Автор книги: Игорь Козлов
Жанр: Военное дело; спецслужбы, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 49 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
«Почему Россия ни разу не воспользовалась такими настроениями?» – задал вопрос германский канцлер[1522]1522
Там же. С. 71.
[Закрыть].
И сам же развернул перед Сабуровым ответ на него: Россия не воспользовалась выгодными «настроениями» Германии потому, что благодаря Горчакову и его компании увлеклась игрой в «европейский концерт» и не осмелилась бороться за свои, а не чужие национальные интересы.
«Предлагаю кому угодно указать мне хоть на одно русское предложение, – говорил Бисмарк, – которого бы я не принял за эти три критические года. Но князь Горчаков странно относится к своим союзникам. Для него существуют лишь вассалы; когда они думают, что поступили хорошо и заслужили слово поощрения, он дает им чувствовать, что они слишком медленно поднимались на лестницу. Мне даже не раз предлагали поддержать в Вене или в Лондоне русские требования, не уведомивши предварительно, в чем они состоят»[1523]1523
Там же. С. 69.
[Закрыть].
В этой претензии Бисмарка было мало удивительного. Удивляться пришлось Александру II, когда он узнал, что его канцлер скрыл предложения Бисмарка, передававшиеся через Швейница в 1876 г. Но оргвыводов в отношении Горчакова опять не последовало, император лишь ограничился упреками в адрес германского посла[1524]1524
Сказкин С.Д. Указ. соч. С. 68.
[Закрыть].
Оставшись глухой к германским предложениям, не договорившись с Австро-Венгрией, Россия оказалась один на один со своим самым грозным противником – Великобританией. Этим, по логике Бисмарка, и определялись слабые политические возможности России в конце победоносной войны:
«Во время Сан-Стефанского договора у вас был выбор между двумя путями в политике: во-первых, твердо поддержать этот договор оружием. Если бы вы имели такое намерение, то надо было сообщить о нем нам: мы помогли бы вам удовлетворить Австрию и уединить Англию. Кроме того, после Плевны надо было подкрепить ваше войско пятьюдесятью тысячами человек, не задерживаться перед Галлиполи и войти в Константинополь с клятвою, что выйдете оттуда по окончании войны».
Напротив выделенных слов на полях записки Сабурова император Александр написал: «Именно таковы были мои желания и распоряжения, но обстоятельства не допустили этого». Эти так называемые обстоятельства имели, однако, свои имена, фамилии и отчества…
Вы упустили благоприятнейший момент и не договорились с нами, теперь же – пожинаете плоды собственной нерешительности. Этот лейтмотив слов Бисмарка Сабуров уловил четко и в качестве рекомендаций написал: «…наш патриотический инстинкт должен бы нам подсказать, что конечной целью всех дипломатических трудов наших европейских противников, как венских, так и лондонских, является примирение Франции с Германией, чтобы отнять у нас лучшую карту, когда-либо имевшуюся в нашей игре» (курсив мой. – И.К.). И эта «лучшая карта», по убеждению Сабурова, как в прошлом, так и сейчас – «дружба с Пруссией, ныне – с Германией».
Не получилось разыграть эту карту перед войной – весьма прискорбно. Но повторный шанс мы не должны упустить – этот намек просто вырывался из строк записки Сабурова. Петр Александрович оказался настолько увлечен своей идеей, что явно недооценил степень заинтересованности канцлера Германии в союзе с Австро-Венгрией, заметив, что «сейчас Бисмарк поддерживает эту близость (с Веной. – И.К.) лишь за неимением лучшего, и мы можем прекратить ее, как только пожелаем»[1525]1525
Там же. С. 82.
[Закрыть]. Это было весьма опрометчивое и опасное понимание политических интересов Германской империи, как их выстраивал и осуществлял ее канцлер. Тем не менее основной вывод для России Сабуров словно вырубил из гранита: союз не с Францией, а с Германией и решение на этой основе своих внешнеполитических задач. При этом он отмечал, что с вовлечением Германии «в нашу орбиту» надо торопиться, ибо европейские кабинеты не без заинтересованности взирают на возможность разыграть уже свои карты, используя русско-германские трения[1526]1526
Там же. С. 85.
[Закрыть].
Александр II полностью одобрил итоги встречи Сабурова с канцлером Германии, и 28 августа (9 сентября) 1879 г. было принято решение продолжить переговоры и войти уже «в официальные объяснения с князем Бисмарком»[1527]1527
Милютин Д.А. Дневник. 1879–1881. С. 88.
[Закрыть].
