Текст книги "Я вернусь через тысячу лет. Книга 3"

11. Неожиданная вечеря

Я уже открыл дверку машины, когда на севере вынырнул из-за низкой лиловой тучки бесшумный вертолёт и по прямой направился к посадочной площадке.

Вот неожиданность! Кто же это?

Строительная бригада давно отправилась на Центральный материк. Если уж и постели в гостинице сменила… Из зоны будущей обогатительной фабрики и рудника на севере никто сюда по прямой не летал. Нужды не возникало. Все грузопотоки были завязаны на порт Чанда. А из порта Вано близ Нефти забирали только пассажиров. И только на северную стройку. Оттуда сюда ничего не возили. Как и отсюда туда.

Кто же пожаловал? И зачем?

Я решил подождать и присел на ступеньки вертолётной лесенки. Невежливо подниматься в воздух, когда кто-то идёт в гости.

Минут через пять вертолёт приземлился в противоположном углу площадки, из него одним прыжком выскочил Милован Косович, помог выйти своей миниатюрной Сандрине, и, обнявшись, они двинули ко мне.

– Просто повезло, что мы тебя застали! – сказал Милован, пожав мою руку. – Редкая удача! Ты тут мелькаешь, как ясное солнышко в ненастный день.

– Такая жизнь! – Я пожал плечами.

– Какая? – Сандрина с усмешкой наклонила голову к плечу. Щёки, лоб и уши её пылали, кожа на руках и на шее была ярко-красная. Видно, славно обгорела на здешнем солнышке. И лишь вокруг больших широко распахнутых зелёных глаз оставались светлые круги – след от тёмных очков.

На Миловане же я не заметил никаких следов солнечного ожога. Наверное, из-за природной смуглости.

– Бешеная жизнь, Сандриночка! – с удовольствием пожаловался я. – И поплакаться некому. Племён вокруг много, в каждом что-нибудь да случается, а я, как говорится, один… Далеко вы летали?

– Заливчик тут есть! – Милован показал на север. – Круглый, как блюдце. Мы его так и назвали – Блюдце. У тебя для него другого прозвища не имеется?

– Принимаю ваше! Видел я его с высоты. Подумалось, что такую идеальную форму мог образовать только метеорит. Там хорошо?

– Там прекрасно! – с горячностью уточнила Сандрина. – Я сделала массу снимков. Получится целая выставка! Ты можешь хоть немножко задержаться? Пойдём в гостиницу, попьём тайпы, я покажу тебе то, что отпечаталось. Пробные!

– Только недолго, ребята! – попросил я. – До темноты надо быть дома. Пеленгатор я там не включил. Не думал задерживаться… Кстати, Ваня, робота эс-семнадцать я тебе починил…

«Ваней» мы называли Косовича в «Малахите».

– Прекрасно! – отозвался Милован. – Я на тебя надеялся. Лишних роботов тут нет.

По пути в гостиницу он признался:

– Ради этого заливчика я и вызвал сюда Сандрину. Такой красоты не видел я нигде, кроме Черногории и Хорватии. Правда, Сандрина говорит, что на Сардинии есть не хуже. Но там я не бывал… По-моему, если уж строить возле устья город, – то только вокруг этого Блюдца! Будет город-амфитеатр, город-сказка!

– Непременно слетаю посмотреть! – отозвался я. – Где вы посадили машину?

– На южной косе, – ответил Милован. – В сильный шторм её перехлёстывает. Деревьев там нет, только кустарник.

Вскоре мы сидели в крошечном холле гостиницы, запивали тайпой рассыпчатое овсяное печенье, и Косович откровенничал:

– Мне всё время не хватало родных пейзажей. Я удивлялся Сандрине: она и не вспоминала о природе своей Сардинии. А я был как неполноценный. Пока не разглядел это Блюдце. Вот мы и взяли ради него выходные. Вчера отсыпались, сегодня фотографировали. Завтра – тоже. А потом придут «Вихри», начнётся работа…

– Мне кажется, ваши фотографии – тоже работа! – Я снова и снова перебирал десяток небольших пробных снимков, которые Сандрина отпечатала в вертолёте. Виды Блюдца ничем не уступали пейзажам лучших курортных районов Земли севернее субтропиков. Только обходились без признаков цивилизации… Дикий лес на скалистых уступах, природный зелёный амфитеатр, поднимающийся от моря, хрустально прозрачные ручьи, падающие в залив, ярко-жёлтая широкая полоса чистейшего пляжного песочка у полосы прибоя, непуганые пёстрые птицы, доверчиво глядящий в объектив губастый оленёнок, громадный пень, заросший грибами и похожий на дикобраза, радуга цветов на крошечных полянках…

– Увидеть это и подарить людям, разве не работа? – уточнил я.

