Текст книги "Чудо-юдо"

Глава 38

Сам Президент-победитель был могуч, но простодушен. Первого в своей жизни антипрезидента разорил и посадил в тюрьму много лет назад. Испортил себе имидж, обрел долгоиграющую головную боль. Попал в цуцванг, как говорят шахматисты: держать в каталажке антипрезидента недемократично, но и выпустить нельзя – сочтут за проявление слабости.

И так плохо, и эдак хреново.

Тогда-то, за кефирными разговорами, похожий на Бога обрисовал, как легко и просто можно антипрезидентов превращать в евнухов – с помощью демократических инструментов. Президент-победитель идею оценил, назначил автора идеи своей правой руководящей рукой – сделал похожим на Бога.

Почему похожим? Потому что Богом был только он сам. Все остальные, с его любезного разрешения, могли походить на него отдельными частями тела.

Глава 39

Золотая клетка попыталась задушить меня, но ей это не удалось. Холодное бешенство привело в порядок мои мысли, спроворило ум. Я почувствовал: гениальное просыпается. Оно уже во мне. Живет, скрытое до поры до времени, как раковая клетка.

Да, гениальность – раковое образование, она возбуждает и убивает одновременно. А вы не знали?

Я победил золотую клетку одним ударом. Перестал пользоваться золоченым клозетом. Гадил по углам, где вздумается.

Правда, каждое утро приходила уборщица с моющим английским пылесосом и экологическими французскими шампунями, наводила в квартире идеальный хирургический порядок. Однако стоило ей выйти за дверь – я обнажал чресла, и золотая клетка корчилась безъязыкая. Жена орала как резаная, ей очень хотелось быть новорусской канарейкой, но я-то знал: оно близится, близится – явление вселенского кошмара!

Ничто не придает столько сил, так не приближает к сакральности, как обыкновенное мочеиспускание в подъезде. Я этого не знал. Был глуп и заражен вражеской пропагандой. Золотая клетка излечила меня.

Глава 40

Следует заметить, жизнь в Кремле несколько осложнилась. Когда твой прямой начальник проводит совещания в тулупе и валенках, как-то неловко попадаться ему на глаза, имея на себе костюм из тончайшей шотландской шерсти и английские кожаные туфли. Пришлось сменить дресс-код. Тулупы и валенки обрели аппаратную легитимность.

Проблема состояла в том, что больше ни у кого из кремлевских чиновников личного морозильника не было. Кондиционеры выдавали минимальную температуру плюс шестнадцать – и для замораживания потребителя не годились.

Пришлось потеть! С носов, ё-моё, капало. Ждали зимы, как библейские евреи манны небесной.

Но Господь не лишил благодати возлюбленных его сердцу чиновников – дал им болезненный щит и оружие защиты: распаренные тулупами сотрудники после визита в ледяной кабинет начальника тотчас заболевали, получали бюллетень на недельку-другую – и тем выживали.

Сигнальный экземпляр книги ровно через три дня взмыленный фельдъегерь доставил начальнику службы почт и отправлений Кремля. Тот, обливаясь потом, ринулся прямо в ледяной кабинет. Возможность посетить морозилку и простудиться всерьез обрадовала, начальник фельдъегерей шел по коридору вполне счастливый, предвкушая завтрашний халявный отпуск и недельное спасение от поганого тулупа.

Надо сказать, еще одно неудобство возникло в коридорах власти. Когда сотни зрелых упитанных мужчин и женщин непрерывно потеют, специфический запах не могут победить никакие дезодоранты. Ароматы клубились в коридорах и кабинетах, напоминая о реалиях химической войны, спасения от них не было никакого – кроме привычки.

Привыкнуть-то к запаху – привыкли, да вот выходя с работы пугали простых людей. Была высказана идея – простых людей тоже обязать носить летом тулупы, но предложение не прошло: справедливо опасались бунта.

