Текст книги "Исчезновения в Гальштате"

– Кем Вам приходится мальчик?

– Это мой подопечный.

– А куда Вы его везете?

– Домой везу. На каникулы.

– Проходите. Хорошего полета.

В самолете мое место оказалось у окна. Евдокимоф сидел рядом, а потом, уже ближе к проходу, пожилая тетка. Мы с шумом разгонялись и вдруг оторвались от земли. Я замер. Внутри все оборвалась на секунды. Как будто в животе образовалась невесомость… Самолет набирал высоту, и я видел сверху весь наш город, блестящую в лучах утреннего солнца излучину реки и даже длинную крышу торгового центра «Планета», где мы когда-то, уже так давно, вместе сидели за столиком кафе с тогда еще таким неизвестным мне Евдокимофым. Он поймал мой взгляд, нагнулся ко мне и спросил на ушко как-то очень доверительно:

– Ты немного испугался?

Я улыбнулся и признался:

– Да, но совсем чуть-чуть. Только в первые секунды.

И я вдруг ощутил впервые это такое странное чувство… Совершенно новое… До этого я никому не смог бы сказать, что испугался, и при этом не ощущать, что мне стыдно от этого признания. Ведь быть трусом – стыдно. А сейчас мне не было стыдно совсем. Наоборот; мне было даже приятно признаться ему в этом своем незначительном малодушии. А может, дело в том, что я инстинктивно веду себя как детеныш, уверенный в том, что родитель как раз и есть тот, кто по определению обязан успокоить и защитить в любых ситуациях. Он ведь так хорошо понимает мои чувства! Почти как Кристина. Но она понимает их молча. А Евдокимоф их идентифицирует. Как же все-таки необыкновенно иметь родителей! Или хотя бы только одного из них. Можно полагаться во всем на человека, который тебя оберегает и, может быть, даже и любит.

…Евдокимоф помогает этой тетке, сидящей рядом, расстегнуть ремень безопасности. Она благодарит его:

– Вот спасибо! Можно угостить Вашего сыночка пирожком? Сноха испекла на дорогу. Он какие любит больше? С брусникой? Или с капустой?

Евдокимоф незаметно чуть подталкивает меня ногой.

– Он у меня разные любит? Какой ты выберешь, Саша?

– Можно мне лучше с капустой. Спасибо большое.

– Ох, как на папу похож мальчик!

– Ну да. Есть сходство… некоторое…

Может, и правда мы чем-то похожи. Мне было бы это приятно. Евдокимоф, конечно же, очень обаятельный человек. И Кристина и Люба говорили мне, что он еще и очень интересный мужчина. И не старый. И он намного моложе того же Игоряши. Впрочем, они, мне кажется, вообще всех сколько-нибудь видных мужчин обязательно сравнивают с Игоряшей. И в этом нет ничего удивительного. У нас же почти нет в школе учителей мужского пола, да еще таких импозантных и ярких, как наш историк. В обычной ситуации у девочек есть общение с самыми разными мужчинами: с папами, дедушками, дядьями и двоюродными братьями. Но у наших такого быть не может. Семьи ведь почти ни у кого нет. Да и у кого есть – можно ли это назвать семьей? Приходится сравнивать с одним-единственным, который имеется… Я искоса рассматриваю моего опекуна. Есть в нем что-то такое, что бы я хотел иметь и сам. Он очень приятный человек в общении, всегда мягко улыбается и изначально очень благожелателен к любому, с кем сталкивается даже на несколько секунд. Я уже пару раз замечал, что его принимают за иностранца и удивляются, когда он начинает говорить на красивом русском языке без всякого акцента. Как-то у нас в Новокузнецке такая манера общения не принята. Но, может, в Москве все так говорят? Не думаю… Тот же Игоряша гораздо резче в высказываниях, еще и насмешливее, что ли. А Евдокимоф неконфликтный, спокойный. Я бы хотел бы быть в любой ситуации таким уравновешенным, чтобы уметь добиваться всего улыбкой и доброжелательностью. Я бы сказал, что Игоряша – он все же наш, российский. А Евдокимоф – не совсем наш. Он еще немного импортный. Но при этом он не чужой. Во всяком случае, для меня.

