Текст книги "Сочинения. Том II. Энциклики. О святом Иоанне Креста. Молитвенные размышления. Речи и проповеди. Поэзия"

Orientale lumen («Свет с Востока» )

Апостольское послание[4]4
  Апостольское послание – общее название официальных документов Папы Римского, составленных им самим или подготовленных кем-либо другим по его поручению. Апостольские послания бывают торжественными (к их числу относятся энциклики и буллы) и обычными (например, бреве). Торжественные послания могут касаться вопросов, особенно важных для Церкви и всего человечества или же относящихся к интересам большой группы верующих (в масштабах страны, епархии или монашеского ордена). Апостольское послание «Свет с Востока» относится к торжественным папским посланиям. – Прим. ред.


[Закрыть] Святого Отца Иоанна Павла II

Достопочтенные Братья,

Возлюбленные Сыны и Дочери Церкви

Свет с Востока

1. СВЕТ С ВОСТОКА осветил Вселенскую Церковь, едва только посетил нас «Восток свыше» (Лк 1, 78) – Иисус Христос, Господь наш, Которого все христиане призывают как Искупителя рода человеческого и Надежду мира.

Этим светом вдохновлялся мой Предшественник Папа Лев XIII при написании апостольского послания Orientalium Dignitas, в котором отстаивал значение восточного Предания для всей Церкви¹.

По случаю столетия со времени этого события и предпринятых тогда начинаний, посредством которых Папа Лев XIII намеревался благоприятствовать восстановлению единства со всеми христианами Востока, я пожелал, чтобы подобный призыв, обогащенный значительным опытом общения в этом последнем столетии, был обращен к Католической Церкви.

Поскольку мы действительно верим, что древнее Предание Восточных Церквей представляет собой неотъемлемую часть наследия Церкви Христовой, для католиков необходимо изначальное познание его с тем, чтобы питаться им и содействовать, в меру возможности каждого, процессу единения.

Наши братья, католики восточных обрядов, прекрасно сознают, что они, вместе с православными братьями, живые носители этого Предания. Необходимо, чтобы и чада Католической Церкви латинской традиции могли познать это сокровище во всей полноте и разделить с Папой его горячее желание, дабы в Церкви и в мире было восстановлено полное выражение кафолинности Церкви, которая проявляется не в какой-либо одной из традиций и тем более не в одной только общине в противовес другой, и дабы для всех нас стало возможным наслаждаться вполне «Богооткровенным и нераздельным достоянием вселенской Церкви»², сохраняющимся и преумножающимся как в жизни Церквей Востока, так и в жизни Церквей Запада.

2. Я обращаю свой взор к Свету с Востока, воссиявшему из Иерусалима (см. Ис 60, 1; Откр 21, 10), из города, в котором Слово Божие, вочеловечившееся ради нашего спасения, Иудей, «родившийся от семени Давидова» (Рим 1, 3; 2 Тим 2, 8), умер и был воскрешен. В этом Святом Граде, когда настал день Пятидесятницы и «все они были единодушно вместе» (Деян 2, 1), Дух Утешитель был ниспослан на Пресвятую Деву Марию и на учеников. С того дня Благая Весть распространилась по всему миру, ибо, исполнившись Духом Святым, они «говорили слово Божие с дерзновением» (Деян 4, 31). Оттуда, от Матери всех Церквей³, Евангелие было проповедано всем народам, многие из которых гордятся тем, что один из апостолов был для них первым свидетелем Господа⁴. В этом городе самые разнообразные культуры и традиции были восприняты во имя единого Бога (см. Деян 2, 9-11). Обращаясь к этому городу с печалью и благодарностью, мы вновь обретаем силу и энтузиазм для усиленных поисков согласия в той подлинности и в том многообразии, которые остаются идеалом Церкви⁵.

