Текст книги "По следам «Турецкого гамбита», или Русская «полупобеда» 1878 года"

Обратили внимание? Прошло всего четыре года со времени «стояния» русской армии под Константинополем, и звучит уже принципиально иная политическая риторика, полная решительности и агрессивности. По сути, Нелидов пускал под нож горчаковскую дипломатию и твердо давал понять: таких глупостей, которые мы натворили в 1876–1878 гг., более не допустим. И Александр III не только прекрасно понял посла, но и полностью с ним согласился.

В памяти нового российского императора были свежи итоги войны за освобождение болгар и «стояния» у ворот Царьграда. А в 1885 г. болгарская тема вновь стала актуальной. Однако актуальность эта была уже иного рода и побуждала к трезвому переосмыслению содеянного в период русско-турецкой войны. 12 (24) сентября 1885 г., уже после фактического объединения двух Болгарий, Александр III писал начальнику Главного штаба Н.Н. Обручеву:

«Настоящее движение болгар я не одобряю, они нас не слушались, действовали втихомолку, советов не спрашивали, пусть теперь сами расхлебывают кашу, ими же заваренную. По-моему, пока кн. Александр будет распоряжаться судьбами болгарского народа, наше вмешательство в дела Болгарии совершенно невозможно и бесполезно. <…> По-моему, у нас должна быть одна и главная цель: это – занятие Константинополя, чтобы раз навсегда утвердиться в проливах и знать, что они будут постоянно в наших руках. Это в интересах России и это должно быть наше стремление; все остальное, происходящее на Балканском полуострове, для нас второстепенно. Довольно популярничать в ущерб истинным интересам России (подчеркнуто мной. – И.К.). Славяне теперь должны сослужить службу России, а не мы им. Вот мой взгляд на теперешние политические обстоятельства. <…> Что касается собственно проливов, то, конечно, время еще не наступило, но надо нам быть готовыми к этому и приготовлять все средства. Только из-за этого вопроса я соглашусь вести войну на Балканском полуострове, потому что он для России необходим и действительно полезен»[1566]1566
  Там же. С. 180–181.


[Закрыть].

Однако удержаться на этой ноте политического прагматизма не удалось. Недоверие к венскому кабинету перевешивало в сознании российских политиков даже самые перспективные идеи императорских программных заявлений. На Балканах для нас все «второстепенно», кроме проливов, заявлял Александр III. А его правительство всего через пару месяцев встанет на дыбы в связи с демаршем Кевенгюллера, а спустя год устроит истерику по поводу совершенно пустых и неосторожных заявлений Кальноки. Если после русско-турецкой войны в декларациях официального Петербурга реализма явно прибавилось, то в политических действиях бардака по-прежнему хватало.

Обвиняя Вену в несогласованных действиях по отношению к Болгарии, в Петербурге не обращали внимания на то, как сами, организуя свержение ненавистного Баттенберга, вовсе не утруждали себя согласованиями этих вопросов со своим дунайским партнером по «Союзу трех императоров». В итоге довольно мелочные балканские дрязги Вены и Петербурга стали перевешивать стремление сохранить этот союз.

Однако именно в 1885 г. потребность в использовании «Союза трех императоров» у Петербурга стала возрастать. И связано это было с резким обострением отношений с Лондоном. В ходе второй экспедиции в Туркмению русские войска в марте 1885 г. вошли в непосредственное соприкосновение с афганскими войсками близ Пенджде. В конце марта афганские отряды в районе Таш-Кепри переправились на левый берег реки Кушки, разделявшей расположения русских и афганских войск. Вскоре там произошел бой, в ходе которого афганцы потерпели поражение и отступили.

Влиянию британского правительства был нанесен удар. В Лондоне негодовали, но c опаской задавались вопросом: а где остановятся русские в своем движении на юг? Как и весной 1878 г., на берегах туманного Альбиона заревели боевые горны. Вновь были призваны резервисты, готовился флот, а парламент раскошелился уже на 11 млн фунтов. «Военные приготовления ведутся с неослабевающей энергией», – констатировала 15 (27) апреля «Таймс»[1567]1567
  Calling out the reserves // The Times. 1885. March 27; England and Russia // The Times. 1885. April 27.


[Закрыть]. Корреспондент газеты из Портсмута сообщал, что никогда ранее не видел такого большого числа военных кораблей, приготовленных «для операций в Балтийском и Черном морях»[1568]1568
  England and Russia // The Times. 1885. April 16.


[Закрыть]. «Общее впечатление таково, – писала “Таймс”, – что война между Англией и Россией… сейчас неизбежна»[1569]1569
  England and Russia // The Times. 1885. April 10.