И еще я бы хотел быть таким знаменитым, как он. Это ведь ужасно приятно, когда про тебя пишут в интернете и по телевизору рассказывают. Когда все хотят с тобой сфоткаться и получить твой автограф. Это как раз и есть то, что Игоряша называет «успешный человек». То есть человек, который многого достиг в своей профессии и стал в ней корифеем. Я бы тоже так хотел – стать одним из лучших в своем деле. Вопрос только в том, какое это должно быть дело… Кем бы мне стать? Игоряша мне сказал, что я особенный и многое могу. Но что именно? И как это проверить? Может быть, теперь мне поможет понять это Евдокимоф?

Еще бы я хотел быть таким богатым как он. Наверное, он очень много денег зарабатывает, раз может себе позволить жить в огромной пятикомнатной квартире в центре Москвы. Витямба выяснил через интернет, что такое жилье стоит космические миллионы рублей! Вот какой успешный человек мой Евдокимоф! Гораздо успешнее даже, чем наш Игоряша. Хорошо бы мне тоже стать богатым… И что я тогда сделаю? Надо будет как-нибудь потом помечтать об этом. Похоже, я уже начинаю гордиться Евдокимофым. Это странно. Но мне нравится это чувство.

Он достал свой планшет. Мой, им подаренный, немного меньше по размеру экрана. Что-то там печатает двумя руками, довольно быстро… это что? Он так сочиняет свои сценарии и пьесы? Вот прям так?! Просто уставившись сосредоточено в компьютер? Я раньше думал, что это не так происходит. Надо там дождаться вдохновения, глядя в никуда… Вот я идиот какой наивный! Просто человек работает. Со стороны может показаться, что он бухгалтерский отчет правит или там какой-нибудь детектив врубил посмотреть. Не буду его отвлекать. Это ведь его работа. Пока почитаю про Москву. Мне Игоряша принес путеводитель для просвещения. А я все с этой учебой никак не успевал его прочесть. Ну и с Кристиной тоже очень хочется побыть. Времени на все не хватает. Впрочем, Евдокимоф мне и сам все покажет и расскажет. А он, как смотрю, совершенно выпал из реальности. Весь там, внутри. Нельзя ему мешать. Зато можно за ним украдкой наблюдать. У него на правом виске вздувается жила. Дужка очков кажется едва заметной, и тянется, слегка поблескивая, сквозь его вьющиеся каштановые волосы на висках куда-то за ухо. От крылышка носа вниз к губе сползает тонкая беловатая морщинка, она не загорела внутри. Он иногда поднимает видимую мне правую бровь и немного покусывает или облизывает верхнюю губу. Его тонкие суховатые пальцы судорожно печатают слова, но иногда останавливаются и замирают над экраном – и уже через пару секунд снова устремляются к планшету. На левом запястье блестят ярко-коричневой кожей и золотым циферблатом небольшие механические часы с вращающимся внизу красным швейцарским крестиком. Тонкой вязью латиницей написано «Вашерон Константин». Кто такой этот Константин, интересно? Но сейчас нельзя спрашивать. Он же работает…

– Сейчас вам будут предложены закуски…

А я и не знал, что нас еще и кормить прямо в воздухе будут. Интересно. Будем есть в полете. Как стрижи. Евдокимоф захлопнул планшет. Девушка в красивой форме подвезла нам тележку.

– Что могу предложить вам из напитков? Может быть, сок?

– Да, сок. А какой можно? Я ананасовый люблю.

– Могу предложить томатный, яблочный или апельсиновый.

– Тогда апельсиновый.

– Кофе? Чай? Кола? Вода?

– Кофе, с молоком, пожалуйста, и с сахаром.

– Сахар у Вас в пакете со столовыми приборами.

– А, извините. Я не знал.

Мы едим йогурты и булочки с ветчиной и сыром. Евдокимоф смотрит на меня с едва заметной улыбкой. Тихо говорит мне, наклонившись:

– А ты вполне справляешься с ролью авиапассажира. Тебе понравилось летать?

– Конечно, понравилось. Я не предполагал, что это как в большом автобусе по небу ехать. И еще странно видеть облака сверху. Они кажутся плотными, как снег. Мне кажется, что по ним можно было бы даже ходить. И солнце их иногда окрашивает в розовый и оранжевый цвет. Это очень красиво. А ты летал когда-нибудь на самолете ночью? Когда темно?