Модельер и историк моды Александр Заика тут же выдал на гора новый фасон специальных летних тулупов: коротко стриженых и густо перфорированных. А также соорудил валенки из плетеных холодильных трубок. То есть превратил тулупы в подобие сеточки для волос, а валенки – в морозилки. Идеи великого модельера чиновникам очень понравились, но были отвергнуты из патриотических соображений: похожий на Бога мог новую моду неверно интерпретировать и воспринять как пародию на себя. Он-то не модничал, сидя в морозилке по шестнадцать часов в день, паковался в натуральную овчину и валяный войлок на благо отечества.

Зато идея прижилась среди попсы: густо перфорированные тулупы и валенки-морозилки пришлись ко двору мастерам отечественного этнического рока!

Глава 41

Похожий на Бога пощупал книгу. Обложка из тонкого дешевого картона – народный вариант. Золотые буквы. Портрет Кати и крупная подача фамилии: Измайлова. Все как просили.

Похожий на Бога удовлетворенно хмыкнул. Даже не включил маскировочный поток сознания – настолько был очевиден его тактический успех. Этот, с тремя головами, оказался наивен и далек от реалий кисельного берега.

Можно было даже похвалить себя за мелкое коварство – естественно, для маскировки не формулируя похвалу словами. Вполне достаточно теплого счастливого трепета сердечной мышцы.

Якобы народная – мягкая – обложка мгновенно отлучила от книги средний класс, опасную для власти экономическую элиту государства.

Много лет назад едва зародившийся средний класс поехал через открытые границы отдыхать в приморские зарубежные отели, выстроенные по законам не нашей культуры потребления. В чужой культуре роскошь заменяла вкус, а чрезмерное обжорство – мировую гармонию. У микробов, взращенных на вечной мерзлоте и ее скудных атрибутах, иммунитета от роскоши и обжорства не было. Страна обожралась роскошью, как ребенок пирожными. Когда средний класс немного разбогател – чудное, свежее, юное лицо страны покрылось прыщиками домов с башенками и средневековыми замками десять метров на пятнадцать, возведенными из дешевого искусственного камня. Посреди деревень и сельских погостов ни с того ни с сего возвысились альпийские псевдошале и провансальские якобы кантри.

В подобных интерьерах смотрелись полки с книгами под старину: золотой обрез, солидный переплет – имитация кожи и дерматина. Ловкие издатели немедленно удовлетворили спрос, книги (особенно детективы) теперь издавалась в формате энциклопедии Брокгауза и Эфрона. У самой активной части населения дешевая народная обложка вышла из употребления.

Иногда маленькое коварство приносит глобальный результат. Если помещено в нужном месте в нужное время.

Политический детектив – жанр специальный. Он требует подготовленного читателя. Средний класс книги в дешевых обложках не покупал. А нищие гопники, основные потребители дешевок, не интересовались политическими детективами – сложно, требует эрудиции (хотя бы в вопросах государственного устройства), социально активного сознания. Биологический бульон электората предпочитал фэнтези и сказочные уголовные расследования с клишированными конструкциями: убил, украл, попался; следак всегда умнее бандита, закон сильнее произвола.

Кстати, вместе с мерзлотой вдруг умерла «чернуха».

Хорошие книжки когда-то обозвали грубым словом: «чернуха».

Реализм уже давно объявили архаикой, хотя по-настоящему он еще и не начинался. Реализм улучшали эпитетами: фантастический, социалистический, магический. Простые честные рассказы о жизни объявили «чернухой». «Чернуха» была естественным врагом мерзлоты, ибо подвергала сомнению любовь к мерзлоте, наводила уныние и мешала микробам размножаться. Хозяева мерзлоты преследовали «чернуху», творцы «чернухи» считали себя героями и были таковыми – в отдельных случаях.

В новой жизни «чернуха» умерла естественной смертью.

