Текст книги "Закон бумеранга"

– Если товарищ включает звезду, смело его посылайте в пизду! Гарь, на хрен мне здесь охрана? И потом… Я вообще воспринимаю Тоби больше как друга – брата, а не как телохранителя.

– Ещё бы, сколько лет вы вместе?

– Двадцать…

– На минуточку! Это срок, должен я вам заметить! Но давай я к тебе кого-нибудь приклею со своих бойцов?

– Не надо, говорю…

– Не, вы видели этого героя?!

– Не парься… Да я и улетаю завтра.

– Послушай, а Цезарь знает, что ты здесь без Тоби?

– Скажи, зачем забивать его голову такой хернёй? У него заботы другие… Миллиарды, геополитика…

– Не скажи, братишка… Ярды ярдами, но где тема рисуется в твою сторону… Он всегда говорит: «Артур мне как сын!» Короче, я лично получу цорес с геморроем от Марата, если они узнают за эту хохму…

– Никто не узнает, Гарь. Кончай грузиться.

– Будем надеяться, что ни у какого фуцина-полупокера не возникнет идея плюнуть этой новостью в тарелку пожилого уважаемого человека… Такие энтэрэсные сюжеты могут пагубно встать на пути его здоровья.

– И я надеюсь…

– Слушай, ну до чего эти старики бывают прикольные! Мой Сёмик нешутейно вмочил рога в такую себе студенточку… лет восемнадцати…

– Да ладно… Ему сейчас сколько? – Сеня Лернер – партнёр Гарика. Они вместе «смотрят» за американскими инвестициями бизнесмена Юлия Лагина. Более известного как Цезарь.

– Я что, помню точно?! Шестьдесят два, может… я знаю? Переходный возраст от частичного маразма к таки полному! Но фасон держит!

– И что?

– Ну «что»? «Фаланул девчонку на дурное дело. Ах, какие ножки, ух, какое тело!»[35]35
  «Фаланул девчонку…» – из репертуара Михаила Шуфутинского.


[Закрыть] И с катушек съехал… Шо белый медведь в жаркую погоду. В натуре… Я ему говорю: «Ты шо, дядя, перегрелся? Или об сосну ударился?» А он мне: «Братан, пойми, последняя любовь!» Не, ну ты видел за такие хохмы?! Тоже мне – Ромео с Шепетовки! Сексуальный маньяк с дома престарелых! Закрывается с ней и имеет интим твэнифорсевен[36]36
  твэнифорсевен (разгов., от англ. twenty for seven) – круглосуточно.


[Закрыть]… На профильную деятельность забил метровый болт и ушёл в море распутства, шо сухогруз с контрабандой.

Да, Артаковский в хорошей форме. Юморит, как всегда, по высшему разряду! Камеди-клаб нервно курит в углу!

– Реально куклакуссная кутёкулка?[37]37
  куклакуссная кутёкулка (слэнг) – шифр произношения слов в блатном жаргоне, когда перед каждым слогом добавляется «ку». Практически не воспринимается на слух людьми, незнакомыми с этим кодом.


[Закрыть]

– Шоб я так жил! – утвердительно кивает Гарик.

– Красавэлло! Слушай, ну молоток!!! Дай Бог нам в его годы иметь такой наворот! А силы где берутся?

– Так а я за шо?! Я уже ему: «Ты где думаешь?! Растворил мозги и понятия в поту и прочей секреции?! Языком уже еле ворочаешь от усиленной шлифовки?!» И этой же юной восторженно-выебанной интеллигентке говорю: «Ваш дедушка Сёмик принимает в день шестнадцать таблеток. Все – Viagra, смотрите, не перепутайте… А то у него может случиться инфаркт раньше, чем это можно себе представить! Загоните дедушку в гроб, и даже глубже!»

– Да, чудеса! Ну, привет Сёмику! Слушай, я буду собираться…

– Да я поеду уже…

– Я не к тому… Просто не реагируй на мои сборы, отдыхай.

– Спасибо на добром слове, но мне так и так надо нарисоваться в деловых кругах. Приглядеть за всеми этими лузерами и поцеватыми шлемазлами. Ну не тебе за это рассказывать… Терпило на терпиле… Ты завтра улетаешь?

– Угу…

– Ну, так я ещё завтра кину тебе здрасьте! Будешь иметь контакт с Тоби – от меня ему «с кисточкой»!

Мы обнимаемся. Гарик уходит.

