Текст книги "Королевы Привоза"

Глава 15

Редакция новых «Одесских новостей». Почему Володя остался в Одессе. Короткий роман с поэтессой. Возврат статьи

В новом помещении редакции было просторно, но пусто. И отсутствие мебели очень сильно бросалось в глаза. Редакция переехала в новое помещение всего с неделю назад, и городские власти не успели выделить необходимую мебель. А потому пишущие машинки стояли на стульях, а некоторые сотрудники для удобства рассаживались на полу, чтобы доставать до клавиатур.

Огромные пустые комнаты нового помещения редакции были похожи на бальные залы. Особенное сходство придавала золотая лепнина на потолке и хрустальные люстры, оставшиеся от находившейся тут гостиницы.

Да, было пусто, не обжито, но главный редактор «Одесских новостей» Антон Краснопёров ходил, надувшись гордостью. И было от чего. Ведь именно он уговорил Революционный комитет города выделить это большое помещение для главной городской газеты. Помещение и было выделено в бывшей гостинице, реквизированной для нужд города у владельцев. Один из них сбежал в Париж, а другой ни на что не претендовал. А потому газете выделили целый этаж прямо на Дерибасовской, и сквозь окна всех комнат, выходивших прямо туда, можно было видеть главную улицу города и наблюдать за ее жизнью. Словом, «Одесские новости» развернулись вовсю, и перспективы газеты при новой власти были самые радужные.

Это были совсем не те «Одесские новости», которые существовали в городе раньше. Из прошлого осталось только известное название и ничего больше. Исчез страшный редактор, наводивший ужас на всех одесских репортеров. Исчезли и сами знаменитые репортеры. В газете появились совершенно новые люди – все, как на подбор, члены компартии.

«Одесские новости», закрытые еще до появления в городе французов, были реанимированы как раз во времена Антанты. Воскресил их глава Комитета обороны Рутенберг, наполнил новыми людьми и заставил городские власти дать деньги на развитие социалистической газеты.

Так как в Городской думе большинство составляли большевики и социалисты, деньги нашлись, причем в немалом количестве, и газета стала процветать. А так как курировал ее лично глава Комитета обороны, никто не смел ее тронуть.

Володя Сосновский печатался в «Одесских новостях» с первого дня воскрешения газеты. А позже, когда газета получила официальный статус, занял штатное место в составе редакции и даже вошел в состав редакционного совета.

Произошло это так. Володя долгое время публиковался в разных газетах, и не где не мог найти свое место. И вот однажды в кабачке «Ореон», где часто собирались артисты, журналисты и художники, к нему подошел уверенный в себе, даже нагловатый молодой человек и в упор спросил:

– Это вы Владимир Сосновский?

Володя скромно подтвердил, что это именно он. Молодой человек был ему незнаком, и он не имел никакого желания с ним знакомиться. После того, как закрыли кабаре и Володя потерпел полный провал на этом поприще, единственное, что у него осталось, была газетная работа. Но с газетами в Одессе дело обстояло туго, и Володя уже начал испытывать тоску.

– Читал все ваши очерки из жизни криминального дна и два ваших романа. Пишете вы абсолютно гениально! Никогда не встречал ничего подобного! Особенно про мир бандитов – свежо, революционно, точно, и очень нужно нашему социальному классу.

– Какому классу? – моргнул Володя.

– Революционному! Большевикам. Тем, кто стоит на страже интересов обездоленных и хочет защитить их. Как вы.

Володя не поверил своим ушам. До того момента его очерки и романы ругали все кому не лень. Даже знаменитый Бунин отказался печатать его в своем журнале. Володя и сам признавал, что очерки не так хороши. Проблемы со стилем, с характерами и образами героев. Но это же не означало, что он бездарный! И вот перед ним стоит человек, который утверждает совершенно противоположное, причем впервые за столько лет!

Сосновскому вдруг показалось, что душа его плавает в какой-то сладкой подливке.

– Да, ваши очерки о криминальном мире гениальны, это как раз то, что сейчас надо. Дно. Его проблемы и беды, – решительно заявил молодой человек, и добавил: – позвольте представиться: Антон Краснопёров, главный редактор газеты «Одесские новости».

– Какие «Одесские новости»? – удивился Володя. – Разве их не закрыли?

