вот тогда мы все и обсудим!

– Уверяю вас, маркиз, я совершенно спокойна! – фыркнула Эллен, еще больше обозлившись.

– Не говорите глупостей, девочка! – спокойно ответил маркиз. – У вас такое разгоряченное лицо, как будто вы выпили коньяка. Кстати, немного выпить было бы действительно неплохо. Причем для всех нас. Пойдемте! Софи, к вам это тоже относится.

– Что?! – вскрикнула Эллен, лицо которой из красного превратилось в пурпурное. – Да как вы смеете прислугу приглашать вместе с нами?! Или забыли, кто я?!

Николас совершенно спокойно посмотрел на нее.

– Уверяю вас, мисс Эллен, – ответил он за маркиза, – что мы помним о вашем высоком положении в обществе, тем более что вы не упускаете случая это подчеркнуть.

Глаза Эллен сузились от негодования.

– Серьезно? – прошипела она в лицо Линдхерсту. – Тогда приглашение вашего отца нельзя воспринять иначе чем оскорбление, нанесенное лично мне!

– Оскорбление? Что за вздор?! – отозвался маркиз. – Да будет вам известно, Софи – знатная леди, получившая блестящее образование и воспитание. Дочь барона.

– Да неужели? – переспросила Эллен, губы которой тут же скривились в насмешливой улыбке. – Расскажите-ка мне, мисс… Бартон? Ваша фамилия, кажется, так звучит?

– Да. Меня зовут Софи Бартон.

Эллен некоторое время внимательно вглядывалась в лицо Софи, как бы стараясь определить свое отношение к родственнице неизвестного ей барона. Потом измерила взглядом рост, и на ее лице появилось холодное, безучастное выражение.

Николас посмотрел на Софи и понял, что иной реакции у дочери герцогини быть не могло… Измятое, сбившееся набок платье… Растрепанные, ниспадающие на лоб полосы… Вспухшие губы… Софи выглядела так, будто ее только что изнасиловали…

Но и «насильник» выглядел не лучше. Его элегантный плащ превратился во что-то совершенно несуразное, рубашка выбилась из брюк, а сами брюки, казалось, вот-вот упадут из-за расстегнутого ремня.

– Скажите, мисс Бартон, – надменно сказала Эллен, – как зовут барона, внебрачной дочерью которого вы являетесь?

Услышав ставшее сразу же лихорадочным дыхание Софи и взглянув на ее побледневшее лицо, Николас почувствовал, как в нем словно что-то оборвалось. Ведь это по его вине девушка попала в такое унизительное положение!

Он холодно посмотрел на Эллен:

– Уверяю вас, миледи, что мисс Бартон – такая же законная дочь своего отца, как и вы – своего.

– А может, и поболее, – хмыкнул маркиз.

– Что?! – воскликнула Эллен, резко поворачиваясь к нему. – Да как у вас язык повернулся сказать такую чушь! Вы, оказывается, в отличие от сына ведете себя совсем не по-джентльменски.

Николас, несмотря на ярость, охватившую его при этих словах, не мог удержаться от сочувственного взгляда на Эллен. Когда он увидел, как изменилось выражение лица маркиза, он отлично понял, что происходило сейчас в душе отца. Лорд Бересфорд в такие минуты становился беспощадным.

– Дорогая моя, если вы хотите продолжить наш разговор, то советую сначала подняться к себе в комнату и успокоиться, – сказал маркиз.

Хотя голос его был тихим и мягким, но в нем прозвучала скрытая угроза. Однако мисс Эллен была либо недостаточно умна, либо слишком взволнована и не поняла этого. Она гордо подняла голову и бросила на маркиза презрительный взгляд.

– Прошу вас запомнить, что я – законная дочь своих родителей, знатное происхождение которых не может подлежать никаким сомнениям. Чего нельзя сказать кое о ком…

При этом Эллен многозначительно посмотрела на Софи.

– Вы в этом уверены? – медленно проговорил маркиз.

– Полностью!

– В таком случае будет ли мне позволено спросить: когда вы родились?

– Конечно, спросите! Отвечу: я родилась 23 сентября 1789 года.

– А когда ваши родители официально вступили в брак?

– Полагаю, что за год до моего рождения.

– Вы совершенно справедливо оговорились: «полагаю».

