Текст книги "Измайловский парк"

Глава 20

В первую мартовскую субботу Арам предложил Светлане поехать в Измайловский парк. Соскучился по его кривым и вечно грязным дорожкам, по его деревьям-долгожителям, по его глухим перелескам…

Света обрадовалась: она любила бывать где-то с Арамом – это давало ей определенное право на их общее будущее.

В метро в центре зала скакали два мужичка. По типажу – продавцы-челночники с рынка. Приняли боксерские стойки, пытаясь дать друг другу по морде, прыгали то туда, то сюда… И один вдруг завопил:

– Ты чё, брат?! Я чё-то не понял! Э-э!

Их уже окружили любопытные, но никто не решался подойти – все же два драчуна, хотя все чувствовали – стоит вмешаться. Один из пассажиров сделал первый шаг, другой – одновременно с первым – второй. Прибавился и третий – тоже надумал разнять разбушевавшихся.

– Ребята, кончайте! Ну что за фигня-то?

Их отвели друг от друга, и тут один из задир тотчас бросился бежать и смылся. А другой попытался бежать за ним, но его не пустили. И он заорал истерично, указывая вслед удравшему:

– Ну, он по уху мне дал! Нет, ну вот подошел и просто так дал по уху! Нет, ну понимаете: подошел вот тут ко мне и – по уху!

– Ладно, дал, и что теперь делать! Надо успокоиться! И простить, – сказал один из миротворцев.

Челночник махнул рукой, действительно немного пришел в себя и пробурчал:

– Ну конечно, вы правы, надо прощать, верно… – и спокойно ушел.

Арам и Света наблюдали сцену со стороны. С некоторых пор Айрапетов старался не ввязываться в конфликты – ему уже не раз указывали на место. Кавказец, дескать…

Уже на перроне метро Арама охватило блаженство – пахло родной, мокрой, еще не оттаявшей землей и еще чем-то таким, что не поддается никаким сравнениям и описаниям. Арам и Светлана, взявшись за руки, долго брели вглубь, не замечая ни времени, ни погоды, ни расстояния.

И вдруг Света испуганно вскрикнула – от дерева отделилась темная мужская фигура. Арам вгляделся:

– Мурзик, привет! Давно не встречались.

Жиган подошел, покуривая какую-то дрянь. Воняло непередаваемо.

– Ты ведь слинял. Слушай, чего скажу… Твой кент, что девку у тебя бляданул…

Светлана глянула вопросительно. Арам поморщился: как все это не к месту! Не стоит, так сказать, благодарности…

– Я тут лукал… Он по чужой воле. Забздел он малость… Ему твой отец велел тебя с ней развести. Башлей дал… Прилично…

– Пургу гонишь… – пробормотал Арам, пытаясь осмыслить сказанное.

– Мне беса гнать ни к чему, – сплюнул Мурзик. – Это по отцову приказу да по его приколу за вами следили. Твой отец – он много чего может. Особо если на дурняк. Так масть легла. Ну, бывай! – И жиган растворился среди стволов, темный и малозаметный, почти неслышный в мартовском лесу.

Светлана стояла, уставившись на Арама.

– Это кто? Это он… про Женю?

Что-то больно резануло Арама по лицу. То был взгляд Светы.

Он вскинул голову и ответил выстрелом на выстрел – взглядом на взгляд. А потом схватил ее за руку:

– Поедем!

До самого Ясенева они молчали.

Вечером Валерию на сотовый позвонила мать.

– Валерик, у нас большое горе…

– Какое на этот раз? – отозвался он без всякой интонации.

– А какое было? – насторожилась Галина Викторовна.

– Ладно, никакого… Что случилось?

– Дядя Виктор погиб…

Валерий понял не сразу.

– Погиб? Как это?.. Почему?

– Его нашли убитым в своей квартире… Со сломанными шейными позвонками… Ты поедешь на похороны? Это в четверг.

– Не могу, – холодно отказался Валерий. – Много дел.

– Ты знаешь, – расстроенно сказала мать, – там было еще ограбление… Следователь говорит, что из квартиры вынесли много ценного… Взломали сейф…

– Сейф? – присвистнул Валерий. – Нашел дядька таки ваши фамильные драгоценности… За то и поплатился. Классический синдром обесценивания жизни.