3. Папа, сын славянского народа, особенно сильно ощущает в своем сердце призыв тех народов, к которым обратились два святых брата, Кирилл и Мефодий, – славный пример Апостолов единства, умевших возвещать Христа при поисках общения между Востоком и Западом, несмотря на трудные обстоятельства, противопоставлявшие уже порой и тогда эти два мира. Неоднократно я останавливался на примере деятельности⁶ святых братьев, обращаясь к их многочисленным сынам по вере и культуре.

Хотелось бы распространить эти мысли на все Восточные Церкви, в разнообразии их различных традиций. Я мысленно обращаюсь к братьям Церквей Востока в стремлении всем нам вместе найти силу единого ответа на вопросы, которые человек задает сегодня на всех широтах планеты. Я намерен обратиться к их наследию веры и жизни при полном сознании того, что путь единства не подлежит переоценке, но является необратимым, как призыв Господа к единству. «Возлюбленные! У нас общая задача, мы – Восток и Запад – должны вместе сказать: да не будет упразднен Крест Христов (ср. 1 Кор 1, 17). Да не будет опустошен Крест Христов; ибо если Крест Христов будет лишен смысла, то человек лишится корней, всякой перспективы: он разрушен! Этот вопль раздается в конце XX столетия. Это вопль Рима, вопль Константинополя, вопль Москвы. Это вопль всего христианского мира: обеих Америк, Африки, Азии – всех. Это – вопль о новой евангелизации»⁷.

Я мысленно обращаюсь к Церквам Востока, подобно тому как это делали многочисленные папы в прошлом, сознававшие, что им было завещано в первую очередь сохранять единство Церкви и неустанно содействовать единению христиан там, где оно оказывалось нарушенным. Нас уже связывают особо тесные узы. У нас почти все общее⁸, и прежде всего искренняя жажда единства.

4. До всех Церквей Востока и Запада доходит вопль людей нашего времени, ищущих смысл своей жизни. Мы слышим в нем мольбу тех, кто ищет Отца, забытого и утраченного (ср. Лк 15, 18-20; Ин 14, 8). Женщины и мужчины наших дней умоляют нас указать им Христа, Который знает Отца и открыл Его нам (ср. Ин 8, 55; 14, 8-11). Готовые внимать вопрошаниям мира со смирением и нежной любовью, полной солидарности с теми, от кого они исходят, мы призваны открывать словами и действиями, соответствующими нашему времени, те безмерные богатства, которые наши Церкви хранят в сокровищницах своих традиций. Будем учиться у самого Господа, Который на Своем пути останавливался среди людей, выслушивал их, проникался жалостью к ним, когда видел, что они «как овцы, не имеющие пастыря» (ср. Мф 9, 36; ср. Мк 6, 34). От Него мы должны перенять этот взор любви, которым Он примирял людей с Отцом и с самими собой, передавая силу, единственно способную излечить человека целиком.

Перед этим призывом Церквам Востока и Запада предстоит сосредоточиться на самом существенном: «Мы не можем предстать пред Христом, Господином истории, столь разделенными, какими мы, к сожалению, оказались в течение второго тысячелетия. Эти разделения должны уступить место сближению и согласию; раны должны быть залечены на пути к единству христиан»⁹.

Невзирая на наши слабости, мы должны обращаться к Нему, единственному Учителю, соучаствуя в Его смерти, дабы очиститься от этой ревнивой привязанности к переживаниям и воспоминаниям не о великих делах Божиих, совершенных ради нас, но о человеческих деяниях прошлого, все еще лежащих бременем на наших сердцах. Да просветит Дух Святой наш разум, дабы нам вместе идти навстречу нашему современнику, ожидающему радостной вести. Если на чаяния и страдания мира мы дадим просвещающий, животворящий согласованный ответ, то поистине будем содействовать более плодотворному проповеданию Евангелия среди людей нашего времени.

