Текст книги "Что сказал покойник"

– Это как же? Вы не хотите вернуться домой?

– Хочу, но не сейчас. Сначала я изваяю статую на той скале – знаете, возле террасы? Только после этого я смогу уехать. Для скульптурных работ мне нужен цемент. Немного, килограмма два. И третье. Я скажу вам все, но сначала мы пойдём на почту, откуда я отправлю своей подруге телеграмму с сообщением о том, где я нахожусь и когда возвращаюсь. Отправлю телеграмму – тогда скажу. Иначе нет.

Патлатый задумчиво смотрел на меня и наверняка прикидывал, что бы такое придумать с телеграммой. И наверное, придумал, так как согласился:

– Ладно, завтра во второй половине дня пойдём на почту.

– А цемент мне нужен сейчас.

– Ладно, цемент сейчас будет. А какая гарантия, что вы скажете нам правду?

– А какая гарантия, что вы не застрелите меня сразу же, как только все узнаете?

Ехидно улыбаясь, патлатый сладко произнёс:

– Ваша телеграмма, разумеется.

– Ну, а шеф, уж он-то найдёт на меня управу.

Не знаю, поверил он мне или нет, но мои требования стал выполнять. Чёрный бандит приволок мне мешок цемента – килограммов пятьдесят. Сам же патлатый, прихватив толстяка, улетел куда-то на вертолёте. Обстоятельства складывались удачно. Час побега пробил.

Я собрала вещи – тёплую одежду, сумку, сетку, бинокль, книжку и нож, завернула все это в купальную простыню и отнесла к пальме. На обратном пути я прихватила из-под пальмы немного песку. Во время обеда я демонстративно держалась за голову.

– Голова болит? – посочувствовал мне лупоглазый бандит.

– Болит, – проворчала я. – Пока не очень, но скоро разболится вовсю. Не найдётся ли у вас польских порошков от головной боли?

Оставленные на хозяйстве бандиты – маленький и лупоглазый, с близко посаженными глазами – недоуменно переглянулись.

– А вы выпейте аспирин, – посоветовал маленький.

– Без толку. Мне помогают только польские порошки от головной боли. Странно, что у вас их нет.

– Может, вам лучше лечь? – предложил лупоглазый и замер в ожидании моего ответа. Я знала, что всякое изменение раз установленной программы вызовет подозрение, поэтому капризно отказалась:

– Не люблю валяться в постели. Пойду посмотрю, кажется, у меня оставался ещё порошок.

Порошок я приготовила заранее, хотя голова у меня и не думала болеть. Я принесла порошок и выпила его в присутствии бандитов, заверив их, что через полчаса все пройдёт.

Через час наша дружная компания уже входила в игорный дом. Итак, установленный распорядок не был нарушен из-за меня. Более того, я была бодра и весела. Ничего удивительного, ведь за истёкший час я успела провернуть очень важное дело.

Моя неудачная попытка к бегству не вызвала никаких репрессий по отношению ко мне и не заставила моих хозяев повысить бдительность. Лёгкость и быстрота, с которой они поймали меня, как видно, ещё больше уверили их в том, что мне отсюда не сбежать. Я по-прежнему могла свободно ходить, где мне вздумается, за мной никто не следил, от меня ничего не запирали. В том числе и кабинет шефа. Так что в кабинет я проникла беспрепятственно.

У меня было две возможности – утащить этажерку с ключами к себе или разбить её на месте, а этого бесшумно не сделаешь. Я выбрала третий путь. С четырнадцати лет я ношу на пальце кольцо с алмазами, которым уже не раз пользовалась для разрезания стекла. Два алмаза в нем немного торчали. Как-то с помощью своего кольца я даже сделала стеклянный макет люблинской электростанции. Правда, то стекло было толщиной всего в два миллиметра, а это, на этажерке, пожалуй, все шесть.

Откатив этажерку в такое место, откуда мне было видно все помещение, я принялась за работу. Через четверть часа мне удалось изобразить на стекле длинный прямоугольник. Перечеркнув его для верности ещё два раза поперёк, я без труда выдавила стекло. С лёгким звоном оно упало внутрь.