Мать вздохнула:

– Тебя тоже будут вызывать к следователю…

– Ладно… – пробормотал Валерий. – Будут так будут!

Почему-то вспомнились строки Окуджавы:

 
Совесть, Благородство и Достоинство —
Вот оно, святое наше воинство.
Протяни ему свою ладонь,
За него не страшно и в огонь.
 
 
Лик его высок и удивителен.
Посвяти ему свой краткий век.
Может, и не станешь победителем,
Но зато умрешь, как человек.
 

Валерка думал об Араме. И никто другой на всем белом свете сейчас не волновал Валерия.

Арам метался. Перед глазами стояла Светлана, такая храбрая и несчастная, и от этого становилось все хуже. Она пыталась быть смелой и мужественной… Та необыкновенная легкость между ними, нечаянно подаренная судьбой… Летние дни казались прохладным озерцом посреди жарко бушующего пламени ненависти окружающих… И эта встреча в парке… Будь он проклят, Мурзик! Кто его тянул за язык?!

Арам наливался отчаянием. Оно уже полилось через край. Он хотел быть со Светой, какая она есть, но… Оставалась одна тема, вечная, болезненная и нехорошая. Женя… То был ведь выбор твой…

И еще Валерий, которого вынудил так поступить Айрапетов-старший… Хотя можно ли заставить взрослого человека?..

Но что теперь делать Араму?.. Что?!

Солнце садилось, и тень Арама, медленно бредущего к метро из института, качалась под ногами, мельтешила.

Будто напоминала о прошлом. Тени прошлого – что-то из мировой литературы.

Что-то опять больно резало лицо. То был взгляд Светы.

Арам остановился, подумал и резко повернул назад. Профессор Бочкарев еще не ушел, сидел на кафедре, опять рассматривая какие-то гравюры.

– Садитесь, Арам, – обрадовался старик. – Вот к вопросу о пресловутом менталитете… Недавно, насмотревшись на японские гравюры, я вдруг понял: японские художники достигают замечательного совершенства в воспроизведении флоры и фауны и в то же время в сфере человеческой жизни рисуют образы, лишенные всякой реальности, создают вымышленные фигуры. Трудно отгадать основную причину некоторых мод в Японии, если только на моду вообще может быть какое-нибудь основание. Дамы вырывают себе брови, заменяя их двумя толстыми черными полосками, намазывая их на три или четыре пальца над глазами. Уж не чувствуют ли эти красавицы с выдающимися скулами, что овалам их лиц многого недостает, а потому и думают удлинить их с помощью женской хитрости, стараясь приподнять брови, которые природа поместила слишком низко? Точно так же мы порой стараемся отлакировать свои души… Не покаяться, а именно замазать все наши грехи, замалевать их толстым слоем самолюбия. Меня как-то соседский мальчонка лет двенадцати спросил, где живут туземцы. Я подумал, что в его представлении это люди, до сих пор не затронутые цивилизацией. И если на то пошло, то мы все – тоже туземцы. По изначальному определению этого слова. – Он внимательнее вгляделся в лицо Арама. – У вас опять что-то произошло?

– Да! – выпалил Арам. – Петр Александрович, я не понимаю… Как же так?.. Я узнал совершенно случайно…

Это отец… Его мать заставила, я думаю… Это они подкупили Валерку, чтобы он увел у меня Женьку… Понимаете?! И как мне теперь разобраться с родителями? И как с Валеркой? Он ведь не по своей воле…

Профессор протер очочки:

– А по чьей же? Воля у всех своя собственная… Конечно, можно человека путем долгих унижений, избиений и мытарств заставить забыть обо всем, и о воле в том числе. Такая практика имеется в арсенале любого государства, и нашего в том числе. Но здесь немного иной случай. Вашего друга не пытали, над ним не издевались… Его просто купили. И он легко позволил себе продаться. Знаете, Арам, таких продающихся и предающих людей на Земле не так уж мало. Многие даже не подозревают о своей продажности до поры до времени. Вот как ваш приятель… Это пренеприятное открытие. Для всех, и для самого купленного особенно.

– Вы думаете, он переживает?