Первая часть

Познавать опыт веры христианского Востока

5. «… При исследовании истин Откровения на Востоке и на Западе применялись различные методы и подходы к познанию и исповеданию вещей Божественных. Неудивительно поэтому, если некоторые аспекты тайны Откровения один воспринял удачнее и изложил яснее, чем другой, вследствие чего о различных богословских формулах нередко следует сказать, что они скорее дополняют друг друга, чем противоречат друг другу»¹⁰.

Неся в сердце упомянутые мною вопрошания, чаяния и опыт, я мысленно обращаюсь к христианскому наследию Востока. Я не намерен ни описывать его, ни истолковывать: я готов выслушивать Церкви Востока, остающиеся живыми толковательницами традиционного сокровища, хранимого ими. При созерцании его моему взору открываются элементы, особо важные для более полного и цельного понимания христианского опыта и, следовательно, для возможности более полного христианского ответа на чаяния мужчин и женщин наших дней. По сравнению с любой другой культурой христианский Восток, будучи колыбелью рождавшейся Церкви, действительно исполняет уникальную и привилегированную роль.

В восточной христианской традиции выработался способ восприятия, усвоения и переживания веры в Господа Иисуса. В этом смысле она чрезвычайно близка христианской традиции Запада, которая возникает из той же самой веры и питается ею. И тем не менее она отличается от нее законным и удивительным образом, поскольку восточный христианин обладает свойственным ему чувствованием и пониманием, а следовательно, и особым, своеобразным переживанием своих отношений со Спасителем. С уважением и благоговением я желаю здесь подойти к вопросу богопочитания, проявляемого в этих Церквах, а не выделять ту или иную специфическую богословскую проблему из тех, которые возникли во время многовекового полемического противостояния между Западом и Востоком.

С самого своего возникновения христианский Восток являет себя способным, во всем многообразии своего содержания, воспринять характерные черты любой отдельной культуры при величайшем уважении к каждой общине. С глубоким умилением мы можем только благодарить Господа за то чудесное разнообразие, с которым Он соизволил составить из различных частиц столь богатую и сложную мозаику.

6. Имеются некоторые общие черты духовной и богословской традиции у разных Церквей Востока, в которых обнаруживается особое восприятие форм, какие приняла проповедь Евангелия на западных землях. Второй Ватиканский Собор суммирует их следующим образом: «Всем также известно, с какой любовью восточные христиане совершают литургические священнодействия, особенно Св. Евхаристию, источник жизни Церкви и залог будущей славы, благодаря которому верные, объединяясь с епископом, получая доступ к Богу Отцу через Сына, Воплощённое Слово, страдавшего и прославленного, в излиянии Святого Духа обретают общение с Пресвятой Троицей, становясь «причастниками Божественного естества» (2 Петр 1, 4)»¹¹.

В этих чертах вырисовывается видение восточного христианина, цель которого – соучастие в Божественной природе через сопричастность тайне Пресвятой Троицы. Здесь характеризуется «монархия», присущая Отцу, и понятие спасения, согласно домостроительству, изложенному восточным богословием после св. Иринея Лионского и распространившемуся у Отцов Каппадокийцев¹².

Соучастие в жизни Пресвятой Троицы осуществляется в богослужении и особым образом в Святой Евхаристии – тайне общения с прославленным Телом Христовым, семенем бессмертия¹³. В обожении, и главным образом в святых Таинствах, восточное богословие приписывает совершенно особую роль Духу Святому: силою Духа, обитающего в человеке, обожение начинается уже на земле, творение преображается, и раскрывается Царство Божие.

Учение Каппадокийских Отцов об обожении вошло в традицию всех Восточных Церквей и является частью их общего наследия. Это можно подытожить мыслью, уже выраженной св. Иринеем в конце II столетия: Бог вочеловечился, дабы человек обожился¹⁴. Это богословие обожения остается одним из особо ценных приобретений в восточной христианской мысли¹⁵.

На этом пути обожения нас предваряют те, кто через благодать и усилия в праведной жизни «уподобились» Христу, то есть мученики и святые¹⁶. И среди них совершенно особое место занимает Пресвятая Дева Мария, от Которой произросла «отрасль от корня Иессеева» (Ис И, 1). Это не только образ ожидающей нас Матери, но также образ Пречистой, Которая, будучи осуществлением множества ветхозаветных прообразов, являет Собою икону Церкви, символ и предварение преображенного благодатью человечества, пример и надежное упование для тех, кто направляет свои стопы к небесному Иерусалиму¹⁷.

При всем том, что Восток особо подчеркивает троичный реализм и его органичную включенность в сакраментальную жизнь, он связывает веру в единство Божественной природы с непознаваемостью Божественной сущности. Восточные Отцы всегда утверждают, что невозможно познать то, чем является Бог, но можно лишь познать то, что Он есть, поскольку Он открыл Себя в истории спасения как Отец, Сын и Дух Святой¹⁸.

Это сознание неизреченной Божественной реальности отражается в богослужении, где чувство тайны сильнейшим образом воспринимается всеми верующими христианского Востока.

«На Востоке имеются также сокровища тех духовных преданий, которые нашли свое выражение прежде всего в монашестве. Ибо там со славных времен Святых Отцов процветала та монашеская духовность, которая затем распространилась на Западе, стала как бы источником латинских монашеских установлений и и впоследствии постоянно придавала им новую силу. Поэтому католикам настоятельно рекомендуется чаще обращаться к этим духовным сокровищам восточных Отцов, которые возвышают всего человека в его целости до созерцания Божественных тайн»¹⁹.

Евангелие, Церкви и культуры

7. Я и раньше обращал внимание на то, что одна из главных великих ценностей, особо переживаемых на христианском Востоке, заключается в пристальном внимании к народам и их культурам, дабы Слово Божие и Его прославление могли звучать на любом языке. На этой теме я останавливался в энциклике «Апостолы славян», где подчеркивается, что Кирилл и Мефодий «стремились во всем быть подобными тем, для кого сделали доступным Евангелие; они хотели стать частью этих народов и разделить во всем их участь»²⁰; «речь шла о новом методе катехизации»²¹. Поступая так, они выразили весьма распространенный на христианском Востоке подход: «Воплощая Евангелие в особую культуру народов, которые они евангелизировали, святые Кирилл и Мефодий приобрели особенные заслуги в деле формирования и развития самой культуры или, вернее, многих культур»²². Уважение и внимание к отдельным культурам сочетаются у них с усердной заботой о вселенском характере Церкви, к осуществлению которого они неутомимо стремились. Отношение к этому обоих Солунских братьев дает представление о стиле, типичном в христианской древности для многих Церквей: Откровение возвещается адекватно и становится полностью понятным, поскольку Христос говорит языком разных народов, которые могут читать Священное Писание и совершать богослужение на своем языке, употребляя свойственные им выражения, то есть как бы возобновляя чудеса Пятидесятницы.

В эпоху, когда все более фундаментальным признается право каждого народа на самовыражение, в соответствии с собственным культурным наследием и мышлением, опыт отдельных Церквей Востока представляется нам примером успешной инкультурации.

Этот пример учит нас тому, что, если мы хотим избежать возникновения партикуляризма и крайнего национализма, нам необходимо понять следующее: проповедь Евангелия должна быть глубоко укорененной в специфичность культур и одновременно открытой для соединения во вселенскости, где происходит обмен, ради общего обогащения.

Между памятью и ожиданием

8. Зачастую мы чувствуем себя сегодня пленниками настоящего, как если бы человек почувствовал, что он утратил ощущение принадлежности к истории, которая ему предшествует и за ним следует. В этих усилиях по обретению себя между прошлым и будущим, с душою, преисполненной благодарности за полученные и за ожидаемые благодеяния, Церкви Востока особо выделяют значение преемственности, носящей названия Предания и эсхатологического ожидания.

Предание – это наследие Церкви Христовой, живая память о Воскресшем, встреченном и засвидетельствованном Апостолами, которые передали своим преемникам эту живую память, непрерывно гарантируемую апостольской преемственностью через возложение рук, вплоть до епископов наших дней. Оно состоит из исторического и культурного наследия каждой Церкви, созданного свидетельством мучеников, отцов Церкви и святых, равно как и живой верою всех христиан на протяжении веков вплоть до наших дней. Речь идет не о неизменном повторении формул, но о наследии, сохраняющем изначально живое керигматическое ядро. Именно Предание, гарантируя определенность и преемственность, избавляет Церковь от опасности лишь собирать меняющиеся мнения.

Когда обычаи и традиции, свойственные каждой Церкви, начинают восприниматься как нечто неизменное, возникает опасность лишить Предание того характера живой реальности, которая возрастает и развивается и которой Дух споспешествует именно затем, чтобы оно говорило людям всех времен. И подобно тому, как Священное Писание «растет» вместе с тем, кто его читает²³, так и любая другая часть живого наследия Церкви возрастает с пониманием верующих и обогащается новыми вкладами, привносимыми в духе верности и преемственности²⁴. Только религиозное усвоение, в послушании веры, того, что Церковь именует «Преданием», позволяет ему воплощаться в различных историко-культурных ситуациях и условиях²⁵. Предание отнюдь не является единственно ностальгией по вещам и образам прошлого, или же сожалением об утраченных привилегиях, но оно есть живая память Невесты, сохраняемая вечно юной Любовью, которой она преисполнена.

Если Предание гарантирует нам непрерывную связь с прошлым, то эсхатологическое ожидание открывает будущее Божие. Каждая Церковь должна бороться против искушения абсолютизировать то, что она совершает, и, следовательно, восхвалять саму себя или предаваться унынию. Но время принадлежит Богу, и все то, что свершается, никогда не отождествляется с полнотою Царства, всегда являющегося безвозмездным даром. Господь Иисус пришел, чтобы умереть за нас, и Он воскрес из мертвых, тогда как творение, спасенное в надежде, «стенает» еще в муках рождения (ср. Рим 8, 22). Сам Господь вернется, чтобы «покорить вселенную» Отцу (ср. 1 Кор 15, 28). Церковь призывает это возвращение, привилегированным свидетелем которого является монашествующий.

Восток живым образом выражает реальность Предания и ожидания. Все его богослужения преимущественно – это воспоминание о спасении и призывание возвращения Господа. И если Предание учит Церкви верности тому, что их породило, то эсхатологическое ожидание побуждает их быть тем, чем они еще не стали в полноте и чем Господь желает их соделать, а следовательно, побуждает искать все новые пути верности, преодолевая пессимизм, ибо всё устремляется к надежде Божией, которая не постыжает.

Мы должны показать людям красоту памяти, силу, исходящую от Духа и делающую нас свидетелями – ибо мы дети свидетелей – дать им возможность наслаждаться всем тем прекрасным, что Дух посеял в истории; показать, что именно Предание сохраняет все это, подавая надежду тем, кто, даже не видя, что их усилия увенчались успехом, знает, что кто-то другой доведет их дела до конца; тогда человек будет чувствовать себя менее одиноким, менее замкнутым в тесном кругу собственного, индивидуального делания.

Монашество как образец жизни во святом Крещении

9. Теперь мне хотелось бы взглянуть на многообразную картину восточного христианства с определенных высот, позволяющих выделить многие его особенности, – с высот монашества.

На Востоке монашество сохранило большое единство, не познав, как на Западе, образования множества видов апостольской жизни. Различные выражения монашеской жизни, от совместного проживания, как его понимали св. Пахомий или св. Василий, до строго отшельнического – св. Антония или св. Макария Египетского, соответствуют скорее различным этапам духовного пути, чем выбору между разными образами жизни. Во всяком случае, они ссылаются на монашество как таковое, в какой бы форме оно ни выражалось.

Помимо того, монашество рассматривалось на Востоке не только как особый образ жизни, свойственный какой-то категории христиан, но, в частности, как отправной пункт для всех крещеных, в меру даров, предложенных Господом каждому, становясь своего рода эмблематическим синтезом христианства.

Когда Бог полностью призывает, как в случае монашеской жизни, тогда человек может достичь больших высот – в той степени, в какой восприимчивость, культура и духовность это позволяют. Это в особенности относится к Восточным Церквам, в которых монашество образует существенный опыт и где сегодня продолжается его расцвет, после того как был положен конец преследованиям и сердца обрели возможность свободно возвыситься к небесам. Монастырь – это пророческое место, где само творение превращается в хвалу Богу и заповедь милосердной любви, претворяемой в жизнь, становится идеалом человеческого общежительства и где человек ищет Бога без каких-либо ограничений и препятствий, становясь ориентиром для всех, неся их в душе и помогая им в поисках Бога.

Я хотел бы напомнить также о ярком свидетельстве монахинь христианского Востока. Их пример позволил дать высокую оценку особой роли женщины в Церкви, даже если для этого пришлось преодолевать умонастроение эпохи. Во времена преследований, охвативших все страны Восточной Европы, когда многие мужские монастыри были насильственно закрыты, женское монашество сохраняло зажженным светильник монашеской жизни. Харизма монахини с ее специфическими особенностями отражает видимо материнскую любовь Божию, на которую часто ссылается Священное Писание.

Итак, я обращаю свой взор на монашество, чтобы выделить те ценности, которые, как мне представляется, очень важны сегодня для определения вклада, вносимого христианским Востоком на пути Церкви Христовой к Царству Божию. Не будучи свойственными исключительно монашескому опыту и наследию Востока, эти стороны часто приобретали там особый характер. С другой стороны, мы придаем значение не исключительности, а возможности взаимного обогащения в том, что единый Дух породил в единой Церкви Христовой.

Монашество всегда было самой душой Восточных Церквей: первые христианские монахи появились на Востоке, и монашеская жизнь была неотъемлемой частью восточного света, принесенного на Запад великими Отцами неразделенной Церкви²⁶.

Ярчайшие общие черты, которые объединяют монашеский опыт Востока и Запада, соделывают из него чудесный мост братства, где пережитое единство расцветает гораздо сильней, чем оно может выразиться в диалоге между Церквами.

Между Словом и Святой Евхаристией

10. Монашество особым образом раскрывает то, что жизнь проходит между двумя вершинами: Словом Божиим и Св. Евхаристией. Это означает, что оно всегда, даже в своих отшельнических формах, представляет собой одновременно личный ответ на индивидуальный призыв и церковно-общинное явление.

Слово Божие – это отправная точка для монаха, Слово, призывающее, приглашающее, обращенное лично – как это было с Апостолами. Когда Слово доходит до человека, тогда возникает послушание, то есть слушание, меняющее жизнь. Каждый день монах питается хлебом Слова. Лишенный Его, он становится как бы мертвым, и ему нечего больше сообщить братьям, ибо Слово есть Христос, Которому монах призван быть сообразным.

Даже когда он поет с братьями молитву, освящающую время, он продолжает питаться Словом Божиим. Богатейшая богослужебная гимнография, которой по справедливости гордятся все Церкви христианского Востока, – не что иное, как продолжение Слова прочитанного, понятого, усвоенного и, наконец, пропетого: эти песнопения, в большинстве своем прекрасно пересказывающие библейский текст, тщательно отобраны и отмечены личным опытом отдельных людей и общин.

Пред бездной Божественного милосердия монаху остается лишь провозглашать осознание собственной полной нищеты, сразу превращающейся в воззвание и вопль ликования о еще более обильном спасении, ибо на него невозможно было бы уповать в бездне своей нищеты²⁷. Вот почему мольба о прощении и восхваление Бога составляют существенную часть богослужебной молитвы. Христианин погружен в изумление перед этим последним, из бесконечного ряда, парадоксом, с благодарностью воспеваемым богослужебным языком: Беспредельное становится предельным; Дева рождает; Тот, Кто есть Жизнь, смертью навсегда побеждает смерть; на небесах Принявший тело человеческое восседает одесную Отца.

Кульминацией этого молитвенного опыта является Святая Евхаристия, другая вершина, неразрывно связанная со Словом как место, где Слово становится Плотью и Кровью, – небесным опытом, в котором Оно вновь делается событием.

В Святой Евхаристии раскрывается глубинная природа Церкви, общины призванных к литургическому собранию для прославления дара Того, Кто есть Приносящий и Приносимый: эти соучаствующие в Святых Тайнах становятся «единокровными» Христу²⁸, предваряя опыт обожения в неразрывном отныне союзе, который связывает во Христе Божественность и человечность.

Но Святая Евхаристия – это и то, что предваряет принадлежность людей и вещей к небесному Иерусалиму. Она вполне раскрывает, таким образом, свою эсхатологическую природу: как живой знак такого ожидания, монах в богослужении продлевает и доводит до полноты взывания Церкви – Невесты, молящей о возвращении Христа в «маранафа – Ей, гряди, Господи Иисусе!», – постоянно повторяющиеся не только в словах, но и во всем его существовании.

Литургия для всего человека и для всего космоса

11. В богослужебном опыте Христос Господь есть Свет, Который освещает путь и раскрывает прозрачность космоса точно так же, как в Священном Писании. События прошлого обретают во Христе смысл и полноту, и творение раскрывается таким, какое оно есть: совокупность особенностей, которые только в богослужении находят свое завершение, свое всецелое предназначение. Вот почему богослужение есть Небо на земле, и в нем Слово, облекшееся в плоть, наполняет материю спасительной способностью, которая проявляется во всей своей полноте в Святых Таинствах: в них творение сообщает каждому силу, дарованную ему Христом. Таким образом, Господь, погруженный в Иордан, передает водам силу, которая позволяет им быть купелью крещального возрождения²⁹.

В таком контексте в богослужебной молитве на Востоке проявляется огромная способность вовлекать человеческую личность во всей ее целостности: тайна воспевается в величии ее содержания, равно как и в теплоте чувств, возбуждаемых ею в сердце спасенного человечества. В священнодействии сама телесность призвана к хвале, к красоте, являющейся на Востоке одним из излюбленных выражений Божественной гармонии и образом преображенного человечества³⁰, что проявляется повсюду: в формах храма, в звуках, в красках, в свете, в благоухании. Продолжительность богослужения, повторяющиеся призывания – все выражает прогрессивное отождествление всей личности с совершаемой тайной. И молитва Церкви становится, таким образом, уже соучастием в Литургии небесной, предварением окончательного блаженства.

Такая всеохватывающая оценка личности, затрагивающая ее рациональные и чувствительные стороны, в «экстазе» и в имманентности, весьма актуальна и поучительна в понимании значения сотворенных реальностей: они не являются ни абсолютом, ни гнездом греха и беззакония. В богослужении творение раскрывается как дар, предложенный Творцом человечеству: «и увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (Быт 1, 31). Хотя все это ознаменовано драмой греха, отяжеляющего материю и препятствующего ее прозрачности, она тем не менее искуплена в Боговоплощении и стала всецело богоносной, то есть способной установить наши отношения с Отцом: эта особенность наиболее ярко проявляется в Святых Тайнах, в Таинствах Церкви.

Христианство не отвергает материи, телесности, которая, напротив, значима во всей полноте в священнодействии, где человеческое тело выявляет свою глубинную природу храма Духа Святого и присоединяется к Господу Иисусу, облекшемуся также в Тело для спасения мира. Но это не влечет за собой безмерного превознесения всего материального, ибо нам хорошо известно, насколько гармония человеческого существа была нарушена грехом. Богослужение раскрывает, что тело – через тайну Креста – идет к своему преображению, одухотворению: на горе Фавор Христос явил его во всей славе таким, каким оно призвано стать по воле Отца.

Космическая реальность призвана также возносить благодарение, ибо весь космос предполагается к полному воссоединению во Христе Господе. В этом понимании находит выражение уравновешенное и прекрасное учение о достоинстве, праве на уважение и конечной цели творения и человеческого тела в особенности. Оно, при равном отвержении всякого дуализма и всякого культа удовольствия ради удовольствия, становится просвещенным благодатью местом и, следовательно, всецело человеческим.

Тому, кто стремится к истинному смыслу в отношениях с собственным «я» и с космосом, столь часто еще искажемых эгоизмом и ненасытностью, богослужение раскрывает путь к достижению равновесия нового человека и приглашает проникнуться почитанием евхаристической силы сотворенного мира: человеку предназначено быть причастным к Евхаристии Господа, Его Пасхе, присутствующей в Жертве, приносимой на престоле.

Путь к самопознанию

12. На Христа, Богочеловека, взирает монах: в Его искаженном страданием лице, Лике мужа скорбей, он уже прозревает пророческое возвещение преображенного Лика Воскресшего. Созерцательному взгляду Христос раскрывается подобно тому, как Он раскрылся иерусалимским женщинам, пришедшим созерцать таинственное зрелище на Голгофе. Итак, взор монаха, прошедший эту школу, привыкает созерцать Христа и в тайниках творения, и в истории человечества, также понимаемой как постепенное уподобление Христу во всем.

Взор, постепенно уподобляющийся Христу, привыкает, следовательно, отдаляться от всего внешнего, от волнения чувств, от всего того, что лишает человека свободной легкости, позволяющей Духу уловить его. Проходя сей путь, он примиряется со Христом в процессе непрерывного обращения: в осознании собственного греха и отдаления от Господа, приводящего к сокрушению сердечному, символу его крещения в спасительных потоках слез; в молчании и в искомом и дарованном внутреннем спокойствии, научающем согласовывать биение сердца с ритмом Духа, что устраняет любую двойственность или двусмысленность. Такое приближение к состоянию все большей простоты и к самому существенному в себе, ко все большей открытости самому себе может побудить человека впасть в гордыню и в непримиримость, если он приходит к заключению, будто бы все это лишь плод собственных аскетических усилий. Духовное распознавание, при постоянном очищении, делает человека все более смиренным и кротким, сознающим, что он в состоянии воспринять лишь малую долю насыщающей его истины, ибо она есть дар Жениха, единственно являющего Собой полноту блаженства.

Человеку, ищущему смысл жизни, Восток предлагает эту школу, дабы познать себя, стать свободным, возлюбленным Иисусом, Который сказал: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф И, 28). Тому, кто ищет внутреннего исцеления, Он предлагает продолжать поиски – при благих намерениях и честном пути Лик Отца в конце концов даст Себя распознать, ибо Он запечатлен в глубинах человеческого сердца.

Наставник в Духе Святом

13. Обычно путь монаха не отмечен только его личными усилиями, но связан с духовником, которому он доверяется, как сын, в уверенности, что в нем проявляется заботливое и требовательное отцовство Бога. Образ духовника придает восточному монашеству исключительную гибкость: в самом деле, благодаря его воздействию путь каждого монаха становится очень индивидуальным, в том что касается времени, ритма, способов искания Бога. Именно потому, что духовный отец согласовывает и соединяет все делание, в монашестве проявляется большое разнообразие выражений общежительного и отшельнического характера. Монашество на Востоке смогло, таким образом, ответить на чаяния каждой Церкви в различные периоды ее истории³¹.