[Закрыть]. Англичане стали активно обрабатывать правительство султана на предмет пропуска своей эскадры в Черное море и использования вооруженных сил Турции против России на Кавказе. Также «намечался десант на кавказском побережье и диверсия с моря против Одессы»[1570]1570
  История дипломатии. Т. 2. С. 203.


[Закрыть]. Удар на кавказском направлении выглядел весьма логичным, так как именно через Кавказ шли коммуникации русских войск, действующих в Туркмении. Обороняться же Россия могла только на суше. Первые броненосцы Черноморской эскадры «Екатерина II» и «Чесма» были спущены на воду только в мае 1886 г.

Однако очередной всплеск антироссийской военной активности Лондона довольно быстро стал спадать, и уже в середине мая «Таймс» уверяла своих читателей, что «единодушное мнение континента состоит в том, что война между Англией и Россией только отложена и эта отсрочка не продлится долго»[1571]1571
  The Times. 1885. May 14.


[Закрыть]. Что произошло?

В апреле 1885 г. Петербург напомнил Берлину о статье III договора «трех императоров» и предложил побудить султана соблюдать принцип закрытия черноморских проливов. Бисмарк взялся за решение этой задачи, стремясь, как и по Болгарии, угодить российскому правительству[1572]1572
  Германский канцлер и на сей раз действовал весьма прагматично. Отвечая своим критикам, считавшим, что оказанная России помощь была ошибкой с точки зрения интересов Германии, Бисмарк объяснял свою позицию таким образом: оставшись без поддержки, царское правительство могло далеко зайти в уступках и сговоре с Англией, вплоть до переориентации своей политики против Германии. «Если бы возник англорусский союз, – писал Бисмарк в докладной записке кайзеру, – он смог бы в любой момент усилить себя посредством присоединения Франции». Этот союз «стал бы основой такой коалиции, ничего опаснее которой для Германии и быть не может». (История дипломатии. Том II. Дипломатия в Новое время. 1871–1914. М., 1963. С. 265.)


[Закрыть]. Австро-Венгрия, несмотря на все свое недоверие к России, противиться воли германского канцлера не осмелилась. Правительства Германии и Австро-Венгрии заявили Порте, что открытие проливов для боевых кораблей другой державы приведет ее к войне с Россией. О своей солидарности с этой позицией заявила Италия, недавно подписавшая с Берлином и Веной союзный договор[1573]1573
  С целью изолировать Францию Бисмарк искал сближения с Италией. В условиях острого конфликта между Парижем и Римом из-за Туниса германскому канцлеру удалось привлечь Италию к соглашению не только с Германией, но и Австро-Венгрией, бывшей повелительницей Апеннинского полуострова. 8 (20) мая 1882 г. в Вене между тремя государствами был заключен секретный союзный договор. Стороны обязывались не принимать участия ни в каких союзах или обязательствах, направленных против одной из них, и оказывать друг другу взаимную поддержку.


[Закрыть]. И, что самое примечательное, австро-германское заявление одобрила Франция. Париж был настолько зол на Лондон за захват Египта, что решил поддержать Берлин, лишь бы укоротить непомерное своеволие англичан в турецких владениях. Египетский раскол в англо-французских отношениях растянется надолго, и в образовавшуюся щель начнут протискиваться германские политики, завлекая Англию всяческими посулами и стараясь отвратить от заигрывания с Францией. Даже спустя десять лет во Франции шутили: «Лорд Биконсфилд провозгласил королеву Викторию императрицей. Не хочет ли лорд Солсбери провозгласить ее султаном?»[1574]1574
  The Times. 1895. November 12.


[Закрыть].

В 1887 г. один из лидеров консерваторов лорд Р. Черчилль, оценивая заявления Германии по проливам весной 1885 г., сказал российскому послу в Лондоне барону Е.Е. Стаалю, что «это был весьма эффективный тормоз»[1575]1575
  Ламздорф В. Н. Дневник. 1894–1896. М., 1991. С. 254.


[Закрыть].

Угрозу политической изоляции на берегах Темзы почувствовали быстро. Элементарный расчет показывал, что перспективы военного столкновения с Россией весной 1885 г. выглядели даже хуже, нежели весной 1878 г. Поэтому новый этап военной активности Лондона являлся блефом, но далеко не пустышкой. В казначействе ее величества денег на ветер выбрасывать не привыкли. В очередной раз всей Европе (не только одной России, но и Франции, на всякий случай) была продемонстрирована решимость британского правительства незамедлительно прибегнуть к военным средствам, когда дело касалось обеспечения интересов Британской империи.

Однако уже с апреля 1885 г. в Англии поднялась антивоенная волна. 14 (26) мая в Лондоне прошел большой митинг против «безрассудного вотирования 11 000 000» на военные цели и с требованием, чтобы разногласия с Россией были переданы международным посредникам[1576]1576
  England and Russia // The Times. 1885. April 27.