Вытащив все маленькие ключи, в том числе и ключи от «ягуара», я взяла их с собой, а остальные спрятала под подушку дивана в этой же комнате.

В притоне я играла в этот вечер с переменным успехом. Часа через два я опять принялась хвататься за голову, делая вид, что иногда забываю о голове, увлечённая игрой, а иногда забываю об игре из-за головной боли. Надо было добиться того, чтобы мою головную боль они обязательно запомнили. Я выжидала более-менее заметного выигрыша, чтобы покинуть притон в соответствии со своими привычками, лишь в крайнем случае решив воспользоваться головной болью как причиной.

Мне повезло, я два раза подряд выиграла на один и тот же номер. Выиграла не так уж и много, по кучка жетонов передо иной издали выглядела вполне приличной. Я сгребла их, обменяла на деньги, подержалась за голову и вышла.

Чёрные бандиты молча проводили меня до вертолёта. Пилот послушно поднял вертолёт, и через несколько минут мы уже были на террасе.

Теперь мне предстояла чрезвычайно интенсивная деятельность.

Раздвижные двери диспетчерской были подогнаны идеально, но я все-таки обнаружила узенькую, миллиметра в два, щель между дверью и стеной. Приготовленный раствор – цемент с песком – я затолкала в эту щель пилкой для ногтей, начиная с пола, до такой высоты, насколько могла достать. К утру раствор должен затвердеть, так что двери не раскроются и понадобится какое-то время, чтобы выколупать цемент.

Патлатый ещё не вернулся. Об этом свидетельствовало и отсутствие третьего вертолёта, и обычное в таких случаях ослабление дисциплины. Стража на террасе спала мёртвым сном. Правда, один из часовых лёг у самого выхода, видимо, из тех соображений, чтобы проснуться, если мне вздумается перелезать через него.

Бесшумно вывела я машину из гаража. Теперь я уже её не проверяла перед выездом – ехать было недалеко. До намеченного места я добралась так же бесшумно. На небе светили звезды и кусочек луны, и этого освещения оказалось совершенно достаточно, чтобы без приключений проехать такую короткую трассу, тем более что я её предварительно хорошо изучила. Съезжая с шоссе к намеченной скале, я приоткрыла дверцу, чтобы успеть выскочить из машины, если бы «ягуару» пришла охота свалиться в пропасть. Не пришла, свалилось только немного камней.

Спрятав машину, я пешком вернулась в резиденцию, прихватила вещи из-под пальмы и направилась к яхте. К этому времени я уже вполне сносно научилась передвигаться по скалам на четвереньках и могла бы с успехом выступать в цирке.

Вода стояла высоко, борт яхты почти сравнялся с помостом. Каждую минуту мог начаться отлив.

В соответствии с планом я насыпала немного камней в жёлоб, по которому двигались ворота, и аккуратно зацементировала их остатком раствора. Канат на корме я перерезала пружинным ножом, потом перерезала канат на носу и принялась тянуть за него. Боюсь, что я немного поторопилась и опередила отлив, так как яхта не могла двинуться с места. Эта тёмная громадина сидела в воде как прикованная и даже не пошевелилась. Я ещё подумала, может, корабль стоит на якоре, и на всякий случай осмотрела то место, где, по моим предположениям, должен находиться якорь, но там ничего не висело. Я вернулась на причал, упёрлась покрепче ногами, натянула канат изо всех сил, и яхта дрогнула! Дрогнула, пошевелилась и потихоньку сдвинулась с места.

Когда полочка в скале закончилась и дальше я уже не могла идти, я притянула яхту к себе, упёрлась в борт и попыталась оттолкнуть её вправо. Сначала она поддавалась с трудом, потом все легче, так что я испугалась, что ноги мои останутся на берегу, а руки на яхте, тела не хватит, и я свалюсь в воду, а это совершенно не входило в мои планы.