– Да. Конечно. Много раз.

– И как это? Тебе казалось, что ты летишь между звезд?

– Честно говоря, ни разу так не казалось. Но один раз я видел, как под нашим самолетом ночью пролетел косяк перелетных птиц. Было очень странное ощущение. Сверху мне почудилось, что это была стая ночных ангелов. Я потом выяснил, что это часто встречается. Очень многие птицы совершают перелеты именно ночью. А еще очень интересно, когда пролетаешь большой город и внизу все в огнях.

– А можно мне немного в иллюминатор поснимать на телефон? Это не запрещается? Кирюша очень просил сфотографировать землю с высоты. Он тоже ни разу в жизни еще не летал на самолете. У нас, вообще, летал только один мальчик из десятого класса. Он ездил на соревнование по скалолазанию с командой от нашего города. В Новосибирск. Я так хотел тоже попасть туда… Ну, чтобы просто оказаться в самолете. Но меня тогда не взяли – и вот теперь оказался. У меня, получается, сегодня одна мечта сбылась. Скоро еще одна точно сбудется!

– Это какая?

– В Москву попаду. Увижу Кремль. Такой большой красивый город… я про это очень часто думал. Даже представлял себе, как еду в метро, под землей. Мы сегодня в метро не поедем случайно?

– Как раз поедем. Обязательно. Мы из аэропорта сначала едем на поезде минут сорок. Аэроэкспресс называется. Он привезет нас на вокзал. А уж потом спустимся в метро и через пятнадцать минут доедем до нашей станции. Я в центре живу. От метро нам минут десять всего до дома идти… Саша, ты не устал? Нам еще три часа лета. Может, поспишь?

– Нет. Я лучше буду в окно смотреть. Но ты не волнуйся за меня. Ты работаешь. Я не буду тебе мешать. Не думай. Мне совсем не скучно.

…Потом мы приземлились, и я тоже со всеми похлопал в ладоши летчикам. Долго шли по стеклянным современным коридорам аэропорта, садились в поезд, где были мягкие широкие кресла и можно было вытянуть ноги. И я снова смотрел в окно. За стеклом пролетали бесконечные дома, склады, ангары, автостоянки. Я спрашивал Евдокимофа: «Это уже Москва?» – каждый раз он отвечал мне, что пока еще нет. Это пригород. Наконец, мы въехали в город. Сердце мое забилось в волнении. Я чувствовал даже некую торжественность внутри себя. Я ведь уже в Москве! Высота домов все нарастала. Это были какие-то просто исполины. Наверное, в одном таком доме мог бы поселиться целый Заводской район Новокузнецка. Мы вышли из вагона на Белорусском вокзале. И оказались на большой площади, но я не успел как следует все рассмотреть, так как мы довольно быстро зашли в метро. Я не знал, что эскалаторы могут быть такими длинными. В «Планете» тоже есть эскалаторы, но они совсем небольшие, с первого этажа на второй. А этот был невероятно длинным. Я стоял на ступеньке и держал за ручку мой чемодан, а далеко внизу почти терялась из виду эта длинная движущаяся лестница. Было немного не по себе, что мы опускаемся так глубоко под землю. На секунду я даже подумал, что у нас в Кузбассе шахтеров иногда заваливает в штреках под землей. Но внизу оказался весь отделанный разноцветными камнем вестибюль с высоким потолком и интересными барельефами на стенах. Я хотел их рассмотреть подольше, но Евдокимоф торопил меня:

– Давай не сейчас. Просто в Москве сейчас как раз утро. Практически час пик. Все люди едут на работу. Видишь, сколько народу! Я беспокоюсь, что ты потеряешься. Или тебя затолкают. Поедем-ка лучше побыстрее домой.

В вагоне было очень много людей. Многие смотрели в свои смартфоны, и я удивился, что они работают так глубоко под землей. Другие негромко разговаривали между собой, но большинство просто ехали, погруженные в свои мысли. Но при этом все очень быстро и даже, можно сказать, дружно выходили и входили в вагон на станциях. Было странно, что при такой толчее и разобщенности никто не толкался и не тормозил процесс. Через несколько станций мы с моим опекуном так же быстро покинули наш вагон и снова оказались на эскалаторе, но теперь мы ехали вверх. Я стоял и думал, как же все люди выберутся с такой глубины, если вдруг эскалатор сломается или, например, электричество вдруг отключат? Я хотел спросить об этом Евдокимофа, но не успел, так как мы уже выходили вместе с нашими чемоданами и толпой на улицу.