…Тоби… Мы познакомились при весьма любопытных обстоятельствах… У меня сложились тяжёлые отношения с руководством школы, и в начале девятого класса я перешёл в другую (думал, там будет по-иному… ха-ха). В новой школе (как и в любой другой) существовала чётко выстроенная иерархия. На верхней ступеньке располагались братья-близнецы Рябовы. Десятиклассники[38]38
  десятиклассники; здесь: учащиеся выпускного класса средней школы в СССР в те годы.


[Закрыть]. Андрей и Стас.

Две реальные дурмашины. Даже в свои неполные семнадцать… Уже под два метра и сто кг… Оба КМСы[39]39
  КМС (сокр.) – кандидат в мастера спорта.


[Закрыть] по боксу. Понятно, в каком весе.

А тут я: со своими амбициями, непокорным характером и стремлением к лидерству. На третий день инцидент в столовой… Обычный ход… Используется в школах, в армии, в зонах… Подошла моя очередь… Передо мной нарисовался один из этих близнецов (я и не понял кто) и надменно бросил что-то типа: «Старшого пропусти, пацан». «С каких дел?» – дерзко ответил я. Бугай реально опешил: «Чего-чего?» И впрямь – ни фига себе! Новенький, на класс младше, и борзеет! И кому?! Им – конкретным буграм![40]40
  бугор (слэнг) – бригадир в ИТУ (исправительно-трудовое учреждение), старший в камере; здесь: авторитетный человек.


[Закрыть] «Пошли выйдем, побазарим!» Я, в принципе, и не сомневался, что услышу нечто подобное… Не сомневался, по ходу, и в том, что получу от вольного… Ну куда мне против любого из них? Да, духовной, драться умею, не слабачок, но не с такими ж… Для них я просто «сладкий». Но что было делать? Прогнуться? Не мой фасон. «Пошли», – ответил я.

Школьный двор. Ясное сентябрьское утро. Вышли втроём. Я и эти монстры.

– Ну что, Тоби-Роби, вдвоём меня фугасить будете? Или как?

– Чего-чего ты сказал, овца мятежная? – вскинулся один. – Ну, теперь тебе точно пиздец!

– Подожди, Стас! – вмешался второй. – Слышь, пацан, тебя как зовут?

– Артур.

– Звали! Потому что ты не жилец, козлина! Понял?! – заорал Стас.

– Да подожди ты, брат! Слышь, Артур. Может, ты умственно отсталый, а? Ты чё блатуешь, в натуре? Не врубаешься, что я тебя одним ударом на больничку могу командировать?

– Врубаюсь… И что мне теперь? Жопу вам подставить, или что? Ясно, что вы тут сильно крутые… Ну я ж тоже пришёл – не лох-«закатай вату»…

– Так что там насчёт Тоби-Роби? – продолжал второй брат (который Андрей).

– Фильм такой есть. Там близнецы были, типа киллеров… Хозяйка их звала всё время: «Тоби! Роби!» Вспомнилось… Ну так что? Один меня отоваривать будет? Или на пару – для верняшки?

Тот, который Стас, сделал резкий выпад, и я почувствовал солёный вкус крови вместе с невесомостью… В следующее мгновенье оказался на земле…

– Подожди, Стася, не надо… Он – нормальный пацан… – услышал я откуда-то издалека.

– Да я его погладил, братка… В треть силы…

Сквозь солёную пелену из крови и слёз (я не плакал, просто при ударе в нос задевается определённая железа) увидел, как прибежала завуч ещё с какими-то повязочниками[41]41
  повязочник (слэнг) – заключенный, активно сотрудничающий с администрацией. Отличительный знак – нарукавная повязка; здесь: дежурный преподаватель и учащиеся дежурного класса.


[Закрыть]… разборка была временно прекращена…

На их вопросы я (ясное дело) отвечал, что упал сам и никакой драки не было.

На следующей перемене какой-то шестерящий вызвал меня «для разговора» в раздевалку. Там ждали братья Рябовы…

– Продолжим? – спросил я. Видок был ещё тот. Нос распух, кровь запеклась.

– Слушай, харэ понтоваться. Навешать тебе – не велика радость, – ответил Андрей. – Ты ж из богатеньких, барчук. Они обычно слюнтявчики… А ты и впрямь отчаянный пассажир… Можем скорефаниться!!!

Мы и скорефанились… А потом я решил создать свою «бригаду». По типу моих любимых мафиозных фильмов… Мы бомбили фарцу: наших и поляков, вьетнамцев и арабов. Придумывали всякие афёры и комбинации… Я стал мозговым центром, близнецы – мускулами.

