Текст книги "Дар легкомыслия печальный…"

Усовершенствуй плоды любимых дум, косится набекрень печальный ум

* * *

 
Люди воздух мыслями коптят
многие столетья год за годом,
я живу в пространстве из цитат
и дышу цитатным кислородом.
 

* * *

 
Высокие мысли и низкие
вливают в меня свои соки,
но мысли, душевно мне близкие,
обычно весьма невысоки.
 

* * *

 
Поэзия краткая больше близка мне —
чтоб мысли неслись напролет,
как будто стихи высекаешь на камне
и очень рука устает.
 

* * *

 
Листаю стихи, обоняя со скуки
их дух – не крылатый, но птичий;
есть право души издавать свои звуки,
но есть и границы приличий.
 

* * *

 
Во мне приятель веру сеял
и лил надежды обольщение,
и столько бодрости навеял,
что я проветрил помещение.
 

* * *

 
Когда нас учит жизни кто-то,
я весь немею;
житейский опыт идиота
я сам имею.
 

* * *

 
Из ничего вкушая сладость,
блажен мечтательный поэт,
переживать умея радость
от неслучившихся побед.
 

* * *

 
Вовсе не отъявленная бестия
я умом и духом, но однако —
видя столп любого благочестия —
ногу задираю, как собака.
 

* * *

 
Пускаюсь я в пространство текста,
плетя строки живую нить,—
как раб, кидающийся в бегство,
чтобы судьбу переменить.
 

* * *

 
А вера в Господа моя —
сестра всем верам:
пою Творцу молитвы я
пером и хером.
 

* * *

 
Весь век понукает невидимый враг нас
бумагу марать со слепым увлечением;
поэт – не профессия, это диагноз
печальной болезни с тяжелым течением.
 

* * *

 
Слегка криминально мое бытие,
но незачем дверь запирать на засов,
умею украсть я лишь то, что мое:
я ветер ворую с чужих парусов.
 

* * *

 
Кому расскажешь о густом
и неотвязном страхе мглистом
перед натянутым холстом
и над листом бумаги чистым?
 

* * *

 
Живопись наружно так проста,
что уму нельзя не обмануться,
но к интимной пластике холста
можно только чувством прикоснуться.
 

* * *

 
Вчера я с горечью подумал,
что зря слова на лист сажаю:
в текущей жизни столько шума,
что зря его я умножаю.
 

* * *

 
Чтобы слушать любого поэта,
мне хватает и сил, и терпения,
и меня уважают за это
виртуозы фальшивого пения.
 

* * *

 
Твоих убогих слов ненужность
и так мне кажется бесспорной,
но в них видна еще натужность,
скорей уместная в уборной.
 

* * *

 
Ночью проснешься и думаешь грустно:
люди коварны, безжалостны, злы,
всюду кипит ремесло и искусство,
душат долги и не мыты полы.
 

* * *

 
Чтоб сочен и весел был каждый обед,
бутылки поставь полукругом,
а чинность, и чопорность, и этикет
пускай подотрутся друг другом.
 

* * *

 
Лишь то, что Богу по плечу,
весь век прошу я на бегу:
чтобы я мог, чего хочу,
и чтоб хотел я, что могу.
 

* * *

 
Портили глаза и гнули спины,
только все не впрок и бесполезно,
моего невежества глубины —
энциклопедическая бездна.
 

* * *

 
Как жить, утратя смысл и суть?
Душа не скажет, замолчала.
Глотни вина, в толпе побудь,
вернись и все начни сначала.
 

* * *

 
По каменному тексту городов
скользя, как по листаемым страницам,
я чувствую везде, что не готов
теперь уже нигде остановиться.
 

* * *

 
Скорее все же для потомка,
а не для нас
пишу усердно я о том, как
пылал и гас.
 

* * *

 
Душа не потому ли так тоскует,
что смутно ощущает мир иной,
который где-то рядом существует,
окрашивая смыслом быт земной?
 