Любопытно то, что участники совещаний у императора[1528]1528
В основном – это Милютин, Гирс, Адлерберг и Сабуров с Лобановым-Ростовским, когда эти два посла находились в Петербурге.
[Закрыть] сразу же признали «необходимым все это дело держать в совершенной тайне от нашего канцлера и Министерства иностранных дел»[1529]1529
Там же. С. 95.
[Закрыть]. Как начать переговоры с Бисмарком и одновременно обойти команду Горчакова?.. В конечном итоге решение было найдено – в конце ноябре Сабуров был назначен послом в Берлин вместо Убри.
Как показал еще С.Д. Сказкин, если «перед Сабуровым носились широкие планы радикального решения вопроса о проливах» – их силового захвата, – то виды Гирса и Милютина были скромнее. Сабуров считал, что «вопрос о проливах… должен быть отделен от общего вопроса относительно соглашения с Германией». По его мнению, добиваться сейчас от Германии какой-либо поддержки бессмысленно, «кроме обещания сохранить нейтралитет и принудить к нему всю остальную Европу» в тот момент, когда Россия решится овладеть проливами. А вот Гирс и Милютин настаивали на обязательном включении «вопроса о проливах» в предстоящее соглашение с Берлином. По их мнению, в ближайшей перспективе для захвата проливов не просматриваются благоприятные условия и, самое главное, к решению этой задачи не готова Россия. В той ситуации, в которой она оказалась после войны и конгресса, ее правительство «готово было удовлетвориться и удовлетворилось в конце концов сравнительно немногим»: «признанием со стороны Германии и Австрии взаимной обязанности принципа закрытия проливов и в случае нарушения этого принципа обязательством предупредить Турцию, что она лишается преимуществ территориальной неприкосновенности, обеспеченной ей Берлинским трактатом»[1530]1530
Сказкин С.Д. Указ. соч. С. 148.
[Закрыть].
На совещании у императора 3 (15) октября 1879 г. обсуждались уже основные пункты соглашения, письменно сформулированные Бисмарком. Сущность их, по словам Милютина, заключалась в том, что каждая из договаривающихся держав обязывалась, в случае столкновения одной из них с какой-либо третьей державой, воспрепятствовать образованию коалиции против своей союзницы. «При этом категорически высказано, – писал Милютин, – что покушение всякой державы к овладению Дарданеллами и Босфором считается враждебным действием против России. Князь Бисмарк не остановился на такой общей формуле: он предлагал даже войти в ближайшее соглашение на случай могущего быть распадения Турции». В этой связи Милютин предложил вариант «коллективной оккупации проливов» экспедиционными отрядами великих держав[1531]1531
Милютин Д.А. Дневник. 1879–1881. С. 96, 102.
[Закрыть].
Тем временем 25 сентября (7 октября) 1879 г. в Вене был заключен секретный австро-германский оборонительный договор[1532]1532
Договор носил подчеркнуто оборонительный характер. Так в его преамбуле отмечалось, что императоры Австро-Венгрии и Германии «решили заключить союз мира и взаимной защиты, торжественно в то же время обещая друг другу, что они никогда и ни в каком направлении не пожелают придать агрессивной тенденции своему чисто оборонительному соглашению». Стороны констатировали, что они «питают надежду на то, что для них военные приготовления России не будут в действительности угрожающими, и поэтому они не видят сейчас никакого повода для какого-либо сообщения (имелось в виду предупреждение российскому императору. – И.К.). См.: Ключников Ю.В., Сабанин А.В. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях. Ч. 1. М., 1925. С. 232–233.
[Закрыть]. Стороны обязывались в случае нападения на одну из них со стороны России «выступить на помощь друг другу со всей совокупностью военных сил своих империй»[1533]1533
Ключников Ю.В., Сабанин А.В. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях. Ч. 1., М., 1925. С. 232.
[Закрыть]. В ходе подготовки договора Бисмарк стремился к тому, чтобы стороны приняли на себя такое обязательство не только на случай нападения России, но и Франции. Однако с этим категорически не согласился Андраши, и Бисмарку пришлось уступить.
В той конфигурации, которую принял договор, он оказался даже более выгоден Австро-Венгрии, нежели Германии. От возможного военного выступления Петербурга, в случае резкого обострения австро-русских противоречий на Балканах, Вена страховалась поддержкой Берлина. По крайней мере, она на это очень рассчитывала. Германия же не имела с Россией региональных трений и поэтому в гораздо меньшей степени нуждалась в австрийских гарантиях. Адекватного же обязательства в отношении Парижа Берлин от Вены не добился.