[Закрыть]. 20 мая (3 июня) 1885 г. Гладстон заявил об отставке возглавляемого им кабинета. Новое правительство сформировал Солсбери, совместив посты премьера и госсекретаря по иностранным делам. Летом и осенью 1885 г. он попытался привлечь на свою сторону Германию, прося ее посредничества в разрешении среднеазиатского конфликта с Россией и предлагая совместно гарантировать территориальную целостность Ирана. Однако Бисмарк не принял эти предложения. Он заявил прибывшему в Берлин секретарю английского премьера Ф. Карри, что «Англия ни в коем случае не может рассчитывать на союз с Германией против России»[1577]1577
  Цит. по: История дипломатии. Т. 2. С. 245.


[Закрыть].

Надежд на Турцию у Лондона тоже не оставалось. Правительство султана продолжало настаивать на эвакуации англичан из Египта, и в этих условиях добиваться от него еще и военного содействия против России было совершенно бесполезно. В числе противников обострения конфликта с русскими оказался и эмир Афганистана Абдуррахман-хан. Так что реальных возможностей давления на Россию не оставалось, поэтому с Петербургом пришлось спешно договариваться. Итогом явился подписанный в Лондоне 29 августа (10 сентября) 1885 г. протокол, зафиксировавший взаимные уступки сторон в вопросе российско-афганских границ.

Однако летом 1885 г. весьма заманчивые перспективы антироссийской игры вновь открылись для Англии на Балканах. По воспоминаниям Л.Н. Соболева, в числе зарубежных агентов, окружавших болгарского князя, находился и англичанин, некто Фарлей[1578]1578
  К новейшей истории Болгарии: материалы о внутренней политике… С. 705.


[Закрыть]. Так что Солсбери знал о стремлении Баттенберга освободиться от российской опеки и его планах по объединению Болгарии. Ставка была сделана… И английский премьер предстал убежденным защитником единства и независимости Болгарского княжества. В итоге достигался тот же эффект, что и в 1878 г. Только теперь Россия, теряя Болгарию, «отталкивалась» от проливов и Константинополя.

Но у британского правительства в то время была одна большая и нестихавшая головная боль – Египет. Захватив эту страну, англичане обеспечили себе непосредственный контроль над Суэцким каналом – кратчайшим путем из Англии в Индию. В этой связи острота задачи недопущения русских к Константинополю и проливам явно снижалась, а вот необходимость европейского признания британской оккупации Египта очевидно возрастала. Поэтому вполне логично, что все чаще стала всплывать формула возможного торга с Россией: контроль за проливами в обмен на признание контроля над Египтом. В Лондоне с тревогой наблюдали, как в течение 1886 г. Петербург и Стамбул уверяли друг друга во взаимной солидарности по сохранению статус-кво на Ближнем Востоке, считая главной виновницей его нарушения Великобританию.

В ноябре 1879 г., оценивая перспективы англо-русских отношений, «Таймс» писала: «Если Константинополь и наши индийские границы будут в безопасности, то мы не жаждем видеть Россию постоянно проигрывающей или страдающей от ужасных потерь»[1579]1579
  London, Monday, November 10, 1879 // The Times. 1879. November 10.


[Закрыть]. Но сразу же после завершения оккупации Египта в сентябре 1882 г. на страницы газеты выплеснулась дискуссия о судьбе этого нового колониального актива Британской империи и зазвучали речи, ранее встречавшиеся крайне редко. Так, «Таймс» задавала своим читателям вопрос: если Англия «аннексирует Египет, какая компенсация может быть ей предложена, когда придет время России овладеть Босфором и Дарданеллами?» (курсив мой. – И.К.)[1580]1580
  Russia in the Egyptian Question // The Times. 1882. September 19.


[Закрыть]. В 1885–1886 гг. в связи с англо-русским конфликтом на границах Афганистана дискуссия получила новый импульс. Сторонники традиционной политики оппонировали новым «пророссийским» настроениям. Традиционалисты отстаивали недопустимость уступок России в зоне проливов, заявляя, что так как она «защищена льдом и снегом лучше, чем бастионами и пушками», то, «владея Босфором, она будет неприступна в Европе три-четыре месяца в году». Их оппоненты считали иначе. Они писали в «Таймс»:

«С Александрией в руках Англии и с Каиром под британским влиянием нет оснований бояться русского удара по тылам славной Британской империи на Востоке. <…> Используя пока все усилия, чтобы задержать или предотвратить овладение Россией Константинополем (курсив мой. – И.К..), мы должны не забывать, что вероятный театр военных действий между Британской империей и Россией подвергся изменению. Он сместился от Босфора к Индии. Россия не сможет перерезать наши коммуникации в Красном море до тех пор, пока ей будет угрожать Британский флот на выходе из Дарданелл»[1581]1581
  England and Russia. To the Editor of the Times // The Times. 1886. Septenber 25.