Тем временем нос яхты почти коснулся противоположного берега пролива, который был настолько узок, что яхта с трудом входила в него. Я быстро перелезла через борт яхты и помчалась на нос. Теперь я отталкивалась руками от берега и возникла прямо противоположная опасность; ноги мои останутся на яхте, а руки на берегу. Опять нехорошо. Я вспотела, как мышь под метлой, и сопела, как паровоз, я совсем выбилась ка сил, пытаясь сладить с этой махиной. Как не хватало мне второй меня!

Теперь пролив сворачивал влево. Я металась по палубе то назад, то вперёд, отталкиваясь от скалы в нужном месте. Никогда в жизни не работала я так тяжко и в таком темпе!

И вот передо мной открылся выход в океан! Тут я отдала себе отчёт, что боа мотора дальше двигаться нельзя. Скала, от которой я отталкивалась, вот-вот кончится, и океанская волна втолкнёт яхту обратно. Правда, отлив ещё продолжается, но теперь опасно полагаться на него. Отлив меня потянет, а волна прибьёт, и, того я гляди, яхта стукнется о скалы. Я бросилась в рулевую рубку.

«Спокойней, спокойней, – уговаривала я себя, потому что у меня тряслись руки. – Спокойно подбирай ключ».

Один за другим втыкала я все имеющиеся у меня ключи в то место, где, по моим представлениям, включалось зажигание. Ведь должен же один из них подойти! Если нет – конец… Обратно мне эту махину не затащить, тем более теперь, во время отлива. Прилив заклинит яхту в проливе, меня обнаружат и отнимут последнюю надежду на спасение. Не бежать же мне в самом деле через горы!

У меня ещё оставалась добрая половина ключей, когда один из них легко вошёл в скважину. На мгновение я замерла, а потом, затаив дыхание, повернула ключ вправо. И свершилось чудо!

Пулы управления вспыхнул вдруг разноцветными огоньками, а все пространство вокруг меня и подо мной наполнилось тихим урчанием. Чудесные двигатели работали чуть слышно, их почти заглушал доносящийся из порта неясный шум. Скалы надёжно прикрывали яхту, и бандиты наверху просто не имели права меня услышать.

Я перекрестилась и взялась за рукоятку. Переведя её вперёд, я от страха закрыла глаза. А ну как взревёт?

Не взревело, только немного усилился шум мотора, и яхта двинулась вперёд. Поспешно открыв глаза, я ухватилась за руль, совершенно не представляя, как следует обращаться с ним. Вспомнилось мне, как когда-то на Мазурских озёрах я пыталась вести катер и какие загогулины выписывала при этом на воде. Тогда рядом со мной стояли рулевой и матрос. Они чуть не лопнули со смеху. А сейчас я совсем одна…

Теперь уже ничто на свете не заставит меня усомниться в правильности народной пословицы: дуракам везёт, – моя яхта сама по себе встала носом точнёхонько на выход из залива, так точно, что лучше и не надо. Мне ничего не пришлось крутить, я только держалась за штурвал и как баран уставилась вперёд, туда, где под луной искрился и блестел океан. Я вышла из залива идеально, под небольшим углом к волне, как и положено.

Пена хлестнула по носу, и это меня отрезвило. Что делать теперь: передвинуть дальше тот же рычаг или ввести в действие другой? Поскольку я любила симметрию, я и второй рычаг передвинула на один зубчик.

Яхта перелезла через волну, взобралась на следующую, с которой свалилась вниз так, что пена валила стекло рубки. Я испугалась, вспомнила, что у берега волны всегда больше, и перевела оба рычага ещё на один зубчик вперёд.

Моя величественная и несколько медлительная посудина сразу набрала прыти и рванулась вперёд, с шумом разрезая воду. Гул мотора усилился, и звук стал выше. Я оглянулась: тёмная стена скал быстро удалялась, за кораблём тянулся поблёскивающий серебром след. Нос яхты уже не сваливался с волн, просто не успевал, он разрезал верхушки волн и скользил по ним.

Безгранично счастливая, забыв обо всех опасностях, летела я вперёд, наслаждаясь чувством свободы и целиком отдаваясь быстрому движению. Наконец я взглянула на небо. Южный Крест сверкал и переливался почти по курсу. Ничего хорошего, выходит, я плыву почти на юг.