Бисмарку нужна была Россия, только она могла выступить реальным гарантом незыблемости германских завоеваний в Европе. Только при нейтралитете царя Германия могла еще раз расправиться с Францией. Поэтому германский канцлер и затаскивал Австро-Венгрию с Россией в трехсторонний формат соглашения, в котором Германия могла чувствовать себя в относительной безопасности. Дворы же Вены и Петербурга демонстрировали иную мотивацию. Каждый из них ревниво стремился притянуть Берлин исключительно к себе, заручившись его поддержкой для усиления собственных позиций. И в первую очередь это относилось к австро-русскому противостоянию на Балканах.
Но в возобновляемый «Союз трех императоров» Австро-Венгрию загонял не только Бисмарк. В апреле 1880 г. на парламентских выборах в Англии победили либералы во главе с У. Гладстоном и сменили кабинет консерваторов Б. Дизраэли. Уже из документов, датированных 23 апреля (4 мая) 1880 г., – ответного письма премьер-министра Гладстона австрийскому послу в Лондоне А. Карольи и циркуляра нового госсекретаря по иностранным делам лорда Г. Гренвилла – вырисовывались контуры серьезных изменений во внешней политике Великобритании[1534]1534
Mr. Gladston to Count Karolyi // The Times. 1880. May 11; England and Austria // The Times. 1880. May 13, 15.
[Закрыть].
В немалой степени волну политических новаций поднял уже упоминавшийся меморандум генерала Гордона, получивший распространение именно в апреле 1880 г. Генерал предлагал отбросить иллюзии в отношении осуществимости реформ в провинциях Османской империи и приступить к ее ускоренному разделу. По его мнению, Армения уже фактически контролировалась русскими, Англия должна была полностью подчинить Кипр и аннексировать Египет, Франция – Сирию, Италия – Абиссинию. Территориальные приращения должна была получить Греция, а Болгария – объединиться. Константинополь же должен был перейти под патронат Европы. «Я уверен, – писал генерал, – что будет вполне возможным договориться с Россией по этим вопросам»[1535]1535
Mr. Gladston to Count Karolyi.
[Закрыть].
Придя к власти, либералы Гладстона начали дистанцироваться от курса консерваторов на повсеместное противостояние России и поддержку с этой целью Турции. Следствием чего стал их более сдержанный подход к взаимодействию с Австро-Венгрией на Балканах. Гладстон в ответе Карольи даже выразил свои «серьезные опасения» по поводу роли Австро-Венгрии в этом регионе[1536]1536
General Gordon on The Eastern Question.
[Закрыть]. Позднее же новый английский премьер заявил:
Уход кабинета консерваторов породил в российском правительстве немалые надежды, поэтому на подобные заявления новых британских лидеров в Петербурге реагировали с энтузиазмом. Близкая к правительству петербургская газета «Голос» разъясняла своим читателям, что «атаки германской и австрийской прессы» на новый британский кабинет «только подтверждают», что выборы в Англии расстроили многие комбинации противников России[1538]1538
Голос. 1880. 6 мая.
[Закрыть].
В Вене же, в отличие от Петербурга, по поводу заявлений нового лондонского кабинета испытывали иные чувства, скорее похожие на растерянность. 23 октября (4 ноября), выступая перед австрийской делегацией рейхсрата, преемник Андраши на посту министра иностранных дел барон Г. Гаймерле обронил фразу: «…никто не тешит себя иллюзией, что европейский концерт преодолеет все трудности…»[1539]1539
Austria and The Eastern Question // The Times. 1880. November 6.
[Закрыть]. Учитывая, как часто предшественник барона Гаймерле граф Андраши тезисом «европейского концерта» маскировал австро-английские контакты, направленные против России, то пессимизм этих слов будет вполне понятен – былое, устраивавшее Вену взаимопонимание с Лондоном явно куда-то улетучивалось. И Гаймерле ничего не оставалось, как принять правила Бисмарка и начать торговаться по поводу альянса с Россией в рамках возобновляемого «Союза трех императоров».
Бисмарк сам уведомил Сабурова об австро-германском союзе, представив его начальным звеном необходимого союза трех континентальных империй. О конкретном же содержании австро-германского договора в Петербурге не знали[1540]1540
Статья IV австро-германского договора гласила: «Договор этот в соответствии с его мирным направлением и с целью устранения всякого ложного истолкования будет сохраняться в тайне обеими высокими договаривающимися сторонами и может быть сообщен какой-либо третьей державе только с согласия обеих сторон и по особому о том соглашению между ними» (См.: Ключников Ю.В., Сабанин А.В. Указ. соч. С. 232–233.). Официально текст договора был обнародован в «Германском имперском указателе» 25 января (6 февраля) 1888 г.
