Текст книги "Тайны Российской империи"

Далеко ли до Мадагаскара? Морской путь в Индию

Петр Великий был самоучкой. Где ему было учиться в России? У иностранных педагогов, которые попадали к московскому двору? Впрочем, ему повезло – он нашел Лефорта, умного, образованного и привязавшегося к русскому царю.

Но настоящего, систематического образования Петр не получил и всю жизнь старался узнать что-нибудь новое. Не важно, что это было – анатомия отрубленной головы, устройство лягушки или военного корабля.

И как у не очень образованного, но талантливого человека, у Петра были свои «закидоны». Например, ему очень хотелось дойти до Индии, торговать там, а может, и присоединить ее к российским владениям. Ведь Александр Македонский чуть было не завоевал ту чудесную страну.

А когда Петр принимал какую-нибудь проблему близко к сердцу, он начинал двигаться к ее разрешению гигантскими шагами. Причем решал ее с разных сторон, словно штурмовал вражескую крепость.

Более других известна несчастная экспедиция в Хиву и далее в Индию полковника Бековича-Черкасского. С большим отрядом его послали в Среднюю Азию склонить к дружбе и покорности хивинского хана, а если выйдет, и бухарского эмира. А уж потом посылать разведчиков в Индию.

Для начала Бекович-Черкасский стал строить крепости по восточному берегу Каспийского моря, для чего находил гиблые места, так что уже очень скоро у него около тысячи человек из пяти тысяч были больны или умерли от заразы.

Затем он взял шестьсот человек и отправился в Хиву с дружеским визитом. Однако хивинцы ему не поверили, хотя притворились гостеприимными хозяевами. Встретили Бековича-Черкасского как любезного русского посла, пригласили в город. По дороге хан сказал, что, к сожалению, прокормить такое большое войско Хива не в состоянии и придется отряд разделить на пять частей и разослать по разным местам. Почему-то Бекович-Черкасский согласился.

И бесследно пропал. Как и весь его отряд.

Тайна немного приоткрылась лишь через полгода, когда до Астрахани добрался единственный оставшийся в живых член отряда.

Он рассказал, как хивинский хан заманил офицеров отряда на ужин, а потом Бековича-Черкасского и его заместителя Заманова убили, головы отрезали и выставили на зубцах крепостной стены. А потом до Петербурга добралось и издевательское письмо хана, в котором он писал, что очень обижен русским царем и строительством крепостей на землях, подвластных хану.

Хивинского посла с этим письмом привезли в Петербург и там посадили в Шлиссельбургскую крепость, а хану направили письмо с требованием отдать пленных и сообщением, что посол хивинцев в крепости умер.

Итак, оказалось, что самый короткий (по глобусу) путь в Индию закрыт хивинцами и бухарцами, а сил для их покорения нет. Следовало искать обходные пути.

И тут пришли вести из Швеции.

Оказывается, в 1713 году в Европе появился посол от странной пиратской вольницы – базы на севере Мадагаскара.

В начале XVIII века англичане всерьез взялись за очистку океана от пиратов, и обитатели мадагаскарского сообщества стали искать себе покровителей. В Европе им сказали, что самый смелый и необычный король – шведский монарх Карл XII.

Посол пиратов обещал Карлу все, что тот пожелает. Строить фактории, торговать пряностями и даже передать королю все клады, которые накопились на острове, да вывезти и употребить их невозможно.

В июне 1718 года Карл объявляет о том, что берет пиратов Мадагаскара под свое покровительство, а предводитель пиратов Морган назначается наместником Шведского Мадагаскара.

Затем начинаются фантастические сборы в фантастическое плавание. Карл объявляет сбор средств и кораблей, а пираты со своей стороны обещают королю тридцать своих судов. Ибо в те времена, как и в наш век, право на владение страной надо было доказывать силой.

Карл договорился с пиратами, что примет их несметные сокровища в свою казну и будет их беречь, а пиратам выплачивать проценты. Такого в истории человечества еще не было.