– Это считается нашим хобби. – Сандрина усмехнулась. – Вот у Бахрама скульптура – это работа. Живопись у твоей протеже Тили – тоже работа. А моя работа – детей музыке учить. Остальное – хобби. По выходным…

– Может, ты сама загоняешь себя в такие жёсткие рамки? – спросил я.

– Конечно, никто не скажет… – Сандрина пожала плечами. – Но ведь подумают! Мне достаточно…

– А сама ты могла бы без детей?

– О, конечно, нет! – Сандрина даже руками всплеснула. – Всё равно я бы их учила! Меня не дети угнетают, жёсткое расписание. В солнечный день лучше снимать. А я должна учить. В пасмурный хорошо учить. А мне дают время снимать. Расписание! Хотя, конечно, учить детей без расписания невозможно…

– Представь, возможно! – вдруг чётко возразил Милован. – Просто мы заорганизованы. Привыкли к этому. Но в принципе можно учить и без расписания. Так учили моего прапрадеда музыке. В тёмном бомбоубежище. Безо всякого расписания! И он стал великим музыкантом. Ему рукоплескала Европа.

Вот, оказывается, какие корни у альтиста Косовича!.. Работал с ним рядом в «Малахите» и ничего этого не знал. Думал – так, увлечение…

– А подробнее ты можешь? – тихо спросил я, словно боясь спугнуть заглянувшую на секунду предельную откровенность, доверчивую, но обычно пугливую. Как губастый оленёнок с утренней фотографии Сандрины.

– Могу и подробнее. – Милован растерянно улыбнулся. – Если тебе интересно.

– Было бы неинтересно, не спросил бы.

– Ты когда-нибудь задумывался над моей фамилией?

– Ещё в «Малахите». Когда мы строили новые корпуса. Решил, что твои предки – из многострадального края Косово. Так?

– Так, – согласился Косович. – Их изгнали из этого края, когда девятнадцать «передовых» держав сообща уничтожали маленькую Сербию. Потому что те, кто робко пришёл в Косово как гости, бежавшие от беды в своей стране, вдруг решили стать там хозяевами. И вышибли хозяев с помощью западного блока. По-моему, нормальной человеческой логике эти события до сих пор не поддаются. Их можно понять только через логику нелюдей… Подумай сам: кто может войти в чужой дом и навязывать хозяину свою волю вплоть до его изгнания или уничтожения?

– Мне тоже так всегда казалось. В Россию приходили монголы, поляки, французы, немцы… Когда я читал о трагедии сербской, вспоминал трагедии русские… Наши историки проводили эти параллели.

– Вряд ли писали ваши историки о подземном магазине в городе Ниш. – Милован грустно покачал головой. – Для историков это такая мелочь!.. А моего прапрадеда привезли туда пятилетним. Семейное предание!.. Громадный торговый центр под землёй надолго стал домом для тысяч сербских беженцев. Там были разные магазины. И музыкальные – тоже. Стояли рояли. На одном из них педагог из Приштины учил играть моего прапрадеда. Учил даже во время, бомбёжек. При свечах. Безо всякого, Сандриночка, расписания… Посреди крыс и грязных матрацев… Под плач младенцев и кашель больных… Бомбили Ниш с редким упорством. Засыпали кассетными бомбами. За две минуты самолёты доходили от болгарской границы. Болгария их пропускала… А в Нише – никакой противовоздушной обороны. И ни одной военной цели… Просто бомбёжки на уничтожение! Но назло всему из этого ада вышел знаменитый эстрадный певец. Собственно, вначале предок мой стал известным пианистом. Потом уже – эстрадной звездой. Сербы упорны. А если их гнут, становятся ещё упорней. Чисто славянская черта! Предок мой хотел донести крик из своего детского ада до всей Европы, И донёс! Когда певцу Косовичу рукоплескали громадные залы, он бросал со сцены: «Я Косович, потому что родился в Косово. И был изгнан оттуда малышом. Я учился музыке в подземельях Ниша, под ВАШИМИ бомбами!» После этого в залах проклинали сгинувших правителей, которые послали самолёты на Сербию, не спросив свои народы. Такие выступления, понятно, были скандальны. Но скандалы только добавляли предку славы. Он прожил почти сотню лет, и в Нише ему поставлен памятник. А вот болгарскому президенту, который пропускал самолёты на Ниш, памятник не поставили даже на его родине…