[Закрыть]. К факту союза Вены и Берлина российское правительство отнеслось в целом спокойно[1541]1541
Сказкин С.Д. Указ. соч. С. 135; Милютин Д.А. Дневник. 1879–1881. С. 103.
[Закрыть]. Каковы же будут перспективы такого союза – это во многом зависело от самого российского правительства. А оно, в очередной раз, схлестнулось с Веной по Балканам.
Гаймерле настаивал на том, чтобы закрепленные Берлинским договором права Австро-Венгрии на «занятие и управление» Боснией и Герцеговиной были развиты в право на аннексию этих провинций, что, по его мнению, было вполне логично и подразумевалось в ходе переговоров на конгрессе. Он также заявлял о признании права Вены на занятие Ново-Базарского санджака, которое также доводило до логического завершения положения Берлинского договора, по которым Австро-Венгрия получала «право содержать» там «гарнизоны» и иметь «военные и торговые» дороги на всем его протяжении. Бисмарк несколько раз пытался добиться от Петербурга согласия на венские инициативы. «Но русские, – писал Сказкин, – уклонялись от прямого ответа. Мало этого… они не захотели признать даже права Австрии на аннексию Боснии и Герцеговины»[1542]1542
Сказкин С.Д. Указ. соч. С. 192.
[Закрыть]. Создавалось впечатление, что печальный опыт зимы 1877/78 г. ничему не научил российское правительство. А ведь именно тогда, из-за неуклюжих попыток лишить Вену Боснии и Герцеговины, Петербург вынужден был заниматься не захватом Босфора, а оформлением куда менее выгодных соглашений с Лондоном. Энергия политического торга у представителей российского правительства опять начинала перетекать с главного вопроса – о проливах – на балканское межевание земель, громко называемое сдерживанием австро-венгерской экспансии.
В ответ на такую несговорчивость коллег из Петербурга Гаймерле не замедлил отыграться на этом «главном вопросе». Он заявил, что признание взаимной обязательности принципа закрытия черноморских проливов является слишком большой уступкой России.
В конечном итоге, после длительных согласований, возобладал компромисс, и договор между Россией, Германией и Австро-Венгрией был подписан в Берлине 6 (18) июня 1881 г. По сути, это был договор о «благожелательном нейтралитете» на случай, «если бы одна из высоких договаривающихся сторон оказалась в состоянии войны с четвертой великой державой»[1543]1543
Сборник договоров России с другими государствами. С. 229.
[Закрыть]. Для такой ситуации стороны, прежде всего Россия и Австро-Венгрия, оговаривали цену своей нейтральной позиции. Вопрос же о русских гарантиях германского обладания Эльзасом и Лотарингией ни в тексте договора, ни в прилагаемых к нему протоколах не нашел своего отражения.
Российское правительство добилось того, чего хотело. Статья III договора гласила:
«Три двора признают европейское значение и взаимную обязательность принципа закрытия проливов Босфора и Дарданелл, основанного на международном праве, подтвержденного трактатами и сформулированного в заявлении второго уполномоченного России в заседании Берлинского конгресса от 12 июня (протокол 19)»[1544]1544
В ходе Берлинского конгресса, после декларации Солсбери о том, что обязательства Англии по соблюдению закрытия проливов распространяются только на ее отношения с правительством султана, Шувалов заявил: «Уполномоченные России, не будучи в состоянии отдать себе ясного отчета в предложении маркиза Солсбери, относительно закрытия проливов ограничиваются просьбой с своей стороны о занесении в протокол замечания, что, по их мнению, начало закрытия проливов есть начало европейское и что постановления, состоявшиеся по сему предмету в 1841, 1856 и 1871 гг., ныне подтвержденные Берлинским договором, обязательны для всех держав, согласно с духом и буквою существующих договоров, не только перед султаном, но и перед всеми державами (курсив мой. – И.К.), подписавшими их». Цит. по: Горяинов С. Босфор и Дарданеллы. СПб., 1907. С. 351.
[Закрыть].
Далее в статье указывалось, что три державы «будут сообща следить», чтобы Турция не нарушала установленного договором толкования принципа закрытия проливов «в интересах какого-либо правительства». В противном случае «она лишается преимуществ территориальной неприкосновенности, обеспеченной ей Берлинским трактатом»[1545]1545
Там же. С. 230.