Погремухи Тоби-Роби закрепились… Андрей назывался Тоби, Стас – Роби. Они продолжали тренироваться и, возможно, добились бы успеха… Но однажды умудрились ввязаться в «махалово» с мусорами… Настучали ментам по самое горло… Суд, «малолетка». Я уговорил, упросил батю помочь, и они получили по минимуму, а через год с небольшим и вовсе ушли на условно-досрочное.

А потом у меня случилось горе… Арестовали отца… Всё по-взрослому. Это была прокладка[42]42
  «прокладка» (слэнг) – продуманная комбинация.


[Закрыть] Раскина, папиного бизнес-партнёра… Он хотел забрать себе всё… Через несколько месяцев папа умер в тюрьме. Ни в какой сердечный приступ я не поверил. Подстерёг этого гондона – Раскина в подъезде и влепил ему двушку из ТТешника. И попросил дядю Лёшу Сотника – друга моего отца, известного каталу (он меня любил с детских лет, в карты играть учил, всяким фокусам) спрятать «вставшего на лыжню»[43]43
  «встать на лыжню» (слэнг) – сбежать.


[Закрыть] пацана куда-нибудь подальше…

* * *

…Сегодняшний корпоратив – годовщина чьей-то свадьбы… Концертную программу открывает некогда модная в СССР группа. Они видят себя культовой командой… «У нас есть хит!» Ну есть, ну и что? А что вы ещё сделали, что записали за те двадцать пять лет, которые после хита прошли? Ни фига не сделали? От хита кайфуете? Молодцы! Приходит на ум ассоциация с поваром, который в семидесятых научился готовить одуренный борщ, но больше ничего путного не умеет… Зато гордится своим борщом! «Я – повар!» Лох ты, а не повар!

Вслед за этими динозаврами выхожу я. Работаю себе, всё о’кей… разглядываю публику… В особенности, конечно, женщин. Есть ничего такие… Стоп, стоп!!! Я знаю эту тёлу… Тёлу, сидящую рядом с заказчиком… Её зовут Инга, а заказчика – Лёня… Так, по ходу, это и есть пара, у которой годовщина?! Интересный сюжет…

ГЛАВА 6

Женщина получает больше удовольствия от измены, чем мужчина: для него это не бог весть какое событие, для неё же измена всегда означает месть, или страсть, или грех.

Этьен Рэй

США, Нью-Йорк.

Тот же день.

Инга вырулила на своём новеньком спортивном Porsche Cayman с бруклинского Белт-Паркуэй на Веррезано-Бридж и в плотном ряду других авто направилась в Стэйтн-Айленд. Она жила в Нью-Йорке уже тринадцатый год, но каждый раз, проезжая по этому мосту, не могла оторвать взгляд от потрясающего вида на Манхэттен. Панорама отсюда, с Веррезано, ей нравилась больше всего. Нижний Манхэттен – россыпь каменных гигантов. До сих пор дух захватывает. Даже теперь, когда больше нет не сравнимых ни с чем башен-близнецов Всемирного торгового центра.

Инга любила Нью-Йорк, как никакой другой город в мире. Когда приехала сюда, думала: «Привыкну, но любить до конца жизни буду только Москву». С тех пор многое изменилось. Очень многое.

Мегаполис на побережье Атлантики стал её городом. Она чувствовала его ритм, его бешеный темп, его неудержимое стремление опережать время. Обожала сумасшедшие дни и ночи города, который никогда не спит. City never sleeps. Она многое увидела в Америке. Но, возвращаясь домой из Лос-Анджелеса, Майами, Чикаго или Бостона, всегда радовалась встрече с безумным, мчащимся в будущее Нью-Йорком. В эти моменты празднично билось сердце…

На радиоволне 103.5 FM звучал ремикс «Beautiful Liar» известного хита дуэта Шакира – Бейонсе. Инга достала изящными (ухоженными, в сверкающих бриллиантах) пальцами сигарету slim из пачки Parliament. Закурила.

Да, уже почти тринадцать лет прошло с тех пор, когда она семнадцатилетней девчонкой прилетела в страну чудес в гости к бабушке и осталась здесь… Сколько всего она перевидала… Работала в дешёвом итальянском ланченете. Потом в рыбном магазине на Брайтон-Бич. Вся провонявшаяся рыбой и соленьями, она приходила к себе в грязную, с бегавшими повсюду тараканами, студию на авеню Х. Она – Инга Ломанова, юная красавица, которой уже в четырнадцать лет прочили карьеру топ-модели в Москве. Элитное агентство Red Stars, выпускавшее настоящих звёзд, предлагало ей чудесное будущее.