Милован замолчал, отломил половинку коричневого печенья, отхлебнул зеленоватую тайпу и поинтересовался:

– Я не испортил тебе вечернее настроение, Сандро?

– Что ты, дорогой! – Я тоже отломил печенье. – Читал я и слышал, что после этой трагедии Сербия стала одной из самых благополучных стран мира. Произвела столько талантов, сколько и великой державе не под силу. А вот как – до сих пор гадаю. В чём была механика этого возрождения?

– Сербы многому научились у армян, – признался Косович. – Было чему учиться! Ты знаешь хоть что-нибудь о резне, которую учинили им турки в начале двадцатого века?

– Читал. Про сплошные зверства. На уровне гитлеровских. По сути, уничтожали народ. В бешеном темпе!

– И вот представь, во время этого ужаса, когда за несколько дней уничтожили миллионы людей, армяне уносили через горы, в российскую Армению, не только детей и больных стариков, но и книги, древние рукописи. Унесли и спасли всё самое ценное – память и культуру своего народа. Другого такого случая в истории я не знаю… – Милован вздохнул. – Даже у нас, в Сербии, осмыслили это только после тех варварских бомбёжек. Когда нас откровенно хотели вбомбить в каменный век… Когда нас засыпали обеднённым ураном из «Томагавков»… Тот уран ведь до сих пор не выветрился!.. Рак у нас до сих пор болезнь массовая… Вот тогда сербы стали учиться у армян… И многодетности семей… У армян ведь восемь-десять детей в семье – не редкость… И умению национальные интересы ставить выше партийных. Рада спасения народа! И отеческой заботе государства о талантах… Когда Армения уже сверкала всемирно известными талантами, моя Сербия только задумалась о том, что ей это тоже крайне необходимо. Не упустить ни одного таланта! Воспитать всех! Если уж не можем родить больше… И ещё учились сербы у армян умению по клочкам, по кусочкам, терпеливо и неумолимо собирать земли, издревле населённые своим народом. Понятно, для этого народ должен быть многочисленным и активным… Потому-то Сербия и перестала поощрять эмиграцию. Потому долго не отпускала никого в «Малахит». И не только в «Малахит»!.. Ведь за каждым уехавшим тянется длинная череда потомков… Зачем терять их стране, которая провозгласила: «У нас нет лишних людей! Ни одного!»

– Как же тебя отпустили? – удивился я. – В такой обстановке…

– Нашёл я довод… – Косович растерянно улыбнулся. – До сих нор удивляюсь, что он сработал…

– Не секрет?

– Какие тут секреты!.. – Милован пожал плечами. – Я сказал в Комитете молодёжи: «Когда земляне полетят на Риту тысячами, только сербы окажутся там чужаками. Никто не встретит их как родных». Посмеялись – и отпустили. Сказали: «Жди и встречай!»

– Не жалеешь?

– Без «Малахита» я не нашёл бы Сандрину. А без неё не жизнь…

Мы замолчали, и только прибой под нами шумел. Только галька морская, подхваченная волной, яростно билась о стальные стойки причала и с бессильным скрежетом откатывалась обратно.

– Славно с вами, ребята! – признался я. – Но мне пора! Никуда не денешься…

И поднялся из кресла.

Косовичи проводили меня до вертолёта и потом всё махали, махали руками вслед машине. Два крохотных человека на фоне зелёной полоски леса и бескрайнего моря за ним. И всё звучали, звучали во мне прощальные слова Сандрины:

– Мы долго ждали, Сандро, пока ты придёшь. Мы верили, что ты придёшь. Не заставляй нас больше ждать так долго!