[Закрыть]. Таким образом, кабинеты Берлина и Вены присоединились к российскому пониманию принципа закрытия проливов и тем самым отвергли право Англии проводить свои боевые эскадры в Черное море по соглашению с правительством султана.
Другой проблемный блок договора касался Балкан и Турции. Стороны обязывались «взаимно считаться с интересами» друг друга на Балканском полуострове и в случае войны одной из них с Турцией предварительно договориться «касательно результатов этой войны».
Плата за согласие Вены поддержать Петербург в вопросе толкования режима закрытия проливов оговаривалась в первом же пункте второй статьи договора: «Россия, в согласии с Германией, заявляет о своем твердом решении уважать интересы Австро-Венгрии, вытекающие из ее нового положения, обеспеченного ей Берлинским трактатом»[1546]1546
Там же. С. 229.
[Закрыть]. Особо важное значение для Вены имели положения прилагавшегося к договору протокола, который развязывал ей руки в решении вопроса дальнейшей судьбы Боснии и Герцеговины: «Австро-Венгрия сохраняет за собой право аннексировать эти две провинции в момент, который она признает подходящим». По сути, та же участь была уготовлена и Ново-Базарскому санджаку, где стороны констатировали следующее: «Декларация, которую подписали австро-венгерский и российский уполномоченные на Берлинском конгрессе 13/1 июля 1878 г., остается в силе»[1547]1547
Там же. С. 232.
[Закрыть].
Что же касалось Болгарии, то стороны зафиксировали позицию, к которой, казалось бы, постоянно стремилась Россия:
Но на дворе был уже июнь 1881 г. Месяц назад болгарский князь Александр совершил переворот, пытаясь заморозить Тырновскую конституцию. Далее же события в Болгарии стали развиваться так, что все более тревожили российское правительство. Поворот Баттенберга в сторону Австро-Венгрии, укрепление ее экономических позиций в Болгарии рассматривались в Петербурге в качестве антирусских козней венского кабинета и нарушений им положений договора 1881 г. С большим раздражением на правителей Австро-Венгрии, Александр III согласился в 1884 г. продлить этот договор на очередные три года. А уже на следующий год болгароцентризм и антиавстрийская направленность заведут балканскую политику Петербурга в очередной тупик, с новыми метаморфозами и парадоксами. Российские правители решительно «будут противиться возможному соединению Болгарии с Восточной Румелией» под властью князя Александра, но при этом резко осудят австрийский демарш, остановивший победное шествие войск ненавистного Баттенберга по сербской территории. На такое австрийское «своеволие» из Петербурга дадут «достойный» асимметричный ответ: Баттенберга просто скинут с престола и не допустят его возвращения. И пошло-поехало… вплоть до ноябрьских 1886 г. резкостей Кальноки по адресу болгарской политики российского правительства, в связи с чем в Петербурге поднялась настоящая истерика. Участники очередной балканской ярмарки политического тщеславия снова принимались хоронить хрупкий русско-австрийский компромисс, а вместе с ним и возобновленный «Союз трех императоров».
Однако вернемся к договору 1881 г. Выйдя ослабленной из победоносной войны с Турцией, Россия столкнулась с вероятностью даже больших угроз своим южным рубежам со стороны черноморских проливов, чем это было до войны. Тем не менее Петербургу удалось прикрыться на этом направлении обязательствами Германии и Австро-Венгрии, заплатив за них своими – прежде всего в отношении учета балканских интересов венского кабинета.
Но помимо этого, договор стал еще и своеобразным «итожителем» предыдущей политики правительства Александра II. «Соглашаясь на восстановление союза трех императоров, – писал по этому поводу С.Д. Сказкин, – русское правительство косвенно выносило самому себе порицание за ту политику, которая привела его к русско-турецкой войне, выносило молчаливо осуждение тем общественным течениям, которые его толкнули на нее, и, чувствуя себя дважды слабым и от своих “побед” и от потери своей популярности даже среди этих общественных кругов, оно старалось глубоко спрятать этот, с его точки зрения, вполне разумный и вполне оправдываемый обстоятельствами политический шаг (договор 1881 г. – И.К.); ведь значение и смысл этого политичсекого шага были непонятны для тех немногих, кто мог бы стать на сторону правительства, а одобрение со стороны остальных оно почло бы за оскорбление себе. В этом-то и была трагедия русского правительства, переживавшего одни неудачи даже и тогда, когда они были одеты внешностью большого успеха, трагедия дряхлеющего учреждения (выделено мной. – И.К.)»[1549]1549
Сказкин С.Д. Указ. соч. С. 152.