…И тут я совершенно растерялся. Тротуар был запружен множеством спешащих людей, машины ехали впритык друг к другу во множество рядов. Было очень шумно. Звуки раздавались отовсюду, и я на секунду испугался, что могу потеряться, и тогда уже никогда не найдусь. Но Евдокимоф схватил меня под руку и больше не выпускал до самого дома. Вокруг было так много всего: звуков, людей, домов, машин, магазинов, рекламных стендов… Москва закружила меня в своем водовороте, и я вцепился в моего Евдокимофа, как в спасательный круг. Наконец мы вошли во двор довольно большого дома. Посередине двора была огороженная детская площадка с кучей всяких горок, качелей и лазалок. Деревья и кустарники только начали распускаться. Я еще удивился, что во дворе почти не было снега. Впрочем, его не было и на улице, по которой мы шли к дому. Это как-то не совпадало с моим представлением о весне в столице. Я был уверен, что тут так же, как и у нас, в Кемеровской области, весной по краям всех дорог и улиц начинают таять огромные сугробы, которые скапливаются за зиму после чистки дорог от снега. Куда они девали эти зимние залежи снега, я понять не мог.

…Дом был довольно странным по архитектуре. Он был явно новым и современным, но как бы стилизованным под шестидесятые годы прошлого века. В Новокузнецке в центре тоже есть дома этого времени, но они тогда и построены были. А этот громила с кучей подъездов был очевидной стилизацией под то время. По всему двору, вокруг скверика и детской площадки, повсюду стояли автомашины. Причем явно дорогие. Мы вошли в подъезд и поднялись на сверкающем серебристом лифте с большим зеркалом на пятнадцатый этаж. Я обрадовался. Ведь я так хотел хоть немного пожить где-нибудь в небоскребе. Так, чтобы смотреть на улицу с высоты, выше деревьев. Лифт привез в красивый холл с вделанными в потолок светильниками и керамическими кадками с живыми растениями. Я никогда не видел таких подъездов. Тут было светло, нарядно и очень чисто. Мы остановились пред дверью.

– Ну вот, наконец-то мы с тобой дома. Доехали, Слава Богу! Проходи. Не стесняйся. Чемоданы давай пока в прихожей оставим. Давай я тебе быстренько покажу, где тут что, а потом ты в своей комнате будешь осваиваться. Ну, я тебе фото и видео присылал, так что ты и так все знаешь, где у нас что находится.

Я, конечно, знал. Сто раз смотрел эти кадры. Но вживую все оказалось еще лучше. И как-то по-другому. Я такое только в кино видел раньше. Я сначала даже как-то не решался дотрагиваться ни до чего. Просто ходил за Евдокимофым и кивал его краткой экскурсии.

– Вот тут у нас, Саша, моя спальня, а здесь спят Анна со Стефаном, когда приезжают ко мне погостить. В общем, будем считать, что это у нас гостевая спальня. Тут мой кабинет и по совместительству библиотека. Нет, это стилизованный камин, как и камин в столовой. В центре Москвы открытый огонь запрещено в зданиях разводить. Но на самом деле, когда он включен, не отличишь от настоящего пламени. И, кстати, греет неплохо. А вот в нашем венском доме камины настоящие. Это не все мои книги, часть хранится в Австрии. А это кухня. Вполне современная, как видишь. За этим столом я обычно ем. Но когда гости – вот проход в столовую. Это самая, можно сказать, помпезная комната в квартире. А дальше отсюда можно пройти в гостиную. Да, телевизор тут огромный. Но я редко смотрю. Некогда… Конечно, ты можешь смотреть без меня. Тут, кстати, под двести каналов. На все вкусы. Это гостевой санузел. Ну, то есть он предназначен не для нас, а для наших с тобой гостей. Нет, конечно, ты тоже можешь тут писать, и так далее. Просто к твоей и моей спальням примыкают еще и отдельные санузлы, персонально только для нас. Ну, вот и твоя комната. Как видишь, все как ты задумал. Как она тебе в реальности? Ты доволен результатом ее обустройства? Ну и хорошо. Мне тоже кажется, что получился очень интересный дизайн, и притом все очень удобно и есть все необходимое. Ну, я теперь тебя оставлю на полчасика. Ты пока осваивайся, разложи вещи из чемодана, чтоб они не мялись, изучи тут все. Если желаешь, можешь помыться. Вот дверь в ванную. Я тебе приготовил кое-что из домашней одежды, чтобы тебе было во что переодеться после душа и вообще – комфортно дома ходить. Вот тут трусы, спортивные штаны и футболка. Все новое. Стиранное. Надеюсь, с размерами угадал. В общем, мойся, переодевайся, отдохни. И через тридцать минут приходи на кухню. А я тоже пока с дороги в душ.