* * *

 
А на небе не тесно – поверьте —
от почтенных, приличных и лысых,
потому что живут после смерти
только те, кто при жизни не высох.
 

* * *

 
Нас как бы судьба ни коверкала,
кидая порой наповал,
а мне собеседник из зеркала
всегда с одобреньем кивал.
 

* * *

 
Не Божьей искры бытие,
не дух я славлю в восхищении,
а воспеваю жизнь в ее
материальном воплощении.
 

* * *

 
За то греху чревоугодия
совсем не враг я, а напротив,
что в нем есть чудная пародия
на все другие страсти плоти.
 

* * *

 
Я люблю, когда грустный некто
под обильное возлияние
источает нам интеллекта
тухловатое обаяние.
 

* * *

 
Мне жалко всех, кого в азарте
топтал я смехом на заре, —
увы, но кротость наша в марте
куда слабей, чем в октябре.
 

* * *

 
Всегда живя в угрюмом недоверии,
испытывая страха нервный зуд,
микроб не на бациллы и бактерии,
микроб на микроскоп имеет зуб.
 

* * *

 
Грешил я с наслаждением и много,
и странная меня постигла мука:
томят меня не совесть и не скука,
а темная душевная изжога.
 

* * *

 
Я много съел восточных блюд,
и вид пустыни мне привычен,
я стал задумчив, как верблюд,
и, как осел, меланхоличен.
 

* * *

 
Восхищенные собственным чтением,
два поэта схлестнули рога,
я смотрю на турнир их с почтением,
я люблю тараканьи бега.
 

* * *

 
Стихов его таинственная пошлость
мне кажется забавной чрезвычайно,
звуча как полнозвучная оплошность,
допущенная в обществе случайно.
 

* * *

 
Устав от накала дневного горения,
к подушке едва прикоснувшись,
я сплю, как Творец после акта творения,
и так же расстроен, проснувшись.
 

* * *

 
Жалеть ли талант, если он
живет как бы в мире двойном
и в чем-то безмерно умен
и полный мудак в остальном?
 

* * *

 
Гетера, шлюха, одалиска —
таят со мной родство ментальное,
искусству свойственно и близко
их ремесло горизонтальное.
 

* * *

 
Снимать устав с роскошных дев
шелка, атласы и муары,
мы, во фланель зады одев,
изводим страсть на мемуары.
 

* * *

 
Мне забавна в духе нашем пошлом
страсть к воспоминаниям любым,
делается все, что стало прошлым,
розовым и светло-голубым.
 

* * *

 
Настолько он изношен и натружен,
что вышло ему время отдохнуть,
уже венок из лавров им заслужен —
хотя и не на голову отнюдь.
 

* * *

 
Нет, я на лаврах не почил,
верша свой труд земной:
ни дня без строчки – как учил
меня один портной.
 

* * *

 
Жизнь моя на севере текла,
я в жару от холода бежал;
время, расширяясь от тепла,
очень удлиняет жизнь южан.
 

* * *

 
В момент обычно вовсе не торжественный
вдруг чувствуешь с восторгом идиота
законченность гармонии божественной,
в которой ты – естественная нота.
 

* * *

 
У нас, коллега, разные забавы,
мы разными огнями зажжены:
тебе нужна утеха шумной славы,
а мне – лишь уважение жены.
 

* * *

 
Я не измыслил весть благую
и план, как жить, не сочинил,
я что придумал – тем торгую,
и свет сочится из чернил.
 

* * *

 
Читатель нам – как воздух и вода,
читатель в нас поддерживает дух;
таланту без поклонников – беда;
беда, что у людей есть вкус и слух.
 

* * *

 
Гул мироздания затих
и, слово к ритму клея тонко,
я вновь высиживаю стих,
как утка – гадкого утенка.
 