[Закрыть].
В этом точном определении парадоксов и потаенных смыслов петербургской политики недостает только одного нюанса. Договор 1881 г. явился косвенным порицанием царскому правительству не только за развязывание русско-турецкой войны, но в большей мере за то, как и в каких политических рамках эта война была проведена. Это был укор за неиспользованные уникальные возможности, открывшиеся в финале той войны, за проявленные при этом трусость, политическую близорукость и государственную расхлябанность.
«Но действительно ли необходимо дальнейшее существование в Европе такого ненормального политического организма, который очевидно утратил уже всякую жизненную силу? Неужели упразднение “блистательной Порты” оставит в Европе такое пустое место, которое ничем другим заместить невозможно?»[1550]1550
Милютин Д.А. Дневник. 1879–1881. Приложение VI. С. 532.
[Закрыть]. Эти вопросы задавал Д.А. Милютин в начале октября 1880 г. в записке, озаглавленной им как «Мысль о возможном решении восточного вопроса в случае окончательного распадения Оттоманской империи». Констатируя, что «одним из основных начал европейской политики долго признавалась необходимость поддержания целости и неприкосновенности Оттоманской империи», Милютин утверждал: «Но события последнего времени сильно поколебали этот политический догмат».
Русская армия в двух переходах от Босфора и готовый к эвакуации из Константинополя султан – это, в представлении военного министра Российской империи, не поколебало догмат «целости и неприкосновенности» Турции, а чуть обозначилась надежда на потепление англо-русских отношений в связи со сменой лондонского кабинета, и догмат этот вдруг «сильно» заколебался. Петербургским политикам не перестаешь удивляться. Но выданный Милютиным рецепт «решения восточного вопроса»… Это – нечто! На место дряхлеющей Турецкой империи он предложил поставить «другой более жизненный (курсив мой. – И.К.) организм» – «Балканскую конфедерацию» в составе Румынии, Сербии, Черногории, Болгарии, Албании, Греции. В этот «жизненный организм» Милютин считал возможным включить и Боснию с Герцеговиной, «с оставлением их под властью Австрии», и «Адрианопольский вилайет турецкой империи, со включением Константинополя». Укрепления Босфора и Дарданелл должны быть срыты, Мраморное море и проливы признаны нейтральной территорией с запрещением входа в нее военных судов какой-либо державы. За соблюдением такого режима должны была наблюдать международная комиссия в Константинополе и союзная эскадра шести великих держав[1551]1551
Там же. С. 532–536.
[Закрыть].
Согласно предположениям Милютина, получалось, что под носом у Австро-Венгрии должно быть создано именно то, чему всячески противились ее правители, – большое балканское государство. Турцию же надлежало прогнать из зоны проливов руками европейского сообщества, утвердив там его контроль. В этом осенние надежды Милютина явились прямо-таки эхом весенних советов генерала Гордона. Не смогли мы, так пусть уж Европа поспособствует – и это предлагал военный министр Российской империи, сам, правда, называя свой прожект «несбыточной утопией»[1552]1552
Там же. С. 233.
[Закрыть].
На милютинские фантазии в правительственных кругах Петербурга серьезного внимания не обратили. Вместе с тем там прекрасно понимали, что третья статья договора 1881 г. неспособна надежно уберечь черноморские рубежи России и уж тем более обеспечить ее интересы в зоне проливов. Самым надежным способом по-прежнему рассматривалось военное утверждение там России. Однако теперь на сухопутном пути русской армии к Босфору и Дарданеллам располагались рассерженная на Россию Румыния и начинавшая проявлять все большую самостоятельность Болгария. Фактически балканский путь к проливам оказывался для России наглухо заколоченным. Поэтому за бездарное «стояние» под Константинополем зимой 1878 г. пришлось еще и раскошелиться на создание черноморской броненосной эскадры.
Принципиальные решения на этот счет были приняты на особом совещании 13 (25) августа 1881 г.[1553]1553
В 1883 г. в Николаеве и Севастополе были заложены первые, после Парижского мира, крупные военные суда – броненосцы «Екатерина II», «Чесма» и «Синоп». Через восемь лет, в 1891 г., был заложен еще один броненосец – «Георгий Победоносец». Как отмечает А.Б. Широкорад, «эти броненосцы были специально спроектированы для встречного боя в Проливах». Шесть 305-мм орудий каждого броненосца были расположены в барберных установках, две на носу и одна на корме. Это должно было обеспечить русским броненосцам подавляющее огневое превосходство перед иностранными во встречном бою в проливах. См.: Широкорад А.Б. Россия – Англия: неизвестная война, 1857–1907. М.: АСТ, 2003. С. 375.