Он ушел. Я стоял посередине комнаты и думал, что мне сейчас делать. Ах да… Сначала он сказал разобрать чемодан. Я открыл его и вытащил несколько свертков с моими вещами. Почти целую стену занимал огромный шкаф до потолка, с четырьмя дверями-створками. Я открыл каждую и обнаружил там множество пустых полок и перекладин с вешалками. Еще выше, в два ряда, были антресоли. Несколько моих пакетов и куртка одиноко расположились в этом монстре, куда легко вместилась бы вообще вся одежда, наверное, сразу не только моего девятого, но еще и десятого и даже одиннадцатого классов. В углу стоял письменный стол и придвинутый к нему стул. Я положил на стол планшет и телефон, на полку в письменном столе засунул Игоряшин путеводитель по Москве. Отнес в ванную мою зубную щетку. Кристинин подарок, кожаный напульсник, положил на тумбочку рядом с кроватью. А больше у меня ничего не было. Только пакет с медом и орехами. Но я решил, что вручу его моему опекуну потом. Чемодан поставил тоже внутрь шкафа. Просто он как-то дисгармонировал с эффектным стилем моей комнаты. Моя комната… Личная моя. А что я стою, мечтаю? Мне же Евдокимоф сказал помыться. Я снял с себя одежду, стащил трусы, и стал думать – а куда мне все это положить-то? Решил, что тоже положу в шкаф, но на другую полку. Я стоял под душем и рассматривал все, что было вокруг. Душевая кабина была отделана перламутровой мозаикой. Вода стекала по моему телу, пахло молоком и медом, и я грезил, как здесь, сейчас, рядом со мной стоит и прижимается ко мне Кристина. И она тоже голая. И я намыливаю ее тело скользкими ладонями…

…Я пришел на кухню уже в новой футболке и в светло-серых трениках. Все обновы мне вполне подошли. Евдокимоф тоже был с мокрыми волосами и в домашнем. И я почувствовал себя немного дома. Он достал из холодильника йогурты. На плите шипела яичница с беконом. В блестящей матовым серебром кофеварке урчало. Я почувствовал, что голодный. «Это мой первый завтрак дома», – подумал я. Ни разу еще не завтракал вне ДД, без дежурных в белых фартуках, которые накладывают кашу из большой общей кастрюли, без какао из чайника… Завтрак в семье. Ведь мы же с Евдокимофым какая-никакая, а семья. Он ведь мой опекун. Он считается моим отцом…

– Ты устал, конечно. К тому же столько новых впечатлений! Тем более в Москве сейчас только одиннадцать утра, а в Новокузнецке, откуда мы выезжали, уже четвертый час идет. Думаю, нам сегодня можно просто дома отдохнуть. Единственное – надо обязательно за продуктами съездить. А то холодильник почти пустой. Я, когда уезжал, все утилизировал, чтобы не испортилось. Так что мы с тобой без еды. Давай будем есть и одновременно список, чего надо купить на несколько дней, составим. Заодно поучишься планировать покупки. Ну, обед мы с тобой точно приготовить уже не успеем, поедим где-нибудь в городе, а вот ужин давай вместе приготовим. Ты что умеешь готовить?

– Я умею печь пирожки с вишней и делать пельмени. Еще могу варить макароны по-флотски. Ну, так-то нам все повара в детдоме готовят. Но иногда бывает, что шефы – женщины с «Евраза» нас учат кулинарить. Но это нечасто бывает. Но я с тобой буду все делать. И готовить тоже хочу научиться. Давай вместе ужин сегодня будем делать!