* * *

 
Если жизни время сложное
проживаешь с безмятежностью,
то любое невозможное
наступает с неизбежностью.
 

* * *

 
Залей шуршанье лет журчаньем алкоголя,
поскольку, как давно сказал поэт,
на свете счастья нет, но есть покой и воля,
которых, к сожаленью, тоже нет.
 

* * *

 
Полностью душа моя чиста,
чужды ей волненье и метание:
кто привел на новые места,
тот и ниспошлет мне пропитание.
 

* * *

 
Люблю часы пустых томлений,
легко лепя в истоме шалой
плоды расслабленности, лени
и любознательности вялой.
 

* * *

 
В похмельные утра жестокие
из мути душевной являлись
мне мысли настолько глубокие,
что тут же из виду терялись.
 

* * *

 
Питали лучшие умы
мою читательскую страсть,
их мысли глупо брать взаймы,
а предпочтительнее – красть.
 

* * *

 
В искусстве, сотворяемом серьезно
и честно от начала до конца,—
что крупно, то всегда религиозно
и дышит соучастием Творца.
 

* * *

 
Под сенью тихоструйных облаков
на поле благозвучных услаждений
я вырастил породу сорняков,
отравных для культурных насаждений.
 

* * *

 
Я в шуме времени кипящем
купался тайном и публичном,
но жил с азартом настоящим
я только в шелесте страничном.
 

* * *

 
Он вялую гонит волну за волной
унылую мелкую муть:
Господь одарил его певчей струной,
забыв эту нить натянуть.
 

* * *

 
Ругал эпоху и жену,
искал борьбы, хотел покоя,
понять умом одну страну
грозился ночью с перепоя.
 

* * *

 
Почувствовав тоску в родном пространстве,
я силюсь отыскать исток тоски:
не то повеял запах дальних странствий,
не то уже пора сменить носки.
 

* * *

 
Когда успех и слава
обнять готовы нас,
то плоть уже трухлява,
а пыл уже погас.
 

* * *

 
Он талант, это всем несомненно,
пишет сам и других переводит,
в голове у него столько сена,
что Пегас от него не отходит.
 

* * *

 
То злимся мы, то мыслим тонко,
но вплоть до смертного конца
хлопочем высидеть цыпленка
из выеденного яйца.
 

* * *

 
Во все, что я пишу, для аромата
зову простую шутку-однодневку,
а яркая расхожая цитата —
похожа на затрепанную девку.
 

* * *

 
Беспечный чиж с утра поет,
а сельдь рыдает: всюду сети;
мне хорошо, я идиот,
а умным тяжко жить на свете.
 

* * *

 
Весь мир наших мыслей и знаний —
сеть улиц в узлах площадей,
где бродят меж тенями зданий
болтливые тени людей.
 

* * *

 
Я б жил, вообще ни о чем не жалея,
но жаль – от житейской возни худосочной
в душе стало меньше душевного клея,
и близость с людьми стала очень непрочной.
 

* * *

 
Пока нас фортуна хранит,
напрасны пустые гадания,
и внешне похож на зенит
расцвет моего увядания.
 

* * *

 
Во мне, живущем наобум,
вульгарных мыслей соки бродят,
а в ком кипит высокий ум —
они с него и легче сходят.
 

* * *

 
Люблю с подругой в час вечерний
за рюмкой душу утолить:
печаль – отменный виночерпий
и знает, сколько нам налить.
 

* * *

 
Дожив до перелома двух эпох,
на мыслях мельтешных себя ловлю,
порывы к суете ловлю, как блох,
и сразу с омерзением давлю.
 

* * *

 
Читаю оду и сонет,
но чую дух души бульдожьей;
не Божьей милостью поэт,
а скудной милостыней Божьей.
 

* * *

 
Я вчера полистал мой дневник,
и от ужаса стало мне жарко:
там какой-то мой тухлый двойник
пишет пошлости нагло и жалко.
 