А теперь, поссорившись со своей американской родней, совершенно одна, нищая девушка нелегально работала из последних сил. И была уверена, что найдет свое место под солнцем этой страны и этого города. Конечно, она могла вернуться. Но для неё, всегда обладавшей характером победительницы, возврат в Россию в тот момент означал лишь одно – поражение.

Инга твёрдо решила покорить Америку. В свои редкие выходные самоуверенная девчонка надевала уже немодные, но хорошие шмотки, привезенные ещё из Союза, и ходила по агентствам, показывая московские фото, сделанные в Red Stars. Шли месяцы, один похожий на другой, устроиться фотомоделью не получалось. Наконец, уже совсем отчаявшейся и где-то в глубине души почти готовой сдаться, Инге предложили работу… для порножурнала. Хозяин издания, серб лет сорока пяти, резюмировал: «Судя по произношению – ты из Восточной Европы и здесь недавно. А судя по одежде – ты купила её давно. Значит, дела не очень, так? Но детка! С твоими ногами, попкой и такой грудью, и в твоём положении – это работа, что надо! Просто находка. Начнем с семисот баксов в неделю, о’кей»?

Она сказала: «О’кей». А что ей было делать? Ведь фотографироваться (хоть и обнажённой) – не продавать селёдку старым, нудным еврейкам на Брайтон-Бич.

– Но никакого секса! – Не то чтобы Инга стала напрочь бесчувственной за время «каторжных» работ. Ей хотелось… Хотелось заниматься именно любовью, а не отбывать трудовую повинность. Однако сразу же поняла – может на это не рассчитывать.

– Здесь я диктую условия, бэйби! – ответил, облизнув губы, серб. – Именно с секса мы и начнем. Интересно, как ты делаешь минет…

А она уже не была той наивной и робкой девочкой, только что впервые ступившей на американскую землю в аэропорту JFK. Невзгоды, лишения и равнодушие закалили её, сделали взрослой и в меру циничной. Увидев пожирающий взгляд Предрага, Инга почувствовала, что может поторговаться… И с возмущённым видом направилась к выходу.

Ему нужна была её сексуальность. И молодое, роскошное тело. Ей – перемены в жизни. И деньги, позволяющие вести более-менее нормальную жизнь в этом городе. Она решила перестать упираться рогами и начала пользоваться тем, что дал ей Господь – очень редким и дорогим товаром. Предраг готов был платить.

Кроме семи сотен в неделю, она получала оплачиваемую им однобэдрумную квартиру в приличном районе Манхэттена и медицинскую страховку! Это было настоящей метаморфозой: «Прощай, селёдка! Прощай, грязный, вонючий магазин на Брайтон-Бич! Прощай, тараканья кровь на стенах. Тьфу, проехали!»

Жизнь изменилась. После вкалывания в рыбном магазине позирование перед фотоаппаратом казалось чистой воды курортом, даже когда сниматься приходилось по восемь-десять часов в день. Но долго это не могло продолжаться. Для девушки с такими амбициями, с колоссальным желанием выбраться на самый верх и уверенной, что она этого заслуживает, эта жизнь могла быть только промежуточной ступенью, временным отдыхом. Конечно, она бросила родителей и Москву не ради трёх штук в месяц за позирование голой для дешёвых журналов, раскупаемых юными онанистами и подростками-лесбиянками. И не ради минета своему боссу, полуимпотенту-наркоману, не особо к тому же любившему мыть свой член.

В общем, Инга пришла в себя, передохнула, набрала форму и стала подыскивать работу, которая давала бы ей возможность одеваться в лучших бутиках и всегда великолепно выглядеть. И главное – самой платить за квартиру и обязательно начать учиться.

«Кто ищет, тот всегда найдет!» – пелось в доброй и наивной песенке из Ингиного детства. В конце концов нашла и она. В ночном клубе на Пятьдесят седьмой Уэст главный администратор посмотрел принесённые ею свежие фотографии, попросил обнажиться и станцевать под Криса Айзэка. Через час, в течение которого ей пришлось выслушать наставления о необходимости работать над пластикой (и в очередной раз похвастаться потрясающим умением исполнять убийственный танец языка и губ), Инга стала танцовщицей в дорогом стриптизе. Произошла ещё одна метаморфоза. Искусству быть суперсоблазнительной она училась с поразительной быстротой. Росло её мастерство, а с ним и заработки. Появились постоянные кастомеры[44]44
  кастомер (от англ. customer) – клиент, заказчик.