[Закрыть].

Дискуссия на страницах «Таймс» показала, насколько британские политики оказались напуганы усилением позиций России в среднеазиатском регионе.

Русские завоевания в Средней Азии 1880-х гг., как и замысел укрепить позиции России на Тихом океане, начавший реализовываться в эти же годы[1582]1582
  Еще августовское 1881 г. особое совещание по восстановлению русского военно-морского флота, по словам В.Н. Ламздорфа, постановило: «Для ограждения общих интересов России располагать в водах Тихого океана достаточным количеством крейсеров, способных серьезно угрожать неприятельской торговле, коммерческим судам, складам и колониям». В 1930 г. В.М. Хвостов, опираясь на работы М.Н. Покровского и Б.А. Романова, писал: «В 1885 г. – в год англо-русского конфликта из-за Афганистана – русское правительство попыталось захватить для этой тихоокеанской крейсерской эскадры базу, более удобную, нежели Владивосток. Понятно, что эта попытка, захватить порт Лазарева в Корее, “наткнулась на угрожающее сопротивление Англии”. В свою очередь, столкновение из-за порта Лазарева имело своим следствием то обстоятельство, что оно обнаружило военную слабость и беспомощность царской России на Тихом океане. Именно оно и было тем толчком, который впервые заставил поставить вопрос о сооружении Сибирской железной дороги на действительно деловую почву». (Хвостов В.М. Проблема захвата Босфора в 90-х годах XIX века // Историк-марксист. 1930. № 20. С. 102.)


[Закрыть], – все это в 1910-х гг. М.Н. Покровский «удачно», по мнению В.М. Хвостова, «назвал обходным движением на Константинополь»[1583]1583
  Хвостов В.М. Проблемы захвата Босфора в 90-х годах XIX века // Историк-марксист. 1930. Т. 20. С. 102; Покровский М.Н. Внешняя политика России в XX веке. М., 1926. С. 17.


[Закрыть]. Хотя Покровский здесь был не оригинален. Еще после завершения русско-турецкой войны Н.Я. Данилевский заметил: «Видно, путь к Босфору и Дарданеллам идет через Дели и Калькутту»[1584]1584
  Данилевский Н.Я. Война за Болгарию // Сборник политических и экономических статей. М., 1890. С. 137.


[Закрыть]. Подобное «геополитическое планирование» в Петербурге хорошо просматривалось из Лондона. Не без иронии Солсбери заметил, что «русские стремились осадить Константинополь с высот Пешевара»[1585]1585
  Цит. по: Сергеев Е.Ю. Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2012. С. 141.


[Закрыть]. Однако идея добиться от Англии уступки черноморских проливов, угрожая ее азиатским владениям, была весьма популярна в российских политических и общественных кругах 80–90-х гг. XIX в.[1586]1586
  Подробнее см.: Хевролина В.М. Власть и общество. Борьба в России по вопросам внешней политики. 1878–1894 гг. М.: Институт российской истории РАН, 1999. С. 172–194.


[Закрыть].

Сентябрьское 1885 г. письмо Александра III к Обручеву, как отметили В.М. Хевролина и Е.А. Чиркова, было, «по сути дела», поручением «готовиться к войне»[1587]1587
  Pоссия и Черноморские проливы… С. 232.


[Закрыть]. В октябре 1885 г., выполняя императорские установки, Военное и Морское министерства подготовили доклад об организации десантного отряда для захвата Босфора и обеспечении его транспортными средствами. Отряд предполагалось сформировать на основе двух пехотных дивизий Одесского военного округа, а транспортные средства для него «признавались достаточными»[1588]1588
  Там же.


[Закрыть]. Но по вполне понятной причине отношение к предложенному плану в то время было весьма скептическим – на Черном море Россия не располагала броненосным флотом. Поэтому реализация плана оказывалась в зоне слишком большого риска. Если транспорты с десантом имели неплохие шансы незаметно проскочить к Верхнему Босфору – турецкие боевые корабли были прикованы к портам, – то вероятность того, что высадившемуся отряду удастся перегородить пролив минами до подхода британской эскадры из Безикской бухты, рассматривалась российским военным руководством практически как ничтожная.

В этих условиях, стремясь воспользоваться англо-турецким конфликтом из-за Египта, А.И. Нелидов активизировал переговоры с правительством султана о заключении оборонительного союза и закрытии проливов в случае войны России с Англией. «Однако как султан ни опасался Англии и ввода ее флота в Дарданеллы, России он боялся еще больше»[1589]1589
  Там же. С. 233.


[Закрыть].