[Закрыть] России надлежало «готовиться… к тому, чтобы в момент наступления развязки овладеть устьями Босфора, укрепиться на обоих его берегах и, став прочно у входа в Черное море, оградить его воды и берега от всякого посягательства. Такую операцию можно осуществить посредством быстрого десанта. Для этого необходимо иметь боевой флот, которым можно бы очистить Черное море от турок». Транспортный флот должен был обеспечить быструю переброску на Босфор 30-тысячного десанта[1554]1554
Киняпина Н.С. Указ. соч. С. 173.
[Закрыть].
Именно с этого времени начинается подготовка к захвату Босфора, растянувшаяся вплоть до Первой мировой войны. Подобная оценка разделялась М.Н. Покровским и в конце 1920-х гг. была четко сформулирована В.М. Хвостовым, оспаривавшим мнение С.Д. Сказкина о том, что восточная политика Петербурга в 1880-е гг. не скрывала в себе подготовку «новой попытки захватить проливы» при благоприятных условиях в будущем[1555]1555
Покровский М.Н. Внешняя политика: Сборник статей. М., 1918. С. 8; Хвостов В.М. Записка А.И. Нелидова в 1882 г. о занятии проливов // Красный архив. 1931. Т. 3 (46). С. 180.
[Закрыть].
А благоприятные условия, казалось бы, вновь начинали складываться. Был возобновлен «Союз трех императоров», кабинет Биконсфилда ушел в отставку, а Османская империя тем временем, подобно айсбергу, уносимому в теплые моря, таяла буквально на глазах. В 1881 г. Франция оккупировала Тунис, в том же году Фессалия отошла Греции. Не прекращались волнения в Боснии и Герцеговине. Но самым значимым событием явился захват Англией Египта в июне – сентябре 1882 г.
Действия англичан в Египте серьезно поссорили Лондон с Парижем и Стамбулом. «В этой ситуации, – пишет Н.С. Киняпина, ссылаясь на отчет российского МИДа за 1882 г., – Порта предложила России вступить в соглашение по вопросу о проливах, условия которого были близки к содержанию Ункяр-Искелесийского договора 1833 г. Петербург воспринял это предложение со смешанным чувством интереса и недоверия. Российское правительство справедливо усмотрело в нем желание султана сближением с Россией не допустить окончательного захвата Англией Египта и упредить возможные планы Лондона в отношении проливов. Поэтому Петербургский кабинет обратился к Порте с запросом относительно ее гарантий сохранения прежнего режима закрытия проливов. Конкретного ответа от султана не последовало. Переговоры были отложены. Но правительство России не отказалось от их возобновления в случае новых обращений Турции»[1556]1556
Киняпина Н.С. Указ. соч. С. 174.
[Закрыть].
Молчание Стамбула в данном случае было вполне объяснимо. Как могла Турция что-либо гарантировать России в проливах, когда она буквально раздиралась западными странами и была опутана долговыми обязательствами. В декабре 1881 г. продолжавшиеся более двух лет переговоры турецкого правительства с кредиторами завершились соглашением, по которому долг Порты определялся в 2,4 миллиарда франков и для расчетов по нему создавалось так называемое Управление оттоманского государственного долга, руководящая роль в котором принадлежала французским и английским банкирам[1557]1557
Миллер А.Ф. Краткая история Турции. М., 1948. С. 99.
[Закрыть].
На этом фоне в декабре 1882 г. посол в Константинополе А.И. Нелидов направил Александру III записку, озаглавленную им «О занятии проливов». Как и Милютин, Нелидов был крайне озабочен тем, чтобы проливы, в случае окончательного краха Османской империи, не достались англичанам, и также считал, что Россия должна предупредить подобное развитие событий. Однако в остальном записка посла в Константинополе разительно отличалась от начертаний военного министра.
Александр Иванович был верен себе. По его убеждению, подобно тому, как в свое время распадалась Византийская империя, текущие события демонстрируют ускоряющийся развал Турецкой империи и подталкивают Россию к тому, чтобы взять на себя «роль завоевательницы» Константинополя, ибо все ее интересы «требуют занятия проливов». «Неизбежность этого события так ясно осознается всеми, – писал Нелидов, – что кажется излишним выставлять всю выгоду, всю необходимость для России иметь под своею властью Дарданеллы и Босфор»[1558]1558
Нелидов А.И. О занятии проливов // Красный архив. 1931. Т. 3 (46). С. 182.