В самый разгар подготовки экспедиции, которая в случае удачи (а энергия Карла вполне могла этой удаче способствовать) должна была решительно изменить судьбу Индийского океана, Карл XII погиб. И смерть его была неожиданной и нелепой. Его поразила случайная пуля, когда он осматривал позиции своих войск при осаде крепости в Норвегии. В его смерти есть загадка, так как очень многие ученые и журналисты уверены, что Карла убили сами же шведы. Пуля от крепости до него вряд ли долетела бы. А вот в Швеции бесконечные войны и авантюры короля, который и дома-то появлялся только для того, чтобы собрать снова деньги на войну, надоели многим влиятельным людям. А Карл был еще не стар и, очевидно, намеревался воевать еще лет двадцать – тридцать. Так что Швеции грозило удручающее будущее.

Подготовка к путешествию сразу же прекратилась, и прошло несколько лет, прежде чем в Стокгольме вспомнили о договоре с пиратами.

Тогда престол занимала королева Ульрика-Элеонора. О войнах Карла уже забыли, а вот шведские купцы и мореплаватели жаждали добычи и новых земель. И тогда в страшной тайне подготовка к морской экспедиции на Мадагаскар возобновилась.

Во главе экспедиции шведы поставили генерала Ульриха из «эстонских» шведов. И пока все это происходило, русские разведчики прознали про шведские планы. Это и неудивительно. Подумайте – Россия и Швеция воюют уже около двадцати лет. Только-только наступил мир. За эти годы одних военнопленных как в Швеции, так и в России скопилось сотни и тысячи. Многие шведы добровольно или по принуждению служили в России, а уж верхушка общества России и Швеции была отлично знакома между собой.

Представьте себе ситуацию: экспедиция Бековича-Черкасского трагически провалилась, разведчики Петра до Индии добраться не смогли. И вдруг оказывается, что соседи-шведы уже договорились с владетелями Мадагаскара и вот-вот туда отправится шведская эскадра!

Петр мог примириться с тем, что Индийский океан – вотчина англичан, португальцев, голландцев, наконец! Но чтобы и шведы туда прорвались раньше его?! Этого Петр не вынес.

И тут Петру, как ему показалось, повезло.

К нему приехал шаутенбахт Вильстер.

Шаутенбахт – означает контр-адмирал. Этот Вильстер уже бывал в России, был знаком с царем, потом воевал со шведами против датчан, а с датчанами против шведов – этакий солдат удачи.

Посидели они с Петром, выпили, поговорили. И оказалось, что Вильстер немало прознал про экспедицию на Мадагаскар, его даже звали командовать кораблем, но он решил, что это дело малоприбыльное.

«Хорошо, – предложил тогда Петр, – переходи ко мне на службу, и я дам тебе высокий чин и секретное задание».

Вильстер стал русским вице-адмиралом и был отправлен в Ревель, на базу русского балтийского флота, чтобы наблюдать за оснасткой и вооружением кораблей, которые Петр заказывал в других странах.

А тем временем шведская эскадра, вооруженная до зубов, но в то же время замаскированная под торговый караван, достигла Испании, где должна была встретить посла пиратов. В порту Кадис шведы провели несколько месяцев.

Наступило лето, жара стояла несусветная, пища никуда не годилась, начались ссоры и дрязги, дух моряков упал донельзя. Матросы бежали и дезертировали. Сведения с Мадагаскара от проходивших кораблей были самыми неутешительными. Говорили, что англичане разгромили пиратскую вольницу.

Наконец Ульрих понял, что успокоить свои экипажи не сможет и, если не хочет потерять эскадру, пора возвращаться.

Что он и сделал.

Когда он возвратился в Швецию, его судили. За развал экспедиции, за то, что пустил по ветру колоссальные деньги, за то, что не дошел до Мадагаскара, а полгода стоял на якоре… Так что Ульриха разжаловали и уволили со службы.

Разведка Петра не дремала. Не успели потрепанные корабли Ульриха бросить якоря в Стокгольме, как донесение о провале тайной экспедиции уже неслось в Петербург.

И тогда Петр принимает решение.

Он вызывает из Ревеля адмирала Вильстера и велит ему подготовить полный свод сведений о пиратах Индийского океана и шведской экспедиции. Вильстер положил свой доклад на стол Петру 4 июня 1723 года. Секретная подготовка к экспедиции в Индийский океан тем временем шла полным ходом. Тому есть такое свидетельство: на списке офицеров, которых Вильстер отобрал для путешествия, Петр написал: «Офицеров перемешать с русскими, как говорено». То есть они уже обсуждали состав команд. Вильстер вернулся в Ревель. Наступает долгая пауза. Только в ноябре 1723 года Петр посылает начальнику Ревельской эскадры приказ срочно оснастить и подготовить к дальнему плаванию два новых, только что пришедших из Голландии фрегата «Амстердам Галей» и «Деконделинде».