Бочкарев серьезно кивнул:

– Я очень на это надеюсь…

– А мои родители? – Арам нервно дергал себя за рукав свитера, тянул его во все стороны. – Как они могли додуматься до такого?! Так опуститься… Почему люди так любят врать? И разве это любовь ко мне?!

Профессор вздохнул:

– Звучит на редкость банально, но семья – это та самая капля, в которой прозрачно отражаются все сложности и неровности любого государства. Если люди не могут построить свои собственные семьи, то они и не в силах преобразовать страну. А если берутся за это… Такая черта характеризует психопатов, о чем явно знает ваш друг. И власть проявляется прежде всего в семье, когда кто-то хочет и пробует управлять окружающими.

Если мы попробуем проверить комплекс власти на практике… Ведь природа создала женщину более доброй, мягкой и податливой, чем мужчина, и, значит, власть обычно не свойственна женской натуре, хотя связь между комплексом власти и садизмом заметнее именно у женщин. Возьмите любую даму, добившуюся какого-нибудь высокого кресла. Это не обязательно Екатерина Великая, а, например, начальница какого-нибудь отдела, ваша кураторша, например…

– Характер у нее не очень, – пробормотал Арам.

– Верно. Хотя женщины-руководители часто неплохие работники. И умеют заставлять трудиться других. Но на них нередко жалуются, с ними трудно, они порой словно нарочно издеваются над людьми. Это своего рода естественный отбор. Почти по Дарвину. Но если вы присмотритесь, то заметите одну странную закономерность: почти у всех этих деловых и энергичных женщин почему-то не клеится дело с мужчинами. Или они никак не могут выйти замуж, или у них несчастливый брак, или муж-размазня, или они разведены. А если у них есть дети, то позже с этими детьми тоже начинаются всякие неприятности. Словно какая-то роковая судьба, карма.

Арам слушал очень внимательно. А ведь его отец и правда подкаблучник.

– Любовь – удивительное чувство, даже не просто чувство, а состояние влюбленного человека, – продолжал профессор. – И она начинается тогда, когда один вдруг прозревает и видит глубины другого, его сущность. Словами это не выразить… Любовь – это когда один смотрит на другого без всякого желания им обладать, без желания над ним властвовать, без желания как-то использовать для себя чужие чувства и возможности. К сожалению, мы многое извратили, и у нас теперь любовь, как всякое чувство, не лишена эгоизма. Она должна быть другой, просто обязана, это закон Евангелия, но что людям законы… Все любят устанавливать их сами. И мы часто, не ведая, что творим, делаем зло, которое кажется нам прекрасным. Всем нам свойственно ошибаться. И порой мы защищаем кого-то и убиваем его обидчика, на самом деле – неплохого человека. В гармонии мира страшны даже не те казни и убийства, которые совершаются во имя злобы, во имя личной мести, во имя стихийного звериного чувства, а те, которые совершаются во имя любви к человечеству и человеку. Да, опять парадокс, но правда. Как часто мы пользуемся дьявольской силой… А в результате она пользуется нами. Гордость – источник всех зол. И гордый ум ради абстрактной справедливости готов разрушить все вокруг. Опаснее для нас дружба и соблазны развратного народа, чем вражда их и оружие. Святитель Феофан когда-то сказал просто прекрасно: «Кто к чему прилепляется, тот тем и наказывается».

– Значит, я наказал своих родителей? – усмехнулся Арам.

Бочкарев опять вздохнул:

– Их настоящее наказание еще впереди… Но, насколько я помню, у вашей матери больное сердце…

– Зато здоровая совесть, – пробурчал Арам. – Помните, Петр Александрович, вы как-то вывели жизненное правило: двери любого дома должны быть крепко закрыты для тех, для кого закрыто и сердце?.. И все в порядке.

Ярость клокотала в нем, перехлестывая через край.

Арам вышел из метро поздновато – сначала говорил с профессором, потом задержался у Светланы. Но откладывать разговор с родителями он тоже не мог – хотелось все– таки понять, как они додумались до такого… Или Мурзик наврал? Нет, вряд ли… Но это тоже надо выяснить.