* * *

 
Доколе дух живой вершит пиры,
кипит игра ума и дарования;
поэзия, в которой нет игры —
объедки и огрызки пирования.
 

* * *

 
Глупо думать про лень негативно
и надменно о ней отзываться:
лень умеет мечтать так активно,
что мечты начинают сбываться.
 

* * *

 
Пот познавательных потуг
мне жизнь не облегчил,
я недоучка всех наук,
которые учил.
 

* * *

 
Увы, в отличие от птиц,
не знаю, сидя за столом,
что вылупится из яиц,
насиженных моим теплом.
 

* * *

 
Даже вкалывай дни и ночи,
не дождусь я к себе почтения,
ибо я подвизаюсь в очень
трудном жанре легкого чтения.
 

* * *

 
Держу стакан, точу перо,
по веку дует ветер хлесткий;
ни зло не выбрав, ни добро,
живу на ихнем перекрестке.
 

* * *

 
И я хлебнул из чаши славы,
прильнув губами жадно к ней;
не знаю слаще я отравы,
и нет наркотика сильней.
 

* * *

 
Глупо гнаться, мой пишущий друг,
за читательской влагой в глазу —
все равно нарезаемый лук
лучше нас исторгает слезу.
 

* * *

 
Он воплотил свой дар сполна,
со вдохновеньем и технично
вздувая волны из говна,
изготовляемого лично.
 

* * *

 
Душевный чувствуя порыв,
я чересчур не увлекаюсь:
к высотам духа воспарив,
я с них обедать опускаюсь.
 

* * *

 
Что столь же я наивен – не жалею,
лишаться обольщений нам негоже:
иллюзии, которые лелею,—
они ведь и меня лелеют тоже.
 

* * *

 
Жили гнусно, мелко и блудливо,
лгали и в стихе, и в жалкой прозе;
а в раю их ждали терпеливо —
райский сад нуждается в навозе.
 

* * *

 
Печалью, что смертельна жизни драма,
окрашена любая песня наша,
но теплится в любой из них упрямо
надежда, что минует эта чаша.
 

* * *

 
На собственном огне горишь дотла,
но делается путь горяч и светел,
а слава – это пепел и зола,
которые потом развеет ветер.
 

* * *

 
Меня любой прохожий чтобы помнил,
а правнук справедливо мной гордился,
мой бюст уже лежит в каменоломне,
а скульптор обманул и не родился.
 

* * *

 
Очень важно, приблизившись вплоть
к той черте, где уносит течение,
твердо знать, что исчерпана плоть,
а душе предстоит приключение.
 

* * *

 
Люблю стариков – их нельзя не любить,
мне их отрешенность понятна:
душа, собираясь навеки отбыть,
поет о минувшем невнятно.
 

* * *

 
К пустым о смысле жизни бредням
влекусь, как бабочка к огню,
кружусь вокруг и им последним
на смертной грани изменю.
 

* * *

 
Чтобы будущих лет поколения
не жалели нас, вяло галдя,
все мосты над рекою забвения
я разрушил бы, в ночь уходя.
 

* * *

 
Вонзится в сердце мне игла,
и вмиг душа вспорхнет упруго;
спасибо счастью, что была
она во мне – прощай, подруга.
 

1993 год

Третий иерусалимский дневник

Я лодырь, лентяй и растяпа,

но в миг, если нужен я вдруг,

на мне треугольная шляпа

и серый походный сюртук.

Все, конечно, мы братья по разуму, только очень какому-то разному

* * *

 
Мы проживали не напрасно
свои российские года,
так бескорыстно и опасно
уже не жить нам никогда.
 

* * *

 
Идеи равенства и братства
хотя и скисли,
но очень стыдно за злорадство
при этой мысли.
 

* * *

 
Наш век имел нас так прекрасно,
что мы весь мир судьбой пленяли,
а мы стонали сладострастно
и позу изредка меняли.
 