[Закрыть], приходившие конкретно «на неё», и в своём клубе Инга стала примой, звездой. Теперь она могла позволить себе капризничать, брать выходные по собственному желанию и многое другое. Даже реализовать свою мечту – поступит в колледж. Обучение стоило восемь штук в год, новая квартира в самом центре (на Шестьдесят второй) – семьсот пятьдесят в неделю. Всё это было теперь доступно. В иной хороший вечер Инга могла уйти из клуба с тысчонкой в кошельке от Gucci. Большую часть зелёных (с физиономиями президентов) купюр составляли «типы» – чаевые. Инга пользовалась косметикой исключительно от Chanel. Одевалась также от неё, да ещё от Versace, Donna Karan, GianFranco Ferre и Gucci. Самые престижные бутики Нью-Йорка и Шорт Хиллз (Нью-Джерси) присылали ей по почте свои кредитные карточки.

А вот свободного времени у неё стало крайне мало. Его практически не оставалось для личной жизни. Нет, были, конечно, мужчины, но большей частью – клиенты-поклонники. Они с удовольствием тратили на Ингу и время, и деньги. Её приглашали в такие дорогие места, как Уотер-клаб, Ривер-клаб или Рэйнбоу-Рум[45]45
  Уотер-клаб, Ривер-клаб, Рэйнбоу-Рум – дорогие заведения для элиты.


[Закрыть]. Водили в Метрополитен-опера[46]46
  Метрополитен-опера – знаменитый концертный зал.


[Закрыть]. Возили в Атлантик-Сити, чтобы она вовсю развлекалась в «Тадж-Махале»[47]47
  «Тадж-Махал» – самое известное казино миллиардера Дональда Трампа.


[Закрыть] и других казино этого сказочного городка.

Один молодой стакброкер[48]48
  стакброкер (от англ. stock-broker) – фондовый брокер, член фондовой биржи.


[Закрыть] подарил ей роскошную шубу от Fendi. Другой – тридцатишестилетний итальянец-адвокат, или, как говорят в Америке, лойер (мафиозный, по всей видимости), – золотые часы Breguet. Жизнь Инги была наполнена. Работа, секс с приятными мужчинами, море внимания, дорогие подарки и развлечения. Но самые положительные эмоции, настоящий кайф она получала в другом месте.

Колледж изменил не только жизнь девушки, он изменил её саму. Здесь всё было другим: мировоззрение, люди, ценности.

Даже язык общения другой. С момента приезда в Америку ни о чём, кроме того, как заработать лишний доллар и избежать депортации, Инга не думала. А став студенткой, стала рассуждать и беседовать о многом, о чём в последние годы вообще не вспоминала.

Покинув Брайтон, Инга очень редко общалась с русскими. Друзей и знакомых из России в Штатах у неё не было, а работа и быт сталкивали с выходцами отовсюду, но только не с земляками. И колледж был чисто манхэттенским (русских студентов сюда заносило редко). Так что поболтать по-русски получалось только по телефону с Москвой (слава Богу, теперь она могла позволить себе звонки домой).

Однако на втором году обучения Инга познакомилась со своей сверстницей Алей, недавно приехавшей с родителями из Сочи.

Обе девушки оказались безмерно счастливы знакомству и, как часто происходит в подобных случаях, быстро стали подругами. Инге было интересно общаться с Алей. В ней не успело умереть то чисто «наше», что так отличает русских в любой точке планеты, куда бы их не забросила судьба. Аля говорила живым колоритным русским. С прибамбасами, заморочками, шуточками и всякими блатными словечками. Инга чувствовала, что не всё понимает и уж во всяком случае точно не может так свободно и раскованно общаться на родном языке. С подругой она как бы снова становилась беззаботной московской девчонкой.

Инга рассказала подруге, что работает в хорошем медицинском офисе по специальности, которую давал колледж.

Почти правда.

Она подыскивала такое место, где могла бы работать в свободное от танцев и учёбы время. Разоблачения можно было не опасаться – в Америке приходить друг к другу на работу не принято. А шансов, что Аля случайно забредёт в её клуб, тоже было крайне мало. Она ведь девочка из другого круга. Благополучная, богатая семья, целая мешпуха родственников и друзей, таких же благополучных. Аля всё чаще стала приглашать подружку в разные русские компании – будь то пати в Манхэттене или гулянка в ресторане на Брайтон-Бич. Но Инга часто отказывалась. Нужно ведь было работать. Она ссылалась то на необходимость попозже задержаться в офисе, то на несуществующего бойфренда – талантливого хирурга. Когда Инга всё же отправлялась в «аут» с Алей, то получала сумасшедшее удовольствие. В один из таких вечеров она и познакомилась с Лёней. Это случилось в день рождения старшей Алиной сестры в самом известном русском ресторане Бруклина «Распутин».