Получив в апреле 1885 г. желаемое присоединение Вены к позиции Берлина по проливам, к концу 1886 г. из-за болгарских обид на Австро-Венгрию Александр III решил, что трехсторонний формат договора 1881 г. более не отвечает российским интересам. Бисмарк с тревогой следил за усилением русско-австрийских разногласий по Балканам. Помимо этого, к исходу 1886 г. канцлер Германии оказался крайне озабочен нарастанием реваншистских настроений во Франции и слухами о намерениях царского правительства заключить с ней союз против Германии[1590]1590
  24 октября (5 ноября) 1886 г. премьер-министр Франции Шарль Луи Фрейсине сообщил германскому послу, будто бы Россия предлагала Франции союз против Германии. В действительности же подобные разговоры вело не царское правительство, а приезжавшие в Париж агенты влиятельнейшего публициста, редактора-издателя «Московских ведомостей» и «Русского вестника» М.Н. Каткова. В июле 1886 г. Катков расценил само создание Германской империи и ее «первенствующее в Европе положение» как результат добровольной кабалы России. (Катков М.Н. Имперское слово. М.: Издательство журнала «Москва», 2002. С. 469–470. См. также: История дипломатии. Т. 2. М., 1963. С. 247.)


[Закрыть]. В этих условиях Бисмарк стал готовиться одновременно и к обороне, и к нападению. Для этого он принялся выстраивать внешнеполитическую комбинацию, которая бы изолировала Париж и одновременно осложнила положение России на Востоке, заставив ее искать германского расположения. А попытаться осуществить подобное можно было, только виртуозно играя на внешнеполитических струнах своих партнеров: «египетских» у Лондона и «константинопольских» у Петербурга.

С осени 1886 г. Бисмарк в очередной раз принялся обхаживать российское правительство со старыми посулами. В сентябре канцлер инструктировал принца Вильгельма (будущего императора Вильгельма II) перед его поездкой в Россию. «…Я получил прямое поручение, – вспоминал Вильгельм, – предложить России Константинополь и Дарданеллы». В Брест-Литовске, где принца принял Александр III, в ответ на это предложение Вильгельм услышал довольно резкое заявление царя «о том, что если бы в его расчеты входило овладеть Стамбулом, то он его взял бы», но «в разрешении или согласии князя Бисмарка для этого он не нуждается»[1591]1591
  Вильгельм II. События и люди. 1878–1918 // http://territa.ru/load/1-1-0-4872


[Закрыть]. Тем не менее Александр III решил воспользоваться очевидными заигрываниями германского канцлера, чтобы окончательно лишить ненавистного ему Баттенберга болгарского трона, договорившись с Берлином по балканским делам, минуя венский кабинет. Миссия была поручена Петру Андреевичу Шувалову, брат которого – Павел – занимал в то время пост посла при дворе германского императора.

25 декабря 1886 г. (6 января 1887 г.) Петр Шувалов прибыл в Берлин и в этот же день встретился с сыном канцлера, госсекретарем Министерства иностранных дел Гербертом Бисмарком, который после состоявшейся беседы изложил ее содержание в донесении отцу. Госсекретарь подтвердил ранее высказанную канцлером позицию: германское правительство поддержит российское в деле Баттенберга. Далее же началось самое интересное. Удовлетворившись услышанным, братья Шуваловы, «по собственному почину», перешли к главному, по их мнению, вопросу – о судьбе «Союза трех императоров», срок действия которого истекал летом 1887 г. Петр Шувалов предложил продлить договор 1881 г., но без участия Австро-Венгрии. И аргумент, которым посланник российского двора попытался привлечь германскую сторону, вызвал изумление даже у такого видавшего виды политика, как канцлер Бисмарк. По словам Шувалова, России будет «безразлично, нападет ли Франция на Германию, или же вы сами ее атакуете, наложите на нее 14 миллиардов контрибуции, или даже посадите прусского генерала в качестве парижского губернатора». Такую позицию, по оценке Шувалова, российский император «легко примет»[1592]1592
  Die Große Politik der Europäischen Kabinette 1871–1914. 5. Band: Neue Verwickelungen im Osten. Berlin. 1922. Nr. 1062. S. 212–213. См. также: История дипломатии. Т. 2. С. 249.


[Закрыть]. Замечу, Петр Андреевич был не далек от истины. Так же думал и В.Н. Ламздорф, занимавший с 1886 г. должность первого советника министра иностранных дел Н.К. Гирса. 9 (21) января Ламздорф писал: «Думаю, что в глубине души наш всемиловестейший государь был бы в восторге, если бы Германия сцепилась с Францией, чтобы использовать это для каких-либо своих целей»[1593]1593
  Ламздорф В.Н. Дневник 1886–1890. С. 46.


[Закрыть]. А главной среди них была только одна – овладение Босфором и Дарданеллами.

