Текст книги "Адриано Челентано. Неисправимый романтик и бунтарь"

О первом поцелуе с Клаудией Мори

Потом было необходимо сделать еще один шаг, трудный для меня и Клаудии. После взаимного признания нам не удавалось найти способ, чтобы поцеловаться. Прошло четыре-пять дней, и я волновался, она тоже. Я думал: «Черт, как мне теперь поступить? Если я поцелую ее сильно, она подумает, что я дерзкий. Если поцелую так, спокойно, решит, что я неженка. Эх! Нелегко найти способ». И, помню, тогда я ей сказал: «Послушай, я пойду наверх приму душ. Когда ты закончишь, поднимись на минутку, подождешь меня, я переоденусь, и потом мы пойдем ужинать вместе». Она отвечает: «Да». Наверху были мои друзья, которые жили вместе со мной. Я сказал: «Эй! Парни, валите все отсюда, потому что скоро придет Клаудиа, и, если вы будете здесь, я не смогу даже поцеловать ее. Быстро: Мемо, Мики, уходите, уходите все, освободите помещение, воздушная тревога!» И они ушли, я остался один. Вскоре пришла она. Она пришла, и я говорю: «Привет». Я уже подготовился, поставил на проигрыватель диск Рэя Чарльза, чтобы создать атмосферу. Тем временем я ломал себе голову, как найти способ, как найти предлог, как подъехать, и так далее, но… Но ничего у меня не получалось, и тогда она, присев, сказала: «Хороший диск». А я: «Потом я поставлю тебе другие». Я пытался заполнить паузы разговором, музыкой и тому подобным, а она тем временем сидела на кровати. Молчала. Она молчала. Тогда я надел пиджак, снял его, снова повесил его на вешалку, почистил, снова повесил. Потом достал брюки, опять принялся за пиджак, и думаю, что, наверное, она все это заметила. Но вот в один прекрасный момент я подумал: «Да что я делаю? Я до завтра буду возиться с пиджаком? Вперед! Давай, сейчас. Как выйдет, так и выйдет». И я сел рядом с ней и сказал: «Хороший диск». – «Да, хороший». Потом я взглянул на нее, взял ее за руку и сказал: «Черт возьми, да ты сильная!»

На самом деле это было ни к чему, потому что она сидела в такой позе, в которой никакой силы не могло быть, потому что ни один мускул у нее не был в напряжении. «Ты сильная». – «Нет, какая я сильная?!» – «Нет-нет, по-моему, ты сильная, – говорю. – Я даже думаю, что, если мы померяемся силой, я и ты, ты победишь». – «Нет, это невозможно, ты мужчина». – «Я мужчина, но у меня не слишком сильное запястье, увидишь, что оно гнется». Я показал ей, как рука разгибается, и говорю: «Давай попробуем интереса ради». – «Давай», – отвечает она. И мы попробовали, и армрестлинг нам немного помог, потому что я притворился, что проиграл. Проигрывая, автоматически я приблизился к ней настолько, что наши губы оказались рядом, и мы поцеловались. И после того, как это произошло, я сдался, и мы набросились друг на друга. С поцелуями, разумеется. И с тех пор все пошло хорошо.

О разрыве отношений с Миленой

Я зашел в гостиницу, и там была Милена. Она уже все узнала про меня и Клаудию. И тогда она, плача, мне сказала: «Ты – трус, ты…» В общем, она много чего мне сказала: «Еще ты лицемер, потому что ты всегда боялся быть со мной, ты даже не хотел заниматься со мной любовью». Я никогда не занимался любовью с Миленой, потому что, когда я этого хотел, не хотела она, а когда потом захотела она, я понял, что, может быть, позже у меня могут возникнуть некоторые сомнения. И потом, помимо всего прочего, я еще хотел понять себя. Я хотел быть уверенным, хотел я этого или нет. Я был очень влюблен в Милену, действительно очень, и когда любовь, скажем так, прошла, я всегда оставался к ней привязанным. И заняться с ней любовью, мне казалось, это как если бы я искал развлечения, а потом – раз, и исчез. И я пожертвовал собой, потому что Милена для меня всегда была привлекательной девушкой, даже когда любовь закончилась. Поэтому я охотно занялся бы с ней любовью. Но я сказал себе: «Но, черт возьми, если потом я на ней не женюсь, тогда это еще хуже». Она же именно в этом меня и упрекала: «Кроме того, я даже не занималась с тобой любовью, потому что я очень тебя любила, а ты только потому, что думал меня бросить. Тогда, – говорит, – ты дважды трус, потому что я потратила шесть лет жизни, потому что та любовь, которую дал мне ты, ты ее даже не всю отдал, ты мне только часть выделил». И, так как, по моему мнению, она была права, я чувствовал себя действительно виноватым и не сказал ни слова. Она продолжала говорить. Естественно, она была взбешена и плакала. Я не знал, что делать, не знал даже, куда деть глаза. Я стал настолько маленьким, что мне только и оставалось ее слушать, и она, выговорившись, взяла и ушла.