Погода стоит ужасная, штормы, снег! Правда, ревельский рейд не замерзает и зимой, и можно вести подготовку круглый год.

Но при русском дворе также не без шпионов.

Слухи о таинственном начинании распространились довольно быстро. Зимой голландский посол в Петербурге доносил своему правительству, что Петр готовит секретное плавание в Испанию, а может быть, и в Индию. Секретность все же была настолько глубокой, что о целях экспедиции не знали офицеры и командиры кораблей, и даже два правительственных комиссара, Мясной и Кошелев, назначенных на фрегаты. Им Вильстер объявит о цели путешествия, только когда корабли будут в Атлантическом океане.

Во всей России о секретном плавании знали три человека – царь, Вильстер и генерал-адмирал Апраксин. Как раз ему и было приказано подготовить фрегаты за десять дней.

Конечно, в десять дней не уложились, но 8 ноября началась погрузка провианта и боеприпасов, а затем фрегаты исчезли. И объявились в бухте Рогервик в полусотне верст от Ревеля. Дело в том, что Петру в то время хотелось сделать Рогервик главным портом России. Бухта не замерзала зимой и, в отличие от ревельского рейда, была достаточно глубокой.

15 декабря фрегаты появились в Рогервике, и в тот же день туда приехал Вильстер, которому нельзя было появляться возле кораблей, чтобы кто-нибудь не догадался о его участии в плавании. Вот и просидел адмирал три недели безвылазно в портовом домике, читал документы, присланные Петром, и осыпал царя жалобами.

В документах Петр приказывал Вильстеру: «Объявите о себе владеющему королю, что имеете от нас к нему комиссию посольства, и верющую грамоту, при сем приложенную, ему отдайте… А потом всяким образом тщитесь, чтобы оного короля склонить к езде в Россию».

А в собственной грамоте королю пиратов Петр сообщал, что знает о желании пиратов «получить протекцию от шведского короля», и ежели «король Мадагаскарский склонность имеет у какой державы протекцию искать», то лучше России ему не найти. И если пожелает, король сможет переехать в Россию и там поселиться со своими подданными.

Но главной целью путешествия был, конечно, не Мадагаскар. Петр смотрел дальше. В инструкции Вильстеру было сказано, что следует стремиться дальше, основав на Мадагаскаре базу, чтобы не зависеть от других европейских держав. И когда экспедиция доберется до Индии, «тогда явитесь там к Великомочному Моголу и всякими мерами старайтесь склонить, чтобы с Россией позволил производить коммерцию».

22 декабря Вильстер поднялся на борт фрегатов и осмотрел их. И пришел в ужас.

Он тут же написал Петру: «Трудно поверить, что морской человек оные отправлял».

Он был убежден, что корабли снаряжены так бездарно, что далеко от порта им не отойти.

Море было бурным, и зимние штормы обещали еще усилиться. В трюмы фрегатов насыпали столько песка, что некуда было складывать припасы. Но, как ни серчал Вильстер, менять ничего не стали. Лучше так, чем переворот оверкиль – кверху брюхом.

Сразу после Нового года фрегаты взяли курс на запад, но далеко уйти не смогли.

Встречные ветры гнали их обратно. В кораблях обнаружились течи. «Амстердам Галей» тек так, что помпы не справлялись с водой. Пришлось вернуться в порт.

8 января корабли уже были в Ревеле.

Вильстер был убежден, что этим фрегатам никогда не добраться до Индийского океана, и он написал донесение царю, в котором сообщил, что потребуются другие, более надежные корабли.

Петр не стал серчать, хотя, казалось бы, должен был разгневаться. Он приказал не жалеть ничего – только поскорее отправиться в плавание.

Выбрали фрегат «Принц Евгений», а с ним и еще один корабль. И тут кто-то сообразил, что для плавания в тропических водах днища кораблей следует обшивать шерстью, чтобы не приставали ракушки. А шерсти в Ревеле не оказалось.

Всю вторую половину января перегружали припасы на новые фрегаты и искали повсюду подходящую шерсть.

И тут Петра посетил один известный ему человек. Страшно обиженный на выгнавшее его шведское правительство генерал Ульрих. Он поведал Петру о действительной обстановке в шведской экспедиции, которой он командовал.