– На что вы намекаете, маркиз? Но даже если бы мне тогда было уже шесть месяцев, какое это имеет значение? Разве тем самым родители не доказали, что слишком любили друг друга и не могли ждать исполнения формальностей? Вы, милорд, возможно, не поймете силы настоящего чувства, но оно святое для каждого человека!

– Давайте уточним, девочка. Вам было тогда не шесть месяцев, а всего три. А тот, кого вы называете отцом, познакомился с вашей матушкой за месяц до свадьбы. Он был вынужден жениться на ней и удочерить вас, ибо вконец запутался в долгах. А ваша матушка была к тому времени очень богатой вдовой, которой срочно требовался муж.

– Не верю! – задыхаясь от возмущения, воскликнула Эллен. – И никогда не поверю! Вы еще, может быть, станете утверждать, что я – внебрачный ребенок какого-нибудь простолюдина?!

– Зачем же? Вас удочерил знатный вельможа. А что касается имени настоящего родителя, то можно только гадать. Несчастную вдовушку после смерти законного мужа утешало столько самых разных джентльменов, что точно определить, кто из них стал вашим отцом, довольно затруднительно.

Если бы взглядом можно было убить, то маркиз тут же свалился бы замертво. Мисс Эллен с безумной яростью посмотрела на него.

– Вы подлый, низкий человек! – закричала она. – Я не останусь и пяти минут в этом доме! Именно столько времени мне потребуется, чтобы собраться! Уверена, что герцогиня поступит точно так же, когда я расскажу ей об этой грязной клевете!

– Не сомневаюсь! – сухо ответил маркиз.

Бросив на отца и сына взгляд взбешенной тигрицы, Эллен прижала к груди драгоценную Минг-Минг, резко повернулась и направилась к двери. Но на пороге остановилась и, щелкнув пальцами, приказала своей камеристке:

– Пойдемте, мадемуазель! Вы должны немедленно упаковать мои вещи.

Мадемуазель Лоринг вздохнула и пожала плечами:

– Во время инцидента на конюшне вы заявили, что увольняете меня. Так что собирайте вещи сами…

– Как ты мог, Генри? – набросилась маркиза на своего супруга, как только он рассказал ей о случившемся. – Ведь Сьюзен – моя старейшая и самая близкая подруга! Говорить такие ужасные вещи ее дочери! Боже мой!

Маркиз только пожал плечами:

– Я не сказал ни одного слова неправды.

– Неправды? Да все эти старые слухи о Сьюзен – грязные вымыслы и ничего больше! Ее…

– Ее соблазнил какой-то пройдоха в то время, когда она безутешно рыдала по поводу кончины своего мужа. Это утверждает сама Сьюзен.

– Ну и что? Наверное, только одна я не осуждаю ее. Бедняжка была убита утратой, ее сердце разрывалось от горя. А тот мерзавец этим воспользовался! Сьюзен во всем призналась мне, когда узнала о беременности.

– Призналась?

– Да. Она все мне рассказала.

– Но не назвала имени соблазнителя. Тебе не кажется это странным? Ведь большинство женщин, наоборот, постарались бы разоблачить подобного негодяя.

– Сьюзен – исключение! Она – прелесть! Сьюзен отказалась назвать имя соблазнителя, чтобы не травмировать его жену. – Маркиза глубоко вздохнула. – Милая, благородная Сьюзен… Всегда думает о ком угодно, только не о себе!

Маркиз не мог сдержать язвительной усмешки:

– О, святая Сьюзен! Не захотела назвать имя отца Эллен! Как благородно звучит! А я думаю, что все гораздо проще: она сама его не знала!

– Сплетни! – фыркнула в ответ маркиза. – Грязные сплетни! Вздор! Выдумки, будто у Сьюзен после смерти мужа была чуть ли не дюжина любовников. Такое тоже о ней говорят. Хочешь сказать, что этому веришь?

– Еще как! Мне, например, доподлинно известно, сколько мужчин побывали в ее постели только в первую неделю после смерти мужа. Кстати, если бы я захотел, то мог бы спокойно оказаться в их числе.

– Что?! – Маркиза уставилась на него, не в силах поверить услышанному. – Уж не хочешь ли сказать, что Сьюзен пыталась соблазнить и тебя?!

– А что в этом удивительного? Не ты ли сама называла меня самым красивым мужчиной в Англии?