Почти сразу, едва отойдя от вглядывающейся во мрак парка станции метро, Арам почувствовал смутную тревогу. Огляделся… От дерева отделились три темные фигуры. Бритоголовые парни…

У московской ночи тысячи глаз разного разреза. У русской земли десятки разноязыких имен.

Арам прошел мимо темных фигур и двинулся к дому. Но парни последовали за ним.

– Стой, черномазый, все равно не уйдешь! – крикнул один. – Опять морда нерусская! Обрыдли вы нам здесь, понятно?

Арам попытался бежать – с троими все равно не сладишь, и кругом ни души, лишь шумит черный парк да орут горластые вороны, птицы-завоевательницы.

Но они успели быстрее и подставили ногу – Арам с разбега полетел на землю и закрыл руками голову – спасти хотя бы ее… Первого удара он даже не почувствовал, но ботинки у парней были здоровенные… Все стало безразлично – и все ушло куда-то далеко-далеко: Женька, родители, профессор Бочкарев… Осталось одно-единственное желание – выжить… Жить любой ценой, чтобы любить, помнить, чувствовать… От асфальта нестерпимо разило бензином. Только бы жить…

– Эй, пацаны, вы чего-то больно увлеклись, мне кажется, – сказал вдруг кто-то очень знакомым голосом.

Арам с трудом оторвал лицо от земли – Валерий стоял напротив, красиво поигрывая кистями рук. Разминался перед битвой.

– Проваливай! – мрачно пробурчал самый здоровый из ревнителей национальной чистоты. – Пока не тронули.

– А чего же не тронуть? – Валерий подошел поближе. – Можно и слегка задеть… Это не возбраняется.

Парни бросили Арама и угрожающе надвинулись на Валерку. Арам сел и стер со щеки кровь.

– Эй, кореша, это дяди-Борин! – крикнул один из бритоголовых и отступил. – Лучше не связывайтесь!

Но два других отмахнулись.

– Напрасно нарываешься! – бросил здоровяк Панину. – Пожалеешь!

– Нет, не напрасно, – усмехнулся Валерка. – А кто там о чем пожалеет… Это выяснится позже. Вопрос крови становится чересчур кровавым. И никогда не надо бежать туда, куда можно просто дойти.

И Арам заметил, как в его узкой длиннопалой руке интеллигента опасно сверкнул тонкий стилет…

Глава 21

Нос они Араму все-таки разбили, пришлось составлять по кусочкам. Валерий сидел в коридоре больницы и терпеливо ждал, когда кончится операция.

Арам велел родителям не звонить – он с ними больше не общается.

– А жить где будешь? – спросил Валерка.

Арам пожал плечами.

Потом его, перебинтованного – бинты немилосердно кровили, – Валерий с великим трудом отвез на машине в Ясенево. Водители ехать отказывались – может, бандиты какие? Вон один уже весь в кровище…

Арама даже стала забавлять эта ситуация. Валерка влил в него приличную дозу коньяка в качестве обезволивающего и успокаивающего, и теперь Араму все было нипочем.

– Подраться с кем-то – еще не мачизм, – заявил он. – А вот сразу после драки небрежно отряхнуться и попросить: «Налейте-ка мне вина!», изящно это вино выпить и улыбнуться – вот это уже мачизм! И все в порядке.

Наконец Валерка психанул и ультимативно объявил очередному бомбиле:

– Мой друг только что из больницы. После операции. Плачу вдвое! Но нам надо домой!

Бомбила нехотя согласился и потом всю дорогу подозрительно поглядывал на пассажиров в зеркало. Арам посмеивался, Валерка злился.

В Ясеневе Светлана и ее хозяйка тотчас хором заголосили, увидев перевязанного Арама.

– Ему лечь надо, – командовал Валерий. – Ты есть хочешь? Тогда только чаю, крепкого… Тебя Светланой зовут? Давай, Света, шевелись!

На сотовый позвонила мать.

– Валерик, Арам опять пропал. Стасе плохо.

– Он со мной, – пробурчал Валерий.

Мать ахнула.

– Как с тобой?

– Да так, не паникуй… А дальше будет еще лучше. Начинается новая жизнь, как в сказке. С другими действующими лицами.

Галина Викторовна не поняла:

– Ты о чем?