Тогда только Петр узнал о бесплодном стоянии у Кадиса, о том, что мадагаскарский посол так и не добрался до Испании, и о том, что пиратской вольницы на Мадагаскаре, скорее всего, уже не существует. По крайней мере, рассчитывать на создание своей базы в Индийском океане не следует.

Поэтому, хоть и успели обшить шерстью днища новых фрегатов, в море корабли не вышли.

И прошло почти сто лет, прежде чем русские корабли появились в Индийском океане. Но из той экспедиции под командованием Федора Крузенштерна никто тайны не делал.

Опасный свидетель. Старец Федос

Никто точно не скажет, кому же хотел оставить свое царство самодержец российский Петр Первый. Сначала никто не принял болезнь императора всерьез. Простуда, горячка, потом вроде бы послабление болезни. Вдруг императору стало очень плохо, и его близкие всполошились. Особенно те, кто боялся, что после смерти Петра их собственная карьера рухнет.

А ситуация была сложной. Умирать Петру было никак нельзя.

Его отношения с женой Екатериной в последнее время испортились, и, видно, их уже не исправить. Но у Екатерины при дворе сильные друзья, и главный из них – второй человек в империи светлейший князь Меншиков. Ждут своего часа родственники первой жены царя – Лопухиной. Сына Алексея Петр казнил, заподозрив в измене, но остался Петя, внучонок, семя лопухинское. Внука Петр не любил. Живы были и племянницы – дочки слабоумного Ивана, брата и соправителя Петра. И никому из них Петр не хотел оставлять свое царство, свое хозяйство, свою Россию.

Но если это так, зачем за год до смерти Петр короновал Екатерину? До этого его вторая жена не считалась императрицей. Отныне она превратилась в императрицу, хотя и осталась в душе «портомойкой», простоватой толстухой, потерявшей былую красоту.

Мало кто при дворе верил, что, коронуя Екатерину, Петр хотел отдать ей престол. Ведь это означало оставить страну в руках ее любимчиков и наглых льстецов. Но за коронацией Екатерины мог скрываться и, скорее всего, скрывался точный расчет.

Петр не собирался так вот, в расцвете лет, умирать. Он хотел еще пожить, чтобы вырастить любимых дочек, Аню и Лизу. Он видел в старшей дочке, Анне, достойную себе преемницу и готовил девушку к этому. Но пока их мать не была императрицей, права Анны на престол можно было оспорить.

Сомнения в браке государя с матерью наследника в истории не раз становились помехой к законному наследованию трона. Можно вспомнить, как в конце XV века в Англии внезапно умер король Эдуард IV, у которого осталось два сына. Никаких сомнений вроде бы не было. Регентом при них стал младший брат короля Ричард. И этот подлый Ричард воспользовался тем, что брак Эдуарда с Елизаветой, матерью мальчиков, был заключен втайне, так как король боялся гнева придворных. Теперь же, после смерти короля, Ричард заявил, что Елизавета не была законной королевой, заточил своих племянников в Тауэр и убил их, а сам захватил трон и правил почти два года, прежде чем знатные бароны в союзе с матерью мальчиков не победили и не убили этого Ричарда.

Александр Меншиков

Петр неплохо знал историю. Еще лучше знал он российские обычаи. И поэтому короновал свою жену Екатерину не ради нее, а для того, чтобы трон достался Анне.

Это наиболее вероятный ход мыслей царя.

Такого рода решения не принимаются в одиночку. На кого-то царь должен был опираться. Кто был его союзником?

А так как мысли Петра были тайными и остались тайными, так как его завещание исчезло, значит, тот человек, доверенный соратник Петра, промолчал и не раскрыл этой тайны.

Кто он? Почему промолчал?

Давайте сначала поглядим, что происходило в день смерти императора.

Петр мучается от боли, вокруг шепчутся родственники и придворные. Все понимают, что император уже не встанет, но делают вид, что ему вот-вот станет лучше. Многие спрашивают осведомленных людей: а где завещание Петра? Кого он назначит своим наследником? На что кабинет-секретарь Петра Алексей Макаров отвечает, что завещание было, но государем разорвано. Новое он написать не успел.