– Не спорю, такое было. Ты действительно считался первым красавцем, да и сейчас выглядишь неплохо! Уверена, что и в будущем останешься таким же. Но я не могу поверить в попытки Сьюзен украсть тебя у меня!

– О, она не пыталась меня украсть, а хотела взять напрокат на пару ночей. Поскольку Сьюзен и ты всегда отдавали друг другу всякие безделушки, то почему бы не поделиться и мной?

– Ну, уж нет! Такого она не могла себе позволить!

– Боюсь, дорогая, ты ошибаешься! Скажу больше: твоя святая Сьюзен снова пыталась соблазнить меня прошлой ночью. Она была очень озабочена моими мужскими потребностями и хотела их удовлетворить.

– Боже мой, Гарри! Почему ты так долго молчал? Неужели нельзя было мне все рассказать еще тогда, когда Сьюзен впервые положила на тебя глаз?

– Видишь ли, дорогая, я люблю тебя, а потому не хотел и не хочу разбивать твое сердце. – Маркиз улыбнулся, встал со стула и присел на край кровати супруги. Затем лег рядом, крепко обнял и, нежно проведя ладонью по ее голове, тихо сказал: – Единственное в жизни, чего я боюсь, – так это причинить тебе боль.

Маркиза склонила голову на плечо мужа, как делала каждую ночь в течение всей их тридцатидвухлетней супружеской жизни, и прошептала в ответ:

– Гарри, ты самый милый, самый внимательный мужчина на свете!

– Ты забыла добавить – самый красивый!

– Это само собой разумеется, – улыбнулась маркиза. – Но все же ты зря рассказал бедной Эллен все эти пикантные подробности из жизни ее матери.

– Как раз наоборот: теперь Эллен будет подготовлена к тем сплетням и слухам, которые на нее обрушатся в первый же день выезда в свет.

– Несчастная девочка! Надеюсь, вся эта грязь не помешает ей найти себе приличного жениха и удачно выйти замуж. Все же она такая очаровательная! Я лично с радостью приняла бы Эллен в свою семью, что бы там ни говорили о ее матери!

– А я – нет. И если мой сын вздумает на ней жениться, то я лишу его наследства.

– Гарри! Как можно обвинять дочь в грехах ее матери?!

– Ну ладно, ладно! – засмеялся маркиз, нежно целуя жену. – Ты же знаешь, что я благословлю Колина на брак с любой женщиной, которую он сам себе выберет. Только бы она принесла ему счастье!

– Почему ты уверен, что Эллен не станет такой женщиной? Она же, еще раз повторяю, очаровательна!

– Это не мешает ей быть вздорной и невыносимой. Честно говоря, я не припомню, чтобы когда-нибудь встречал столь злобную девицу! Нет, Колину она не годится!

Наступило молчание. Прошла минута… другая… третья… Маркиза обняла мужа и заглянула ему в глаза.

– У нас еще есть леди Джулиан. Через три дня они с матерью сюда приедут. Может быть, она больше подойдет нашему сыну?

Маркизу стоило немалого труда скрыть насмешливую улыбку.

– На твоем месте я бы не возлагал на этот визит больших надежд.

Маркиза насторожилась:

– Ты что-то знаешь об этой девушке? Если да, то скажи мне. От твоих вечных недомолвок и намеков у меня начинает болеть голова.

– Прикажешь мне снова резать правду-матку?

– Как хочешь. Но умоляю, скажи!

– Скажу. Леди Джулиан тоже не подойдет Колину.

– Почему?

– Потому что сердце нашего сына уже занято.

– Что-о?!

– То, что слышала. Колин влюблен. Понятно?

– В кого? И давно ли? – Она ущипнула маркиза за бок. – Не мучай меня, несносный провокатор! Как зовут девушку?

– Снова хочешь услышать честный ответ?

– Гарри! – Еще один щипок за тот же бок. Маркиз негромко засмеялся. – Говори же!

– Сказать?

– Говори! Не томи душу! Кто она?

– Твоя новая горничная… мисс Бартон.

Вместо ожидаемого взрыва маркиза задумалась.

– Так. Значит, Эллен не зря назвала Колина распутным? Видимо, она застала их в конюшне. Они что, занимались там амурными делами?

– Судя по тому, как они оба выглядели, когда оттуда вышли, то, вероятнее всего, дело обстоит именно так.

Маркиза вновь задумалась, потом вздохнула:

– Вот почему Колин так защищал Софи, когда Эллен на нее набросилась! Пожалуй, ты прав!