Звезды я любила с детства, знала их и умела по ним ориентироваться. Глядя теперь на Южный Крест, я стала поворачивать штурвал влево. Южный Крест сдвинулся и стал перемещаться назад. В тот момент, когда он оказался по правую сторону от меня, я повернула штурвал слегка направо. Крест поместился позади меня, несколько наискосок, и замер. Я поздравила себя с мастерски проведённой операцией.

Ободрённая успехом, я бесстрашно перевела оба рычага на последний зубчик вперёд. Тон и шум мотора опять изменились, теперь это был приглушённый рёв. Яхта прыгнула вперёд так, что меня прижало к спинке кресла, брызги воды летели вдоль бортов, как искры от паровоза. Неужели это всего-навсего семьдесят километров в час? Корабль нёсся вперёд, как ракета, плеск и хлюпанье воды превратились в один сплошной шум, волны нам теперь были нипочём. Нос яхты задрался вверх, и «Морская звезда» мчалась по верхушкам волн, почти не касаясь их.

Скорость, с которой я удалялась от места моего заключения, меня одновременно и радовала, и тревожила. Надо было как можно скорее взять правильный курс, а для начала обойти порт и находящиеся в непосредственной близости от него отдельные суда. Никто не должен меня заметить, иначе утром будут уже знать, где я нахожусь. Потом я пойду прямо на восток, а где-нибудь посредине океана поверну на север. А как узнать, где у океана середина…

Стараясь плыть так, чтобы Южный Крест все время находился по правому борту, я пыталась высчитать, сколько времени мне понадобится плыть в принятом темпе, чтобы оставить за собой тысячи две километров. Скорость я определила на глазок как восемьдесят километров в час. Очень нелегко было с этим Крестом, он качался у меня, как пьяный, и никак не хотел стоять на месте. Малейший поворот штурвала сразу отодвигал его то слишком далеко назад, то излишне продвигал вперёд. Далеко слева виднелись огни порта и кораблей, передо мной же ничего не было видно, одна чернота, в которую я и мчалась. После продолжительного балансирования Южный Крест замер наконец неподвижно в нужном месте, а огни по левому борту переместились назад и постепенно исчезли. Я посмотрела на часы и постаралась запомнить время. Было три часа двадцать шесть минут…

* * *

О том, что происходило в покинутой мной резиденции, я узнала значительно позже.

Патлатый вернулся только к завтраку. Где-то около четверти двенадцатого, когда завтрак уже кончался, он поинтересовался, почему меня нет, и спросил у лупоглазого, где эта зараза, на что тот ответил, что, наверное, ещё спит, так как вчера у неё болела голова.

– И что? Она отправилась спать раньше обычного? – встревожился патлатый.

– Да нет, проглотила какой-то порошок, сказала, что ей стало лучше, и весь вечер играла.

– А ты её видел?

– Ещё бы, собственными глазами. Она выиграла, сам видел, но хваталась за голову, видно, опять разболелась.

– Только бы её не хватила кондрашка. – На этом патлатый закончил разговор.

Но, видимо, моё здоровье его все-таки беспокоило, через какое-то время он решил удостовериться, жива ли я. Придя в мои покои, он обнаружил небрежно застланную постель, влажное полотенце в ванной и другие предметы туалета, свидетельствующие о том, что я только что вышла. Он отправился меня искать.

У бассейна меня не было, под пальмой тоже, на террасе меня никто не видел. И вообще меня никто сегодня ещё не видел. Патлатый встревожился и бросился вниз, в диспетчерскую. Его появление спугнуло трех бандитов из обслуживающего персонала, которые занимались у двери непонятными манипуляциями.

– Что происходит? – сердито спросил он. – Что вы делаете? – При этом его голубенькие глазки превратились в две ледышки, а младенческое личико покрылось нехорошей бледностью.

Персонал охватила паника.

– Двери не открываются, – так должен был сказать один из них. – Что-то мешает.

– Что мешает, тысяча чертей?! Что это значит – не открываются? Чем вы тут занимаетесь?

– Выковыриваем, – дрожа всем телом, доложил начальству второй. – Похоже на цемент.

– На что похоже?!

