Текст книги "Путешествие идиота"

Глава 22
О ПОЛЬЗЕ ПРОБУЖДЕНИЯ В ЧУЖОЙ ПОСТЕЛИ

В двери кто-то громко начал стучать. И голос сверху произнес: «Мисс Зори, здесь служба безопасности судна, лейтенант Макариос Масафакис. Прошу разрешения войти по безотлагательному делу». Лив проснулась, посмотрела на меня недоуменно и смутилась отчего-то. Потом натянула на себя простыню.

– Неплохо бы тебе одеться, Юджин,– так она мне сказала.

Почему-то она отводила от меня глаза. И отворачивалась, чтобы я ее лица не видел. Наверное, это оттого, что я голый был. Совсем. Тут я спохватился и начал свои трусы разыскивать. И только я успел в брюки влезть, как дверь уползла вверх и на пороге остановился красивый молодой человек с тоненькими усиками и голубом кителе. Он был выбрит так, что щеки стали синими, и еще он оказался весь в блестящих пуговицах, разноцветных значках и звездочках. На груди у него болтались какие-то сверкающие висюльки на толстых шнурах. И свет от него всюду отражался. И еще у него были большие красивые эмблемы во всех местах. В общем, он был неотразим.

– Мисс Лив, прошу извинить за вторжение. По данным систем наблюдения в вашей каюте находится капитан Юджин Уэллс. Нам срочно необходимо с ним побеседовать,– так он отбарабанил без запинки, а мы с Лив только глазами хлопали. А еще он ко мне повернулся и распорядился: – Прошу вас пройти со мной, сэр.

А потом Лив сказала возмущенно:

– Систем наблюдения? То есть за всем, что в каютах происходит, ведется наблюдение? Ничего себе – «корабль любви». Я подам на вашу компанию в суд, лейтенант!

И блестящий со всех сторон молодой человек отчего-то смутился и начал бормотать, что госпожа его не так поняла и никакого наблюдения не ведется, точнее, ведется, но исключительно в целях безопасности, при этом не всегда и не обязательно визуальное, а чаще просто посредством биодатчиков и… В общем, он совсем запутался и стал пунцовым. И на меня жалобно так посмотрел, словно я ему помочь чем-то мог. А из-за его плеча в каюту норовили какие-то люди заглянуть. И возбужденно в коридоре переговаривались.

А Лив тогда встала и простыню отбросила. И стала надевать чулки. И так сказала:

– Коли все равно за мной подглядывают, кому не лень, так чего уж теперь…

И мне незаметно подмигнула. А лейтенант уставился на нее и совсем дар речи потерял. Только блестел со всех сторон. А люди из коридора стали его сзади подталкивать и шеи тянуть, чтобы лучше видно было. И всё шипели что-то вроде «скандал, скандал». А потом лейтенанта кто-то схватил за плечо и назад дернул. И он как кукла в коридор вывалился. Только его висюльки и звякнули. И его место заняла Мишель. Она полуодетой Лив кивнула и сказала мне:

– Слава богу, ты жив! Я черт знает что думала!

И хотела ко мне подойти, но уж больно в каюте тесно было, и стол ей мешал. И еще она снова на Лив посмотрела, но уже внимательнее, а потом снова на меня. Хотя чего тут смотреть-то? И так все ясно. Даже такой, как я, догадался бы, в чем тут дело. Но Мишель себя в руки взяла и сказала:

– Извините за вторжение, мисс. Искренне сожалею. Вы позволите ненадолго забрать вашего мужчину?

Почему-то она сделала ударение на «вашего». А Лив перестала придуриваться, что-то на себя набросила и на кровать уселась. И ответила устало:

– Я полагала, что ваша пара распалась. Должно быть, я ошиблась. Из-за чего такая суматоха?

– В его каюте был взрыв. Ему повезло, что он не ночевал у себя.

И посмотрела на меня. А я ей улыбнулся. Потом надел рубашку, подхватил коробочку и пошел вместе с Мишель и тем блестящим молодым человеком. Но сначала обернулся и на Лив взглянул. А она так и сидела, придерживая ткань на груди. И смотрела на меня как-то просительно, что ли. А может, ей просто опять грустно стало. Я не успел разобрать. Потому что Мишель меня потянула за руку.