– Да все о том же… Мам, скажи честно: ты знала о том, что придумал Виген Арамович? Ну, эта история с Женей и со мной… Чтобы отвадить Арама от Женьки…

Мать молчала.

– Значит, знала… Айрапетова уговорила пойти на это Станислава Владимировна, это ясно… Но ты… Как же ты могла?! Ничего мне не сказала…

– Я не знала, что это коснется именно тебя… – наконец пробормотала мать. – Думала, найдут кого-то другого… А потом… когда узнала… уже не могла…

– Родителей не выбирают, – хмыкнул Валерий. – К несчастью. Чего ж ты дядьку да отца всю жизнь судила? Ладно, дело прошлое… Я заеду за вещами. Ты там сложи мои шмотки. А Айрапетовы пусть сложат вещи Арама.

– Стася не выдержит… – прошептала Галина Викторовна. – Ей не перенести этого… Ты же знаешь, у нее сердце…

– А у нас с Арамом и Женей его, очевидно, нет? – холодно поинтересовался Валерий. – Это прямо научное открытие. Напиши статейку и опубликуй в медицинском журнале. Сразу схлопочешь докторскую. Марк Твен сказал, что кошка, присевшая однажды на горячую плиту, уже никогда больше не сядет на нее. И это хорошо! Но она уже никогда не сядет и на холодную. Тебе все ясно? Синдром обесценивания. Пока!

Сначала они ютились втроем в Ясеневе, пока хозяйка не подыскала им недорогую квартирку неподалеку. Вечерами Арам и Валерий подрабатывали грузчиками в магазине рядом с домом и упорно отказывались брать деньги от родителей.

Плюс к этому Валерка устроился санитаром, а профессор Бочкарев нашел Араму лаборантскую должность на своей кафедре и заставил писать статьи в научный журнал.

– В фашистской Германии проводился анализ крови на происхождение, – печально сказал Петр Александрович после происшествия в парке. – Выбирали только истинных арийцев. Строго по анализу крови! У всех.

– А сам Гитлер? – спросил Арам.

Бочкарев медленно протер очочки:

– Видите ли, фюрер был вне проверки. Непререкаем по определению. Определять национальность по крови – метод фашистов. И глубокую его порочность доказывает хотя бы тот факт, что сейчас у нас уйма людей по анализу крови – абсолютно русские, хотя на самом деле они уже давно не русские, только вот эта кровь… Но кроме нее есть еще душа! Люди когда-то придерживались абсолютно правильного принципа: если ты живешь в России и исповедуешь православие – ты русский. И все! Никакие анализы твоих кровей никого не интересуют.

– Спасибо вам за все… – тихо сказал Арам. – Никогда не думал, что мне так повезет и я встречу такого вот человека… Мне почему-то казалось, что у нас сейчас и людей-то почти не осталось… Вырождение страны… Бандит на бандите…

Профессор улыбнулся:

– Все всегда зависит от людей, а они везде одинаковы, в любых социальных условиях и обстоятельствах. Сволочь всюду сволочь, порядочный – везде такой. И куда он попадет – это детали, мелочи, нечто несущественное. Я в этом уверен. И вы в этом тоже скоро убедитесь. Хотя нельзя представить, что в гестапо мог быть хоть один добряк, но это крайний случай. Говорят о формировании человека средой. Правильно говорят… Однако это лишь составляющая его сути. Все равно каждый – в любой среде – остается индивидуальностью, проявляет свои собственные черты, открывает свои особенности. На какое-то время каждый может подчиниться чужому влиянию, сломаться под давлением ситуации. Но только на время. Если навсегда – значит, он не тот, за кого сначала себя выдавал, не тот, за которого его принимали. Жизнь – не такая уж сложная штука. Просто в ней надо всегда и в любых обстоятельствах оставаться человеком.

– Но это совсем не просто, – возразил Арам. – Если бы это было так легко, мы бы не знали ни войн, ни бед, ни страхов… Ни конфликтов. – Он вспомнил о родителях.

– Ничего, – сказал Бочкарев, словно отвечая мыслям Арама. – Все образуется. Жизнь – она как твой собственный дом, всегда складывается по кирпичикам, которые мы приносим в нее сами. Что уж добудешь… Поэтому следите внимательнее, в оба глаза, что у вас в руках.