Они нашли друг друга: читатель и издатель. Читатель не хотел напрягаться. Издатель не хотел напрягать. Умные литераторы сознательно притворились идиотами. Просто бизнес, ничего личного. Знаменитая фраза из бандитского фильма в применении к литературе обрела форму диагноза. Плохого диагноза. Ничего личного в рукописи – это ведь приговор. В прежние времена. А стало правилом.

Похожий на Бога снова включил маскировочный поток сознания. Там, внутри потока, он увидел первую книгу Катерины Измайловой, никому не нужную, лежащую за три копейки на макулатурных развалах, дожидаясь вторичной переработки. Похожий на Бога просто увидел это, не обозначая словами – как и подобает человеку с новым, животным мышлением. Взял книгу в руки, взвесил на ладони – нет, легковата, голуба, для борьбы с властью. Улыбнулся мечтательно.

Положил книгу на сервировочный столик. Покатил столик к дверям Георгиевского зала.

Глава 42

В золоченые двери постучали.

– Да! – ответила Катя. – Кто там?

– Это я! – раздался за дверями знакомый голос. – Книгу привез. Сигнальный экземпляр.

– Подождите, я не одета! – крикнула Катя. Она, конечно же, была одета. Просто ждала, пока чудо-юдо с тремя писательскими головами превратится в дракона. Процесс требовал времени – секунду, две. Особенно не любил превращаться очкарик Чехов, тянул сколько мог – огнедышащая морда была ему явно не по душе. Катя дождалась окончания очередного сказочного апгрейда, скомандовала. – Входите!

Лязгнули запоры, дверь приоткрылась, но никто не вошел внутрь. В щелку двери вкатился сервировочный столик, дверь торопливо захлопнулась, и опять загремели запоры.

Столик проехал метра два, остановился. На инкрустированной столешнице лежала книга. Одна-единственная. На обложке Катя увидела свое лицо. Зарделась от удовольствия.

Горыныч проделал обратную трансформацию. Трехголовый толстяк самодовольно развалился в кресле, брезгливо покосился на книгу шестью глазами. Он-то при виде живой книги не испытывал никаких романтических эмоций. А вот Катя…

Катя взяла книгу в руки. Книга была прохладная, какая-то гладенькая и приятная на ощупь. Лицо на обложке показалось симпатичным – хотя и взрословатым. Художник-оформитель, видимо, решил, что ему представили детское фото писательницы, и придал ей более солидный вид.

Неизвестно откуда родились материнские чувства. Да, она писала под диктовку – но писала сама, своими руками. Нередко своевольно заменяла одни слова другими, будучи уверенной, что так выйдет лучше. То есть книга вдруг оказалась родной. Ее захотелось прижать к теплой щеке и даже поцеловать – как всегда хочется поцеловать маленького ребенка.

Маленькие – они все ангелы! Откуда берутся сволочи?

– Автограф будем просить? – насмешливо проронил припадочный Достоевский.

– Конечно! – солидно склонил голову борода Толстой. – Жалко, что ли? Пусть порадуется детка!

– Ну-ну, – насмешливо сказал припадочный Достоевский. – Вот, значит, революция и началась. Под вашим, так сказать, руководством, Лев Николаевич…

– Не надо никаких революций! – возмутился борода Толстой. – Люди прочтут, осознают истину и воплотят в жизнь человеческую правду.

– Это каким же образом? – ехидно поинтересовался припадочный Достоевский.

– Правильно проголосуют на выборах, – твердо объявил борода Толстой.

– Так уж и проголосуют, – усмехнулся очкарик Чехов. – Хомо сапиенс, человек разумный, конечноконечно! Только в башке сплошная тарарабумбия. И это непобедимо ни в какие времена.

– Почему не попробовать? – обиженно пробасил борода Толстой. – Верю в наш народ. Я что, выдумал Платона Каратаева?!

– Выдумал, выдумал! – со странным весельем ответил припадочный Достоевский. – И Андрея Болконского выдумал! Только время зря теряем.