Кто-то верит секретарю, кто-то нет…

Вдруг Петр требует аспидную доску и кусок мела. Он пишет на ней: «Все отдать…»

И рука отказывается писать дальше. Из последних сил Петр приказывает:

– Позовите ко мне мою дочь Анну!

Бегут за Анной. Ее никак не могут найти.

Тогда поднимается первый священник в государстве, архиепископ Новгородский Феодосий. Он не хочет оставлять царя, но опасается, что Анну не успеют привести.

Он находит ее. Оказывается, Анне ничего не сказали о воле отца. Начинаются смертельно опасные интриги.

Феодосий буквально тащит девушку к спальне императора. И опаздывает на минуту. Петр теряет сознание. И он больше не придет в себя до самой смерти.

Меншиков и его подруга императрица Екатерина вздыхают свободно.

Когда после смерти Петра вельможи государства собрались решать, кому быть государем, Меншиков заявил вслух, что Петр хотел все оставить жене и написать на аспидной доске ее имя. Но не успел.

Реакция вельмож была сдержанной. Все они понимали, что в случае победы Екатерины действительным царем России станет Меншиков. А это было приятно далеко не всем. Хотя и у Меншикова немало сторонников – он все же близкий к Петру человек и, вернее всего, будет продолжать дело и политику императора.

Меншиков заявляет, что незадолго до болезни на вечеринке у английского купца Петр по секрету сообщил ему, Меншикову, что пишет новое завещание, по которому оставляет все Екатерине.

Вельможи пожимали плечами. Уж очень откровенно шит белыми нитками этот английский купец. Кто может подтвердить? Очевидно, архиепископ Феодосий.

Но Феодосий, с одной стороны, дает понять, что знает нечто очень важное, с другой – отмалчивается, уклоняясь от прямого ответа.

Такая политика выгодна Меншикову. Но ему нужно большее – откровенное выступление Феодосия на его стороне. Значит, взамен архиепископу надо что-то обещать.

Обещание было дано. Потому что внезапно Феодосий прервал молчание и официально заявил, что Петр желал оставить все своей супруге Екатерине.

Итак, Церковь сказала свое слово.

Наступил мир.

Все предпочли сделать вид, что поверили Феодосию, хотя никто не верил.

Тем более что сам архиепископ был далек от церковных идеалов.

По происхождению он был поляком, сыном бедного шляхтича, который нанялся рейтаром – наемным солдатом в армию царя Алексея Михайловича.

Служба в студеной Московии богатств ему не принесла. По переписи 1680 года было в собственности у рейтара два крестьянских двора – что из них выжмешь? А в семье росли четверо сыновей.

Сыновей надо было кормить.

И младшего пристроили в Симонов монастырь послушником. Хоть будет накормлен, а при случае и выучится чему-нибудь.

Парень он был способный, но уж слишком независимый. Отпросился у игумена на несколько дней в Заиконоспасский монастырь, где монахов учили грамоте и счету, стал всерьез учиться и отказался возвращаться. Игумен его под стражей обратно притащил. Ну и молчал бы чернец Федос! А он всю свою грамотность обратил на жалобу. Самому патриарху Адриану письмо написал, челобитную: «Хочу учиться, а меня игумен голодом морит и порет».

Вы думаете, что патриарх умилился желанию молодого чернеца и велел возвращаться к учебе? Да ничего подобного! В те дни патриарх доживал последние дни, ненавидел ябедников и грамотеев, как ненавидел и нового царя Петра Алексеевича за его богопротивные порядки.

Результат челобитной был плачевен.

Федоса заковали в железы и послали на принудительные работы в Троице-Сергиеву лавру, где он продолжал бунтовать.

Все шло к тому, что запорют монашка, но тут приехал в лавру Петр и узнал про упрямого грамотея. А ведь именно таких людей – независимых и стремящихся к знаниям – он и разыскивал по всей России.

Федоса освободили от оков, стал он игуменом вместо своего врага, а потом шаг за шагом дослужился до первого поста в империи – ведь после смерти Адриана патриаршество на Руси было отменено, и церковью стал управлять Священный Синод, который подчинялся правительству. Вот во главе Синода и стал близкий к царю человек – архиепископ Новгородский Феодосий.

Он упорно боролся за просвещение юношества, даже сам писал учебники, умел выполнять приказы и поручения царя, тем более конфиденциальные, и делал это как никто другой. А Петр прощал грешных соратников, пока они шли вместе с ним.