За нами шло много людей, и мужчин и женщин, и все они возбужденно переговаривались, а лейтенант впереди всех был, и вид у него снова стал значительным и гордым. Еще бы – в кои-то веки для него работа нашлась. Люди говорили, что это «безобразие» и что они будут жаловаться, а женщины почему-то больше всех возмущались и говорили, что такому отъявленному негодяю и контрабандисту, как я, не место в приличном обществе, и куда смотрела служба безопасности раньше, а те, что шли совсем позади, меня еще и «разнузданным развратником» величали, но уже не так громко. Правда, мне все равно было слышно. Так уж я скроен теперь – когда хочу, слышу все, что нужно. А Мишель мне говорила, чтобы я ничего не боялся и что скоро во всем разберутся и все будет в порядке. И еще – что она знает, чьих поганых рук это дело. А я и не боялся. Мне просто немного тревожно было из-за того, что так много людей на меня обиделись, а я ничего такого и не делал.

И так мы пришли к двери с надписью «Служба безопасности. Вход воспрещен». И меня внутрь завели. Лейтенант всех попросил остаться в коридоре. И никого не пустил. Только Мишель взяла и вошла следом. И сказала, чтобы лейтенант заткнулся. И еще, что если он будет открывать рот, то в следующий рейс пойдет трюмным матросом на каботажнике. И лейтенант с ней сразу согласился. Он вообще был очень вежливый молодой человек. Кроме того, на него столько всего свалилось, и я, и потом Лив, что он немного не в себе был, хотя виду не показывал.

И стал меня тогда этот лейтенант обо всем расспрашивать. О том, кто я и откуда. И куда лечу. Как будто он сам этого не знает. И про коробочку тоже спросил. Посмотрел на нее внимательно и спросил, что там внутри. А я ответил, что личные вещи. А Мишель сказала ему, что если бы там была взрывчатка или наркотики, то в космопорту меня бы загребли, как миленького. А лейтенант стал просить меня коробочку открыть. А я отказался наотрез. Потому что обещал довезти ее в целости и сохранности. А еще он говорил, что им тут не нужны неприятности и что безопасность перелета – его главная задача и еще много чего. И про традиции тоже чего-то сказал. Они тут с этими традициями совсем с катушек слетели. Даже такому, как я, видно. Еще лейтенант спрашивал, в котором часу я покинул свою каюту. И не было ли там чего-нибудь «взрывчатого». Я ответил, что ничего такого, кроме одежды, у меня нет. А он мне рассказал, что утром стюард принес завтрак, открыл двери моей каюты, и внутри произошел взрыв. И что каюта теперь превратилась бог знает во что, а стюард находится в судовом лазарете. А Мишель добавила, что взрыв был направлен внутрь каюты и был рассчитан на то, что я открою дверь и меня «разнесет к чертям». Тут я немного ее не понял, но по голосу догадался, что это не очень приятное дело. И я пояснил лейтенанту, что ничего про взрыв не знаю. Потому что у Лив ночевал. Потом посмотрел на Мишель и глаза опустил. И покраснел отчего-то. И она тоже стала в стену смотреть, будто там что-то интересное нашла. А потом лейтенант сказал, что оставит нас на минуту, и вышел в соседнюю дверь. А у стены остался хмурый охранник. Такой же, как те, что нас из казино провожали.

Мишель тогда села рядом и стала на меня смотреть. А потом вдруг:

– Юджин, я вела себя глупо.

А я не знал, что ей ответить.

– Готлиб действительно друг нашей семьи. И мы раньше… ну, дружны были, понимаешь? И я как-то сорвалась. Ты знаешь, я ведь замужем. Мне очень жаль. Ты думаешь про меня плохо?

Ее взгляд меня жег просто. Что я мог про нее думать? Кто она, а кто я.

– Какая разница, Мишель? Все эти пары – это же просто игра. Мне такие игры не очень по нраву. А ты в таких делах лучше меня понимаешь.

Почему-то мой ответ ее не устроил.

– Скажи, ты… с доктором Зори из-за меня оказался?

А мне неловко было отвечать. На нас этот охранник таращился и слушал каждое наше слово. А Мишель он, похоже, совсем нипочем был. Будто стол какой.

– Я с ней случайно познакомился. Когда стоял в оранжерее. Она тоже осталась без пары.

Мишель после этих слов вся будто закаменела. Наверное, я ее обидел чем-то. И опять не понял – чем именно.

А потом вошел крупный такой мужчина в фуражке. Весь в белом. И на нем все золотом блестело. И погоны, и какие-то нарукавные штуки. И охранник вытянулся и честь ему отдал.

– Госпожа баронесса.– Мужчина коротко поклонился.

– Здравствуйте, капитан,– ответила ему Мишель и со стула поднялась.

– Господин капитан,– и этот представительный мужчина мне тоже кивнул.