К концу вечера сорокадвухлетний Лёня Гаршин (друг мужа именинницы) был готов вытирать всю пыль с «распутинского» паркета вокруг Инги коленями своих брюк, ещё утром висевших в Bergdorf Goodman на Пятой эвеню. Все случилось очень быстро – через неделю Лёня появился в её квартире на Шестьдесят второй в одиннадцать утра. С огромным букетом белых роз и в ослепительно белом, с металлическими пуговицами, костюме от Versace. Едва вставшая с постели Инга, непричёсанная и в коротком шёлковом халатике, поняла, что случилось, лишь когда увидела в Лёниных руках маленькую бархатную коробочку с неброской надписью Tiffany & Co. Это был ингейджмент[49]49
  ингейджмент (от англ. engagement); здесь: кольцо с бриллиантом, преподносимое мужчиной в момент предложения руки (предложения помолвки).


[Закрыть]. Как могла Инга мечтать о таком года три назад? Девушке преподнесли кольцо с роскошным бриллиантом и ждут благосклонности. В этот момент мысли, завертевшиеся в её голове, могли потягаться в скорости с каким-нибудь «Шаттлом»[50]50
  «Шаттл» (космич.) – американский космический корабль многоразового использования.


[Закрыть]. Она не была влюблена, жених ей даже не нравился. Но какое это имело значение, если, выйдя замуж, Ломанова станет леди, миссис Гаршин? Мужем которой будет оптовый торговец бензином, позволяющий себе тратить два миллиона долларов на перестройку дома или триста тысяч на раритетный Bentley. Но не узнает ли муж всё то, что Инга так тщательно скрывала? Да как ему узнать – это же Нью-Йорк (а не какой-нибудь Тамбов). А если и узнает со временем, это будет уже не важно.

И произошла новая, самая большая в её жизни метаморфоза. Слова «нет» для новоиспечённой миссис Гаршин не существовало, а желаний было не счесть.

– Появилась новая спортивная машина. Хочу! – Нет проблем!

– Хочу наряды прямо с показов Donna Karan! – Пожалуйста!

– Видела потрясающий комплект – серьги с браслетом от De Beers! Хочу! – Не вопрос!

– В Нью-Йорке немыслимо переносить летнюю жару. Давай купим пляжный дом во Флориде! – Давай!

– Пора жить, как цивилизованные люди. Поехали путешествовать в Европу! – Поехали!

Но больше всего Инге хотелось съездить в Москву к маме, к друзьям детства. И показать, какой она стала. А показывать было что. Инга расцвела в условиях долларового изобилия подобно цветку, распускающемуся под солнечными лучами. Природная красота и манерность в роскошной упаковке – это уже истинный шик.

Теперь, когда у неё была Green card, проблем с поездкой на родину не оставалось. Кроме одной-единственной. Мужа. Лёня буквально ни на шаг не отпускал её от себя и ревновал ужасно. Инга же хотела ехать в Москву одна. Много отправных точек вырисовывалось у такого желания, но в первую очередь ей хотелось какое-то время побыть свободной женщиной. Замужем она была уже почти год, и в её беззаботной жизни существовала одна очень-очень серьёзная проблема. Ей совершенно не нравилось заниматься с Лёней сексом, ну совсем. А что должно было нравиться? Не знающее спортивных нагрузок, обрюзгшее тело? Упрощенный донельзя процесс, типа: «Разденься, милая. Дай-ка пощупаю, какие у тебя роскошные сиськи и попка. Пососи немного и залазь сверху – трахни муженька». Всё. Дальше громкий храп. А она оставалась молодой, чувственной и ужасно неудовлетворённой женщиной. О том, чтобы изменять Гаршину здесь, в Америке, и речи быть не могло. Нельзя же всем рисковать? Он такой тип, что при первом же малюсеньком подозрении наймёт частного детектива следить за ней. А вот если она сможет поехать сама в Москву… Нет, в Москве представить какого-нибудь козла с фотоаппаратом тоже можно. Но там совсем другое дело, и она найдёт выход из положения. А вот как убедить мужа отпустить её одну? Нужен был способ, который сработает наверняка.