– Ты сам-то Алешу Карамазова зачем сочинил?! – огрызнулся борода Толстой.

– Главное, времени у нас – вечность, – вздохнул очкарик Чехов. – Можно пробовать, пробовать, пробовать… Как в рулетку. Вдруг выпадет небо в алмазах…

Глава 43

Итак, продолжим наше правдивое повествование.

Книга появилась в продаже, детективный компромат превратил друзей Президента во врагов народа. Теперь следовало друзей народа превратить во врагов Отечества!

О, поэзия власти! Решая неразрешимые задачи, ты даришь художнику подлинное творческое вдохновение!

Поначалу задача кажется воистину неразрешимой: как за три дня написать альтернативный роман о любви к Президенту? Чисто технически невозможно.

И тут же вдохновение подсказывает: а зачем, собственно, писать роман за три дня? Не нужно, вредно. Пусть страна вначале насладится детективчиком Катерины Измайловой. Забурлят газеты, вскипят радиостанции, забьются в падучей «прогрессивные» журналы. Случится реальная битва евнухов с драконами. Потом всех евнухов перепишем, систематизируем, поставим на счетчик. Пустим в переработку! И уж вслед за тем – опубликуем новый народный роман-альтернативу. За три недели мы его спокойно соорудим – зря, что ли, организованы райские сады для золотых фазанов?

Глава 44

Если уподобить народ лесу дремучему, таежной чащобе непроходимой, то интеллигенция в зарослях будней являет собой стаю фазанов, которых можно отстреливать для развлечения, а можно откармливать для пользы дела.

Глупые правители занимаются отстрелом и с удивлением обнаруживают за окнами дворцов бунты, революции и ступени на эшафот, устеленные красными ковровыми дорожками в узорах серпа и молота. Почему? Потому что голодные и злые фазаны опасны. Они роняют цветные перья и перестают придумывать сказки для народа. Если же не кормить народ сказками, тот быстро теряет природное добродушие и демонстрирует природную бессмысленность и врожденную беспощадность.

Умные правители откармливают фазанов, дарят им дома, пароходы и самолеты, осыпают бриллиантами, ласкают вниманием.

Рассуждение может показаться наивным, однако достаточно проанализировать времена и нравы, чтобы убедиться в обратном. Бывают исключения из правил, но спокойные времена – всегда времена сытых фазанов. Времена великого «классического» искусства, времена шедевров и будущих дворцов-музеев. А вот кровавые эпохи перемен почему-то продуцируют на свет божий только серость и музеи-трущобы. Из которых выплеснулась на улицы звериная ярость.

Похожий на Бога много лет назад сформулировал эту поэтическую аксиому управления фазанами, выстроил для них роскошный зоопарк, поселил туда избранных.

Избранные действительно являли собой элиту элит. Они выжили во время вечной мерзлоты, сохранили себя в ледяном безмолвии, а когда глыба дрейфующего льда растаяла – вполне заслуженно поднялись на Олимп, туда, где прежде обитала ледовая элита.

Мы, микробы повседневности, слушали, смотрели и читали их, новых классных, мы любили интеллектуальный стриптиз и умственную щекотку.

Фазанов из зоопарка одели в тулупы, кальсоны, валенки, призвали в холодильную камеру Кремля. Похожий на Бога поставил задачу.

Глава 45

«Битву евнухов…» молодой писательницы Катерины Измайловой одновременно продавали практически все магазины страны, и не только книжные. В сетевых продовольственных торговых центрах уставили книгами бесконечные ряды полок. Газетные ларьки и уличные лотки дополнили массовую атаку на читателя. Лицо Катерины Измайловой взирало на мир с рекламных постеров «Книги-почтой» во всех отделениях связи, от Камчатки до Балтийского моря. Интернет-магазины не остались равнодушными – обложка болталась на бесчисленных популярных коммерческих сайтах и страничках живого журнала.

Атаку на читателя следовало признать тотальной.