12. Сказка любви. Внезапное продолжение

И вот уже везу я Розиту над Акой и показываю окрестности «Тарасполя» не по карте, а в натуре. Речные жёлтые перекаты, которые предстоит прорыть, чтобы вверх по течению пошли катера. Сплошные тоннели из древесных зарослей, которые скрывают от глаз реку. Их предстоит прорубать. Вытянутые вверх по течению заманчивые зелёные острова чуть повыше дельты, которые исчезают под водой в разливы. Редкие серые скалы над рекою. По-уральски – бойцы. Камня здесь, увы, немного. Для строительства – плохо. Крутой поворот на север – и внизу идеально круглый заливчик Блюдце, обласканный Косовичами.

– Скоро ты увидишь этот заливчик на специальной фотовыставке, – обещаю я. – Сандрина тут только что была…

– Одна? – вроде бы безразлично интересуется Розита и демонстративно глядит вниз, на заливчик. – Или с тобой?

– С мужем.

Розита никак это не комментирует.

Наконец обширное болото в устье Кривого ручья, селение купов с дымящей печью для куриного помёта, жёлтый супердековый мостик через Кривой ручей к запасной вертолётной площадке… Когда-то этот мостик появился тут стараниями Розиты…

– Вот тебе на память местный пейзаж! – Я вынимаю из кармана яшму, когда-то отдаренную мне оружейником Биром. – Именно так смотрится пойма Аки с порога моей палатки. Считай, что ты там постояла и сфотографировала.

– Какая прелесть! – восхищается Розита, разглядывая камень. – Создаст же природа!.. А я привезла для твоей Лу-у очередное птицеводство. И для Даи – очередную медицину. Всё в сумке. Если забуду выложить, напомни.

– Напомню, – обещаю я.

Дая, как и Лу-у и Тили, читает только специальную литературу – по медицине. А сейчас – прежде всего по детским болезням. Лечит и своих дочек – в меру собственных знаний! – и других детишек селения. Как ни мало она знает, всё же больше остальных женщин в племени ту-пу. Городская библиотека подбирает для Даи популярно изложенные тексты. Мама комплектует для неё медицинские посылки. И в медицинском контейнере, который я перевёз из устья Аки, тоже разместилась специальная посылка для Даи. Но когда я доставлю её?.. Почтальон я неаккуратный…

– А для тебя, – Розита хмыкает, – я привезла проект конституции. Ты обязан прочесть и дать замечания.

– Женька разродился?

– Ну, не он один… Идёт от имени комиссии. Но пыхтит, конечно, больше всех он. Размножает, раздаёт, собирает замечания. Суетится…

– Ты читала?

– Конечно! За основу он взял американскую конституцию. Самую стабильную на Земле. Все остальные народы меняют свои конституции по три-четыре раза за столетие. А у американцев три десятка поправок за четыреста с небольшим лет. Долго надо было думать, чтобы это учесть!.. Но как это для нас? Двухпалатный парламент… Зачем он тут? Импичмент будущему президенту… Детские игры, по-моему! – Розита вздыхает. – Хорошо хоть главу о бюджете не написал!

– А про службу безопасности?

– Этого он не забудет! – Розита хмыкает. – Но подробности милостиво предоставил разрабатывать будущему парламенту.

– Значит, и место ему там обеспечено. Для разработки!

– Разве в этом счастье? – Розита грустно кивает. – Хоть на какое место сядь, счастье к нему не приложено. Не зависит оно от места! По себе знаю.

Развивать тему боюсь. Что счастья у неё нет, мне давно известно. Но и со мною вряд ли она была бы счастлива, доведись ей жить в селении купов. Для счастья ей необходим не только определённый человек, но и определённая среда. Которую требует профессия… А со средой у меня туго. И надолго! Наверняка всё это она не раз провернула в мозгу куда раньше меня…

– Вот здесь уходит влево Малая Ака. – Я делаю круг над зоной слияния двух рек. – В разлив тут громадное озеро. Выше по притоку – айкупы. Выше по Аке – ту-пу. Скоро их пещеры. Следи слева – самый верхний балкончик. Если оттуда помашут рукой, это Дая. Или её дочки.

– Как ты тут, оказывается, уютно живёшь! Завидно! – Розита вздыхает. – Словно в своём квартале – все тропочки знакомы. На всех балкончиках – друзья и родственники… Я тоже так жила, до пятнадцати лет. Отсюда это кажется немыслимым счастьем. А тогда всё рвалась куда-то. Подальше от дома. Казалось, счастье именно там, где нас нет.