С 1716 года они были практически неразлучны, и в течение последнего года жизни царя Феодосий Новгородский впитал в себя столько государственных тайн, что странно было, почему его до сих пор никто не попытался убить.

Когда Петр умер, Феодосий остался без опоры, без человека, которого почитал и боялся. К Екатерине он относился без всякого уважения, хотя они были весьма близки. По крайней мере, сохранились его длинные, ласковые письма к императрице, когда Феодосий чувствовал, что над ним занесена царская дубинка и надо выручать себя, драгоценного. Феодосий стал первым человеком в Церкви и Священном Синоде, а раз патриархию Петр не стал восстанавливать, то архиепископ представлял собой Церковь при императоре. И уж что-что, а завещание Петр ему наверняка показывал и причины, по которым порвал его, также были Феодосию известны.

Но как бы ни складывались отношения с императрицей, как бы ни являлся он соперником Меншикову, все же страшнее всего был бы для Феодосия приход к власти семейства Лопухиных. Ведь именно Феодосий был в числе самых упорных и безжалостных обвинителей царевича Алексея. Этого ему никто не простил бы.

И надо понимать, что Петр не успел подготовить почву для того, чтобы передать власть Анне, да и не спешил, пока был здоров. Он даже просватал ее за герцога Голштинского – партия знатная, но брак удалял Анну от двора, хотя ее дети принадлежали бы к сливкам европейской знати.

Так или иначе, но Феодосий промолчал и не сказал, знает ли он об истинной воле Петра, и видно, ему обещали за это сохранить его пост, а может, и возродить пост патриарха.

После воцарения Екатерины архиепископ начал вести себя вызывающе, будто Екатерина и Меншиков у него в руках. Феодосия и раньше заносило, когда он давал волю своей гордыне, но теперь он повел себя так, как будто правил Россией.

Борьба вокруг русского трона, занятого Екатериной, но фактически принадлежавшего Меншикову, велась по большей части «под ковром». Следы ее просматриваются в документах того времени. Но угадать ход событий невозможно – враги документов не оставляли. Лишь по последствиям борьбы, по ее завершению можно было догадаться о том, что же происходило раньше.

Феодосий выступил в Священном Синоде, намекая на то, что раз уж нет на свете могущественного Петра, то для обуздания императрицы и ее любимцев следует вновь ввести чин патриарха… И всем стало ясно, что имеет в виду Феодосий и кто именно должен стать патриархом. Но это же было ясно и его могущественным врагам.

Вернее всего, с момента вступления Екатерины на престол шла кропотливая и спешная работа по сбору обвинений против Феодосия. Если он об этом и знал, то не придавал должного значения. Почему-то он думал, что императрица его не тронет.

А в Зимнем дворце только и ждали повода.

И вот однажды ранним утром он ехал в карете мимо царского дворца. Его остановил часовой, который сказал, что утром здесь ездить не положено, потому что можно разбудить императрицу.

Почему-то эти слова вывели Феодосия из себя.

Он начал кричать, что он не хуже светлейшего князя Меншикова, которому все можно. Затем архиепископ отшвырнул солдата и ворвался в переднюю, где стал говорить дежурному офицеру: «Зачем меня не пускают? При Его Величестве мне везде был свободный вход. Вы боитесь только палки, которая вас бьет, а наши палки бьют больнее».

Екатерине сообщили об этом случае. Но, видно, дело еще не было подготовлено, и страх перед Феодосием перевесил.

Прошла неделя. 20 апреля 1725 года должна была состояться панихида по усопшему царю. Феодосию прислали приглашение. Он ответил: «Я опасаюсь ездить ко дворцу Ее Величества, чтобы и впредь также не обругали часовые».

На следующий день к Феодосию явился придворный вельможа Олсуфьев с приглашением на обед к императрице. «Мне в доме ее быть негоже, – отмахнулся архиепископ, – понеже я обесчещен».

Вся эта история, казалось бы, и выеденного яйца не стоит, но за инцидентом с часовым стояли судьбы империи.

После отказа Феодосия отобедать у Екатерины к ней на прием явилась мощная депутация от церкви во главе с епископом Феофаном Прокоповичем, которая принесла ворох жалоб на Феодосия.

И чего только там не было! И воровство, и хамство, и даже дурные высказывания в адрес императрицы, записанные так подробно, словно над этими цитатами трудились десятки мастеров художественного слова.