– Я больше не могу тянуть с поездкой в Россию, – сказала Инга, выбрав как раз такой момент, когда Лёня буквально стонал от свалившихся на него неотложных дел. О том, чтобы покинуть на какое-то время Америку, не могло быть и речи.

– Любимая! Ты же знаешь, я не могу сейчас никуда уезжать. Дел куча.

– Значит, я поеду сама.

Реакция была ожидаема:

– Исключено! Без меня ты никуда не поедешь!

– Но почему? Мне необходимо ехать!

– Нет, я ведь ясно выразился! – безапелляционным тоном ответил Лёня.

– Ты никогда раньше не говорил мне «нет». Что, начинать привыкать, ваша любовь прошла?! – она надула пухлые красивые губки.

– Ты неправа. Это другое. Всё, что угодно. Купим тебе новую шубу, колье, машину, в конце концов! Что угодно… Но сама ты в Москву не полетишь!

– Ты не доверяешь мне? Это смешно!

– Вовсе нет, – соврал Гаршин. Да он с ума сойдёт от мысли, что е г о жена, е г о собственность, в которую он в л о ж и л столько денег, будет одна шляться по распутной Москве, где столько крутых мужиков. Более молодых и привлекательных, чем он. Она будет крутить перед ними своей роскошной задницей в обтягивающих платьях и юбках, выставлять напоказ великолепную грудь и, как пить дать, напорется на чей-нибудь член. Хорошо ещё, если всего на один.

А то и вовсе найдет себе молодого «пассажира» с бабками, а ему скажет: «Привет!» Но он этого не допустит. Исключено.

– Вовсе нет. Просто не хочу, чтобы ты ехала сама в этот бандитский город. Ты же знаешь – там сплошные бандиты. То, что они называют «братвой». А если с тобой что-нибудь случится? Ты об этом подумала? Москва теперь совсем не та, детка. Там по улицам молодой женщине ходить нельзя одной!

Инга читала его мысли. «О собственном капиталовложении беспокоишься? – думала она. – Да, я твоё весьма удачное имиджевое приобретение в эдакий престижный набор: дома, машины… Красавица жена с такой фигурой, что у всех твоих приятелей стоит, будто они «Виагрой» обожрались. Так мало того, она ещё и на разные темы поговорить может на приёме или коктейле. Знаешь ведь, чудак ты на букву «м», что могу себе найти в России женишка-красавца. И не беднее тебя. Вот жаба и душит. Воистину, вся ревность от неуверенности в себе. Но это, как здесь говорят, «Your problems»[51]51
  Your problems (англ.) – ваши проблемы, твои проблемы.


[Закрыть]. А я хочу поехать сама, значит – так и будет!»

– Мама заболела. Сильно. Я её много лет не видела! И никакие твои глупые опасения меня не остановят! – уверенно врала Инга. Она уже месяц «готовила» мужа к конкретному разговору (периодически, как бы вскользь сообщая ему, что разговаривала с мамой по телефону – у той вновь боли в позвоночнике).

– А что с мамой? – забеспокоился Леня. Ему вовсе не хотелось идти на конфликт с женой. Неужели придется отпустить? Но это невозможно.

– Вот видишь, какой ты невнимательный к моим проблемам. Я ведь не раз говорила тебе о её неприятностях со спиной. Но разве мистера Гаршина такие мелочи интересуют? – укоризненно, с сарказмом заметила она. – Это же не сделка по бензину…

– Ну что за глупости? – Леня и не заметил, как хитрая жена заставила его оправдываться. Прочно завладела инициативой, выражаясь спортивным языком. – Я помню, ты говорила. Но не думал, что это так серьёзно.

– Конечно. Если бы заболела твоя мама, не дай Бог, всё было бы серьёзно. А моя? Так, пустяки… – Инга продолжала наступать. – В общем, хочешь ты или нет, я заказываю билет в Москву.

– Так что с ней?

– Её собираются положить в институт на обследование. Возможно, придётся делать операцию на позвоночнике. Я должна быть с ней. Рядом… – Партия завершается. Для полной победы нужна эффектная концовка. Концовку она подготовила. Голос несколько раз дрогнул. Из глаз медленно потекли крупные слезы. – Мам… мамочка…

– Ну, не надо. Не надо. Пожалуйста, – Гаршин сдался. Сопротивляться было бесполезно. Дальнейшие пререкания привели бы разве что к крупной ссоре. – Я понимаю. Хорошо, хорошо…

«В Голливуд бы тебе, подружка», – сказала себе Инга. Но это было ещё не все. Предстояло кое-что уладить.