* * *

 
По счастью, все, что омерзительно
и душу гневом бередит,
не существует в мире длительно,
а мерзость новую родит.
 

* * *

 
Не мне играть российскую игру,
вертясь в калейдоскопе черных пятен,
я вжился в землю предков, тут умру,
но дым оттуда горек и понятен.
 

* * *

 
Напрасно горячимся мы сегодня,
желая все понять без промедлений,
для истины нет почвы плодородней,
чем несколько истлевших поколений.
 

* * *

 
Вовек я власти не являл
ни дружбы, ни вражды,
а если я хвостом вилял —
то заметал следы.
 

* * *

 
Сейчас полны гордыни те,
кто, ловко выбрав час и место,
в российской затхлой духоте
однажды пукнул в знак протеста.
 

* * *

 
Родом я не с рынка, не с вокзала,
я с тончайшей нежностью знаком,
просто нас эпоха облизала
лагерным колючим языком.
 

* * *

 
Покуда мы живем, на мир ворча
и вглядываясь в будущие годы,
текут меж нас, неслышимо журча,
истории подпочвенные воды.
 

* * *

 
Я жизнь без пудры и прикрас
и в тех местах, где жить опасно,
вплотную видел много раз,—
она и там была прекрасна.
 

* * *

 
Как тающая льдина, уплывает
эпоха, поглотившая наш век,
а новая и знать уже не знает
растерянных оставшихся калек.
 

* * *

 
Вор хает вора возмущенно,
глухого учит жить немой,
галдят слепые восхищенно,
как ловко бегает хромой.
 

* * *

 
Кто ярой ненавистью пышет,
о людях судя зло и резко,—
пусть аккуратно очень дышит,
поскольку злоба пахнет мерзко.
 

* * *

 
Нас много лет употребляли,
а мы, по слабости и мелкости,
послушно гнулись, но страдали
от комплекса неполноцелкости.
 

* * *

 
В нас никакой избыток знаний,
покров очков-носков-перчаток
не скроет легкий обезьяний
в лице и мыслях отпечаток.
 

* * *

 
Все доступные семечки лузгая,
равнодушна, глуха и слепа,
в парках жизни под легкую музыку
одинокая бродит толпа.
 

* * *

 
Мне не свойственно стремление
знать и слышать сводку дня,
ибо времени давление —
кровяное у меня.
 

* * *

 
Когда кипят разбой и блядство
и бьются грязные с нечистыми,
я грустно думаю про братство,
воспетое идеалистами.
 

* * *

 
Владеть говном – не сложный труд
и не высокая отрада:
говно лишь давят или мнут,
а сталь – и жечь и резать надо.
 

* * *

 
Питомцам русского гнезда,
нам от любых душевных смут
всего целебнее узда
и жесткой выделки хомут.
 

* * *

 
Еще вчера сей мелкий клоп
был насекомым, кровь сосущим,
а ныне – видный филантроп
и помогает неимущим.
 

* * *

 
Бес маячит рядом тенью тощей,
если видит умного мужчину:
умного мужчину много проще
даром соблазнить на бесовщину.
 

* * *

 
Загадочно в России бродят дрожжи,
все связи стали хрупки или ржавы,
а те, кто жаждет взять бразды и вожжи,
страдают недержанием державы.
 

* * *

 
По дряхлости скончался своевременно
режим, из жизни сделавший надгробие;
российская толпа теперь беременна
мечтой родить себе его подобие.
 

* * *

 
Текут по всей Руси речей ручьи,
и всюду на ораторе печать
умения проигрывать ничьи
и проигрыш банкетом отмечать.
 

* * *

 
В раскаленной скрытой давке
увлекаясь жизни пиром,
лестно маленькой пиявке
слыть и выглядеть вампиром.
 

* * *

 
Мы пережили, как умели,
эпоху гнусной черноты,
но в нас навек закаменели
ее проклятые черты.
 