В качестве компенсации Петр Шувалов запросил обязательства Германии «не препятствовать действиям России по закрытию проливов» и восстановлению своего влияния в Болгарии. «С большим удовольствием», – написал канцлер на полях донесения сына. В то же время посланник петербургского двора заметил, что «это закрытие проливов мы сможем достичь только через несколько лет, когда существенно усилим свой черноморский флот». Если мы достигнем соглашения о взаимном «благожелательном нейтралитете», как по обеспечению свободы рук в отношении Франции, так и по проливам, то тогда, заверял своего собеседника Шувалов, «Германия может быть совершенно спокойна, ибо нынешнее угрожающее ей положение исчезнет само собой»[1594]1594
  Die Große Politik der Europäischen Kabinette 1871–1914. 5. Band. Nr. 1062. S. 213.


[Закрыть].

После таких заявлений неудивительно, что всего через несколько дней Герберт Бисмарк, разъясняя послу в Вене князю Г. Рейсу замыслы канцлера, писал, что, конечно же, желательно, чтобы Австро-Венгрия присоединилась к новому германо-российскому соглашению, сохранив тем самым «Союз трех императоров», однако если этого не случится, то трехстороннее соглашение можно выстроить и без нее, а с Россией и Италией[1595]1595
  Ibid. Nr. 1065. S. 216–217.


[Закрыть]. 27 января (8 февраля) 1877 г. в письме тому же Рейсу сын канцлера заявил: «Мы не верим, что Россия будет с Францией в случае войны между нашими странами»[1596]1596
  Die Große Politik der Europäischen Kabinette 1871–1914. 6. Band: Kriegsgefahr in Ost und West Auskland der Bismarckzeit. Berlin. 1922. Nr. 1247. S. 171.


[Закрыть].

Проект двойственного союза Германии и России составили быстро. В нем говорилось:

«Германия обязуется учитывать интересы России, выраженные в стремлении Его Величества Императора России к надежному закрытию проливов и сохранению, таким образом, в своих руках Черного моря. Германия, со своей стороны, может рассчитывать на дружеский нейтралитет России в любом конфликте, в том числе с Францией. Россия и Германия принимают существование Австро-Венгерской империи в качестве необходимого фактора европейского баланса и обязуются ничего не предпринимать против ее территориальной целостности, за исключением случаев агрессии с ее стороны. Германия и Россия признают необходимость ее покровительства Сербии, пока на ее троне находится король Милан»[1597]1597
  Die Große Politik der Europäischen Kabinette 1871–1914. 5. Band. Nr. 1063. S. 215.


[Закрыть].

Бисмарк ликовал: наконец-то Россия сделала правильные выводы из своих прошлых ошибок. Отбрасывая ненужные хлопоты, она разворачивалась к подлинным национальным интересам и одновременно оказывалась в фарватере германской политики. Выступая с большой речью в рейхстаге 30 декабря (11 января), канцлер особое место уделил важности для Германии дружбы России. В то же время он распорядился, чтобы германские представители в Константинополе и Софии получили предписание: «…в болгарском вопросе самым энергичным образом поддерживать русскую политику»[1598]1598
  Цит. по: История дипломатии. Т. 2. С. 249.


[Закрыть]. В отношении же Франции он заявил, что война с ней может начаться и через 10 лет, и через 10 дней. Однако стремясь успокоить Австро-Венгрию, Герберт Бисмарк сфокусировал внимание посла в Вене на том, что в речи канцлера было четко указано: «…при любых обстоятельствах мы не нападем на Францию»[1599]1599
  Die Große Politik der Europäischen Kabinette 1871–1914. 6. Band. Nr. 1244. S. 168. См. также: Истoрия дипломатии. Т. 2. С. 249.


[Закрыть].

Но то, что так вдохновило канцлера Германии, в Петербурге вызвало глубокую озабоченность. Да, между Россией и Германией существовали серьезные таможенные проблемы. Но ввозные пошлины на хлеб Германия поднимет только в конце 1887 г. Вторая половина этого года будет также отмечена кампанией в германской прессе против русского кредита и весьма недальновидными решениями Бисмарка о запрете правительственным учреждениям помещать свои финансовые активы в русские бумаги, а рейхсбанку принимать эти бумаги в залог. Но все это будет потом, а что же явилось камнем преткновения тогда, в январе 1887 г.?

Гирс и Ламздорф сочли привезенный проект русско-германского договора «чрезвычайно слабым». По их мнению, в Берлине граф Петр Шувалов продешевил. Однако они не спешили полностью хоронить плод его «личной дипломатии». В целом их позиция сводилась к тому, чтобы сначала попытаться сохранить «Союз трех императоров» и, если это не получится, тогда вернуться к проекту русско-германского договора[1600]1600
  Ламздорф В.Н. Дневник 1886–1890. С. 67–68.


[Закрыть].