– Ошибиться можно, – пробормотал Арам.

– Можно, – кивнул профессор. – И многие ошибаются. Практически все. Без этого не прожить. Только унывать и падать духом от своих промашек не нужно. Осознали, оценили, обдумали свои промахи и просчеты – и дальше… Сделали работу над ошибками, как в школе. Зато в следующий раз будете умнее, так не оплошаете. Помните, мы как-то говорили с вами об эгоизме любви? Существует одна японская легенда. На небе появилась невиданная дотоле звезда, и знаменитый астроном объявил, что ее появление предвещает великое бедствие для семьи одного из двоих главнокомандующих империи – Накаиры или Санегори. Услышав это, Сане– гори бросился со своим семейством возносить молитвы в храмах и молился непрерывно дни и ночи, а Накаира оставался дома. Священник отправился к нему и удивленно спросил, почему он не посещает храмы и не возносит молитв, как это делает Санегори, чтобы предотвратить бедствие. Накаира ответил: «Звезда предвещает несчастье одному из двух главнокомандующих. Но я уже стар и не могу так хорошо управлять войском, как молодой Санегори. Если я стану молиться о предотвращении несчастья и молитва моя будет услышана, то может погибнуть Санегори, а это – вред для империи. Я хочу сохранить его жизнь, а не свою». Священник был потрясен и сказал, что такой благородный образ мыслей вполне заменяет молитвы в храмах, и, если Будда будет милостив, бедствие не коснется ни Накаиры, ни его семьи.

– И не коснулось? – спросил Арам.

Петр Александрович вновь улыбнулся:

– Легенда об этом умалчивает… Ваш друг – теперь я правильно называю его вашим другом – верно говорит о том, что надо изучать психологию. Вся история народов – сплошная психология. Например, первое покушение на Столыпина сорвалось. Потому что сам Столыпин импровизированно поступил как неплохой психолог. Видя, что к нему бежит мужик с топором в руке, он быстро снял с себя шубу и, крикнув: «Эй, держи!!» – кинул ее мужику. Тот машинально поймал шубу, выронив таким образом топор. Дальше Столыпину оставалось только позвать охрану, и растерянного, не знающего, что теперь делать, и не успевшего опомниться покушавшегося, тупо стоящего с шубой в руках, легко повязали.

Арам засмеялся:

– Кучеряво!

Бочкарев снова протер очочки:

– Я очень люблю сказки Евгения Шварца. Помните, Арам, в его «Золушке» слова короля в финале: «Когда– нибудь спросят: а что ты можешь, так сказать, предъявить? И никакие связи не помогут тебе сделать ножку маленькой, душу – большой, а сердце – справедливым». Как хорошо сказано… И на века.

Вершины деревьев за окном трепал холодный ветер, в дуновении которого чудилась надежда…

Первая опубликованная статья – Арам писал о властителях Древнего Египта – потрясла его самого. Он сидел на диване, прижав к себе журнал, до тех пор, пока не явился Валерка и не выдернул журнал у него из рук.

– Покажи, что там такое. Ну ты и псих! Весь в своих родителей. Эти вообще маньяки. Ладно, я за тебя возьмусь. Быстро нормальным станешь, я тебе обещаю. Смотри-ка, а пишешь интересно… Насчет Египта… Мы, по-моему, до сих пор на его уровне: пирамида у нас – мавзолей, а мумия – Ленин. И деньги за это получишь? Даже если нет, все равно здорово! Свет, а у тебя, оказывается, очень умный прихехешник! Гордись!

Так они бытовали до мая.

Светлана ликовала, но однажды поздно вечером услышала разговор приятелей… Они не знали, что Света вернулась с работы пораньше и тихо проскользнула на кухню.

– Слушай, ты Женьку давно не видел? – спросил Арам у Валерия.

– Не видел! – недовольно буркнул тот. – Живем далековато. И вообще, она мне не нужна.

– Я и не говорю, что она тебе нужна, – миролюбиво заметил Арам. – Еще того недоставало! А просто так, вдруг случайно…

– Ну что ты как настоящий идиото?! – вконец обозлился Панин. – Адресок и телефончик продиктовать или ты их еще помнишь?