Тут я понял, что он со мной так здоровается. И тогда я встал и сказал:

– Здравствуйте, сэр,– и очень это у меня солидно вышло. Как по-настоящему.

И снова зашел лейтенант и за спиной капитана встал.

– На борту вверенного мне судна произошло чрезвычайное происшествие,– так капитан речь свою начал.– Возникла опасность для жизни пассажиров и экипажа. Один член экипажа серьезно пострадал. Давайте попробуем разобраться, что мы имеем…

И давай он мне красивые слова произносить про долг и честь и про ответственность. И про то, что мне, как человеку военному, все это должно быть ясно. Ну и, конечно, про традиции упомянул. Раз пять. Или даже больше. Я со счета сбился. Он говорил о недопустимости конфликтов между пассажирами, равно как и противоправных действий на борту – тут он на мою коробочку глянул – в любых проявлениях, потому что лайнер является территорией, на которую распространяется власть Императора и законы Империи. И вся его речь сводилась, похоже, к тому, что я стал объектом преступного преследования ввиду – и опять на коробочку внимательно посмотрел – специфики моей нынешней деятельности, по всей видимости, также противоправной. И что ему очень жаль, но он вынужден принять непопулярное решение, которое, тут он опять сказал о традициях, является для него очень трудным выбором, но тем не менее необходимым, и все это – в целях заботы о сохранности вверенного ему имущества компании и для обеспечения безопасности личного состава и пассажиров. В общем, он сделал заключение о том, что для моей же пользы мне следует сойти с корабля на ближайшей орбитальной станции и, таким образом, уйти от грозящих мне неприятностей. И еще посоветовал сменить род занятий, «по всей видимости, недостойный офицера Имперских вооруженных сил». И в который раз на коробочку глядит. И чего они все к ней прицепились? Кроме того, капитан с глубоким прискорбием сообщил, что случай является форс-мажорным, и в сложившихся обстоятельствах у него нет полномочий производить возврат средств, уплаченных мною за билет до Кришнагири Упаван. Но он выражает уверенность, что удачная игра в судовом казино с лихвой компенсировала мне материальные неприятности. В общем, все, что я понял,– это то, что меня высадят на ближайшем промежуточном пункте. И пока капитан говорил, меня не оставляло ощущение, что ему почему-то стыдно все это мне вдалбливать. Как будто он недоговаривает чего-то.

Тут Мишель сказала:

– Капитан, вы прекрасно понимаете, кто стоит за этим инцидентом. И тем не менее идете на недостойные офицера меры.

На что он спокойно возразил:

– Конечно, понимаю, госпожа баронесса. Я прекрасно осведомлен обо всем, что происходит у меня на борту. Но если я высажу – заметьте, без должных оснований,– того, кого мы оба имеем в виду, вашему протеже это вряд ли облегчит жизнь. А компании и мне лично – сильно усложнит. Пассажиры, что стоят сейчас за этой дверью, да и многие другие, ждут от меня радикальных решений. Только такие меры могут их успокоить и доказать, что судно и впредь останется безопасной территорией. Не думаю, что с вашей стороны корректно обвинять меня в трусости.

– Именно это я и хотела вам сказать, капитан. Вы тут просто на цыпочках перед всякими подонками танцуете. Всего доброго.

И она вышла из комнаты. Прямо в любопытную толпу за дверью. А капитан слегка от ее слов покраснел. И мне так сказал:

– Ближайший пункт маршрута – Йорк. В оставшиеся сутки, мистер Уэллс, вам будет предоставлена другая каюта такого же класса. Под надежной охраной. Рекомендую вам, для вашей же безопасности, не покидать каюту.

Вот так меня и вышвырнули с этого самого «лайнера».