– Ну, я тоже, конечно, не Бог весть какой повар, но это не так уж важно. Главное, что вместе будем учиться. Будем откровенны: у меня тут ситуация безвыходная. Я, как опекун, обязан тебя хорошо кормить. Иначе меня лишат права тебя опекать. Так что хочешь не хочешь, а придется готовить.

– Нет. Не лишат этого. Не имеют права. И потом… как они узнают?

– Ну, как узнают… По весу, например. Обнаружат, что ты стал весить как третьеклассник, и сразу поймут, что я тебя голодом заморил.

– Ах-ха-ха, я на взвешивание пойду с гантелями в карманах. Нас не застукают ни за что! А потом… у меня есть еда. Из Новокузнецка захватил. Специально, если вдруг ты меня и правда голодом заморишь!

– Это что еще за заначка? Неси ее сюда.

– Вот. Целый пакет. Причем пища высококалорийная и экологически чистая. Специально тебе в подарок привез. Надеюсь, тебе понравится.

– Вот это да-а! Не ожидал Саша… Спасибо! Шикарный подарок! Мед просто потрясающе пахнет! А орехов-то сколько! Это ж очень недешево все стоит? Ты грабанул в Новокузнецке отделение Сбербанка?

– Ах-ха-ха, это я купил. На твои деньги. Других-то мне неоткуда было взять.

– Спасибо тебе, Сашка. Дай я тебя обниму… Я, правда, очень тронут твоей заботой. И я на самом деле много меда ем. И кедровые орехи тоже обожаю. Ты прямо в точку с этим сюрпризом попал!

…Мне понравилась Москва. Но больше всего мне понравилось жить дома. В семье. С моим замечательным, самым лучшим Евдокимофым. Я даже не мог предположить, когда годами, с самого раннего детства, мечтал о матери и об отце, как это на самом деле потрясающе прекрасно – иметь дом и близкого человека. Просто не представлял себе степень этого счастья. В моей жизни не было еще такой недели. Все эти дни мои сокровенные мечты сбывались. Они сбывались пачками, вереницей, каждый день… Как же это хорошо, когда можно вечером сидеть рядом со своим близким человеком на диване, смотреть какую-нибудь комедию и есть из одного блюдечка орешки с вялеными ягодами и сухофруктами. А Евдокимоф еще постоянно придумывает за всех персонажей уморительные реплики. Причем они на самом деле, его импровизации, всегда ужасно точны и намного остроумнее самого оригинала. Ну а как иначе? Мой опекун ведь писатель. А как здорово пить утром капучино на террасе нашей квартиры на пятнадцатом этаже и смотреть на просыпающуюся Москву! С высоты далеко видны золотые маковки бесчисленных церквей, башни и пики сталинских высоток, громады небоскребов Сити вдали. Как интересно вместе гулять по красивому чистому городу, рассматривать такие необычные дома, красочные витрины, разнообразные фонтаны, памятники, скверы и торжественные площади. И какое наслаждение чувствовать, что о тебе заботятся и тебя оберегают. Я часто ощущал себя с Евдокимофым ребенком, иногда даже маленьким. Я во всем полагался на него и знал точно, что он все решит самым лучшим для меня образом. Что незачем беспокоиться – ведь у меня есть мой замечательный Евдокимоф. Такой умный! Щедрый! С ним так интересно делать все. Всю эту неделю у меня было прекрасное и всегда приподнятое настроение. Я улыбался ему, себе, всем окружающим. И видел, что и мне все рады. Улыбаться жизни так легко и так приятно! Кажется, я начал перенимать эту манеру у моего опекуна.

В первый же вечер случилось и еще кое-что, что меня поразило. И что потом повторялось каждый вечер. Когда я уже помылся и нырнул в свою довольно широкую и очень удобную кровать, Евдокимоф постучал в дверь.

– К тебе можно? На минуточку.

– Да. Заходи, пожалуйста!

Мы заранее договорились, что во все комнаты квартиры можно заходить без стука, кроме его и моей спальни. Решили, что, если дверь в мою или его комнату открыта, можно прямо так заходить, но, если она закрыта, надо обязательно стучаться и просить разрешения. Евдокимоф присел на кресло.