Однако в то время со страниц «Московских ведомостей» М.Н. Каткова и «Гражданина» В.П. Мещерского уже на всю страну гремело осуждение прогерманской политики правительства и требование уравновесить российскую политику сближением с Францией. В орбите этой кампании вращались влиятельнейшие люди империи. И 5 (17) января, уже после того, как Александр III принял вернувшегося из Берлина Петра Шувалова, Ламздорф записал в своем дневнике:

«По-видимому, интриги Каткова или какие-либо другие пагубные влияния опять сбили нашего государя с пути. Его Величество высказывается даже против союза только с Германией. Ему будто бы известно, что союз этот непопулярен и идет вразрез с национальными чувствами всей России; он признается, что боится не считаться с этими чувствами и не хочет подорвать доверие страны к своей внешней политике. Все это находится в таком противоречии с тем, что государь говорил и писал в последнее время, что перестаешь что-либо понимать. Теперь Его Величество не видит никаких преимуществ в союзе с Германией и утверждает, что единственным возможным и выгодным союзником для России в настоящий момент была бы Турция» (подчеркнуто мной. – И.К.)[1601]1601
  Там же. С. 40.


[Закрыть].

Соглашению с Германией предпочитать союз с опутанной западными кредитами Турцией, рычагов влияния на которую в Петербурге не было никаких, – это, конечно, «вершина» политической мудрости! И в уже подготовленное письмо Павлу Шувалову Александр III вставил фразу о том, чтобы посол воздержался от контактов по русско-германским соглашениям «ввиду нашей неуверенности в их судьбе»[1602]1602
  Там же. С. 41.


[Закрыть].

Неприятие шуваловской инициативы мотивировалось главным образом тем, что в обмен на гарантии Австро-Венгрии сегодня в Петербурге получали обязательства Германии только на будущее, ибо сейчас Россия к захвату проливов не готова. Однако трудно не признать, что даже тогда этот аргумент выглядел весьма неоднозначно. Ведь во второй половине 80-х гг. целостности Австро-Венгрии, по крайней мере извне, ничто не угрожало, и подобную гарантию можно было также рассматривать как перспективную. Если, конечно, не принимать в расчет тайных надежд Петербурга на то, что в скором времени Австро-Венгрию потеснят на Балканах. Но кто? Сербия, Болгария и Румыния оказались в то время в сфере австрийского влияния. Маленькая Черногория? Но это было просто несерьезно. Так что реальным камнем преткновения опять оказывалась политика Вены и ее балканские интересы. В Петербурге посчитали, что гарантировать целостность дунайской монархии и ее преобладающее влияние в Сербии – это уже слишком.

Александр III был сильно раздражен на Вену. Но куда круче забирал его военный министр П.С. Ванновский. 9 (21) января он говорил Гирсу, что мы должны воспользоваться теперешними обстоятельствами и броситься на Австрию, «которую мы бы славно раскатали». Настойчивый совет Бисмарка договориться с Веной «по вопросу о господстве над балканскими государствами» Ванновский понял как возможность «раскатать» ее военными средствами. Он уверял Гирса, «что говорил об этом с государем, который якобы ему возразил: “Да, но немцы нас в Вену не пустят”, на что военный министр будто бы заметил: “Я имею в виду не Вену, а Карпаты; нам взять Галицию, а там я проложу границу”»[1603]1603
  Там же. С. 51.


[Закрыть]. Какие уж тут гарантии Австро-Венгрии, если военный министр Российской империи собирался ее «раскатывать» и выгонять из Галиции.

В этой связи вставали вопросы: а как соотносилась с подобными настроениями задача овладения проливами и до какого предела ее можно было рассматривать лишь как перспективную? Если для решения этой задачи последовательно и упорно не формировать благоприятные внешнеполитические условия, то она имела все шансы окончательно растаять в тумане временной неопределенности. А желание «раскатать» Австро-Венгрию никак не способствовало формированию таких условий. Помимо этого, никто не собирался покорно сидеть и ждать, покуда Россия созреет для захвата проливов. Количество претендентов на участие в турецких делах с начала 1880-х гг. стало возрастать. Именно с этого времени туда все активнее стала проникать Германия.