[Закрыть]. Нелидов настаивал на занятии именно двух проливов, а фразу о «завоевании» турецкой столицы употребил в символическом смысле. «В самом же Константинополе, – писал Нелидов, – нам никогда и ни под каким видом не следовало бы являться полновластными хозяевами. <…> Присоединение его к России расширило бы чрезмерно наши границы, восстановило бы против нас местное население и ослабило бы нас самих»[1559]1559
Там же. С. 187.
[Закрыть]. Более того, по замыслу Нелидова, «само существование Оттоманской империи и турецкой столицы на Босфоре не должно бы было непременно прекратиться с нашим укреплением на его берегах». Эти слова были подчеркнуты Александром III, и напротив них сделана помета: «Да»[1560]1560
Там же. С. 186.
[Закрыть].
Итак, согласно Нелидову, России были нужны проливы, проливы и еще раз проливы! В этом – весь пафос его записки. Но каковы пути к цели? По Нелидову, их три: в ходе войны с Турцией, путем «неожиданного нападения» и высадки десанта с моря и «мирным путем» – в случае договоренностей с правительством султана, когда оно само «станет искать нашего содействия». Напротив последних слов Александр III приписал: «Конечно, это было бы самое желательное»[1561]1561
Там же. С. 183.
[Закрыть].
Но желательное далеко не самое вероятное. Терзаемое со всех сторон правительство султана вовсе не стремилось доводить поиск «содействия» России до ее военного утверждения на берегах Босфора и Дарданелл. Для Порты это было равносильно добровольной и полной эвакуации из Европы обратно в Азию с непредсказуемыми по драматизму последствиями. Ведь в этом случае Порта лишалась основных источников своих доходов – от европейских провинций и черноморских проливов. Поэтому Турция Абдул-Гамида была заинтересована лишь в игре на противоречиях великих держав в интересах самосохранения. А правила этой игры давно уже ни для кого не представляли секрета: максимум заигрываний, обещаний и проволочек. Для 1882 г. все это являлось весьма банальными истинами. Так что расчет Нелидова и Александра III на «мирный путь» утверждения России в проливах был весьма недальновидным и объективно вел к срыву поставленных задач.
Впрочем, Нелидов не абсолютизировал этот самый «мирный путь». В записке он два раза отметил, что «все политические предположения в этом деле (занятия проливов. – И.К.) должны быть поставлены в прямую зависимость от полной подготовки дела в военном и морском отношении»[1562]1562
Там же. С. 187.
[Закрыть]. Главное – готовить военно-морские средства захвата проливов, далее – действовать по ситуации.
«Александр III, – отмечал В.М. Хвостов, – в течение всего своего царствования готовился исподволь к захвату проливов в будущем, в удобный момент»[1563]1563
Хвостов В.М. Проект захвата Босфора в 1896 г. // Красный архив. 1931. Т. 4/5 (47/48). С. 51.
[Закрыть]. На записке Нелидова Александр III начертал такое резюме:
И вот здесь один нюанс, на который не обращали внимания предыдущие комментаторы записки Нелидова. Зная решительные настроения Александра III, Нелидов зашифровал в своей записке одну мысль, явно в расчете на ее понимание императором.
Припомнив ситуацию 1876 г. в Константинополе, Нелидов написал: «Будь у нас все готово – при подобных обстоятельствах можно было бы высадиться и утвердиться на Босфоре». Теперь же «в случае разрыва с Портой главной целью наших военных действий против Турции должно быть, естественно, занятие Проливов». И «дипломатической подготовки тут быть не может». Единственно верная установка должна звучать так: «когда все будет готово, найти удобный предлог к войне». Впрочем, по убеждению Нелидова, такой «предлог» можно не только найти, но и создать. Бояться гнева великих держав нет никаких оснований. Австрия и Германия, по словам Нелидова, были «мало склонны» к наступательной войне против России, поэтому с правительствами этих, как и других, великих держав следовало торговаться. «Взамен австрийского движения на Салоники или английского присоединения Египта, мы могли бы тогда выторговать себе право укрепления на Босфоре. Может быть, элементы для подобного условия могли бы быть найдены и в соглашении трех империй, всегда способном воскреснуть при появлении новых оснований для взаимных уступок». А с занятием Босфора «никакое движение Австрии на восток не было бы нам опасным». И вот, пожалуй, важнейшая мысль: после захвата проливов «дальнейшее отношение наше к Европе и направление нашей западной политики неизбежно примет новый характер»[1565]1565
Там же. С. 184–187.
[Закрыть].
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