– Ну а как ты смотришь на их возможный альянс?

– Мне Софи всегда казалась очаровательной и очень неглупой девушкой. Откровенно говоря, я давно подумывала о том, чтобы как-то свести их. Останавливало лишь то, что мы ничего не знаем о ее семье – она никогда не говорила правды о своих родителях. Но все же, пытаясь кое-что выудить из нее, я поняла: Софи определенно не та, за кого себя выдает.

– Почему ты так решила?

– Ну, во-первых, для девушки, которая, согласно ее рассказам, никогда не участвовала в светских сезонах, она слишком хорошо осведомлена о жизни и нравах столичного общества. А во-вторых, те вещи и туалеты, которые она с собой привезла, очень дорогие. Ее платья изысканны и сшиты из прекрасной материи. В провинции не найдешь ни подобных тканей, ни столь искусных портных.

– Знаешь, я думаю точно так же, – улыбнулся маркиз.

– Поэтому, мне кажется, мы не должны давать согласие на их брак раньше, чем не узнаем всей правды: кто эта девушка, кем были ее родители, откуда она и как к нам попала? То, что пока известно, невольно наталкивает на тревожные предположения.

– Например?

– Ну, скажем, Софи явно не в ладах с законом и вынуждена скрываться от властей.

– Я лично не сомневаюсь, что она не преступница!

Маркиза нахмурилась:

– Ты уверен? А почему?

Маркиз снова хитро улыбнулся.

– Что ж, дорогая, несомненно, у тебя есть предположение, кем является на самом деле наша Софи. Есть таковое и у меня, причем, видимо, совпадающее с твоим.

– Опять ты начинаешь говорить загадками и намеками! Пощади!

– Ладно. Так вот, я очень сильно подозреваю, что наша Софи Бартон на самом деле не кто иная, как Софи Баррингтон. И судя по всему, они с Колином выяснили отношения и помирились…

Глава 19

– Слава Богу, ты еще не уехал, Терри! – воскликнула Софи, вбегая в кухню.

Теренс сидел у стола и просматривал список необходимых покупок. Он поднял голову и улыбнулся Софи.

– Я уже собрался ехать. У тебя или у маркизы не будет никаких поручений в городе?

Помедлив несколько секунд, Софи полезла в карман и вытащила оттуда письмо.

– Если тебе не трудно, доставь, пожалуйста, эту записку. Адрес – на конверте.

В глубине души она надеялась, что Теренс под каким-нибудь предлогом откажется, но он не только согласился, но и торжественно заявил:

– Я всегда с радостью сделаю все, что ты попросишь!

Софи чуть улыбнулась, услышав столь галантный ответ, но на самом деле ей сейчас было грустно. Письмо предназначалось дяде, который должен был вернуться со дня на день. В письме она рассказывала о своей жизни в Хоксбери и умоляла Артура Бромфрея как можно скорее забрать ее отсюда. Софи с большой горечью писала это письмо и сейчас с болью в сердце просила Теренса его отвезти. Она любила Николаса. Любила всей душой, самозабвенно. И хотела ему принадлежать… Но именно любовь и стала причиной, по которой Софи решила уехать из Хоксбери. Причем как можно скорее. Прежде, чем она сделает какой-нибудь безрассудный шаг, который не только окончательно разобьет ее сердце, но и создаст серьезные проблемы для них обоих. А это обязательно произойдет, ибо Софи отлично понимала, что стать женой Николаса не может. Значит…

Она хотела уже выбежать из кухни, чтобы не разрыдаться на глазах у Кук, стоявшей у окна и ругавшей за что-то кухонную служанку по имени Мег. Но Кук обернулась к ней и поинтересовалась со смешком в голосе:

– Вы ничего не забыли, мисс Бартон?

– Забыла? Что именно?

– Поднос с завтраком для маркизы.

И Кук кивнула в сторону столика у двери, на который всегда ставила подносы с готовыми блюдами. Софи сразу заметила, что сегодня подносов было три – для каждого члена семьи. Видимо, все сегодня завтракали дома, потому что готовились к важному событию. Ждали гостей – мисс Джулиан, которую маркиза прочила в жены Николасу, и ее матушку – леди Чедвик.