В конце января 1887 г. после новых бесед с послом Павлом Шуваловым Бисмарк, к своему огорчению, начал понимать, что столь удачно закрученный замысел срывается и Петербург опять, как при Горчакове, начинает пятиться назад. В этих условиях он попытался надавить на Россию, предприняв обходной маневр на британском направлении. 12 (24) января по поручению канцлера посол Германии граф П. Гатцфельд явился к Солсбери и, говоря о возможной войне его страны с Францией, прямо поставил вопрос: поддержит ли Англия в этом случае Австро-Венгрию и Турцию против России, если Германия организует их в качестве сдерживающих факторов попыткам Петербурга оказать поддержку Парижу. Но на подобного рода прямые вопросы Лондон не привык отвечать прямо. Солсбери заявил послу, что, по его мнению, возглавляемое им правительство должно бы так поступить, но он не уверен в поддержке парламента и поэтому не может давать твердых обязательств. Однако упускать эту одновременно антифранцузскую и антироссийскую нить Берлина Солсбери тоже не хотелось. Недаром в письме британскому послу в Париже Э. Лайонсу он высказал надежду, что франко-германская война избавит Англию от той «непрерывной пытки, которой Франция подвергает ее» в различных частях света[1604]1604
  История дипломатии. Т. 2. С. 252.


[Закрыть]. И поэтому, когда близкая к премьеру газета «Стандард» заявила, что «Англия не может стать на сторону Франции против Германии», всем стало ясно – это положительный сигнал Солсбери канцлеру Германской империи[1605]1605
  Там же. С. 253.


[Закрыть].

Так поступил премьер-министр Великобритании, а как повел себя российский император после того, как заморозил инициативу Петра Шувалова? 10 (22) января в Петербург пришла депеша посла в Париже барона А.П. Моренгейма, в которой был изложен запрос министра иностранных дел Франции Эмиля Флуранса: «может ли Франция рассчитывать на моральную поддержку» российского правительства, если Германия выступит с требованием разоружения французской армии. Напротив этих слов телеграммы Александр III написал: «Конечно да». Гирс и Ламздорф оказались в полном смятении. Они намеревались проигнорировать телеграмму посла, ограничившись лишь ее проверкой в Берлине Павлом Шуваловым. Но такая реакция императора…

«Вот так путаница», – удивлялся Ламздорф. Еще совсем недавно Петербург просил у Берлина поддержки в болгарских делах и получил ее; всего неделю назад Александр III через Швейница передал германскому канцлеру слова искренней благодарности… и тут такое! При этом уже 16 (28) января царь заявил: «Во всяком случае предпочитаю тройственному союзу двойственный с Германией». Желать союза с Германией и одновременно подтачивать его основы?! «При таких условиях, – писал Ламздорф, – если бы Бисмарк не думал о том, чтобы обеспечить безопасность своей стране, он был бы по отношению к ней просто предателем». По мнению Ламздорфа, многие сведущие лица признавали, «что у нас нельзя ни за что ручаться, потому что у государя нет никакой политической системы и он поддается самым пагубным влияниям. А раз так, то как можно требовать, чтобы Германия не стремилась защитить себя от русского колосса, который изволит быть хамелеоном»[1606]1606
  Ламздорф В.Н. Дневник 1886–1890. С. 46–47, 52, 64.


[Закрыть].

Тем не менее после напряженных майских бесед Павла Шувалова с Бисмарком, 6 (18) июня 1887 г., за девять дней до истечения срока тройственного договора 1881 г., в Берлине был подписан новый двусторонний секретный русско-германский договор, получивший название «договор перестраховки».

Согласно второй статье договора, Германия признавала за Россией «исторически приобретенные» права на Балканском полуострове «и особенно законность ее преобладающего и решительного влияния в Болгарии и Восточной Румелии»[1607]1607
  Русско-германские отношения. 1873–1914. С. 149.


[Закрыть].

Третья статья договора ограничивалась подтверждением русской трактовки принципа закрытия черноморских проливов, изложенной еще в договоре 1881 г. Однако к договору прилагался «дополнительный и весьма секретный протокол», согласно которому:

«В случае, если бы Его Величество Император Российский оказался вынужденным принять на Себя защиту входа в Черное море в целях ограждения интересов России, Германия обязуется соблюдать благожелательный нейтралитет и оказывать моральную и дипломатическую поддержку тем мерам, к каким Его Величество найдет необходимым прибегнуть для сохранения ключа к Своей Империи»[1608]1608
  Там же. С. 151.


[Закрыть].

В.М. Хевролина и Е.А. Чиркова писали, что уже в ходе первой беседы с Шуваловым, 29 апреля (11 мая), Бисмарк предложил «добавить к договору сугубо секретную статью, по которой Германия обязывалась оказать содействие царскому правительству в случае, если бы оно решилось овладеть Босфором». «Однако русский дипломат не поддался на провокации, тем более что имел на этот счет четкие указания Гирса»[1609]1609
  Россия и Черноморские проливы… С. 235.


[Закрыть]. Провокация Бисмарка?! Да помилуйте. Достаточно открыть первый том «Красного архива» за 1922 г. и внимательно прочитать опубликованные там отчеты Павла Шувалова о беседах с германским канцлером, чтобы убедиться в том, что это не так. Акцент на «провокацию» в интерпретации позиции Бисмарка явно огрубляет весьма тонкую ткань переговоров.