Первое – возможность, что муж приставит к ней слежку в Москве, она не исключала. Поэтому решила сама нанять детектива сразу же по прилету, чтобы он проверил этот вариант. Если возникнут опасения или слежка подтвердится, то мама станет исправно изображать тяжкую хворобу – чего не сделаешь ради встречи с дочерью, которую так долго не видела. Второе – ей может понадобиться до фига наличных денег. В столице России, конечно, уже в полный рост ходили кредитные карточки, но ведь не везде же ими можно платить. А кое-где просто и не нужно. Ведь по кредиткам легко определить, где и на что были потрачены деньги. К чему ей это?

Везти же с собой много наличности Инга не хотела. Опасно, да и вообще, кто знает, сколько ей понадобится? Сколько времени она захочет там пробыть, в смысле, сколько продлится «мамина болезнь»? Поэтому Инга попросила положить кругленькую сумму на кэш-карты и дорожные чеки. Мало ли, вдруг придётся покупать супердорогие лекарства? А если делать операцию? Сейчас в Москве такие безумные цены. Да и неплохо бы затеять в маминой квартире ремонт, купить новую мебель. В конце концов, это же несправедливо, что дочь имеет всё, а мать – ничего.

Короче, вскоре Инга спускалась по трапу самолета в Шереметьевой, имея обратный билет с так называемой открытой датой. Что это был за день!

Счастливейший день в её жизни!

Поистине супердень!

В течение всего полёта в комфортабельном бизнес-классе она находилась в возбужденном состоянии, ещё и подогревала себя виски с колой. Из Нью-Йорка лайнер Boeing 767 вылетел в пятницу днём. Начало декабря, но погода в Столице мира стояла довольно тёплая. В Москву рейс прибывал около восьми утра по местному времени. Инга знала, что там очень холодно, за минус двадцать. Мороз лишь дополнительно раззадоривал её.

Мороз – как это по-русски!

Она с нетерпением ждала встречи с родным городом и местами, где прошло её детство. С мамой, с подругами. Думала об этом, и на глаза накатывались слёзы умиления. А вдруг что-нибудь случится и она не долетит, никого не увидит?..

Но ничего такого не произошло. Самолет приземлился точно по расписанию. За иллюминатором было темно, огни взлетной полосы возникли перед глазами, словно из ниоткуда.

Сердце Инги бешено стучало.

Свершилось.

Она получила свой багаж. Багажа было много. Инга ведь ехала блистать. Паспортный контроль, таможня и… Россия. Американка миссис Гаршин шла гордая и роскошная. Она возвращалась победительницей. Это не вызывало сомнений. Она потрясающе выглядела. Покрытое ровным загаром, свежее, красивое, улыбающееся лицо. Светящиеся глаза. Яркая помада на сочных, совершенной формы губах. Распущенные каштановые волосы, стекающие по невероятному норковому манто…

Её встречали мама с отчимом (отца Инга не знала). Мама долго не выпускала единственную дочь, которую не видела почти пять лет, из объятий…

Так прошёл первый день на родине – объятия, поцелуи, вручение подарков родственникам и подругам юности, вновь объятия. Это было здорово. Очень здорово.

Но эйфория вскоре прошла. Размышляя в преддверии поездки, Инга говорила себе, что едет домой. Теперь же она чётко осознала, что понятие «её дом» уже не здесь, оно там, за океаном. Ей всё казалось другим, не таким, как раньше. «Память очень часто бывает неправа, то, что было, украшая», – пел Игорь Тальков. Замечательные слова, очень подходящие. Правильно утверждают, что если эмигрант из России хочет избавиться от ностальгии, ему необходимо ещё дважды пересечь Атлантику – туда и обратно. Почувствовать разницу. Инга почувствовала её уже после «туда». Она начала скучать по своей американской жизни. Но это не означало, что она собирается возвращаться раньше намеченного. Ей хотелось развлечься, и так тому и быть.

«По улицам слона водили…»[52]52
  «По улицам слона…» (лит.) – из басни И. А. Крылова «Слон и Моська».


[Закрыть] – помните? Вот так водили Ингу по гостям. Мама, отчим, двоюродная сестра, подруги и друзья, друзья матери, все хвастались ею. Конечно, они ею гордились. В первую очередь – мама. Для неё Инга была всем. Всем абсолютно. И мама сияла теперь подлинным счастьем. Её девочка вернулась. Вернулась настоящей королевой.