– На цемент. Застыл в пазах и не пускает…

На какое-то время патлатый тоже застыл. Все три сотрудника стояли ни живы ни мертвы – они знали первого заместителя шефа лучше, чем я.

– Созвать людей! – завыл он. – Живей! Чтобы через десять минут двери были открыты.

Сам же патлатый опять кинулся в мои апартаменты. Мешок с цементом был открыт, но никаких других признаков строительных работ он не обнаружил. Блеснула надежда, что, может быть, я спокойно занимаюсь где-нибудь на воздухе своей идиотской скульптурой, а двери диспетчерской зацементировала исключительно из вредности. Он спустился на лифте в гараж. «Ягуара» не было, и надежда улетучилась. Вне себя от ярости, помчался он в кабинет шефа. Засветились все телевизионные экраны, зажглось световое табло, и все бандитское логово заполнил не очень громкий, но пронзительный звук сирены. Тревога!

Услышав сигнал, все, кто был в резиденции, бросились со всех ног во двор. Троица, выковыривающая цемент, тоже было бросилась, потом вернулась, потом опять побежала – в общем, металась бессмысленно, не зная, что же им в этой ситуации делать. Стража на пристани бросила свои моторки и тоже со всех ног поспешила наверх. Оба помощника патлатого – лупоглазый и маленький – столкнулись в дверях кабинета шефа.

– Вот! – зловеще произнёс патлатый, указывая на стажёрку с выдавленным стеклом, пытаясь при этом смотреть одновременно на все телеэкраны. – Машины нет. Дверь в диспетчерскую блокирована. Немедленно поднять в воздух оба вертолёта! Установить связь с Вальтером. Пусть летит по той же трассе, как и в прошлый раз, но начнёт с Куритибы. Послать людей в город, пусть порасспрашивают. Обыскать бассейн, вдруг утонула. Ну, пошевеливайтесь!

Через минуту оба вертолёта выплыли на голубой простор. В одном из них находился лупоглазый. В бинокль он рассматривал каждую складку на земной поверхности. Маленький бандит, сидя на карачках у бассейна, напряжённо наблюдал за ныряющими бандитами. Патлатый рвал и метал у дверей диспетчерской, отчего у выковыривающего персонала ещё сильнее дрожали руки. Чёрный бандит приволок огромных размеров топор, чтобы вышибить дверь, но в этот момент остатки цемента удалили и дверь открылась.

Патлатый ворвался в диспетчерскую. Оба рычага указывали на то, что мост поднят, а шлагбаум опущен. Это его озадачило. Пока он стоял над пультом и пытался понять, что бы это значило, ворвался маленький с криком, что в бассейне я не обнаружена. Патлатый показал ему рычаги.

– Смотри. Как это понимать?

Маленький с ходу ответил, что я проехала, а потом привела рычаги в прежнее положение.

– Проехала, а кто-то потом поднял мост и опустил шлагбаум?! А подать сюда кретина, что вчера дежурил в диспетчерской!

То, что происходило дальше, не поддаётся описанию. Вчерашний дежурный, стоя на коленях, рыдая и бия себя в грудь, клался всеми святыми, что ни на минуту не бросал свой пост, пока не кончилось его дежурство. Потом запер двери на ключ и удалился. Случилось это уже после того, как мы отбыли в игорный дом. Стражи с террасы не менее категорично заявляли, что видели своими глазами, как я вернулась на вертолёте, вошла в дом и не выходила. Вертолёты сообщали по рации, что ничего не нашли. Толстяк сообщал то же с вертолёта над Куритибой.

Патлатый в ярости метался по резиденции и крушил все и всех, кто попадался под руку. К шести часам вечера у нескольких человек из высшего обслуживающего персонала были выбиты зубы и подбиты глаза. Низший обслуживающий персонал в полном составе схлопотал по морде. Потом созвали совещание. Вертолёты не спускались, держа под наблюдением главным образом дороги.

– Нет, до города она не доехала, – решительно заявил маленький, подкрепляя себя стаканом крепкого напитка. – Наши люди сообщили, что они не спускали глаз с дороги. Там ни одна машина не проезжала.