* * *

 
Российская империя нам памятна,
поэтому и гнусно оттого,
что бывшие блюстители фундамента
торгуют кирпичами из него.
 

* * *

 
Видимо, в силу породы,
ибо всегда не со зла
курица русской свободы
тухлые яйца несла.
 

* * *

 
От ветра хлынувшей свободы,
хотя колюч он и неласков,
томит соблазн пасти народы
всех пастухов и всех подпасков.
 

* * *

 
По воле здравого рассудка
кто дал себя употреблять —
гораздо чаще проститутка,
чем нерасчетливая блядь.
 

* * *

 
Россия ко всему, что в ней содеется,
и в будущем беспечно отнесется;
так дева, забеременев, надеется,
что все само собою рассосется.
 

* * *

 
Вокруг березовых осин
чертя узор хором воздушных,
всегда сколотит сукин сын
союз слепых и простодушных.
 

* * *

 
Уже вдевает ногу в стремя
тот некто в сером, кто опять
поворотить в России время
попробует во тьму и вспять.
 

* * *

 
И понял я за много лет,
чем доля рабская чревата:
когда сгибается хребет —
душа становится горбата.
 

* * *

 
Живу я, свободы ревнитель,
весь век искушая свой фарт;
боюсь я, мой ангел-хранитель
однажды получит инфаркт.
 

* * *

 
Легко на примере России
понять по прошествии лет,
что в мире темней от усилий
затеплить искусственный свет.
 

* * *

 
Темны российские задворки,
покрыты грязью всех столетий,
но там родятся поговорки,
которых нет нигде на свете.
 

* * *

 
Выплескивая песни, звуки, вздохи,
затворники, певцы и трубачи —
такие же участники эпохи,
как судьи, прокуроры, палачи.
 

* * *

 
Российской власти цвет и знать
так на свободе воскипели,
что стали с пылом продавать
все, что евреи не успели.
 

* * *

 
Мы потому в России жили,
высокий чувствуя кураж,
что безоглядно положили
свой век и силы на мираж.
 

* * *

 
Охвостье, отребье, отбросы,
сплоченные общей кутузкой,
курили мои папиросы,
о доле беседуя русской.
 

* * *

 
Этот трактор в обличье мужчины
тоже носит в себе благодать;
человек совершенней машины,
ибо сам себя может продать.
 

* * *

 
Кто сладко делает кулич,
принадлежит к особой касте,
и все умельцы брить и стричь
легко стригут при всякой власти.
 

* * *

 
Конечно, это горько и обидно,
однако долгой жизни под конец
мне стало совершенно очевидно,
что люди происходят от овец.
 

* * *

 
Кто в годы рабства драться лез,
тому на воле стало хуже:
пройдя насквозь горящий лес,
ужасно больно гибнуть в луже.
 

* * *

 
Смотреть на мир наш объективно,
как бы из дальней горной рощи —
хотя не менее противно,
но безболезненней и проще.
 

* * *

 
По Божьему соизволению
и сути свойства, нам присущего,
дано любому поколению
насрать на мысли предыдущего.
 

* * *

 
Российская жива идея фикс,
явились только новые в ней ноты,
поскольку дух России, темный сфинкс,
с загадок перешел на анекдоты.
 

* * *

 
Надеюсь, я коллег не раню,
сказав о нашей безнадежности,
поскольку Пушкин слушал няню,
а мы – подонков разной сложности.
 

* * *

 
Российский жребий был жестоко
однажды брошен волей Бога:
немного западней Востока,
восточной Запада – намного.
 

* * *

 
Наш век настолько прихотливо
свернул обычный ход истории,
что, очевидно, музу Клио
потрахал бес фантасмагории.
 

* * *

 
Возложить о России заботу
всей России на Бога охота,
чтоб оставить на Бога работу
из болота тащить бегемота.
 