«Что ж, ведь он, в конце концов, на ком-то должен жениться! – говорила себе Софи, в то время как ее сердце разрывалось от боли. – Его невеста будет знатной, богатой, красивой… Лорд Линдхерст с гордостью появится с ней в высшем свете. Она должна быть достойна семьи Сомервилл…»

Софи оставалось лишь безропотно подчиниться велению судьбы, как бы тяжело ни было… Борьба представлялась ей бессмысленной. С тоской думая об ожидающей ее беспросветной, опустошенной жизни без Николаса, Софи взяла со стола поднос для маркизы. Машинально скользнув взглядом по еще двум, стоявшим рядом, она заметила, что Кук положила ананасовые тарталетки только маркизе и супругу, обделив почему-то Николаса. Решив, что это произошло по невнимательности кухарки, она вынула из шкафчика блюдо с такими же тарталетками и положила несколько штук на поднос Линдхерста.

Выходя из кухни и занятая все теми же грустными мыслями, Софи не обратила внимания на слова Кук, назидательно сказанные служанке Мег:

– Ты поняла? Лорду Линдхерсту врачи категорически запретили даже прикасаться к ананасам. От них все его тело покрывается прыщами, потом начинаются боли в желудке, и дело может закончиться очень плохо!

– Поняла! – кивнула в ответ Мег.

– А если поняла, то почему положила на поднос лорда ананасовые тарталетки? Для него приготовлены другие – с яблоками.

– Виновата! Я случайно перепутала…

Николас сидел за столом у себя в кабинете и рассеянно пережевывал завтрак. Все его мысли были настолько поглощены Софи, что он не обратил внимания на необычный вкус тарталетки, краешек которой только что откусил. В другое время Линдхерст непременно позвал бы кухарку и устроил ей хорошую взбучку. Но сейчас ему было не до того…

Еще никогда в жизни Николаса так не пленяла ни одна женщина, как это произошло с Софи. А ведь он держал ее в объятиях не больше минуты!

После этого они фактически не встречались. Иногда в коридоре мелькало голубое платье Софи, которое она теперь чаще всего надевала. И тогда сердце Николаса начинало учащенно биться.

Он взял с подноса еще одну тарталетку и без всякого аппетита стал ее пережевывать. И снова ему почудился странный привкус, как будто ее начинили мякотью какого-то экзотического фрукта. Все-таки Николас доел ее и снова задумался…

Задумался о том, почему Софи стала явно избегать встреч с ним. Может быть, из-за его страстных поцелуев в конюшне? Но разве он обидел ее? Ведь это были искренние поцелуи! Да и вообще ни одна женщина до Софи не находила ничего неприятного в его прикосновениях… Скорее наоборот… Хотя Николас признался себе, что никого не целовал так, как Софи… Она захватила его полностью, пробудив много лет дремавшую где-то в глубине души страсть.

Но может быть, как раз в этом-то все и дело? Он так долго не испытывал настоящего чувства, что элементарно зачерствел. Отсюда – грубость в проявлении эмоций, шокировавшая Софи и ранившая ее нежную душу… Нет, он не должен был так варварски с ней обращаться! Быть таким жадным и требовательным в своем желании. Это и напугало невинную, неискушенную девушку. Вот поэтому она и прячется от него!

На лице Линдхерста появилась слабая грустная улыбка. Он подумал о том, что и сам испугался взрыва собственной страсти. Не смог себя сдержать. Не сумел рассудком укротить желания…

Хорошо, пусть так! Но ведь это был не только голос изголодавшейся плоти. Николас уже твердо знал, что полюбил Софи. Полюбил в ней все – чистую душу, изысканность, манеру разговаривать, остроумие. Полюбил чарующий взгляд ее божественных глаз. Ну и конечно, его влекло ее прекрасное тело! Все вместе! Но ведь именно это и есть настоящая, большая любовь! Разве не так?..

Николас взял с тарелки еще одну тарталетку, снова откусил кусочек, но на этот раз решительно положил ее обратно. Что-то в них сегодня было необычное, чужое. Да и губы почему-то горели до боли…

Снова и снова вспоминая страстные, пламенные поцелуи там, в конюшне, он машинально взял бокал с напитком и пригубил… Потом выпил до дна… Стало немного легче…

И тут мысли Линдхерста потекли в несколько ином направлении. Нет, дело не в том, что он напугал Софи своей несдержанностью! Ведь она тоже целовала его! И не менее пылко… Обнимала, прижималась всем телом… Значит, испуг тут ни при чем! Скорее всего Софи, опомнившись от страстного порыва, начала раскаиваться в своем поступке! Ей просто стало стыдно!