– Если она бежала ночью, то теперь наверняка валяется где-нибудь в ущелье, – со злостью заявил лупоглазый.

Вертолёты получили указание спуститься ниже и обследовать все ущелья и овраги.

– Пожара не было, значит, машина не сгорела, – рассуждал патлатый. – Препятствия на дороге были в нормальном положении – мост поднят, шлагбаум опущен. Если этот осел, дежурный, не врёт, значит, проехать она не могла, машину же прихватила для отвода глаз, оставила в первом попавшемся подходящем месте, а сама бежала.

– А как бежала? – воскликнули все трое.

– Ушла в горы. Пешком, как последняя идиотка. Я сам видел, как она готовилась, канат припасла…

– А ещё молоток и зубило, – подхватил толстяк. – О боже, ведь при мне это было! Ещё уверяла, что собирается ваять.

– Скульптура для отвода глаз. Она бежала в горы, рассчитывая там скрыться. Далеко она, конечно, не уйдёт, главное, чтобы жива была. Немедленно всех на поиски! Во все стороны! Доставлять на вертолётах! Может, она уже там подыхает.

– А не могла она по воде… – заикнулся было маленький бандит.

– Исключено, воды она панически боялась.

– Могла притворяться.

– Могла. Но когда тонула в бассейне – не притворялась. Ведь она не знала, что за ней наблюдают. Антонио не прыгнул бы просто так. Он видел, как она захлёбывалась, барахтаясь в воде. Нет, она и в самом деле воды боится.

– Да и обе моторки стоят на месте, – прибавил толстяк.

Уже почти стемнело, когда, методично обшаривая каждый метр скал, бандиты обнаружили «ягуар». Недолгий триумф патлатого угасили наступившие сумерки. В темноте продолжать поиски было невозможно. Ещё какое-то время вертолёты летали, обшаривая землю прожекторами. Не только меня, но и никаких моих следов не было обнаружено.

На следующее утро, после бессонной ночи, толстяк лично обследовал окрестности. Возвращаясь на вертолёте на базу, он глянул вниз и не поверил своим глазам.

– А ну-ка вернись, – приказал он пилоту. – Спустись к бухте.

Ещё раз осмотрев бухту, он, все ещё не веря себе, взялся за микрофон.

– Кто отплыл на яхте? Приём.

– На какой яхте? – не понял невыспавшийся патлатый. А может, недослышал. – Приём.

– Да яхте из бухты. На нашей яхте, «Морской звезде». Приём.

– Не понял, повтори. Приём.

– В бухте нет яхты, черт возьми! Спрашиваю, кто на ней ушёл?

– Как это нет? На яхте никто не выходил в море, Фернандо здесь. Ничего не понимаю. Приём!

– Украла яхту! – заорал толстяк в ужасе. – Приём!

Все, что говорилось потом, – не для печати. Через несколько минут наличный состав спустился на лифте к коридору, ведущему к бухте. В мёртвом молчании шли они по коридору. Когда дошли до дверей и обнаружили, что их нельзя открыть, мёртвое молчание превратилось в свою противоположность.

Наличному составу – было их четырнадцать человек – пришлось вернуться, пробраться на четвереньках вокруг пальмы с видом на Европу и спуститься по железной лосёнке.

Было два часа дня, когда двенадцать человек столпились на помосте, тупо уставившись на обрезанные концы, а двое со страшным грохотом сбивали прекрасно схваченные цементом камешки в нижней части ворот.

– У неё было два пути, – мрачно рассуждал патлатый. – Могла поплыть на север и запутаться в порту среди кораблей или врезаться в один из них. Или направиться на юг, тогда она должна высадиться в Гуаратубе, на острове в Сан-Франциско, или…

– У неё было три пути, – ещё более мрачно поправил его лупоглазый бандит. – Она могла нигде не высадиться. Пусть вертолёты полетают низко над водой вдоль берега, может, что и обнаружат…

– Есть и четвёртый путь, – несмело предположил толстяк. – Она могла двинуть через Атлантику.