* * *

 
Что говорит нам вождь из кучи,
оплошно вляпавшись туда?
Что всей душой хотел как лучше,
а вышло снова как всегда.
 

* * *

 
Все споры вспыхнули опять
и вновь текут, кипя напрасно;
умом Россию не понять,
а чем понять – опять не ясно.
 

* * *

 
Наших будней мелкие мытарства,
прихоти и крахи своеволия —
горше, чем печали государства,
а цивилизации – тем более.
 

* * *

 
На свете ни единому уму,
имевшему учительскую прыть,
глаза не удалось открыть тому,
кто сам не собирался их открыть.
 

* * *

 
Святую проявляя простоту,
не думая в тот миг, на что идет,
всю правду говорит начистоту
юродивый, пророк и идиот.
 

* * *

 
История бросками и рывками
эпохи вытрясает с потрохами,
и то, что затевало жить веками,
внезапно порастает лопухами.
 

* * *

 
Хоть очень разны наши страсти,
но сильно схожи ожидания,
и вождь того же ждет от власти,
что ждет любовник от свидания.
 

* * *

 
Опасностей, пожаров и буранов
забыть уже не может ветеран;
любимая услада ветеранов —
чесание давно заживших ран.
 

* * *

 
А жалко порою мне время то гнусное,
другого уже не случится такого,
то подлое время, крутое и тусклое,
где стойкость полна была смысла тугого.
 

* * *

 
В те года, когда решенья просты
и все беды – от поступков лихих,
очень часто мы сжигаем мосты,
сами только что ступивши на них.
 

* * *

 
Справедливость в людской кутерьме
соблюдает природа сама:
у живущих себе на уме —
сплошь и рядом нехватка ума.
 

* * *

 
Есть в речах политиков унылых
много и воды и аргументов,
только я никак понять не в силах,
чем кастраты лучше импотентов.
 

* * *

 
Всюду запах алчности неистов,
мечемся, на гонку век ухлопав;
о, как я люблю идеалистов,
олухов, растяп и остолопов!
 

* * *

 
Поет восторженно и внятно
душа у беглого раба
от мысли, как безрезультатно
за ним охотилась судьба.
 

* * *

 
Забавно туда приезжать, как домой,
и жить за незримой межой;
Россия осталась до боли родной
и стала заметно чужой.
 

* * *

 
За раздор со временем лихим
и за годы в лагере на нарах
долго сохраняется сухим
порох в наших перечницах старых.
 

* * *

 
А то, что мы подонками не стали
и как мы безоглядно рисковали —
ничтожные житейские детали,
для внуков интересные едва ли.
 

* * *

 
То ли мы чрезмерно много пили,
то ли не хватило нам тепла,
только на потеху энтропии
мимо нас эпоха потекла.
 

* * *

 
За проволокой всех систем,
за цепью всех огней
нужна свобода только тем,
в ком есть способность к ней.
 

* * *

 
Уже настолько дух наш косный
с Россией связан неразлучно,
что жить нам тягостно и постно
повсюду, где благополучно.
 

* * *

 
Эпоха нас то злит, то восхищает,
кипучи наши ярость и экстаз,
и все это бесстрастно поглощает
истории холодный унитаз.
 

* * *

 
Мы сделали изрядно много,
пока по жизни колбасились,
чтобы и в будущем до Бога
мольбы и стоны доносились.
 

* * *

 
Я бы многое стер в тех давнишних следах,
только свежее чувство горчит;
мне плевать на того, кто галдит о жидах,
но загадочны те, кто молчит.
 

* * *

 
России вновь дают кредит,
поскольку все течет,
а кто немножко был убит —
они уже не в счет.
 

* * *

 
Густы в России перемены,
но чуда нет еще покуда;
растут у многих партий члены,
а с головами очень худо.
 

* * *

 
В гиблой глине нас долго месили,
загоняя в грунтовую твердь,
мы последние сваи России,
пережившие верную смерть.