– Закрыли. Но газету мы возродим. У нас будет новая газета революционной направленности – глаз нового мира, так сказать. Очень скоро мы станем главной газетой в городе. И нам нужны такие свежие, талантливые люди, как вы. Я напечатаю все ваши криминальные очерки на первой полосе. Идите ко мне работать.

– У вас уже есть коллектив редакции, помещение? – полюбопытствовал Володя.

– Пока нет. Но скоро все будет. Особенно когда город займут большевики. А это вопрос времени. Пока мы выходим на общественных началах… почти. А после прихода большевиков развернемся полностью.

И Володя согласился печататься в обновленной газете – даже пока на общественных началах. Он был в таком восторге, что сам доплатил бы за то, чтобы его печатали!

Его криминальные очерки стали выходить на первой полосе, и Володя получал даже какие-то деньги. Он твердо решил отныне и навсегда посвятить себя исключительно газетно-литературной работе.

«Одесские новости» и были той причиной, по которой он не уехал в Париж. Еще была Таня, но в этом он не признавался себе даже тайно. А газета стала причиной официальной и самой явной. Многие порицали Володю за то, что он печатается в газете большевиков. Но ему было все равно. Он стал лояльно и даже хорошо относиться к ним – за то, что именно они оценили его творчество.

После ухода французов и воцарения в городе красных все произошло так, как предсказывал главный редактор, большевик Краснопёров. «Одесские новости» стали главным городским изданием, получили солидные денежные дотации и огромное помещение на Дерибасовской. Володя занял свое место в штате редакции, и по тем временам начал получать большую зарплату. «Одесские новости» стали проводником новой политики, проводимой в городе.

Перед переездом в новое помещение их всех собрал Рутенберг. Присутствовала и глава большевиков Соколовская.

– Вы – рупор новой информационной политики, – говорил Рутенберг, – нам очень важно, чтобы именно вы заполнили информационное пространство и сформировали общественное мнение. Наша задача – сделать газету массовой и как можно более дешевой. Вы должны разъяснять населению всю выгоду революции и новой революционной политики, которая работает на народ. Как важный и главный орган новой пролетарской культуры, «Одесские новости» должны пропагандировать среди населения наши идеи, особенно среди пролетариев, которые должны стать вашими основными читателями, когда мы покончим с безграмотностью населения. Вы – наше будущее, и мы будем вас поддерживать.

Все бурно захлопали в ладоши, а Володя вдруг задумался, что кроется за этими сладкими словами. Ему не нравился Рутенберг. И он вдруг понял, даже скорее прочувствовал то, что никто не понял: в газете будет очень жестокая цензура.

Так и произошло. Каждый материал просматривался и подписывался редактором в печать только после личного одобрения Рутенберга. Но очерков Володи это не коснулось, они по-прежнему шли на ура и появлялись на первых страницах.

– Вы показываете всю гниль бандитов как классового элемента, – говорил Краснопёров, – в ваших очерках звучит мысль, что единственный способ нейтрализовать бандита – уничтожить его физически. Это очень правильная мысль. Мы должны донести до населения всю пагубность воровской романтики криминального мира старой Одессы. Подчеркнуть, что главная цель новой власти – избавить Одессу от уголовников любым способом.

И Володя послушно писал именно так, создавая ходульные, искусственные образы одесских бандитов, не имеющих ничего общего с настоящими, реальными. Впрочем, если раньше за эту натянутость, безжизненность и однобокость его ругали, то теперь только хвалили. Бандиты у Володи получались плохо, уродливо, и это очень устраивало новую власть. Сосновский же, не разбираясь в истинных причинах своей популярности, купался в восторге от своих публикаций как в теплой, ароматной ванне, и это составляло всю его жизнь.

А культурная, литературная жизнь в городе бурлила по-прежнему, несмотря на то, что изменились времена и обстоятельства.

До революции в Одессе ежегодно издавалось около 600 изданий, причем почти все они были на русском языке. Только местных газет было 60 и 30 толстых литературных изданий.

В 1919 году в Одессе осталось лишь 10 местных газет и 3 толстых литературных журнала. Интересен был тот факт, что, по требованию новой власти, из 10 газет 2 – 3 выходили на украинском языке. Так новая власть старалась подчеркнуть, что Одесса – это не бывшая Российская империя, а Украина.