После минутного молчания трое остальных одновременно постучали себя выразительно по лбу. Толстяк тяжело вздохнул. До поздней ночи вертолёты низко летали над берегом, туда и обратно, тщательно изучая прибрежные воды. Никаких следов не обнаружили.

Итак, по другую сторону океана я тоже исчезла, как камень в воде…

* * *

«Надо что-то придумать», – к такому выводу я пришла с первыми солнечными лучами. Четырех суток за штурвалом мне не выдержать. Без сна, в одном и том же положении… Двое суток – ещё куда ни шло, но четверо – не выдержу.

Правда, надо признать, что работы у меня было не бог весть сколько. Сидела я в удобном кресле, океан вёл себя очень хорошо, был спокоен, волны ритмично подкатывались под нос яхты, держать штурвал было нетрудно. Вот только спать хотелось по-страшному.

Солнце взошло в неположенном месте, которое никак не вязалось с моими представлениями о сторонах света. Это обстоятельство заставило меня вспомнить о компасе. Блямба, однако, доказывала, что я плыву правильно, на восток. Стеклянный купол рубки, как видно, обладал способностью не пропускать тепла, так что мне не было жарко, но он же не пропускал и воздуха. Становилось душно. На яхте наверняка имелась климатизационная установка, но я не знала, как она включалась.

Я подсчитала, что к часу дня оставила за собой около восьмисот километров. Десять часов пути. До середины океана ещё довольно далеко, но, наверное, уже можно сворачивать.

Неуютно и одиноко было мне в этой безграничной водной пустыне. Никаких опознавательных знаков, никаких указателей, только безбрежный океан и полная свобода – плыви куда хочешь. Чрезмерная, я бы сказала, свобода. Что ж, оставалось положиться на приборы и математику. Придерживая штурвал одной рукой, я другой достала сетку, развернула на полу атлас и нагнулась над ним. Нашла Атлантический океан. Долго думала и высчитывала и пришла к выводу, что теперь можно и на север повернуть. До зарезу нужен угломер, и наверняка он был среди всех этих приборов, но я бы все равно не сумела им воспользоваться. Никуда не денешься, приходится делать на глазок.

Пришлось пустить в ход даже оба глаза. Глядя одним в атлас на полу, а другим на компас, я постаралась стать так, чтобы оба эти предмета оказались под одним углом. Ну, приблизительно под одним. Меня успокаивала мысль, что, если я и не совсем правильно установлю курс, все равно угожу в Африку – ведь другого материка по дороге нет. Разве что Гренландия, но это уже совсем на север…

Итак, вычислив новый курс и взяв его, я освоилась с новой манерой яхты прыгать по волнам, так как теперь они шли под другим углом, и стала думать, как быть дальше. В пособии упоминался автопилот. Наверняка он имелся и на моей яхте. Интересно знать, где именно? Надо поискать, но я не могу бросить штурвал, корабль сразу сбивается с курса. Если рассуждать логично, автопилот должен находиться где-то под рукой, чтобы его можно было легко включать и выключать. Наверняка одна на этих премудрых штук на пульте была автопилотом, только вот какая? Попробую определять путём исключения.

По очереди исключала я электроприборы, потом осветительные приборы, потом указатели температуры, потом барометр, пепельницу и радар. Последний я исключила путём включения. Нажала на какую-то кнопку, и что-то зелёненькое пошло описывать круги на табло. Испугавшись, я хотела выключить его, нажала на соседнюю кнопку и зеленые круги стали сопровождаться писком. Это меня раздражало, пришлось нажать на третью кнопку рядом с первыми двумя, и все прекратилось. Итак, радар я освоила.

Я решила и дальше пользоваться этим методом – нажимать и включать все по очереди, наблюдая за результатами. Поскольку не было никаких признаков того, что яхта может превратиться в подводную лодку, мне, я думаю, не грозило внезапное погружение. Буду нажимать. На всякий случай, из осторожности, я только уменьшила скорость, переводя оба рычага на один зубчик назад.

Манипуляции с некоторыми кнопками и рычагами не вызывали никакой видимой реакции и я спешила привести их в прежнее положение, так как не была уверена, не открыла ли я люка, через который в яхту хлынула вода, или перекрыла поступление горючего в двигатели. Лучше не рисковать. Зато включение других приводило к поразительным результатам.