– Знаешь ли, я привык еще с тех пор, когда моя дочка была маленькой, приходить к ней каждый вечер перед сном немного поболтать о прошедшем дне и обсудить планы на завтра. Может, нам с тобой тоже такое правило ввести?

– Я за. Давай его введем.

– Ну, тогда я хочу сказать, что немного волновался о том, как ты адаптируешься в доме. Тут ведь все новое для тебя. Наверное, непривычно все? Тебе было некомфортно иногда?

– Ну… я немного растерялся только, когда в метро ехали, и потом, когда шли среди множества народа к тебе домой.

– К нам домой…

– Да. Правильно. К нам. А уже в квартире я как-то быстро освоился. Особенно после того, как ты меня по всем помещениям провел, показал, где, в каком ящике, шкафу или чулане что лежит. Так что я теперь знаю, где инструменты, где тряпки и щетка, пылесос и утюг и где какая посуда. Ну, я, конечно, не все еще запомнил, но ты мне сказал, чтобы я по дому ходил и, куда хочу, заглядывал. И я так и сделал.

– Вот мне еще интересно: что для тебя сегодня было самым сложным и волнительным? Например, для меня – когда эта женщина в самолете сказала, что мы похожи с сыном. Я тогда не знал, как ты среагируешь. Ты ведь мог начать ей объяснять, что мы не можем быть похожи и что я не твой отец. Но ты очень себя умно и тактично повел. Не стал ничего ей объяснять, а просто промолчал. Молодец ты, Сашка. Но, признаюсь, у меня в этот момент сердце очень сильно заколотилось. А для тебя что было волнительным сегодня?

– Не знаю даже, – задумался я. – Ну, был момент еще в Новокузнецке, в аэропорту, когда ты мои бумаги сотруднику аэропорта дал. Он как-то очень долго их рассматривал и мое лицо с фотографией в паспорте сверял. Будто не верил, что я – это я. Я испугался, что меня могут не выпустить с тобой, и ты улетишь в Москву без меня.

– Вот ты смешной какой у меня парень! Да ты что? Он же права не имеет тебя со мной не пропустить! Он по закону обязан это сделать! У нас, спасибо Григорию Ароновичу, все документы идеальные! Ну, ладно. Это все теперь позади для тебя. А что, скажи мне, было для тебя самым приятным сегодня и что самым неожиданным? Для меня самым приятным было, что тебе вроде бы дома понравилось. А самым поразительным – что ты мне подарки купил такие классные! Я не ожидал!.. Теперь твоя очередь мне рассказывать.

– Ну, удивился я сегодня многому. А больше всего?.. Больше всего, наверное, что у тебя из окон виды такие удивительные. Особенно с террасы. Мне кажется, я там могу часами сидеть и смотреть на Москву. Вообще, я как-то не предполагал, что это такой огромный город. Мы по нему ехали-ехали, а все это были окраины только. Тут очень интересно. Мне тут все нравится. Я бы хотел тут побольше пожить и все посмотреть. Ну а понравилось мне вообще все. Не смейся. Правда – все. И еду делать с тобой вместе очень хорошо. И потом вместе ужинать. И все у тебя так красиво и интересно! А что мы завтра будем с тобой делать?

– Ну, план у нас следующий. Утром завтракаем. Я кашу сварю, наверное. Пшенную. Крупу и молоко купили. Мы оба ее предпочитаем. Потом дойдем до метро и минут через двадцать уже будем на Красной площади. Погуляем там и пойдем в Кремль. Но в музеи там не будем заходить. На них целый день нужен. А мы к четырнадцати ноль-ноль должны быть с тобой в посольстве Австрии для оформления тебе визы. Так что обед будет где-то в городе, и довольно поздно. Из посольства поедем в большой супермаркет товаров для спорта и туризма. Нам надо тебе все для летних путешествий купить. Завтра за завтраком обсудим и список составим. Ну а вечером просто отдыхаем дома. Если хочешь, можем кино какое-нибудь посмотреть. У меня выбор большой. Точно что-нибудь найдешь интересное для себя. Как тебе план на завтра? Если есть предложения или дополнения, предлагай.

– Да что тут дополнять! Я тебя буду слушать. Мне так лучше даже.

– Ну, тогда спокойной ночи, мой хороший. Давай я тебя укрою получше.