Николас подумал еще немного и решил, что он прав. Конечно, именно это и стало причиной странного поведения Софи! Поэтому она и стремится тут же убежать, как только видит его даже издали…

Линдхерст вдруг почувствовал, как у него в душе начинает расти раздражение. Что за детство?! Ведь Софи взрослая девушка! Пусть – невинная, неопытная! Но все же нельзя…

Однако – стоп! Надо быть справедливым и снисходительным! Тем более что Софи можно легко понять…

Николас усилием воли подавил в себе неприятное чувство и подумал, что в подобной ситуации единственно разумным выходом может стать только откровенное объяснение. Надо поймать Софи где-нибудь внизу и напрямую спросить, почему она его избегает. Волей-неволей, но ей придется ответить на этот вопрос…

Кто-то тихо постучал в дверь.

– Войдите! – зло крикнул Николас, который не любил, когда его беспокоили.

Дверь открылась, и в комнату просунулась голова мажордома. Лицо его было красным, а дыхание – частым и тяжелым. Видимо, он очень торопился и бежал вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

– Что случилось, Диксон?

Мажордом переступил порог, вошел в комнату, но ему потребовалось еще несколько секунд, чтобы отдышаться. Придя в себя, он виновато склонил голову перед молодым хозяином и, все еще задыхаясь, проговорил:

– Тысяча извинений, милорд, но приехал верховой от леди Чедвик и… уф, простите… передал, что карета ее сиятельства вот-вот будет здесь.

Николас почувствовал, что у него горит шея. Он почесал ее и недовольно взглянул на мажордома. Принесенная им весть не доставила лорду удовольствия. Даже не пытаясь скрыть раздражения, Николас буркнул:

– Спасибо, Диксон. Я сейчас спущусь и встречу их у входа.

Диксон поклонился и вышел. Николас еще несколько минут сидел у стола, потом поднялся и спустился к парадной двери. Пока мажордом открывал ее, Линдхерст с недовольной миной на лице чесал спину. Явная аллергия на съеденную тарталетку! Недаром вкус ее показался Николасу странным. Очевидно, мисс Кук, не спросив его, добавила в них мякоть какого-то другого фрукта. И вот результат!..

– Милорд! Карета уже у дома! – доложил мажордом, выглянув за дверь.

Ох, как сейчас хотел бы Николас сбросить с себя одежду и погрузиться в теплую ванну! Но, увы, делать было нечего. Приходилось разыгрывать роль радушного хозяина, с нетерпением ожидающего гостей… Боже, только бы эта процедура не затянулась надолго!

Первой из кареты вышла пожилая женщина в элегантном костюме цвета лаванды.

– Насколько я понимаю, вы – леди Чедвик? – улыбнулся ей Николас, идя навстречу и предлагая руку.

– Совершенно верно, – ответила дама, сделав реверанс и беря Линдхерста под локоть. – А вы, несомненно, лорд Линдхерст? Ваша матушка в письме ко мне назвала вас одним из самых красивых и представительных мужчин во всей Англии. Теперь я вижу, что она нисколько не преувеличивала!

Николас улыбнулся и поклонился, отметив про себя, что леди Чедвик оказалась не только грациозной, отменно воспитанной и умеющей прекрасно себя держать в светском обществе, но и внешне вполне привлекательной. Что ж, если дочь обладает такими же достоинствами, то у нее не должно быть особых проблем с замужеством, несмотря на скандальную смерть отца.

Следующей из кареты появилась мисс Беннинг, которую представили как камеристку молодой хозяйки. Однако сама леди Джулиан почему-то медлила. Окна кареты были занавешены, а дверца снова закрылась, после того как камеристка спустилась по ступенькам. Казалось, что больше в экипаже никого нет.

Николас удивленно посмотрел сначала на леди Чедвик, потом на камеристку. Последняя держала в руках большой саквояж, которыми обычно пользуются провинциальные доктора для хранения инструментов, лекарств, бинтов, ваты и прочих предметов, необходимых для оказания медицинской помощи.

Это натолкнуло Линдхерста на мысль, что молодой леди, возможно, стало плохо в душном экипаже и ее только-только привели в чувство. Леди Чедвик заметила смущение лорда и поспешила его успокоить: