Текст книги "Сочинения. Том II. Энциклики. О святом Иоанне Креста. Молитвенные размышления. Речи и проповеди. Поэзия"

Этот исторический факт подчеркивает значение автономности, которую сохраняет также этот третий тип философских размышлений, но одновременно указывает на необходимые и глубокие преобразования, которым философия должна подвергнуться.

Именно по причине этой необходимой и значительной помощи уже в эпоху Отцов Церкви философию называли служанкой богословия (ancilla theologiae). Это определение не означало, что философия безвольно подчиняется богословию или играет по отношению к нему чисто функциональную роль. Скорее всего, его понимали в том смысле, в каком Аристотель называл экспериментальные науки «служанками первой философии». Хотя в наши дни было бы трудно использовать это определение из-за упомянутого выше принципа автономии, его успешно использовали на протяжении веков, чтобы указать на необходимость связи между этими двумя областями знаний и на невозможность их разделения.

Если богослов не хочет использовать философию, возникает опасность, что он будет бессознательно создавать собственную философию и замкнется в структурах мышления, которые мало подходят для постижения веры. Если бы философ, со своей стороны, отказался от всех связей с богословием, он вынужден был бы постулировать истины христианской веры как самостоятельные принципы, что и приходилось делать некоторым философам нового времени. В обоих случаях возникает опасность уничтожения основ автономии, которую справедливо пытается сохранить любая наука.

Рассматриваемая здесь разновидность философии, в связи с ее влиянием на понимание Откровения, вместе с богословием должна строго подчиняться суждениям и авторитету Учительства Церкви, как было показано выше. Истины веры выдвигают определенные требования, которые философия должна соблюдать, если желает поддерживать связь с богословием.

78. В свете этих рассуждений легко понять, почему Учительство Церкви неоднократно превозносило достоинства идей св. Фомы и указывало на него как на лучшего, образцового богослова. Оно не хотело таким образом выражать свое отношение к чисто философским вопросам или требовать принятия определенных взглядов. Цель Учительства по-прежнему заключается в том, чтобы представить св. Фому как образец для всех людей, ищущих истину. В его рассуждениях требования разума и сила веры соединились в наиболее возвышенном синтезе, который когда-либо создавала человеческая мысль, ибо он умел решительно защищать новые истины, явленные в Откровении, никогда не нарушая принципов, которыми руководствуется разум.

79. Развивая положения, содержащиеся в предшествующих высказываниях Учительства Церкви, я намерен в последней части настоящей энциклики указать некоторые требования, которые богословие и, прежде всего, слово Божие, предъявляют в наши дни философской мысли и современным философам. Как я уже подчеркивал, философ должен следовать собственным правилам и опираться на свои принципы, но истина может быть только одна. Истины Откровения не могут приуменьшать открытий разума и его справедливой автономии; но, в свою очередь, разум никогда не должен терять способность размышлять о себе самом и задавать вопросы, сознавая, что он не может придать себе абсолютный и исключительный статус. Богооткровенная истина, являя тайну бытия во всем свете, который исходит от Самого Творца, дающего жизнь, должна осветить путь философских размышлений. Следовательно, христианское Откровение становится связующим элементом и местом встречи философской и богословской мысли в их взаимной соотнесенности. Хочется пожелать, чтобы богословы и философы подчинялись лишь авторитету истины, чтобы создать философию, созвучную слову Божьему. Такая философия станет местом встречи культуры и христианской веры, основой для взаимопонимания верующих и неверующих. Она сможет помочь верующим осознать глубину и подлинность веры, когда ей сопутствуют размышления и она не отказывается от них. Это убеждение подтверждают также Отцы Церкви: «Вера сама по себе является ничем иным, как согласием разума. (…) Размышляет всякий, кто верует – и, веруя, размышляет, и, размышляя, верует. (…) Если вера не является предметом размышлений, то ее вовсе не существует»⁹⁵. А также: «Если нет согласия разума, то нет и веры, ибо без согласия разума невозможно во что-либо верить»⁹⁶.

Глава VII
Нужды и задачи настоящего бремени

Неотъемлемые требования слова Божьего

80. В Священном Писании можно обнаружить целый ряд элементов – доступных непосредственно или косвенно, – которые позволяют сформировать представление о человеке и мире, обладающее значительной философской ценностью. Христиане постепенно осознали, какое богатство заключено в этих святых страницах. В Библии показано, что действительность, которую мы воспринимаем, – не абсолют: она не является несотворенной и не родилась сама по себе. Только Бог – Абсолют. На страницах Священного Писания появляется также концепция человека как образа Божия, в которой заключены достоверные истины, касающиеся его сущности и свободы, а также бессмертия души. Поскольку сотворенный мир не является самодостаточным, любое обманчивое чувство автономии, игнорирующее основную зависимость каждого творения, в том числе человека, от Бога, приводит к трагедиям, которые губят рациональные поиски гармонии и смысла человеческого существования.

Проблема нравственного зла, наиболее трагическая форма проявления зла, тоже рассматривается в Библии, где говорится, что его причины не кроются в каких-то недостатках, связанных с материей, но что зло есть рана, которая причиняется человеком, неупорядоченно пользующимся свободой. Наконец, слово Божие ставит вопрос о смысле бытия и отвечает на него, направляя человека к Иисусу Христу, Воплощенному Слову Божьему, Которое во всей полноте осуществляет замысел человеческой жизни. Изучение священного текста позволит заметить и другие аспекты, но на первом плане выступает отказ от любых форм релятивизма, материализма и пантеизма.

Фундаментом этой философии, заключенной в Библии, является убеждение, что человеческая жизнь и мир имеют смысл и стремятся к полноте, которая осуществляется в Иисусе Христе. Воплощение всегда будет оставаться главной тайной, к которой следует обращаться, чтобы постичь загадку существования человека, сотворенного мира и самого Бога. Эта тайна ставит перед философией самое суровое требование, ибо велит разуму усвоить логику, которая позволит разрушить стены, в которых он может сам себя заточить. Однако лишь на этом пути смысл человеческой жизни достигает своей вершины, ибо на нем становится понятной глубочайшая сущность Бога и человека: в тайне Воплощенного Слова сохраняется и Божественная, и человеческая природа, а также автономия каждой из них, и в то же время возникает отношение любви, которое соединяет их друг с другом, а также единственная в своем роде связь, которая, избегая смешения двух естеств, выражает их во взаимном единении⁹⁷.

81. Можно заметить, что одним из наиболее характерных аспектов нашего нынешнего положения является «кризис смысла». Появилось так много концепций познания, часто научного характера, отражающих видение жизни и мира, что на самом деле все шире распространяется так называемая фрагментация знаний. Именно это приводит к тому, что поиски смысла затруднены, а часто – и бесплодны. Более того, и это еще печальнее, в обстановке переплетения информации и фактов, среди которых мы живем и которые, похоже, становятся содержанием нашей жизни, многие сомневаются, уместен ли еще сам вопрос о смысле жизни. Многообразие теорий, соревнующихся в попытках решить этот вопрос, а также многочисленные концепции и интерпретации мира и человеческой жизни только усиливают эти сомнения, которые легко могут стать источником скептицизма и равнодушия или различных видов нигилизма.

В результате человеческим духом овладевает какой-то неопределенный вид мышления, который приводит к еще большей замкнутости в границах собственной имманентности, без всяких обращений к трансцендентному. Философия, которая не ставит вопросов о смысле бытия, несет серьезную опасность, которая заключается в отведении разуму чисто инструментальных функций и потере подлинного интереса к поискам истины.

Чтобы быть созвучной слову Божьему, философия должна, прежде всего, обрести глубину мудрости для поисков окончательного и абсолютного смысла жизни. Это основное условие, в сущности, является необходимым стимулом для философии, чтобы она приспособилась к собственной природе, ибо, следуя этим путем, философия не только станет решающим критическим авторитетом, который указывает различным научным дисциплинам их основы и ограничения, но и конечной инстанцией, объединяющей человеческие знания и деятельность, благодаря тому, что под ее влиянием они будут стремиться к единой высшей цели и смыслу. Эта глубина мудрости сегодня особенно необходима, так как колоссальный рост технического потенциала заставляет человечества заново и со всей остротой осмыслить высшие ценности. Если эти технические средства не будут подчинены какой-то цели, которая выходит за рамки логики чистого утилитаризма, они вскоре могут показать свой античеловеческий характер, и даже превратиться в потенциальные средства уничтожения человеческого рода⁹⁸.

Слово Божие являет конечную цель человека и придает полноценный смысл его действиям в мире. Именно поэтому оно призывает философию найти для этого смысла естественный фундамент, которым является религиозность, заключенная в природе каждого человека. Философия, которая подвергает сомнению существование совершенного и абсолютного смысла, является не только непригодной, но и ложной.

82. Кроме того, эту роль мудрости может играть лишь философия, являющая собой подлинную и истинную науку, то есть имеющая своим предметом не только частные и преходящие аспекты реальности – функциональные, формальные и практические, но ее полную и окончательную истину, т.е. саму сущность объектов познания. Итак, мы подходим ко второму постулату: следует показать, что человек способен прийти к познанию истины; причем имеется в виду познание, которое находит объективную истину в соответствии вещи и интеллекта, как определяли ее великие схоласты⁹⁹. Это требование, свойственное вере, было безоговорочно подтверждено на Втором Ватиканском Соборе: «Ведь разум не сводится к познанию одних лишь внешних явлений: он способен с подлинной достоверностью постигать доступную ему реальность, несмотря даже на то, что вследствие греха он частично помрачается и ослабляется»¹⁰⁰.

Философия, которой свойствен феноменализм или релятивизм, не способна помочь постичь сокровища, заключенные в слове Божием, ибо Священное Писание предполагает, что, хотя человек и запятнал себя недобросовестностью и ложью, он может познать ясную и простую истину. В Священном Писании, особенно в Новом Завете, встречаются тексты и утверждения, носящие подлинно онтологический характер. Богодухновенные авторы хотели дать в них истинные суждения, то есть такие, которые отражают объективную действительность. Нельзя утверждать, что католическая традиция совершила ошибку, истолковав некоторые тексты апостола Иоанна Богослова и святого апостола Павла как утверждения, касающиеся самой сущности Христа. Следовательно, когда богословие пытается постичь и объяснить эти утверждения, оно нуждается в помощи философии, которая не исключает возможности объективно истинного познания, даже если его можно продолжать совершенствовать. Все, что здесь было сказано, касается также суждений совести, причем в Священном Писании считается, что они могут быть объективно истинными¹⁰¹.

83. Из двух приведенных выше требований следует третье: необходима философия истинно метафизического характера, т.е. способная выйти за рамки данных, полученных опытным путем, чтобы в поисках истины открыть нечто абсолютное, конечное и фундаментальное. Это требование касается как интеллектуального, так и аналитического познания; особенно оно типично для познания нравственного блага, конечной основой которого является высшее Благо, сам Бог. Я не хочу говорить здесь о метафизике как о конкретной школе и течении, возникшем в прошлом. Я лишь хочу отметить, что действительность и истина выходят за пределы фактов и опыта; хочу также выступить в защиту способности человека достоверно и безошибочно, хотя и несовершенными методами, с помощью аналогий, постигать это трансцендентное и метафизическое измерение. В таком понимании метафизику не следует считать альтернативой антропологии, так как именно метафизика позволяет обосновать понятие достоинства личности, указывая на ее духовную природу. Проблематика личности является особенно благоприятной сферой, в которой происходит встреча с бытием, а тем самым – с метафизическими рассуждениями.

Везде, где человек замечает призыв к абсолютному и трансцендентному, перед ним открывается путь к метафизическому аспекту действительности: в истине, в красоте, в нравственных ценностях, в другом человеке, в тварном бытии, в Боге. Важнейшая задача, которая поставлена перед нами в конце нынешнего тысячелетия, причем неотложная и неизбежная, заключается в переходе от явления к основанию. Нельзя довольствоваться только опытом; и в том случае, когда он выражает и раскрывает внутренний мир человека и его духовность, рациональные размышления тоже должны восходить к духовной субстанции и к тому основанию, на котором она зиждется. Следовательно, философские размышления, которые отказываются от принятия метафизики, совершенно непригодны для выполнения посреднической функции в постижении Откровения.

Слово Божие постоянно обращается к тому, что находится вне опыта и даже вне человеческой мысли; но эту «тайну» не удалось бы раскрыть, а богословие не смогло бы сделать ее в какой-то мере понятной¹⁰², если бы человеческое познание было ограничено лишь миром, воспринимаемым органами чувств. Поэтому метафизика играет особенно важную роль в богословских исследованиях. Богословие, лишенное метафизического измерения, не смогло бы выйти за рамки анализа религиозного опыта, а осознание веры не смогло бы точно выразить универсальную и трансцендентную ценность богооткровенной истины.

Я придаю такое значение метафизике, поскольку убежден, что только таким путем можно преодолеть кризис, который в настоящее время затронул обширные области философии, и исправить некоторые неправильные установки, распространенные в нашем обществе.

84. Необходимость авторитета метафизики станет более очевидной, если мы обратим внимание на развитие герменевтических наук и различных форм языкового анализа в настоящее время. Результаты этих поисков могут оказаться полезными для понимания веры, так как они раскрывают структуру нашего мышления и речи, а также смысл, заключенный в языке. Однако отдельные представители этих наук сводят поиски к одному вопросу, а именно, каким образом человек постигает и отображает действительность, и не пытаются установить, в состоянии ли разум раскрыть ее сущность. Разве такое отношение не является еще одним проявлением современного кризиса веры в способности разума? Если же, основываясь на каких-то произвольных положениях, вышеупомянутые суждения пытаются затмить истины веры или подорвать их универсальную истинность, то они не только умаляют роль разума, но и вступают в противоречие друг с другом, ибо вера предполагает, что человеческим языком можно универсально выразить, хотя и в аналогичных, но не менее возвышенных категориях, Божественную и трансцендентную реальность¹⁰³. Если это неверно, то слово Божие, которое является словом Бога, изложенным на языке человека, не могло бы передать знаний о Боге. Нельзя, чтобы в процессе постижения этого слова постоянно возникали очередные интерпретации, что не позволяло нам прийти к истинному суждению; в противном случае Божественное Откровение было бы невозможно, имелись бы лишь чисто человеческие представления о Боге и о том, что мы считаем Его планами относительно нас.

85. Я отдаю себе отчет в том, что те требования, которые слово Божие предъявляет к философии, могут показаться трудными для многих людей, непосредственно занимающихся современными философскими исследованиями. И все же, основываясь на систематическом учении Римских Пап последнего времени и Отцов Второго Ватиканского Собора, я хочу выразить мое глубокое убеждение, что человек способен выработать однородную и органичную концепцию познания. Это одна из задач, которая поставлена перед христианской мыслью в третьем тысячелетии эры христианства. Раздробленность знаний связана с неполным видением истины и приводит к фрагментации смысла, а это не позволяет современному человеку достичь внутреннего единства. Разве Церковь может остаться к этому равнодушной? Само Евангелие ставит перед пастырями задачу служения мудрости, и поэтому они не могут уклониться от этой обязанности.

Я убежден, что философы, которые в настоящее время пытаются решить задачи, поставленные перед человеческой мыслью словом Божиим, должны опираться в своих размышлениях на вышеизложенные постулаты и регулярно обращаться к великой традиции, начатой древними философами, продолженной Отцами Церкви, а также знаменитыми схоластами и включающей фундаментальные достижения нового времени и XX века. Философ, который умеет черпать из этой традиции и находить в ней вдохновение, сможет сохранить автономию философской мысли.

Поэтому в нынешней ситуации особенно важно, чтобы отдельные философы смогли пропагандировать заново открытую решающую роль традиции в формировании надлежащей формы познания. Ибо следование традиции – это не только воспоминание о прошлом; в большей степени оно выражает признание ценности культурного наследия, принадлежащего всем людям. Можно даже сказать, что это мы принадлежим традиции и не в праве ею самовольно распоряжаться. Именно связь с традицией позволит нам сформулировать оригинальную и новую мысль, открывающую перспективы на будущее. В большей степени принцип связи с традицией касается богословия, не только потому, что его первоисточником является живое Предание Церкви104, но также потому, что именно этот факт требует заново принять как глубокую богословскую традицию, сыгравшую столь важную роль в минувших эпохах, так и непреходящую традицию философии, которая благодаря своей истинной мудрости смогла преодолеть границы времени и пространства.

86. Внимание, которое уделяется необходимости сохранить непрерывную связь современных философских размышлений с идеями, появившимися в христианской традиции, должно устранить опасность, кроющуюся в некоторых течениях мысли, широко распространенных в наши дни. Я считаю, что следует описать их хотя бы вкратце, чтобы обратить внимание на имеющиеся в них ошибки, представляющие угрозу для философии.

Первое из этих течений получило название эклектизма. Этот термин определяет позицию того, кто в своих исканиях, учении и аргументации – в том числе в сфере богословия – имеет привычку использовать отдельные мысли из различных философских концепций, невзирая ни на их целостность и систематическую связь, ни на исторический контекст. Таким образом, он лишает себя возможности отделить крупицу истины, заключенной в данной мысли, от ложного и ошибочного. Крайней степенью эклектизма можно считать использование философских терминов в чисто риторических целях, чем иногда грешат некоторые богословы. Подобные злоупотребления не облегчают поиск истины и не формируют ни богословского, ни философского навыка мышления, основанного на серьезной научной аргументации. Систематическое и глубокое изучение философских учений, характерного языка и обстоятельств, при которых они появились, поможет избежать опасности эклектизма и позволит использовать их надлежащим образом в богословской аргументации.

87. Эклектизм является методологической ошибкой, но может также содержать скрытые тезисы историзма. Чтобы правильно понять учение, возникшее в прошлом, необходимо поместить его в должный исторический и культурный контекст. Характерная же особенность историзма заключается в том, что он считает некую философию истинной, если она отвечает требованиям данной эпохи и выполняет поставленные перед нею исторические задачи. Таким образом, по крайней мере, косвенно, ставится под сомнение неизменная ценность истины. То, что истинно в одной эпохе, утверждают сторонники историзма, может не быть истинным в другой. В результате история мысли превращается для них в хранилище древностей, из которого можно черпать примеры взглядов, которые ныне в значительной степени устарели и потому не имеют никакого значение для современной эпохи. В действительности, однако, следует помнить, что даже если сама формулировка истины каким-то образом подчинена требованиям определенной эпохи и культуры, все же в любых суждениях можно выявить истину или заблуждение и соответственно признать их истинными или ложными независимо от удаленности во времени и пространстве.

В богословской мысли историзм обычно проявляется в виде своеобразного «модернизма». Под влиянием в какой-то мере правильной заботы об актуальности богословских размышлений и их доступности для современного человека богословы склонны пользоваться исключительно новейшими формулировками, взятыми из философского жаргона, и уже не относятся к ним с должной критикой, которая необходима в свете традиции. Такой вид модернизма ошибочно отождествляет актуальность с истиной и поэтому не может выполнить требований истины, которым должно отвечать богословие.

88. Очередной опасностью, которую следует рассмотреть, является сциентизм. Эта философская концепция не признает ценности иных видов познания, кроме тех, которые свойственны точным наукам, считая плодом воображения как религиозное и богословское познание, так и знания в области этики и эстетики. В прошлом ту же идею провозглашали позитивизм и неопозитивизм, согласно которым утверждения метафизического характера лишены смысла. Эпистемологическая критика показала необоснованность этой теории, но она возродилась в виде сциентизма, в котором ценности сводятся к уровню обычных ощущений, а понятие бытия отодвигается на второй план, так как рассмотрению подлежит лишь то, что относится к области «голых» фактов. Таким образом, наука, пользуясь развитием техники, готовится подчинить себе все аспекты жизни человека. Бесспорные достижения науки и современной техники способствуют распространению сциентистского мышления. Создается впечатление, что его воздействие ничем не ограничено, так как оно проникло в различные культуры, вызвав в них радикальные перемены.

К сожалению, все, что касается вопроса о смысле жизни, сциентизм относит к иррациональной сфере или к воображению. Трудно также согласиться с отношением этого направления к другим важнейшим вопросам философии, которые оно или полностью игнорирует, или анализирует с помощью поверхностных аналогий, лишенных рациональных обоснований. Это приводит к оскудению размышлений человека в результате устранения из их сферы тех фундаментальных вопросов, которые человек как разумное существо с самого начала своей жизни на земле постоянно задавал себе. Кроме того, согласно этому учению, недопустимы любые критические высказывания, основанные на этической оценке, и поэтому сциентистское мышление смогло внушить многим людям, что все технически осуществимое допустимо с точки зрения нравственности.

89. Не меньшую опасность представляет прагматизм – образ мышления тех, кто, совершая выбор, не видит необходимости обращаться к теоретическим рассуждениям и к оценкам, основанным на этических принципах. Это направление мысли имело на практике важные последствия. Прежде всего, оно привело к появлению концепции демократии, в которой нет места любым упоминаниям о принципах аксиологического характера (а следовательно, неизменных); о допустимости или недопустимости определенного поведения решает парламентское большинство¹⁰⁵. Последствия такой концепции очевидны: важнейший нравственный выбор человека в действительности зависит от сиюминутных решений каких-то учреждений. Более того, даже антропология в большой степени обедняется из-за характерной для прагматизма односторонней концепции человека, не допускающей ни сложных этических дилемм, ни экзистенциальных размышлений о смысле страдания и жертвы, жизни и смерти.

90. Взгляды, представленные выше, ведут, в свою очередь, к более общей концепции, которая, по-видимому, определяет сегодня точку зрения многих философских направлений, утративших интерес к вопросам бытия. Я имею в виду нигилистическое отношение, которое отрицает одновременно все основы и любую объективную истину. Нигилизм не только противоречит требованиям и истинам слова Божьего, но, прежде всего, отрицает гуманность человека и его неотъемлемые свойства. Нельзя забывать, что недостаточное внимание к вопросам бытия неуклонно приводит к потере контакта с объективной истиной, а в результате – с основой, на которой покоится человеческое достоинство. Таким образом, появляется возможность лишить облик человека тех черт, которые свидетельствуют о его сходстве с Богом, чтобы постепенно пробудить в нем деструктивную жажду власти или погрузить его в пучину одиночества, порождающего отчаяние. Если человека лишить истины, все попытки его освобождения становятся неосуществимыми, ибо истина и свобода или существуют вместе, или же вместе жалким образом погибают¹⁰⁶.

91. Комментируя перечисленные выше направления мысли, я не ставил перед собой задачу дать полную картину современной философии; впрочем, было бы трудно представить ее в рамках какой-то единой концепции. Я должен подчеркнуть, что в действительности многие науки пополнились сокровищами знаний и мудрости. Достаточно упомянуть логику, философию языка, эпистемологию, философию природы, антропологию, углубленный анализ чувственного восприятия, экзистенциальные концепции свободы. С другой стороны, получивший широкое распространение имманентизм, являющийся центральным элементом рационалистических притязаний, уже вызвал в прошлом веке ряд действий, которые привели к радикальному отрицанию постулатов, считавшихся нерушимыми. Так появились иррациональные течения, а критический анализ показал тщетность стремлений разума к полному самообоснованию.

Некоторые мыслители называют нашу эпоху «эпохой постмодернизма». Этот термин, часто используемый в различных контекстах, указывает на появление целого ряда новых факторов, воздействие которых было столь сильным и широким, что привело к существенным и стойким изменениям. Первоначально это определение применялось по отношению к явлениям эстетического, общественного или технологического характера. Позже оно стало использоваться в философии, но сохранило некоторую двусмысленность, как в связи с тем, что термин «постмодернизм» иногда носит положительный, а иногда отрицательный характер, так и потому, что не существует общепринятого решения трудной проблемы проведения границы между двумя историческими эпохами. Одно не подлежит сомнению: течения мысли, ссылающиеся на постмодернизм, заслуживают внимания. В некоторых из них утверждается, что эпоха достоверных суждений безвозвратно прошла и теперь человек должен научиться жить в ситуации полного отсутствия смысла, под знаком бренности и изменчивости вещей. Многие авторы, отрицая всякую достоверность в философии, забывают о необходимом разграничении и доходят до отрицания достоверности самих истин веры.

Этот нигилизм находит своего рода подтверждение в страшном опыте зла, являющемся характерной чертой нашей эпохи. Из-за этого трагического опыта потерпел крушение рациональный оптимизм, который воспринимал историю как победное шествие разума, источник счастья и свободы; в результате, одной из самых серьезных опасностей на сегодняшний день, в конце века, является искушение отчаяния.

Однако до сих пор параллельно существует и своего рода позитивистское мышление, которое не избавилось от заблуждения, что благодаря достижениям науки и техники человек может, словно демиург, обеспечить полный контроль над своей судьбой.

Актуальные задачи богословия

92. В различных эпохах перед богословием, представляющим собой не что иное, как истолкование Откровения, основанное на умозаключениях, всегда стояла задача принять наследие различных культур, а затем приобщить их к истинам веры с помощью понятий, соответствующих этим культурам. В наши дни богословию тоже вверена двоякая миссия. С одной стороны, оно должно выполнить задачу, которую в свое время поставили перед ним Отцы Второго Ватиканского Собора, то есть обновить методологию, чтобы более эффективно служить делу евангелизации. В этом контексте нельзя не привести слова Папы Иоанна XXIII, которые он произнес на открытии Собора: «В соответствии с горячим желанием всех тех, кто искренне возлюбил христианскую, католическую и апостольскую веру, эта наука должна более широко изучаться и глубже постигаться, а человеческому разуму следует обеспечить более полное образование и воспитание в этой области; необходимо, чтобы безошибочное и неизменное умение, которому следует хранить верность и оказывать уважение, углублялось и представлялось в соответствии с требованиями нашего времени»¹⁰⁷.

С другой стороны, богословие должно устремлять взор к конечной истине, переданной через Откровение, не задерживаясь на промежуточных этапах. Богослов обязан помнить, что в его труде выражается «динамика, присущая вере», а подлинным объектом его поисков является «истина, живой Бог и Его план спасения, явленный в Иисусе Христе»¹⁰⁸. Хотя эта задача и касается в первую очередь богословия, она является также вызовом философии, ибо масса проблем, с которыми обе эти науки сегодня сталкиваются, призывает их к сотрудничеству, с сохранением, однако, собственных методологий, чтобы истина могла быть заново осознана и выражена. Истина, которой является Христос, требует принять ее как универсальный авторитет, который является основой как богословия, так и философии, а также стимулирует их и позволяет им возрастать (см. Еф 4, 15).

Вера в возможность познания истины, имеющей универсальную ценность, отнюдь не вызывает нетерпимость; напротив, она является необходимым условием искреннего и подлинного диалога между людьми. Только выполнив это условие, люди смогут преодолеть разделение и вместе стремиться к познанию полноты истины, следуя путями, которые известны лишь Духу воскресшего Господа¹⁰⁹. Сейчас я хочу показать, в каких конкретных формах, с точки зрения актуальных задач богословия, выражается в наши дни это требование единства.