Арам подумал, что, в сущности, Валерий прав. Чего тянуть волынку, изображать из себя застенчивого страдальца и тосковать на расстоянии? Надо зайти к Жене и все выяснить. По крайней мере, увидеть…

– Все очень просто, – заявил Валерий.

– Это кому как… Хотя в целом ты, наверное, прав… Только ведь Женя любит тебя, а не меня…

– Любила! – закричал Валерий. – Время прошедшее! Сечешь? Любила, а не любит! Да она и сама так сказала. Мне кажется, лишь ты один в силах спасти Женьку!

– Спасти? От чего? – удивился Арам. – От ее бесчисленных кавалеров, что ли?

– Ну при чем тут кавалеры, при чем?! – заорал Панин. – Ты совсем соображение потерял?! От тоски, отчаяния, от безысходности и бессмысленности ее существования! От бесконечных ошибок! Человек – любой, без исключения! – устает их совершать, но часто не знает, как оборвать такую непрерывную цепочку. Это как заколдованный круг. Ты разве не понимаешь, о чем я говорю?!

– Но человек вообще-то должен хотеть, чтобы его спасали! – заявил Арам.

– Умный! Ну до чего ж ты умный, гангстерито! Так она и хочет! Просто жаждет всей душой, сечешь? Но из паршивой гордости никому не скажет об этом ни слова! И вообще, Женька слабая. В общем, план действий таков: ты завтра же идешь к ней!

– А дальше? – Арам был вконец ошарашен и смущен откровениями и натиском друга.

– А дальше – по обстоятельствам, – отозвался, немного успокаиваясь, Валерий. – Но она будет тебе рада, я в этом уверен и тебе это обещаю. Называется шоковая терапия. Вот у меня как-то мать радикулитом маялась. Лежала вечером в тишине, при свете ночника, и стонала. Вдруг в комнате за моей спиной раздается хлопок на манер выстрела и через полсекунды погас свет. Когда первый шок прошел, я зажег верхний свет и вижу: лопнула лампа в ночнике. А мать сразу вскочила с дивана.

И потом до нас синхронно дошло: спина у нее совершенно прошла! За секунду. Вот что такое – шоковая терапия. Кроме всяких шуток.

– Кучеряво… Не знаю, что я там увижу, – пробурчал Арам. – Ладно, я попробую… Только учти, Панин: за все непредвиденные осложнения с этой минуты будешь отвечать один ты! Бери всю ответственность на себя.

– А как же! Согласен! – захохотал очень довольный Валерий. – Поработаю свахой, даже интересно. Глядишь, и прирастет ко мне эта роль. Надо будет позже испробовать в качестве подработки. Девок на выданье полно.

– Испробуй. – Арам тоже улыбнулся, впервые завесь тяжелый разговор. – А деньги на цветы опять будешь давать мне ты?

– На сей раз цветы не потребуются, – авторитетно заявил Валерий. – Не те нынче времена. Ты ей нужен без всяких цветов! А впрочем, если понадобится, ссужу нужную сумму. На остальное – забей! – И тихо присвистнул.

– О'кей! – отозвался Арам.

На следующий день Светлана уехала, не оставив даже записки.

– Мы совершили подлость! – психанул Арам, не найдя Светланы и догадавшись о причине.

После вечернего разговора он обнаружил притихшую Свету на кухне. Светлана сидела вытянув перед собой руки и внимательно их разглядывала.

– Не первую, не последнюю, – философски заметил Валерий. – Но мне жалко Женьку.

– А Светлану тебе не жалко?! – заорал Арам.

– А тебе? – спокойно спросил Панин. – Не забудь, это ты начал разговор о Жене… Не надо водить человека за нос и без конца ему врать. Если знаешь, что ошибся, лучше признайся в этом, чем обманывать дальше. Жизнь без любви – не жизнь. И даже не напоминает таковую. Ты и сам все понимаешь не хуже меня. А Женя… Она давно горько пожалела, что рассталась с тобой. Это правда. – Он ухмыльнулся. – Будешь в роли царевича Елисея из сказки Пушкина о мертвой царевне, коя лежала в хрустальном, помнится, гробу. Как думаешь, чем влюбленный разбил хрусталь? По всей логике за неимением молотка верный рыцарь расколотил гроб собственной башкой. Видать, твердолобый был мужик… И, опять же по всей логике, это как раз тот случай, когда рядом с хрустальным ящичком, где лежала до поры невеста, должна была висеть табличка: «При пожаре/аврале/отключении энергии etc. разбей стекло». И после этого можешь пользоваться! И должен был там лежать, в специальной нише, предмет, огражденный от любопытных, до чрезвычайной ситуации.