– Кстати о ту-пу, – вспоминаю я. – Имена угнанных женщин ты узнала?

– Конечно! Кроме Галю, ещё Рату и Нали.

– Рату и Нали, – повторяю я. – Не забыть бы!

Вертолёт наш бесшумен. Но как-то и почему-то Дая его слышит. Почти каждый раз, когда прохожу над её селением, она машет с балкончика. Словно упрекает: «Что ж ты, братец, никак не заглянешь?»

Вот и сейчас машет. И девочка возле неё машет.

– Смотри, Розита! Вон Дая. Возле неё – Мара.

– До чего хочется у них побывать!

– Кто мешает?

– Не втиснуть всё в одну поездку! Ещё надо успеть к килам. И быстрей домой. Может, и «Вихрей» не дождусь. А тут ведь сядешь – на полдня минимум.

– Не меньше, – соглашаюсь я. – Но ведь и репортаж можно сделать.

– Его везде можно сделать! – Розита машет рукой. – Всем почему-то кажется, что журналисты гоняются за темами. На самом деле, всё наоборот: темы гоняются за журналистами. Мы живём среди сплошных тем, ходим по ним, на них сидим и лежим. Журналисты всего лишь выбирают: вот об этом я напишу, а об этом – не стоит, на это выкрою время сейчас, а на то – попозже. Поверь, всё именно так!

– Верю… Теперь смотри на правый берег. Видишь, вдалеке чернота?

– Вижу.

– Это начинается горелый лес. Тот, что сожгли ту-пу и айкупы. Пройдём его – и на левом берегу племя ори.

– Как зовут это семейство? Напомни!

– Тан и Тани. Дети Тат, Тата и Тати.

– Удивительный подбор имён! По-моему, в них – поэзия.

– Согласен.

Какой у нас нормальный дружеский разговор! Словно ничто нас давным-давно не душит…

А ори ещё боятся вертолёта. Разбегаются, прячутся по кустам и в наспех поставленных шалашах. И только три маленькие фигурки ошалело мчатся к просеке, прыгают через поваленные стволы и пеньки, летят прямо туда, где в прошлый раз я посадил машину.

Надо опередить их! Иначе угодят под салон…

– Надень мыслеприёмник, – прошу я Розиту. И сам надеваю.

Розита вынимает из сумки какое-то массивное колье и вешает на шею. В центре колье подмигивает крохотный живой зелёный огонёк. Значит, маг! Любой, кто заговорит с Розитой, невольно будет следить за живым глазком. И потому скажет всё прямо в микрофон.

Одну съёмочную камеру, такую же, как у меня, Розита вешает на ремешке через плечо, под правую руку. Другую пристёгивает браслетом к левой руке. Эта камера вытянута вдоль предплечья как ружейный обрез.

Впервые вижу я Розиту в журналистском «всеоружии».

Дверцу вертолёта открываю осторожно. Наверняка Тат уже здесь. Не сбить бы!..

Он врывается в салон и обхватывает меня за пояс.

– Сан! – вопит он. – Сан! Сан!

Мыслеприёмника на нём, конечно, нет. А вот нож на шее болтается.

Приходится снять мыслеприёмник с крючка и надеть на его шевелюру.

– Как нога Тана? – спрашиваю я. – Он ходит?

– Он вождь! – кричит Тат. – Его выбрали вождём!

– Это хорошо, – соглашаюсь я. – А как его нога?

Тат вдруг замечает Разиту и неотрывно, заворожённо смотрит на неё. Его можно понять. Такой красивой женщины он никогда не видел. В общем-то, и я – тоже…

Розита улыбается и повторяет мой вопрос:

– Скажи, Тат, болит ли у Тана нога? Твой отец ходит?

– Ходит, – наконец выдавливает из себя Тат. Взгляд его мечется между лицом Розиты и живым зелёным огоньком на её груди. Возможно, он считает эту женщину трёхглазой. – Тан ходит медленно, – уточняет мальчишка. – Но он вождь! Ему не надо бегать!

В вертолёт робко заглядывает Тата. Из-под её руки высовывается любопытная мордашка Тати.

– Какие они хорошенькие! – восхищается Розита.

– Ты дашь нам вкусное мясо? – деловито спрашивает Тат.

– Дам.

– А вкусную воду?

– Тоже дам.

– Давай скорее!