Из местных газет самыми важными были «Одесские новости», «Одесские известия», «Одесский коммунист», «Моряк», «Профессиональная жизнь» и «Бiльшовик» (издающаяся всегда на украинском языке). Все газеты в Одессе контролировал Революционный комитет. Очень скоро в Ревкоме появился специальный отдел по газетной цензуре.

Основой издания были пролетарские материалы о низах общества и о социальном, классовом угнетении при старой, царской власти. Диктатура пролетариата активно вмешивалась в культурную жизнь города, пытаясь создать новую социалистическую «пролетарскую культуру».

Комиссаром просвещения в Одессе был назначен Е. Щепкин. Первым, чем занялся новый начальник по культуре, была реорганизация театров по «советскому типу», для того, чтобы полностью ликвидировать «старый мещанский театр». Как должен выглядеть новый театр, комиссар представлял смутно. Он пытался разогнать труппы старых театров, оставшиеся в Одессе. Но заменить их было некем. Пришлось оставлять на местах, но при этом – подвергать жесткой цензуре.

В Одессе был основан журнал «Пролетарская культура», который призывал все театры, газеты и журналы превратиться в «орудие социалистической культуры».

Весной 1919 года возникли ростки «нового искусства». Так появилась «Производственная мастерская революционного синтетического театра» и театр «Красный факел». Губернский театральный комитет стал проводить перерегистрацию театров, запретив существование нескольких известных городских театров, отдельные «буржуазные» пьесы, авторов, популярных при царском режиме, и введя во все процессы постановки и сдачи спектаклей жестокую цензуру. Стала происходить национализация театров, а все пьесы – ставиться только с письменного разрешения Губполитпросвета.

Заметно изменилась и местная литература. Наиболее талантливые литераторы, оставшиеся в Одессе, стали работать в пропагандисткой организации ЮГРОСТ. Главой ЮГРОСТа стал В. Нарбут, а основу составили Э. Багрицкий, В. Катаев, Ю. Олеша, М. Кольцов, И. Ильф.

С апреля в Одессе появилась организация «Коллектив поэтов». В нее вошли те же Ю. Олеша, Э. Багрицкий, В. Катаев, а еще З. Шилова, А. Адалис, Л. Славин, С. Бондарин и другие литераторы, известные в городе.

Поэты этого коллектива были сторонниками нового революционного искусства. Они декламировали свои стихи в новом литературном кафе «ПОЭОН 4-й» и основали два толстых литературных журнала: сатирический «Облава» и литературный «Лава». В этих же журналах публиковали свои произведения и уже известные литераторы В. Сосюра и И. Бабель.

Глава Пролиткульта С. Глаголин создал Молодежную Ассоциацию Художников-Литераторов-Артистов (ХЛАМ) и открыл кафе под таким же названием, где собирались представители новой литературной культуры.

Володя Сосновский был завсегдатаем всех литературных собраний и вечеров. Он стал членом ЮГРОСТа, каждую среду читал свои стихи в «ПОЭОНЕ-4-м», а по субботам – самые скандальные (часто откровенно эротического содержания) в кафе «ХЛАМ». У него даже случился бурный роман с одной новомодной поэтессой, носившей очень короткую стрижку и курившей дешевые матросские папиросы.

Он провел с поэтессой несколько совершенно невероятных, безумных ночей, после чего без труда выяснил, что был не единственным, с кем любвеобильная поэтесса делит свои страстные ночи. Воспитанный в старых традициях, Володя так и не смог принять «новую мораль новых вершителей пролетарской культуры», где верность и порядочность почти полностью исключались из понятий, применимых к современной жизни.

А потому он как мог красиво расстался с поэтессой, которая так и не поняла почему. Впрочем, она не расстроилась, а тут же заменила его бородатым актером, согласным делить ее со всеми другими.

Но истинной причиной разрыва (и Володя боялся признаться в этом самому себе) было то, что он до сих пор не смог вытравить из своей души образ Тани.