О смерти матери

Ее смерть стала неожиданностью. Потому что я знал, как она меня любила, как желала мне добра, и это было, как если бы обрушились горы и не осталось ничего. Тогда и мне стало не хватать того большого якоря, каким, возможно подсознательно, она была для меня. Я всегда считал себя сильным. Должен признаться, я думал, что она сильная женщина, и себя считал также сильным, в том числе и потому, что об этом мне говорила она. Она говорила: «В тебе есть сила, которой нет даже у меня, а у меня всегда все ходили по струнке». Она всегда так говорила. Но, когда она умерла, я понял, что настоящей силой обладала именно она. Я не плакал, как плакали все вокруг. Клаудиа, например, очень переживала мамину смерть. Странно, но она переживала так, будто умерла ее собственная мать. Помню, что, пока гроб вносили в церковь, я пошел к священнику, предупредив Клаудиу: «Подожди меня, я сейчас вернусь». Я зашел в ризницу и сказал священнику: «Послушайте, я вас прошу, когда вы выйдете в церковь и станете говорить, расскажите о рае». Священник посмотрел на меня в замешательстве: «Хорошо, но почему вы просите меня об этом?» – «Расскажите, – говорю, – о рае. Скажите, что моя мама сейчас на пути туда. Вы никогда не говорите об этом важном моменте». Я почти разозлился: «Простите, но если вы находите золото, что вы делаете? Держите его в кармане и молчите? О чем вы рассказываете? Рассказываете и рассказываете о железе? Расскажите же о золоте, именно о нем, расскажите! Скажите всем, что мама теперь идет в рай». – «Ну конечно, я скажу об этом». – «Это важно для меня. Вы должны об этом сказать, потому что мне очень грустно. Мне нужно это услышать». – «Будьте спокойны». Он вышел и произнес прекрасную проповедь. Он сказал: «Наша сестра Джудитта, – назвав ее так, он вернул ее нам, и потом она как будто стала ребенком среди других, – наша сестра Джудитта внезапно оставила нас, но и сейчас она жива, находится между нами. И в то время, как все плачут, она, возможно, улыбается». В общем, он сказал настолько сильную речь, что после я опять зашел к нему и сказал: «Благодарю вас». Он был рад. Чувство крушения пришло потом. И я считаю, что меня сильно поддержала вера, не то, думаю, я бы тотчас впал в шок, как мой брат, который тоже верующий, но не так глубоко, как я.

Перед маминой смертью случился один маленький эпизод. Это было накануне вечером. Ей уже было очень тяжело. Она ела пирожное и даже не имела силы его проглотить. Однако она все понимала и была похожа на маленькую беззащитную девочку. Она была немного полновата. Однажды нужно было, чтобы ее раздели, практически донага, в моем присутствии, и я впервые увидел ее обнаженной. И она, всегда бывшая такой сдержанной, говорит: «Вот, теперь я должна раздеваться перед тобой». – «Да, – отвечаю, – нужно же наконец посмотреть, как ты сложена, потому что в одежде ты выглядишь хорошо, но кто знает? Раздевайте ее, снимайте все». Я точно помню, что не видел практически ничего, потому что она была толстушка – живот, полные ноги, но странным образом, кожа у нее была гладкой, как у двадцатипятилетней. «А ты знаешь, что кожа у тебя, как у ребенка, хотя тебе 77 лет?» – удивился я. «Ты видел? – спрашивает. – И знаешь почему? Потому что я свою кожу не натираю, как эти две вертихвостки», – повернулась она к раздевавшим ее дочерям.