Дальше произошло то, что я никогда себе не представлял. Он укрыл меня до самой шеи одеялом, перекрестил и со словами: «Дай тебе Бог, Саша, сладких снов и доброго дня завтра» – поцеловал меня в лоб. А потом погасил мой ночник и вышел… Я лежал в этой королевской кровати под легким, как пух, одеялом и смотрел в потолок. По нему бегали тени от колышущихся в прохладном апрельском окне штор. Небо было не черным, как у нас, а темно-серым, туманным. Город за окном никогда не ложился спать. В нем всегда горели огни, ночные витрины и окна, по нему скользили световые пучки автомобильных фар. И поэтому небо было не беспросветным, а просто темным. И звезды из этого города были почти не видны. Их таинственный блеск затмевали огни человеческой ночи.

Я закрыл глаза и снова увидел, как Евдокимоф меня крестит, и почувствовал его сомкнутые губы на моем лбу. Я двенадцать лет мечтал о том, как перед сном меня целует в щечку мама и гладит меня по голове, я чувствовал ее прикосновения на своем лице, и слезы любви и жалости к себе вытекали из моих глаз… И вдруг это само случилось. И пусть не мама. И пусть не в щечку, а в лобик. Это теперь не важно. Главное, что я теперь знаю, как это… как это невозможно хорошо. Боже! Спасибо тебе! Самое прекрасное и самое неожиданное за весь этот день – это именно это. Я засыпал счастливый, каким никогда еще не был до этого. В полусне я вспомнил, что ничего не написал сегодня Кристине. Завтра. Завтра напишу ей побольше…

Каждый вечер я жду именно этого момента. Когда я, уже помытый, довольный и сонный, лежу в кровати и жду, когда Евдокимоф постучится в дверь и потом будет сидеть в кресле. И мы будем обсуждать самые занимательные моменты прошедшего дня и планировать день завтрашний. А потом случится это. Он меня укроет, перекрестит, попросит у Бога для меня счастья и здоровья, а потом поцелует меня в лоб. Я жду весь день именно этой минуты. И она всегда наступает. Евдокимоф вообще очень постоянен в своих действиях. Это теперь наш ежевечерний ритуал. Но мы никому про него не станем говорить. Потому что такого большого парня, как я, уже, наверное, смешно целовать каждый день в лобик, как какого-нибудь малыша. И мы оба с Евдокимофым это знаем. Но ведь у меня никогда не было этого в детстве. Я был малышом без материнской ласки, и мне нужна компенсация отсутствия этого в жизни. И это мы тоже оба с Евдокимофым знаем. И хотя никогда не обсуждаем это с ним, оба все равно чувствуем, что это мне очень надо. И Евдокимоф дает мне эту замену материнской нежности, а я ее принимаю и жду. И что же мне делать, если меня забрал к себе только отец, а матери, к сожалению, у нас нет? Я назвал его сейчас отцом… И что? Ведь я хочу быть его сыном. Очень хочу. Но вот захочет ли он считать меня сыном? Вдруг я разочарую его? Мы же договорились, что решим окончательно, будем ли жить вместе, только в конце летних каникул, в завершение августа. Как долго ждать! Хоть бы он раньше меня захотел уже навсегда забрать из детдома! Вроде я стараюсь, чтоб он не был разочарован. Но кто знает, как он решит?..

…Все дни, проведенные в Москве, были невероятными. Мне нравилось все. Я впервые слушал вживую орган, причем в соборе, и мои самые любимые баховские вещи были там исполнены. Там еще были красивые видеоинсталляции на потолке храма и над алтарем. И когда играли ре-минорную прелюдию и фугу, я просто улетал вместе с музыкой сквозь звездные миры и туманности… В Третьяковской галерее мы провели часа четыре. У меня просто разбегались глаза, и, если бы не комментарии Евдокимофа, я вряд ли смог бы хоть что-то запомнить. Я ходил по залам. Мы останавливались перед многими полотнами, и он рассказывал про художников, про сюжет и технику. «Севильский цирюльник» оказался очень веселой оперой. Артисты смешили публику и сами получали явное удовольствие. Я никогда не думал, что опера может быть поставлена так несерьезно, что ли, так весело и легко! Еще мы ездили на ВДНХ. Меня поразили там и оба фонтана, и, конечно, архитектура павильонов пятидесятых-шестидесятых годов двадцатого века.