Глава 23
ДОМАШНИЙ АРЕСТ, ИЛИ ПРОВОДЫ ИДИОТА

И я провел остаток пути до Йорка в новой каюте. И Мишель – она упрямой оказалась, что твоя ослица,– сидела со мной. Все это время. И Готлиб тоже приходил. И сказал почему-то, что он сожалеет. И что если мне нужна какая-то помощь, то он к моим услугам. Правда, я чувствовал, что он просто из вежливости так говорит. И чтобы Мишель приятно было. Я ему тоже вежливо сказал: «Благодарю, Готлиб». Бывают такие слова, оказывается, которые люди друг другу просто так говорят. Без смысла. Вроде бы так принято. И он ушел. Потому что у меня не было места, чтобы кто-то еще сидел. А стоять у меня неудобно. Уж больно тут тесно. И еще Мишель была с ним холодна. Даже не смотрела на него почему-то. Я решил, что они поссорились. Такое бывает, я знаю. В общем, он помялся немного и пошел себе. А потом, все как будто сговорились. Приходили какие-то женщины, чтобы выразить «восхищение». При этом все время переводили глаза с меня на Мишель и лепетали что-то бессвязное. Один мужчина сказал, что он «корреспондент», и не желаю ли я… Тут я не успел дослушать, потому что Мишель его за двери вышибла. Еще один пожелал мне удачи и сунул карточку с адресом отеля на Йорке. Молодая супружеская чета изъявила желание сняться со мной «на память». Честно говоря, больше всего мне бы хотелось, чтобы Лив пришла. А больше я никого видеть не хотел. Потому что знал, что Лив сейчас очень одиноко. Но я стеснялся Мишель. И какие-то люди все шли и шли, и говорили мне что-то, о чем-то спрашивали, расписывали какие-то дома и маршруты, а потом нам обоим эти бесконечные визиты надоели, и Мишель сказала охраннику, чтобы тот не пускал никого, кроме стюардов с едой. И мы остались одни. Так и сидели молча. Она – в кресле, а я на откидном сиденье за столиком.

– Покушение на тебя – большое событие тут. О нем будут говорить как минимум неделю. Ты теперь знаменит. Скрасил серые будни путешественников,– съязвила Мишель.

Я теперь могу отличать, когда она говорит серьезно, а когда шутит. Когда она шутит и при этом злится – это называется «язвить». Ну а я промолчал. Что тут скажешь… Я вообще теперь не знаю, как себя с Мишель вести. И чего она со мной возится. Не люблю, когда со мной нянчатся. Я понял это недавно, когда вспоминал, как Кати или Роза делали у меня дома уборку. И сразу вспомнил, как они со мной обращались. Как с вещью. И вот теперь мне становится не слишком хорошо, когда я это чувствую, а когда мне нехорошо, я уже не терплю, как раньше, а делаю, как мне надо. Просто Мишель – не как все, и сказать ей, что мне не по нраву, как она себя ведет, я не могу. Стесняюсь, наверное.

– Хочешь, сходим в кино? – спросила она.

– Капитан приказал мне оставаться в каюте.

– С каких пор ты такой послушный?

– С тех самых, как меня хотят прихлопнуть.

Это слово – «прихлопнуть» – я недавно услышал. И запомнил. Очень емкое понятие. Прихлопнуть можно комара. Или бабочку. Потому что они маленькие. Так и меня хотели. Будто комара. И я включил музыку. Сначала Дженис. А потом ребят, которые себя почему-то «жуками» называли. Так мне голос перевел. А потом других. «Катящиеся камни». В те времена все себе какие-то странные имена придумывали. Но я научился не обращать внимания на названия. Слушать только музыку. Нипочем бы не подумал, как много на свете хорошей музыки. И как я раньше без нее обходился?

И Мишель сидела тихонько и в стенку перед собой смотрела. А потом ноги подобрала и устроилась в кресле с ногами. Я видел, что ей не слишком удобно, но она все равно не уходила.

– Почему ты не идешь спать, Мишель? Готлиб может обидеться, что ты у меня ночью сидишь.

А она посмотрела на меня грустно и ответила, что это нечестно – так говорить.

– Почему?

Мишель глаза отвела и сказала, что она очень сожалеет. И что она уже извинилась. И вообще – какого черта она передо мной оправдывается! И губу прикусила. Я подумал – как все иногда просто. Извинился, и все. Будто и не было ничего. И вообще – чего я себе навоображал? Меня к ней просто парой приставили. Чтобы глупостей не наделал. Не залез, куда не следует. Ну, и попутно, чтобы мы не скучали. Мы и не скучали. Игра такая. И ни в чем Мишель передо мной не виновата. И я ей сказал:

– Ты не должна ни в чем оправдываться. Мы ведь просто попутчики. Я заметил – тут многие по многу раз пары меняют. И нисколько не грустят.

Я так ее успокоить хотел. И сделать так, чтобы она не злилась. Мне просто поговорить с ней хотелось, как раньше. Ведь скоро мы прилетим на какой-то «Йорк» и больше никогда с ней не увидимся. Но она не успокоилась. Наоборот – посмотрела на меня очень обиженно.

– Зачем ты так со мной, Юджин? – И голос у нее дрогнул, столько в нем всего было.

И я совсем смешался. Все, что я ни делаю, все как-то наперекосяк выходит. Знаете, каково это, когда все наперекосяк? Тогда я встал и на край кресла пересел. Как тогда, у Лив. И Мишель меня обняла и щекой к моему животу прижалась. И глаза закрыла.