Она казалась ребенком и вела себя как ребенок. Потом вдруг она перестала кого-либо узнавать. Врач сказал, что она впала в кому. И мы все остались с ней. Вот. Вдруг она открыла глаза, и тогда моя сестра позвала ее: «Мама, мама, ты меня слышишь?» Она посмотрела на сестру и ничего не сказала. Потом она зашевелилась и говорит: «Приподнимите меня». И все бросились ей помогать. Она даже дышала с трудом. Помню, мы все были вокруг нее. Была и Клаудиа, которая немного боялась, потому что в такой ситуации нервничают, да? Мама посмотрела на всех, оглядела комнату. Дышать ей было все тяжелее. Тогда, чтобы разрядить атмосферу, мы стали смеяться. Стало легче, и моя сестра спросила: «Мама, хочешь чего-нибудь, хочешь карамельку?» Она ответила: «Да. Там были конфеты, которые я спрятала месяц назад в ящике, они должны быть еще там, под чулком». И тогда она съела одну конфету, и каждый из нас взял по штуке. И я тоже взял и съел. Было два-три часа ночи. И вдруг ее глаза остановились на Клаудии, стоявшей напротив. Мама встрепенулась: «А ты?» Тогда Клаудиа жестом показала, что не хочет. «А ей, почему ей не дали конфету?» – «Наверное, потому, что она не хочет». – «Нет, не потому, что не хочет. Это вы ей не дали. Дайте ей конфету. Ты же ее хочешь, правда?»

Клаудиа сказала: «Нет». А мама: «Ешь». И тогда Клаудии пришлось взять конфету и съесть. Это было своего рода причащение. Именно так.

О семейных отношениях

Мужчина и женщина, черта с два они равны! Разве только если они живут по разным адресам. Вот ошибка, которую совершают пары. Я хочу сказать, что, выражаясь резко, наверное, правильно, что женщина должна быть рабой мужчины. Не в буквальном смысле, что мужчина должен ее бить кнутом, а она должна становиться на колени и говорить: «Люблю». Рабой потому, что она сама хочет быть рабой, и это будет правильно. Рабой любви, потому что ей это в радость. Ясно, однако, что она, если решит больше не быть рабой, может ею не быть. Между тем, ошибка многих мужчин в том, что они думают, что мужчина может делать все, что угодно: «Могу оставить ее дома, а сам пойти в бар. Она должна сидеть дома, а я – выходить, когда пожелаю». Э нет, он ошибся. То есть: «Ты моя раба? Тогда я сделаю все, чтобы тебе все больше нравилось быть моей рабой». И тогда ясно, кто больше раб? Женщина или мужчина, если есть любовь? Может, мужчина и больше.

Думаю, что и горести могут быть игрой, когда есть любовь. Возьмем появление детей, например. Это не горе в собственном смысле, но, однако, это горесть в смысле того, что появляются заботы, ответственность. Не могу подобрать другого слова… Когда рождаются дети, которые должны принести в семью радость, к сожалению, это неправильно истолковывается или женщиной, или мужчиной. Я считаю, что в этом случае чаще женщиной. Потому что, что происходит? Нет детей? Тогда оба свободны, свободны делать, говорить и придумывать что угодно. Все для любви. Появляются дети, и женщина настолько рада иметь ребенка, что желает показать мужу, какая она прекрасная мать, и теряет из вида одну очень важную вещь. Теряет из вида все основания, приводящие к появлению детей.

Дети – следствие любви, результат, который, по-моему, не должен превосходить любовь между мужчиной и женщиной. Отчего так происходит? До детей ты идешь на работу и, возвращаясь домой, думаешь: «Сейчас она дома и ждет меня у окна. «Привет, заходи», а потом она откроет дверь, мы обнимемся и все такое». С рождением ребенка, ясно, что ей теперь затруднительней ждать у окна, но она должна продолжать делать это, пусть даже ребенок вырывается у нее из рук. Она должна сказать кому-нибудь: «Возьми, подержи ребенка, а то сейчас придет мой муж, и мне надо встретить его у окна». Однако же, все происходит иначе. Ее нет у окна, и муж ничего не говорит, потому что подсознательно считает, что это правильно. Потому что он не анализирует проблему глубоко, что же происходит. И это, по-моему, первая пробоина, первая брешь в семейной лодке. Затем он звонит, а женщина в это время кормит ребенка – почему нет? – и она говорит, потому что и она тоже невежественна, говорит про себя: «Подождет он, подождет. Все равно он знает, что я сейчас кормлю ребенка. Ребенок в первую очередь. Потому что ребенок маленький, а он большой».