Приходится начинать с угощения. Открываем с Розитой банки, втыкаем в них ложки, отвинчиваем крышечки с бутылок. Дети торопливо едят и пьют. Ложками они пользуются вполне уверенно.

– Видишь, как всё просто, – тихо упрекает меня Розита. – Вполне можно было взять и конфеты. Никакого массового ажиотажа…

Кажется, она незаметно поснимала – пока дети ели и пили.

Потом все, кроме меня, спускаются на землю, и я сверху подаю Тату инструменты, посуду, сумку с тушёнкой и тайпой. Розита в сторонке снимает разгрузку. И попутно разговаривает с Татой, на голову которой она успела пристроить мыслеприёмник.

Когда всё закончено, я вешаю на пояс флягу с водой и ещё два мыслеприёмника, рассовываю по карманам пластырь, йод и тоже спускаюсь на землю, прихлопнув дверку машины. Розиты и Таты нигде нет. Маленькая Тати растерянно стоит на просеке там, где минуты три назад стояла Розита. Тат разглядывает лежащие на траве инструменты.

– Где твоя Тата? – спрашиваю я.

Он растерянно вертит головой и отвечает:

– Не знаю.

– Розита! – кричу я и прыжками несусь к Тати. – Розита! Розита!

Ответа нет. Вот уже и Тати рядом.

– Розита! – отчаянно кричу я. – Розита!

Руки сами собой выхватывают из-за пояса пистолет и карлар.

– Розита! – ору я и стреляю в воздух. Если она крика не слышит, может, услышит выстрел?

– Успокойся, тут я, – вдруг доносится из соседних кустов. – Потерпи секунду.

Я облегчённо вздыхаю, засовываю оружие за пояс и чувствую, как краска заливает лицо. А ещё через полминутки Розита и Тата выбираются из кустов, переглядываются, и видно, что они очень довольны друг другом. Совсем как Лу-у и Неяку в тот день, когда Ренцел со своей помощницей прилетал к нам за насекомыми.

– Чего ты переполошился? – с усмешкой спрашивает Розита.

– Могла бы предупредить, – упрекаю я.

– Не привыкла об этом кого-то предупреждать. – Розита хмыкает. – Сам бы догадался.

– У меня другой настрой, – оправдываюсь я.

Как-то очень заинтересованно она на меня смотрит, будто впервые увидала. И будто решает какую-то загадку, которую я только что загадал. Но задумываться особо некогда. К вертолёту уже ковыляет Тан, опираясь на палку. За ним идёт Тани и несёт на вытянутой руке мыслеприёмник. А за ними осторожно движется целая шеренга мужчин. Все без копий, луков и дубин. Вроде бы, мирная шеренга. Но явно насторожённая.

Я тороплюсь к Тану, и вижу, что мыслеприёмник уже на нём. Новый вождь готов к переговорам!

– Привёз тебе инструменты, – сообщаю Тану. – Привёз мясо и посуду. Хочу полечить твою ногу. Болит сильно?

– Хожу, – отвечает Тан. – А бегает за меня Тат.

Нога обмотана такими же крупными листьями, какие снимал я на озере в холмах. Снова их обдирать…

Однако присесть на корточки я не успеваю. Опережает Розита. Сунув мне в руки съёмочную камеру, сброшенную с плеча, она просит:

– Дай пластырь! Быстро! Я всё-таки медсестра. И снимай, что я делаю.

На поясе у Розиты охотничий нож – такой же, как у всех нас. Она обрезает лианы, сбрасывает листья, разглядывает рану, промывает водой из моей фляги, осторожно протирает края своим белоснежным носовым платком.

– Йод! – просит она. – Тут почти всё чисто.

Подаю йод. Тан морщится, нога невольно дёргается. Рана была слишком велика, чтобы зажить быстро. Даже и под волшебным пластырем. Но края её уже очистились, побледнели. А на тыльной стороне голени пластырь вообще висит лохмотьями – верный признак того, что кожа его отторгает, что он ей не нужен.

Действует Розита быстро, чётко, без остановок. Будто всю жизнь орудием её были йод, пластырь и нож, а не телекамера и перо.

– Принеси воду, – прощу я Тата, который подошёл ко мне.