Так я вдруг включила рацию, из которой сразу же посыпались треск и писк. Пришлось поспешно её выключить, поскольку не было уверенности, не посылаю ли я в эфир сигналы, по которым меня запеленгуют. Затем вспыхнул небольшой экран. Через него проходила зелёная волнообразная линия, сопровождавшаяся звуками, то и дело меняющими высоту и громкость. Очень милым был этот экран, совсем не мешал. Я решила, что это эхо-зонд. Пусть светится. Нажимая следующую кнопку, я увидела под ней надпись «alarm» – тревога, но не успела отдёрнуть пальца. Всю яхту от носа до кормы, от днища до верхушки радарной антенны надо мной наполнил жуткий пронзительный вой. Боюсь, он был слышен аж на Южном полюсе. Вой сопровождался к тому же ещё оглушительным звоном. Проклятая кнопка никак не желала выключаться, яхта мчалась вперёд с ужасающим воем и звоном. Я подумала, что сигнал тревоги выключается чем-то другим, – я в панике нажала кнопку ниже. От оглушительного грохота за спиной меня чуть инфаркт не хватил. Я выпустила на рук штурвал, от чего яхта сразу прыгнула в сторону. Оглянувшись, я увидела за собой какие-то светящиеся полосы. Вой прекратился, наверное, выключился автоматически; тогда до меня дошло, что я выстрелила назад из двух пулемётов. Ошеломлённая, сидела я на палубе, постепенно приходя в себя и уповая на то, что ни в кого не попала.

Немного успокоившись, я взяла прежний курс и постаралась хорошенько запомнить проклятые кнопки, чтобы больше к ним не прикасаться. Потом с большой осторожностью взялась за очередной рычажок. Это оказалась климатизационная установка. Только ощутив прохладное свежее дуновение, я поняла, как изжарилась от солнца и эмоций.

Уже смелее взялась я за очередной переключатель, на котором красная стрелка указывала, в каком направлении его следует поворачивать… Сначала мне показалось, что никаких действий не последовало, и я уже хотела повернуть его обратно, как вдруг увидела нечто странное. Палуба передо мной зашевелилась, часть досок поползла в сторону, образуя отверстие. С интересом наблюдала я за происходящим и вдруг, к своему ужасу, увидела, как из отверстия поднимается подставка, а на ней – или очень большой пулемёт, или маленькая душка. Этого мне ещё не хватало!

В отчаянии смотрела я на пушку и боялась шевельнуться, не говоря уж о том, что не отваживалась нажать на какую-нибудь кнопку – а вдруг пушка выстрелит? Или, не дай бог, она стреляет автоматически? Нет, надо её спрятать обратно. Но как это сделать? Может, намокнет и сама провалится? Я опять включила максимальную скорость, теперь волны захлёстывали палубу. У меня тряслись руки, когда я взялась за ручку рядом с переключателем от пушки, надеясь, что удастся запрятать её обратно. Как бы не так! С шипением и свистом из солнечных часов в небо рванулись разноцветные ракеты. Обалдевшая от всего этого, я, не глядя, нажала ещё на что-то, и на меня обрушился целый водопад звуков симфонического оркестра. И вот я мчалась по волнам океана как воплощённое безумие – в грохоте душераздирающих звуков, в оргии беснующихся фейерверков, с пушкой на борту! Единственное желание – бежать от всего этого. Но куда?

И все-таки я взяла себя в руки. Выключила музыку. Пушка не убирается – черт с ней. Если даже и выстрелит, то не в меня. Ведь её дуло нацелено вперёд, а я, хоть и на очень разбираюсь в пушках, знаю, что стреляют они из дула. Ручка от солнечных часов никак не поворачивалась обратно, поэтому я стала крутить её дальше в том же направлении. Солнечные часы перестали плеваться ракетами, и воцарилась блаженная тишина. В этой тишине я услышала, как что-то звякнуло, брякнуло, и с лёгким шумом пушка поехала вниз. Я с облегчением вздохнула и отёрла пот со лба.