Однако же это не так. Когда рождается ребенок, муж меньше него. И намного меньше. Ребенок огромен, потому что он ни о чем не ведает. А муж, который к тому же не достаточно взрослый, оказывается перед необходимостью быть большим перед лицом жизненных проблем, перед тем, что происходит в мире, и тому подобное. И ему не хватает того, что его подруга больше не такая, как раньше. И тогда его начинает что-то мучить, что – он даже не может понять и не может определить. Так, чувствуется, что чего-то не хватает… Так что, когда она спустя некоторое время открывает дверь, он говорит: «Черт возьми, я уже полчаса звоню!» – «Полчаса? Но ведь ребенок должен есть. Не видишь: я его кормлю?» То есть изменяется тон, а отсюда и все. А всего лишь нужно открыть дверь так же, как и раньше. Зачем изменяться? Конечно, понятно, что женщина не должна заставлять ребенка ждать. Но можно делать и то, и другое. Это все равно что говорить: «Я не хожу к мессе, потому что у меня нет времени». Это ошибка. Месс много. Человек на них не ходит потому, что ленив.

О сексе…

Секс, по-моему, – важнейшая составляющая любви. Учитывая это, поневоле он приобретает первостепенное значение, особенно в жизни пары. То есть секс – непосредственно двигатель. Когда к сексу начинают охладевать или с одной стороны, или с другой, – вот отчего вспыхивают все кризисы мира. Часто говорят о сексе как о чем-то отталкивающем, возмутительном. Этого не должно быть. У нас он есть, и, по-моему, у секса та же функция, как и у глаз. Секс влечет за собой большую ответственность. Конечно, иногда его значение преувеличивают, в нем может быть также отрицательная сторона.

Я не считаю секс грехом, наоборот. Я считаю его замечательной вещью. Для меня он – один из самых больших подарков, которые Бог мог сделать человеку. Мужчина и женщина без секса – это была бы катастрофа. И потом, думаю, что мы принялись бы за оплеухи. Ведь секс служит тому, чтобы не было «войн». Служит тогда, когда накопилось напряжение от жизни. Я не говорю о тех, для кого это – цель: то есть у кого-то есть для разрядки женщина, и тогда она, в таком случае, используется как помойка. «Иди сюда, давай-ка разрядимся». Нет, это не так. Прекрасно пользоваться сексом как конечной целью любви, а не для того, чтобы чем-нибудь заняться. «Мне скучно, давай-ка займемся сексом». Какой в этом смысл?

Я думаю, что секс не только не является грехом, но считаю, что священники и Папа должны об этом отзываться положительно. Они полностью ошибаются, высказывая свое отрицательное отношение. Только они должны помочь людям распознать природу этого процесса в правильных критериях, в которых следует это понимать. Я, когда говорю о сексе, подразумеваю всегда двоих любящих… Если я вместе с девушкой и в нее влюблен, и она тоже, легко предположить, что мы можем заниматься любовью раз, два, три раза в день, как получится. Иногда это не происходит в течение недели, но больше это не вопрос – говорить о том, заняться любовью или нет. Двое смотрят друг на друга и все понимают. Потому что это витает в воздухе, для тех двоих, кто любит. Логично, что для невлюбленных все происходит несколько автоматически, так как, не любя, они ослабляют эту связь и осуществляют ее, только когда уже больше не могут сдерживаться. И тогда они, так сказать, похожи на кроликов.

Я не верю, что двое, которые не любят друг друга, при этом могут быть связаны сексом. Если они связаны, то они любят. Потому что, по-моему, это вершина любви… Если у меня есть сексуальная связь с женщиной, это потому, что я люблю ее, а она любит меня. И потом это понятие для меня не означает только обязательно заниматься любовью, это не обязательно постель. Бывает, например, когда я что-нибудь говорю, для меня это уже как будто заняться любовью. Или взгляд, или шутка… Я играю в прятки в лугах, в прятки с моей женщиной, и играть с ней для меня – продолжать заниматься любовью. В том смысле, что, если мне захочется, через три секунды все произойдет. Потому что знаю, что и она через три секунды этого захочет. Или через три дня, или через месяц. В этом и есть прелесть любви.