Он мчится к вертолёту, выхватывает из стопки ведро и несётся к котловану в конце просеки. Вскоре он уже тут, с водой, запыхавшийся, но довольный. Аккуратно, тонкой струйкой, сливаю я воду из ведра на руки Розите. Она их вытирает моим носовым платком. Затем оба платка, скомканные, летят в кусты. Тата провожает этот полёт весьма заинтересованным взглядом. Возможно, когда мы улетим, она вытащит оттуда эти любопытные белые тряпочки и найдёт им применение. Тканей пока в племени нет. Не привозили. Везли более необходимое.

– Раз тебя выбрали вождём, – говорю я Тану, – значит, ты хороший охотник.

– Такой же, как все, – скромно отвечает он и обводит руками вокруг. А вокруг стоят мужчины, которые прежде приближались осторожной шеренгой. Розита оглядывается и потихоньку снимает их камерой, пристёгнутой к руке браслетами. – Мы тут все хорошие охотники, – продолжает Тан. – Наше племя раньше не голодало. Меня выбрали вождём не поэтому.

– А почему?

– Меня спросили: кто вернул нас по небу в племя? Я сказал: главный колдун этой земли. Кто же ещё ходит по небу со своей хижиной? Так я говорю, ори?

Охотники вокруг кивают. Розита потрясённо глядит на них. Этот жест согласия, которого до сих пор не видели мы у аборигенов планеты Рита, удивил её больше остального.

– Ори сказали, – продолжает Тан: – Если колдун полюбил тебя, пусть полюбит и нас. Нам теперь здесь жить. И выбрали вождём. Так я говорю, ори?

И снова кивки. И выкрики:

– Хак! Хак! Мари хак!

– Что такое «хак»? – спрашиваю я.

– Колдун, – отвечает Тан. – Большой колдун!

– А нового колдуна племя выбрало? – интересуюсь я.

– Нет, – отвечает Тан. – Мы ещё не знаем, кто тут у нас самый мудрый. Наши мудрые ушли к предкам. Колдун должен лечить. Как ты. Как твоя жена. У нас так никто не умеет.

– Выберите юношу, – прощу я. – Такого, как Тат. Я увезу его в другое племя, научу лечить и верну к вам. Он будет лечить не хуже нас.

– Сейчас увезёшь?

– Нет. За ним я приду позже. Опять привезу вам инструменты, мясо, посуду. А вы пока выберите юношу. Такого, который сам захочет. Насильно колдуном никого не сделаешь.

Розита снимает с моего пояса мыслеприёмник, поворачивается к Тани и жестами просит её надеть. Тани слушается, и у них возникает свой, особый, чисто женский разговор. А я предупреждаю Тана о людоедах, о том, чтобы женщин и детей он не отпускал в лес без охотников, а на противоположный берег реки вообще не отпускал никого, кроме охотников. Там должны ходить только вооружённые ори.

Попозже я предложу ему собак. Но нужду в них вызывает опасность реальная. А людоеды для ори – пока опасность гипотетическая.

По-видимому, Розита попросила, чтобы Тани показала семейный шалаш. Потому что женщины двинулись к берегу Аки. Пришлось и мне двинуться за ними. Тан, опираясь на суковатую палку, заковылял за мной. Мужчины племени, постепенно разворачиваясь из круга в шеренгу, потопали за нами. Тат держался возле меня, а сёстры его побежали за матерью.

По пути я увидел куст, увешанный кхетами, поразился, что их не обобрали, сорвал один и спросил Тана:

– Ты знаешь, как это едят?

– Разве это едят? – Он удивлённо поглядел на меня.

– Принеси три ложки, – попросил я Тата и поднял вверх три пальца.

Он понял, помчался к вертолёту и принёс связку ложек. Я снял с его шеи перочинный нож, срезал верхушку фрукта, зачерпнул ложкой сладковатую кашицу и дал Тату попробовать. Он понюхал, лизнул, глотнул и облизнулся от удовольствия. Совсем как наша кошка Мурка, когда ей предлагали незнакомую еду.

Этот кхет я отдал ему на растерзание, сорвал ещё один, срезал верхушку, воткнул внутрь ложку и протянул Тану. Ему тоже понравилось. Видимо, в тех местах, где племя жило раньше, кхеты не водились.

Теперь оставалось подряд срывать кхеты и угощать охотников. Ложек, понятно, не хватило. Тат бегом принёс ещё связку. Розита и Тани тем временем ушли далеко и были еле видны. Жаль, что сцену угощения Розита не сняла!