Мало того – вот здесь внимание! Все главные государственные медиа, бумажные и электронные, принялись Катеньку Измайлову взахлеб хвалить!

Как вы думаете, кто организовал массовку? Тот, кому были подвластны земли, моря и океаны тридевятого Царства.

Вы правильно догадались. Книгу Катерины Измайловой пропиарил лично похожий на Бога. И теперь блаженствовал.

Простым движением гениальной руки он нокаутировал сразу все антипрезидентские газеты и даже героически смелую радиостанцию. Так называемые борцы за неограниченную свободу откровенно растерялись при виде свободы суверенной. Книга им, безусловно, понравилась, она вписалась в их бурную разоблачительную деятельность. На историческом глобусе государственной коррупции книга ликвидировала глобальное белое пятно.

С некоторых пор проблема коррупции всех заботила. По всеобщему мнению, прежняя многовековая коррупция страну крепила, а нынешняя – губила.

Прежняя коррупция страну крепила, потому что верховный главнокомандующий взяток не брал – ему хватало родового состояния. И потому была теоретическая вероятность высочайшего и справедливого суда. В страхе перед высочайшим судом нижние чины крали умеренно, каждый по своему по чину.

Детектив Катерины Измайловой изобразил современный натюрморт – на страницах романа лежала огромная заживо гниющая рыба, и гнила она с головы. Тут-то и крылся диагноз беды: нижние чины крадут не по чину! Безмерно крадут, туды их в качель!

Следовало громким голосом пропеть книге осанну. Да вот незадача: если государственные медиа что-то хвалят, нашей легальной оппозиции, якобы негосударственной и совершенно независимой в пределах дозволенного, ей-то положено это самое ругать?!

Как ругать, если ругать нельзя? Как хвалить, если хвалят враги?!

Она губительна для здоровья – свобода в пределах дозволенного…

Похожий на Бога их по-своему любил – менее шустрых коллег из средств массовой информации. Временами даже сочувствовал. Денно и нощно бедолаги пропадали в редакциях, жадно пили убойный кофе, мучительно старались объяснить необъяснимое, попутно изничтожая друг друга.

Они стремились объяснить необъяснимое вполне искренне. Они, собственно, и были той свитой, которая, по меткому театральному наблюдению, создает на сцене величие короля. Когда сценой становится жизнь, бурные продолжительные аплодисменты или управляемый свист, издаваемые прессой, формируют зрителя.

То есть бурная реакция прессы в конечном счете и есть результат жизнедеятельности того, кто похож на Бога. Без прессы он бы задохнулся в политическом безмолвии.

Поэтому он уделял газетенкам и канальчикам пристальное личное внимание. Медиа были кислородной подушкой для огромной страны. Всякая кислородная подушка может оживить, а может и погубить. Кислород, как известно, сильно действующий яд при неумеренном потреблении.

Похожий на Бога сидел в своем кабинете-морозильнике и весело размышлял: наградить Катерину Измайлову каким-нибудь орденом за заслуги перед отечеством или избрать ее почетным лидером молодежного движения? Дал команду сделать и то и другое, а заодно посоветовал назначить телеведущей в популярную передачу.

Глава 46

Эти мысли похожий на Бога не прятал в потоке сознания. Наоборот.

Похожий на Бога уже понял: на его стороне – важнейшее преимущество! Он играет на своем поле! Неизвестный противник – лох! Только лох садится играть в чужом казино. Истинный игрок не играет в казино, истинный игрок казино покупает!

Неизвестный противник рассчитывал на суровую правду – и ошибся. Суровая правда перестала быть смертельным оружием в стране, пережившей таяние вечной мерзлоты.

Мерзлотная аскеза породила естественную и такую понятную жажду развлечений. В деле управления лагуной правда была не нужна, лагуной управляли развлечения.