Допустим, мне случалось три месяца не заниматься любовью, и, допустим, я занялся этим с кем-нибудь совершенно меня не интересующим, даже так… Потому что вспыхивает фантазия после месяцев воздержания – фильмы, журналы, ты их видишь поневоле… И вот я иду с кем-нибудь и думаю: «Да ладно, представлю, что это Мерилин Монро». Но это уже физиологическая потребность. Ну а секс из ненависти, я не могу этого даже представить. Есть секс из-за одиночества, это мне понятно. Но не из-за злости и мести.

Пусть я одинок, чувствую себя одиноко. И пусть есть какая-нибудь девушка, но она должна быть хоть немного привлекательной, иначе как может что-то получиться? То есть у нее есть некоторые данные, чтобы провести с ней вечер, однако понятно, что, по большому счету, мне этого недостаточно. Но в тот вечер одиночества, после месяцев воздержания, меня это устроит. И в этот вечер будет даже немного любви. Всегда есть немного любви. Невозможно заниматься любовью без того, чтобы ее не было совсем. Хоть на одну ночь, хоть на час, хоть на три минуты. Мне, например, доводилось однажды пойти с девушкой, у которой было прекрасное тело, но я ее оглядел и подумал: «С ней я смогу быть только два дня, не больше». Однако в ней было что-то, что меня дразнило, может, ее манера говорить. В ту минуту, думаю, я относился к ней с любовью. Я был в этом убежден. Это не было показным, для ее утешения…

Я презираю людей, которые возмущаются всем этим. Но, естественно, если я вижу что-то типа порнографии по телевизору дома, тогда другое дело, это я осуждаю, потому что, спрашивается: «Что это значит?» В общем, я вот что хочу сказать: я против пошлости и сквернословия, но если в кино, в одном из моих фильмов иногда я должен бороться с собой, чтобы не выругаться, во многих других случаях я должен поступать наоборот, потому что именно это слово здесь, в данный момент, правильно и необходимо. Тогда это слово становится почти посылом.

О любви

Я ощущаю себя хрупким. Например, кроме страха смерти, это известно, я боюсь узнать, что нет той женщины, которая меня любит. Да, я знаю, что меня очень любят, но я боюсь нелюбви. Потому что чувствую, настолько это важно для меня (это, очевидно, моя самая главная опора). Я не представляю, что значит не быть любимым – наверное, это заставило бы меня сильно пошатнуться. Тогда мне стало бы грустно. Если я люблю женщину, и я с ней, и вдруг замечаю, что она уже не так сильно меня любит, это заставляет меня страдать. Очень. Только если в это время мне не попадается другая, которая может полюбить меня, влюбляется в меня безумно. Тогда это будет компенсацией. Но было бы по-другому, если бы моя жена разлюбила меня. Я считаю, что я люблю свою жену. Однако внутренне я сомневаюсь, думаю, что она больше не влюблена в меня, по крайней мере, так, как это было когда-то. И это причиняет мне большие страдания, потому что мне необходимо знать каждую минуту моей жизни, что есть женщина, не прекращающая меня любить. Тогда боль проходит. И именно потому, что она проходит, я немного боюсь. Почти как если бы ее уход вырвал меня из темноты, чтобы оставить в холодном свете, где больше нет ни исступления, ни мучения… Я однажды споткнулся, чуть было не упал, потом, мало-помалу поднялся, и сейчас я сильнее, чем раньше. Сильнее именно благодаря сомнению, что женщина, с которой я вместе, может, не любит так, как любила раньше.

Думаю, что моя манера чувствовать любовь настолько бурная, что моему браку довольно легко распасться. Потому что, несмотря на все семейные принципы, в которые я очень верю, так как думаю, что, кроме прочего, семья должна быть примером для общества, итак, несмотря на все эти прекрасные принципы, которые мне привили еще мама и папа, я чувствую себя большим метеоритом в этой области. Я ничего бы не смог, если бы не был постоянно влюблен, потому что моя работа, хотя и достаточно интересная, в то же время и изнурительная. Однако так как я женился на умной девушке, помимо того, что красивой, она прекрасно знает, что такой, как я, не сможет работать, зная, что нет женщины, которая его любит. Тогда мне невесело. И если влюблен только я, понятно, что я впадаю в депрессию.