Я вернул нож Тату и бросился бегом за женщинами. Тат побежал за мной. И никто больше! Остальные наслаждались кхетами.

– Почему ты отстал? – спросила Розита, когда я догнал её.

– Решал продовольственную проблему, – объяснил я. – Они ходили мимо кхетов и не знали, что это съедобно. Теперь уж точно с голоду не помрут!

Мы улетали через час, и нас провожала толпа. Розита снимала её из дверцы.

– Хак! Хаки! – кричали из толпы. – Мари хак! Мари хаки!

«Хаки», видимо, означало «колдунья», если судить по аналогии с именами.

– Теперь хватит материала? – спросил я, когда дверка вертолёта захлопнулась.

– Хорошо бы ещё поснимать озеро, – ответила Розита. – Где ты нашёл эту семью. Далеко оно?

– Минут двадцать. Если не медлить…

– Не медли! – Розита усмехнулась, сняла с шеи колье-магнитофон, отстегнула браслеты, удерживающие на руке съёмочную камеру, и пристегнула страховочный ремень.

…Посадил я вертолёт на тот же узенький мыс-полуостров, с которого увёз Тана и его семью, заглушил мотор, и полная тишина охватила нас. Тишина безлюдья.

– Отсюда я наблюдал за детьми. Вот так же, из кабины, – объяснил я Розите. – Они вылезли из тех кустов, слева. Успокаивал я их твоими шопеновскими вальсами. Очень хорошо действуют! А по прямой тлел костёр. В кустах за ним прятались Тан и Тани. Сейчас выйдем – я тебе всё покажу. Наверняка и кострище сохранилось.

– Потом, – вдруг произнесла Розита почти шёпотом. – Всё потом… А сейчас…

Холодок пробежал по моей спине от этого привычного когда-то «потом… а сейчас…»

Она раскрыла сумку, выплеснула из неё гибкий свёрток, и он упруго расстелился по полу салона точно таким же пёстрым надувным матрасиком, на каком провёл я первую ночь в селении купов.

Нажатием ноги Розита включила насос, и матрасик вздулся.

Скинув ботинки, молча и не поднимая глаз, Розита раздевалась – вроде бы совсем неторопливо.

Я ошалело смотрел на неё из пилотского кресла. И вдруг заметил, что её бьёт мелкая дрожь. Ещё секунда, и такая же дрожь охватила меня – сладкая дрожь страха и нетерпения.

Почему-то вспомнилось, как однажды за ужином, по какому-то намертво забытому поводу, мама шутливо сказала Тушину:

– Ты, Миша, долго ещё будешь в том счастливом возрасте, когда мужчина просто не умеет говорить «нет». Это я тебе как медик объясняю…

Заодно и мне объяснила…

– Так и будешь сидеть и думать? – тихо спросила Розита, по-прежнему не поднимая глаз.

…Всё повторилось. Всё снова было, как в Нефти. Мы не могли насытиться друг другом и чувствовали себя преступниками. Мы явно были созданы Богом, чтобы быть вместе. Но пропасть между нами казалась теперь бездонной и безбрежной.

И всё же срабатывала какая-то защитная реакция: вся остальная жизнь, все заботы и проблемы отъехали в немыслимую даль и съёжились – будто смотришь на них в перевёрнутый бинокль. И невольно казалось: стоит ли сходить с ума из-за таких крошечных проблем?

– Не страшно тебе? – вырвалось у меня.

– Нет. – Розита помотала головой. – У меня только одна жизнь, и в ней только одна радость – ты.

– А Паоло?

Паоло – её сын. Мама моя зовёт его Павликом. Вебер, говорят, зовёт Паулем. А как записан в метрике – понятия не имею.

– Когда смотрю на Паоло, – тихо ответила Розита, – сердце заходится от боли. Он ведь твой сын.

– Мой?!

– Твой. – Розита печально кивнула, – Женщина всегда это знает. Подумай на досуге, посчитай… Недавно я перебирала у Лиды твои младенческие фото. А Паоло играл рядом. Лида присела ко мне, обняла и заплакала. Она одна всё понимает.

– Ну и намотала ты клубочек!

– Я хотела всем сделать лучше.

– И забыла, чем вымощена дорога в ад…

– Каждому кажется: его минует чаша сия… Просто мне не повезло. Без благих намерений жить тоже невозможно.