Арам улыбнулся.

Лестница была шаткая. Точнее, она казалась такой Араму. В лифт он входить побоялся: а вдруг застрянет, а ему необходимо сегодня поговорить с Женькой… Просто потому, что в другой раз он не отважится.

Звонок как-то странно задребезжал, словно заикался.

– Кто? – сурово спросила Женькина мать.

– Айрапетов, – лаконично ответил Арам.

Дверь распахнулась. Серафима Гавриловна удивленно, подозрительно всматривалась в лицо Арама.

– Вы?.. То есть ты… Какой неожиданный визит… Входите…

– А Женя?.. – спросил Арам, неуверенно ступая в переднюю.

– Ох! – махнула рукой Серафима Гавриловна. – Женя… И не спрашивай! Все кавалеры ее с толку сбивают! Совсем ей голову заморочили!

– Их у нее всегда было много, – пробурчал Арам.

– Да ведь теперь… – начала Мягких, но оборвала сама себя. – Сейчас поесть тебе принесу. Посидим, поговорим… Вот неожиданность… – И заторопилась на кухню.

Арам продолжал осматриваться. В квартире царила глухая тишина, словно она была нежилая, давным-давно брошенная хозяевами. Здесь не ощущалось никакой жизни. И как здесь все изменилось за такой короткий срок…

Правда, Арам заходил сюда всего пару раз. Давно. Еще осенью. Как-то Женька затащила его к себе домой прихватить теплую кофту для прогулки. Тогда внезапно резко похолодало, а Женя заявилась на свидание в одной тонкой блузочке.

Женька вообще часто прокалывалась по части одежды: то напялит на себя куртку, а станет жарко, то наоборот…

Арам вспомнил, как она однажды спеклась в парке на солнце и приказала:

– Пожалуйста, подержи сумку и рубашку, я буду раздеваться!

Она носила топики или рубашечки навыпуск и часто просила их придержать. Потому что однажды случился курьез в метро.

Они ехали вдвоем, и Женька вдруг объявила:

– Духота безумная! Я буду раздеваться!

И стала стаскивать через голову свитерок, надетый поверх рубашечки с «ботвой». Арам покосился: вроде что-то не то… Вместо рубашки – какая-то на вид явно исподняя маечка, живот голый… Намекнул Женьке: а порядок ли это?

Она увидела происходящее, до нее наконец дошло, что это – почти стриптиз, а народ уже развлекается и потешается вовсю… И Женька завопила на весь вагон: «Ой-ой-ой!», поскорей одернула свитер и с тех пор всегда просила Арама придерживать ей рубашку, когда снимала с себя теплые вещи.

Он усмехнулся.

После первого визита в квартиру Мягких Арам запомнил дорогую темную мебель – какой-то импортный гарнитур, ковры на полу, картины на стенах…

Сейчас ковры исчезли, пропали и роскошный гарнитур, и картины… Обои выцвели и потускнели, полы пообтерлись… Даже тяжелые шторы висели как-то уныло и жалко, а не торжественно-триумфально, как осенью.

Пришла Серафима Гавриловна с тарелками и мисками. Посуда оказалась простая, почти убогая, не та, что видел Арам здесь раньше.

– А Женя когда придет? – спросил он, с удовольствием лопая горячую картошку.

Ему постоянно не хватало еды – приятели экономили на всем.

– Да кто знает когда? – тяжело вздохнула хозяйка. – Поздно она теперь приходит…

– Поздно? А почему? – делано удивился Арам. – В библиотеке сидит?

Мягких вздохнула еще тяжелее.

– Уж и не знаю толком, где она там время проводит… А только дома я ее вижу редко. Прилетит, кусочек хлеба схватит – и спать… И утром рано убегает. Чаю лишь попьет…