Несмотря на свою достаточно бурную жизнь, он все еще тосковал о ее глазах, которые смотрели на него то сердито, то насмешливо, то со строгостью, то с добротой и живым участием… Этот образ заполнял всю его душу, но Володя ни за что не желал признаться самому себе, что до сих пор сходит с ума от бандитки с Молдаванки и одесской воровки. И не важно, что чувства в глубине души подсказывали ему, что на самом деле Таня никогда не были ни бандиткой, ни воровкой… Он отбрасывал эти чувства. Но судьба словно жалела его, в самые невероятные моменты даря все новые и новые встречи с Таней. И от этого диссонанса, разрывающего его душу, Володя страдал, испытывал смятение и тоску. А светлый образ Тани с искрящимися глазами жил в каждом его слове, в каждой мысли, настолько прочной занозой войдя в его душу, что от места ранения этим шипом остался серьезный шрам. И с каждым днем этот шрам становился все больше и больше.

Но это никак не отражалось на редакционных делах, которые, как казалось самому Володе, обстояли блестяще. А потому каждый раз, заходя в редакцию, он испытывал настоящий подъем. И с удивительно легким сердцем поднимался на нужный этаж.

Володя приходил в редакцию по-разному: иногда чуть свет, иногда часам к 10 или даже 11, все зависело от предстоящих дел или сданных накануне статей.

После беседы с Таней в ее гостиной, вернувшись к себе домой, он сел за письменный стол и написал большую статью про убийства женщин на Привозе и про расстрел заложников, которые устроила Авдотья Марушина. Больше всего его потряс расстрел – так и написал Володя в своей статье.

Он писал страстно, горячо, образно и остался очень доволен собой. Сосновский не сомневался ни секунды в том, что статья эта будет напечатана и помещена на первую полосу. После публикации он намеревался отправиться к комиссару народной милиции (так переименовали полицию) потребовать отчета в расследовании и попытаться узнать имя, возраст и все данные первой убитой женщины. Володя был уверен, что в милиции эту информацию не могут не знать.

Утром к восьми часам он явился в редакцию и положил статью на стол главного редактора, даже не сомневаясь в том, что она появится в вечернем выпуске газеты. А потому на следующий день пришел в редакцию в половине одиннадцатого утра, чувствуя себя (без ложной скромности) триумфатором.

Редакция по-прежнему выглядела голо. Мебели в ней еще не было. Пишущие машинки стояли на стульях, а столами сотрудникам служили подоконники, на которые были положены фанерные листы. Все понимали, что это временное неудобство, однако писать на них было достаточно сложно.

Каково же было изумление Володи, когда на своем подоконнике он увидел собственную статью, на заглавном листе которой красным карандашом были выведены жирные буквы «К ВОЗРАТУ». Он не поверил своим глазам!

Схватив злополучную статью, Сосновский бросился в кабинет к главному редактору. Антон Краснопёров помещался в отдельной комнате, на двери которой еще сохранилась позолоченная табличка с надписью «Дежурная горничная». Он находился на рабочем месте и, прижимая трубку плечом, разговаривал по телефону, одним пальцем левой руки отстукивая при этом на печатной машинке какую-то докладную записку для Ревкома (Володя прочитал заглавие), а правой – царапая простым карандашом на полях литературного журнала какие-то заметки. Словом, Краснопёров был весь в делах, как и подобает настоящему газетчику.

Увидев Володю, он кивком головы указал ему на стул, но тот, швырнув на стол статью, остался стоять, полыхая праведным гневом.

– Что это значит? – возмутился Сосновский, когда Краснопёров закончил разговор по телефону. – Это лучшая статья, которую я написал! Что происходит?

– Далеко не лучшая, – спокойно ответил редактор, словно не понимая того, что Володя весь кипит. – Зачем тратить свой талант на разборки пьяных грузчиков на Привозе?

– Что? – К такому повороту разговора Володя явно был не готов.

– Убили, разрезали – всего лишь свара местной пьяни, бандитские разборки. Пили вместе, затем поссорились, в процессе ссоры убили женщину, а чтобы спрятать труп, разрезали на куски… Никаких загадок, ничего интересного, чтобы делать это публичным достоянием.

– Ты серьезно? – Володя не верил своим ушам. – Это же черт знает какая глупость! В городе орудует самый настоящий маньяк, он убивает женщин и режет их на куски, а мы молчим!

– Каких женщин? Подумаешь, убили одну девицу легкого поведения! – пожал плечами Краснопёров.