Надо отдать должное юным мастерам новой культуры – они умели развлекать народ лучше старперов-классиков. Молодежь пела, танцевала и веселилась на всех телеканалах, потрясая полученными рейтингами строгую телевизионную критику. Особой популярностью пользовалась гениальная придумка: показать народу маленькую пародию на вечную мерзлоту – Ледовое шоу.

Роман-разоблачение вышел, упал, так сказать, на плодородную почву. И что же нива народного возмущения?

Пережив нокаут, независимые от себя журналисты, знаменитые в узких кругах блогеры, смелая в отдельных передачах радиостанция – все как один углядели в книге привычное: таинственный предвыборный ход, смысл которого предстоит расшифровать. Редакции занялись активной расшифровкой, благо профессиональные шифровальщики составляли основной штат сотрудников.

Как и предполагал похожий на Бога, народные волнения не состоялись. Биологический бульон, он же мыслящий океан в популярном фильме Лема—Тарковского, ничуть не удивился откровениям романа. Причина? Мыслящий бульон-океан никогда не сомневался: лестница, ведущая наверх, принадлежит ворам и жуликам, вся – от первой до последней ступени. Так было, так есть, так будет. Везде и во все времена. Одним президентом больше, одним императором меньше – какая разница? Все мандарины и богдыханы одинаково жадно хлебают большой ложкой из тарелки мыслящего бульона.

Привычка жить на вечной мерзлоте создала невиданную мировую устойчивость сознания. Практически непобедимую логическим путем.

Глава 47

Тут как раз подоспел роман-альтернатива «Человек-змея». Пропрезидентский роман в увлекательной форме рассказывал историю неудавшегося покушения на Президента.

Семь жадных банкиров решили заменить нашего честного и неподкупного Президента ненашим, нечестным и продажным. Заради досрочных выборов приказали ученым изготовить человека-змею и извести любимого отца-руководителя. Нашелся подлец-ученый, который за большие деньги отказался от любви к Президенту, пересадил неизвестному бомжу, клиенту городского морга, змеиное сердце, воткнул в челюсти два имплантата с ядовитыми железами и оживил покойника.

Семь жадных банкиров обрядили человека-змею в концертный фрак, дали ему в руки скрипку Страдивари, отправили на дачу к Президенту в день рождения любимой жены – как бы для музыкального поздравления.

Хитрая задумка состояла в том, чтобы человек-змея, целуя жену Президента, смазал ее ядом, а она затем сгубила Президента в любовных объятиях.

Но один из семи жадных банкиров нечаянно влюбился в дочку Президента. Обретя взаимность, в ночь восхитительной любви, он осознал гнусную подлость банкирских замыслов, отказался от неправедных миллиардов, рассказал все любимой. Так получилось, что ночь любви совпала с днем рождения матери, у дочери Президента не оказалось времени для обращения в специальные службы. Верная дочь спасла отца-Президента, пожертвовав собой: набросилась на человека-змею во время концерта и испила весь яд из него одним геройским поцелуем.

Глубоко несчастный Президент благородно оплакал дочь, жестоко наказал банкиров, в память о чудесном спасении объявил стране дачную амнистию.

Читатель рыдал, сострадая Президенту, и улыбался сквозь слезы, читая последний абзац романа, где парламент принимал новый закон о запрещении в Кремле неродственных поцелуев.

Стремительный сюжет, легкая эротика, мистический туман, живительный юмор – сделали свое дело. Альтернативный роман раскупали как горячие пирожки, чего нельзя сказать о детективе Катерины Измайловой.

Хорошо поработав, золотые фазаны возвратились в свои резервации, где на них обрушился живительный дождь президентской любви.

Заметим для справедливости: альтернативный роман упаковали не в дешевую обложку, а в дорогой переплет, да еще со стразами. Выпукло-вогнутая головка змеи украшала книгу, две полудрагоценные стекляшки изображали глаза змеи, они ярко сияли в лучах рекламного солнца.

Победа была оглушительной. Плановую литературную дискуссию похожий на Бога отменил за ненадобностью.