Казалось, прорвало плотину. Только ленивый в те дни не написал доноса на архиепископа.

Шакалы чувствуют, когда дозволено кусать льва.

А Феодосий продолжал упорствовать. Он утверждал, что все это – наветы завистников, а сам он чист, как божья роса. «Никогда, – твердил он, – в доме Вашего Величества и нигде слов, касающихся до высокой чести Вашего Величества и до целостности государственной, не говорил».

Набор обвинений удручает своей русской стандартностью. Оказывается, Феодосий сдирал с икон серебряные оклады и переплавлял их в слитки, срезал с одеяний жемчуг, но главное – денно и нощно оскорблял императрицу.

В результате уже через неделю после начала следствия Феодосию сообщили, что с него снимается архиепископский сан, все его имущество конфискуется, а сам он ссылается в Корельский монастырь в устье Двины. А тех же из чиновников и пастырей, кто помогал отцу Феодосию грабить державу, тут же сослали в Сибирь.

Никак не ожидавшего такой судьбы Феодосия, который до объявления приговора продолжал вести себя как ни в чем не бывало и обливал ябедников презрением, схватили у него же дома и, не дав ни с кем попрощаться, не дозволив и слова сказать, отвели в карету. И карета тут же покатила на север.

Главная цель Меншикова и царицы состояла в том, чтобы не дать Феодосию сказать нечто страшное и опасное.

Удалось.

…Карета не спеша ехала к Архангельску, а за ней следовали кареты со слугами, припасами и даже библиотекой, которую архиепископу дозволили взять с собой.

Но на третий день пути кортеж догнал офицер с приветом от императрицы и ящиком дорогого вина от Меншикова. Феодосий провел вечер за разговорами с гонцом и лег спать.

Когда же он проснулся, оказалось, что, кроме кареты, совершенно пустой, ничего не осталось – вся его свита, библиотека, припасы, одежды были ночью отправлены обратно.

А в те же дни тайно казнили всех близких к Феодосию людей, которые могли от него что-то слышать о завещании императора. Причем в приговоре секретарю Феодосия Герасиму Семенову говорилось, что он обвиняется в том, что «имел ты, Герасим, с ним, Федосом, на все Российское государство зловредительский умысел».

Ни больше, ни меньше!

Голову ему отрубили сразу, как кончили читать приговор.

Но Феодосий этого не знал.

Он поселился в келье монастыря. Казнить его не решались. Должно было пройти время – не выплывет ли где-то документ, который, может, утаил бывший архиепископ?

Его выпускали из кельи только для молитвы в церкви.

И тут из Петербурга приехал новый курьер, граф Мусин-Пушкин. Он ведет неизвестный нам разговор с Феодосием и остается им недоволен. И пока Феодосий молится в церкви, из его кельи по приказу посланца императрицы выносят все вещи, окно закладывают кирпичом, а в двери оставляют лишь дырку 18 на 18 сантиметров, чтобы можно было сунуть туда миску с супом или водой.

Феодосия заперли в этом каменном мешке, который не чистился и не проветривался. С ним было запрещено разговаривать. Притом в камере проводился такой обыск, что даже сняли деревянный пол и разобрали печку. Впрочем, они узнику и не понадобились.

Через несколько дней после отъезда Мусина-Пушкина архиепископ Новгородский умер, задохнулся в миазмах камеры.

Ему устроили казнь пострашнее любой другой. И уж конечно не за то, что повздорил с часовым.

Главное было убедиться, что он никогда ни с кем не заговорит. О чем он мог заговорить – осталось секретом.

Но догадаться нетрудно.

Феодосий знал тайну смерти царя и его завещания.

После смерти Феодосия пришел приказ: положить тело в обычный ящик под видом «некоторых вещей». Навстречу выслали посланца, который должен был обследовать тело – нет ли на нем следов побоев или мучений.

Видно, хотели похоронить архиепископа со всеми почестями, как скончавшегося от простуды. Но потом передумали. Еще через два дня другой гонец из Петербурга приказал похоронить чернеца Федоса в ближайшем монастыре. Им оказался Кирилло-Белозерский. Могила была без имени.

Возможно, скажи Феодосий правду на Тайном совете, мог бы остаться в живых. А так – пошел на сделку с Меншиковым и стал слишком опасным свидетелем. Такие долго не живут…