– Не девицу легкого поведения, а торговку розничным товаром, – уточнил Володя. – И она вторая жертва. Женщин было две.

– О первой ничего не известно. Я не слышал, – возразил Краснопёров.

– Вот об этом я и хотел бы узнать в поли… в народной милиции! – воскликнул Володя. – Они уж точно должны знать про первую жертву!

– Город на грани контрреволюции, везде орудуют криминальные элементы и неуловимая банда Японца – я думаю, милиции есть чем заниматься, кроме пьяных разборок грузчиков! – отрезал Краснопёров.

– Да при чем тут грузчики! – Володя едва не взвился до потолка. – В пьяном виде так не убивают! А расстрел заложников?

– Вот-вот, об этом я и хотел поговорит особо! – уцепился за тему Краснопёров. – Ты напрасно порочишь деятельность военного коменданта Привоза! Поверь, в таком гиблом и грязном месте действовать нелегко. Приходится держать в узде всю эту контрреволюцию, буржуйскую сволочь!

– Да ты шутишь! – Володя был в шоке. – Эта Марушина на глазах у всех расстреляла ни в чем не повинных людей!

– Это была необходимая мера, чтобы поддержать порядок. Значит, нельзя было действовать по-другому, – и Краснопёров принялся уговаривать Володю: – Ты пойми, Авдотья Марушина пытается установить железный революционный порядок среди сброда и буржуев, а это нелегкая задача. Мы не можем ругать ее в таком тоне за то, что она выполняет свои прямые обязанности, очень тяжелые сейчас.

– Прямые обязанности? Да она убивает людей! – возмущению Володи не было предела.

– Это необходимая мера, чтобы поддержать порядок. Она вынуждена действовать таким образом, чтобы дошло до всех остальных. По-другому буржуйский сброд не понимает. Это очень серьезный вопрос. И вместо того, чтобы объяснить правильность ее поведения населению, поддержать проводимые меры по установлению порядка, ты пишешь злобные пасквили на военного коменданта Привоза! – развел театрально руками Краснопёров.

– Так, – Володя начал кое-что понимать, – ты хочешь сказать, что в таком виде эту статью не пропустит цензура Ревкома?

– Наконец-то… – выдохнул редактор. – Я тут распинаюсь битый час, а до тебя только сейчас дошло! Мне не нужны неприятности. Нам еще мебель не дали и тираж не увеличили. А ругать комендантшу Привоза, которую назначила лично Соколовская, это неприятность.

– Она убийца. Она стреляет людей.

– Ты не прав. По-другому сейчас нельзя. С криминальными элементами она поступает по законам военного времени. И правильно делает. Давно пора было избавить Одессу от этой бандитской нечисти.

– Это были простые торговцы, а не бандитская нечисть, – возразил Володя, – я знаю. Я там был.

– Может, и был, – легко согласился Краснопёров, – но есть твое личное мнение, и есть революционная политика газеты. Первое ты обязан держать при себе. Если оно идет вразрез со вторым, – и, видя, как расстроен Володя, добавил: – но я могу напечатать про убийство, если ты перепишешь статью.

– Как перепишу? – сокрушенно поинтересовался Сосновский.

– Уберешь все про Марушину и про расстрел заложников – тем более, что никакого расстрела не было. Напишешь только про убийство, в котором подозревают пьяных грузчиков, поссорившихся за бутылкой водки. Так мы убьем двух зайцев: расскажем про убийство и подчеркнем вред пьянства, что просто необходимо в нашем новом обществе.

Володя печально молчал. Выхода у него не было. Железная лапа цензуры хлопнула его по плечу и пригнула к земле, придавив всей своей тяжестью. А про убийство следовало писать – хотя бы для того, чтобы появился шанс услышать что-то об имени первой жертвы.

– Я перепишу статью, – сказал он понуро.

– Вот и отлично! – обрадовался Краснопёров. – Рад, что мы понимаем друг друга!

Когда Володя вернулся в комнату редакции, там уже ждал сторож.

– Вам письмо доставили, – сказал он.

Письмо было срочным, и, открыв конверт, Володя увидел записку от Тани. Перечитал несколько раз, он не понял ни единого слова… Пытаясь собраться с мыслями, Володя прикрыл глаза…