– Тут опять могут чего-нибудь взорвать,– сказал я ей тихо.

А она ответила тоже тихо, не открывая глаз:

– Пускай. Это все из-за меня. Я тебя в это втравила. Ты не сердись на меня, ладно? Если бы ты знал, как мне жаль.

– Что ты, Мишель. Как я могу на тебя сердиться.

И она мне улыбнулась грустно. И мы стали так сидеть. Потом Мишель задремала, и я сделал музыку потише. И сидел возле нее всю ночь. Смотрел сверху на ее лицо. Она во сне иногда хмурилась. А иногда становилась очень серьезной. Словно спорила с кем-то. Или слегка улыбалась. За ней интересно было наблюдать. Только сейчас я ее как следует рассмотрел. Лицо у нее было круглое. Вовсе не такое, как в рекламе на картинках рисуют. И тонкий нос. Ресницы пушистые. Нижняя губа слегка пухлая. Ямка на подбородке. И морщинка вертикальная внизу лба. Прическа ее растрепалась и набок сползла. И весь лоб виден стал. Она была очень красивая. Очень.

А потом к нам постучали и сказали, что мы прибыли на Йорк.

Я шел и рядом со мной – Мишель. И на нас много людей смотрело. И когда мы к главному шлюзу подошли, там стояло много офицеров. Все в белом. И капитан. Он мне вежливо так кивнул, мне и Мишель, но я почему-то ему не ответил. И он стал в сторону смотреть. И все эти белые и блестящие офицеры, когда мы через их строй проходили, они не в себе были. Словно стеснялись. Я это чувствовал. Наверное, тут все дело в их «традициях». Уж не знаю чем, но нарушил я их крепко. Очень они тут этого не любят. И я понял, что они, в сущности, не такие уж плохие люди. Даже наоборот. Просто бывают такие обстоятельства, когда даже хороший человек должен делать вещи, которые ему не по нраву. И ничего тут не попишешь.

Мишель меня проводила до самого конца. До стойки с надписью «Пограничный контроль». И там я Лив увидел. Она стояла в сторонке и смотрела на меня. А когда я ей улыбнулся, она подошла к нам. И сказала Мишель:

– Госпожа баронесса, вы позволите сказать пару слов вашему спутнику?

И при этом смотрела только на меня. Мишель пожала плечами и отвернулась. А Лив привстала на цыпочки и поцеловала меня. А я ей ответил. Губы у нее были мягкие-мягкие. Она дала мне свою карточку, где все ее номера и прочее. Сказала, если буду на Сьерра-Вентане, чтобы обязательно ей позвонил. Если захочу, конечно. И что она будет очень рада. Потом она замолчала. Мы просто смотрели друг на друга и молчали. Она была классной, Лив Зори, владелица клиники косметологии.

– Мне было очень хорошо с тобой, Юджин Уэллс,– и улыбнулась грустно.– Желаю тебе найти свою любовь. Где бы она ни была.

А потом Мишель взяла меня под руку и отвела в сторону. Достала что-то из сумочки и мне дала. Маленькую штуку, похожую на мой жетон. Сказала, чтобы я не глупил и сразу же нанял себе охрану, когда на Йорк прилечу. И что тут на все расходы хватит. И что она будет на Руре через две недели. И чтобы я с ней обязательно связался. Только я ее карточку не взял. Не знаю почему. Хотя Мишель и просила меня очень. Мы еще немного постояли молча, а потом она меня обняла. Крепко-крепко.

– Спасибо тебе за все, Юджин. Ты настоящий мужчина. Таких сейчас не осталось. Прости меня, если сможешь.

И у нее глаза стали мокрые. Что тут скажешь? Хоть сам плачь. Такой комок у нее внутри был. И все люди, что вокруг были, и те, что в форме, и просто прохожие – все на нас с любопытством оглядывались.

– Ну-ну, Мишель. Ты же целая баронесса. А я простой дурачок. Что будет с твоей репутацией? – сказал я ей. И улыбнулся.

И она мне тоже. Сквозь слезы. Голос внутри что-то у меня спросить хотел, но я ему не разрешил.

– Ты и вправду дурачок,– так она мне ответила. И по щеке меня погладила.

А я сунул свою коробочку под мышку и пошел к людям в форме. А маленький человек, тот самый, что был на станции возле Нового Торонто, тоже пошел за мной. Немного поодаль. Наверное, он думал, что я его не вижу. Но я видел. И голос мне сказал: «Опасность. Обнаружено недружественное наблюдение». И я понял, что он это про того самого человека.