Текст книги "Я вернусь через тысячу лет. Книга 3"

У меня Цах бывает редко, ибо решает почти все проблемы своего племени с руководителями северной стройки Иржи Славеком и Биллом Фоссетом. Они рядом, а я далеко… И нужен я Цаху лишь для улаживания охотничьих проблем с широко развернувшимся на западе племенем ори. Живёт оно теперь в бывших пещерах ту-пу, и охотники его иногда забредает в леса урумту. Привычка не пересекать незримую границу пока не выработалась. Цаху это, понятно, не нравится. Но воевать он не хочет, предпочитает действовать дипломатически. Дабы не потерять дружбу с «сынами неба», которые почему-то покровительствует всем известным племенам, кроме явных людоедов.

А новых невест для себя урумту по-прежнему извлекают именно оттуда. И безо всяких помех со стороны «сынов неба»…

Наверняка всё главное, что касается меня, Таня успела узнать. Если Женька Верхов был на их корабле, она не могла не расспросить его. И он не мог не ответить. Пусть даже и со своими комментариями. Таня знает им цену… Ведь мы трое учились когда-то в одном классе!

Прекрасные печальные глаза Тани смотрят на меня с экрана одновременно с нежностью и ужасом. И пухлые губы доброго человека, которые так любил я когда-то целовать, чуть-чуть шевелятся, что-то шепчут. Я резко поворачиваю регулятор громкости и слышу её шёпот, не слышный в зале никому:

– Щур, милый, что с тобой? Как ты дошёл до этого, милый мой Щур?

Как я до этого дошёл?

Ну, что ж… Постепенно вспомню и расскажу.

А кое-что не смогу рассказать. Невозможно! Только вспомню…

Эпилог 3-й книги
Чудовищные повороты нашей судьбы

За время моего отсутствия дельта Аки превратилась в немалый город. Морская набережная протянулась от порта, от круглой бухты Блюдце, до южного протока Аки – километров на двадцать с лишним. Да ещё двенадцать речных набережных пересекли город поперёк, вдоль шести протоков. Все набережные чистенькие, гладенькие, забетонированные, с зелёными скверами, беседками, фонтанами, скамейками, затейливыми фонарями, уютными маленькими кафе-автоматами.

Город строился не кольцами, как на Центральном материке, а свободно, просторно – открытый любым ветрам и любым гостям. И, значит, никаких опасностей вокруг давно не ощущалось.

Это великолепие разглядел я сначала из вертолёта, потом неторопливо проехался по набережной в биолёте и, наконец, пешочком решил обойти кварталы самой южной части города. Когда-то именно здесь было первое приморское поселение купов. Сюда привозили с центрального материка хижины из супердека, отлитые по образцу древних хижин племени. Здесь стояла моя геологическая палатка, и за небольшим леском, на полянке, расширенной под посадочную площадку, – мой маленький пятнистый вертолёт.

– Теперь здесь далёкая окраина, – сказал сопровождавший меня мэр города Вьюр. Он невысок, коренаст, темноволос. Типичный куп. Только кожа светлее, чем у них. Да глаза не карие, как у большинства купов, а отчётливо голубые. Видимо, примешалась инопланетная кровь. – А поначалу тут был центр, – добавил он. – Здесь стояли первая школа, первая больница, первый клуб.

– Это ещё помнится, – вставил я. – Всё первое строили при мне. Только никак не соображу, где была разбита моя палатка. От этих ориентиров она далеко. А другие не попадаются на глаза.

– Место твоей палатки навсегда оставили за тобой. – Вьюр широко улыбнулся. – Хочешь – пойдём, покажу.

Мы двинулись от набережной вглубь трёхэтажных кварталов и вскоре вышли на небольшую площадь – этакий шестигранник, образованный фасадами не жилых и очень не новых зданий. Ни одно из них не имело лоджий. Ни одно не было рассечено подъездами на жилые секции. Подъезды только центральные, казённые. Ни в одном окна не имели домашнего вида с различными занавесками, шторами и цветами. Все окна каждого здания одинаково широки и одинаково строго оформлены. Первый признак нежилого помещения… Видимо, административные здания. Местная система управления.

А посреди административной площади, в таком же шестигранном скверике, стоял невысокий памятник, весело отливавший золотистой бронзой. Видимо, недавно почистили… Изображал памятник бородатого парня, склонившегося над картой. На голове парня тускло светил налобный фонарик. Видимо, и проводку туда сделали, и небольшую лампочку ввернули. Своеобразный «вечный огонь»…

– Вот здесь стояла твоя палатка. – Вьюр показал на памятник. – Это совершенно точно! Многих людей опрашивали.

На постаменте крупно выбито: «Александру Тарасову – первому просветителю этой земли».

К постаменту прислонилась трёхгранная плита из пегматита – как раз такого, какой обнаружил я когда-то на маленьком голубом озере в холмах. По оранжевому камню шли чёрные буквы: «Навсегда с тобой. Лу-у Тарасова».

И свежий букет возле плиты…

Вот, значит, как!.. Здесь, значит, Лушенька моя и похоронена.

– Сколько Лу-у прожила? – тихо спросил я Вьюра.

– Шестьдесят один год, – ответил он. – В то время никто из купов так долго не жил. Сейчас живут дольше… По преданию, она умерла совсем дряхлая. На открытии памятника присутствовала. А вскоре ушла… Будто только этого и дожидалась.

«Значит, через пять лет после моего отлёта на Землю, – подумалось мне. – Когда мы прощались, она не поняла, куда я улетаю. Наверное, ждала, что ещё появлюсь. А я не появился…»

– Бирута, дочка наша, где жила? – спросил я.

– Попросилась просвещать западные племена, – отозвался Вьюр. – Похоронила мать и отправилась на запад, в леса за космодромом. Погибла там через семь лет. А потомки её и сейчас там живут. Только они уже не Тарасовы.

Бирута осталась с матерью, когда я перебрался отсюда на Центральный материк. Не захотела уходить из племени купов. И на Землю лететь со мною отказалась. А Вик полетел. Но, в свою очередь, отказался возвращаться на Риту. Очень уж ему понравилась Земля!..

– Кто же до этого додумался? – Я показал на памятник. – Кому могло в голову прийти? Ведь я живой!

Вьюр улыбнулся снисходительно. Видимо, чем-то забавлял я его – как древнее ископаемое, безнадёжно отставшее от нынешней стремительной жизни.

– По преданию, – ответил он, – инициатива исходила от твоих друзей. От Розиты Вебер, которую называют «матриархом» нашей планеты. От скульптора Али Бахрама, который сделал макет памятника. От Бруно Монтелло, нашего второго президента. Они тут хлопотали! Купы до них и понятия о памятниках не имели.

Невольно вспомнилось, как прощались мы с Розитой перед моим отлётом на Землю, и как грустно она подытожила:

– А ведь вернуться с тобой домой вполне могла бы и я. От меня ты не убежал бы к своей первой любви.

– Не убежал бы, – согласился я. – Ты, как всегда, кругом права! От тебя ни к кому я не убежал бы. И раньше думал, и сейчас уверен, что Бог создал нас друг для друга. Но не судьба!

И больше мы не виделись с нею на этом свете. Увидимся ли на том? Много ли мне до той свиданки осталось?.. Какой она окажется? «У чьих богов спросить?» – как изрёк в непроглядной здешней древности Нур-Нур.

Чудовищны повороты нашей судьбы! Когда-то, в молодости, после того, как Розита ушла от меня, я собирался вспомнить её в свой смертный час. Вспомнить как прекраснейший, хоть и короткий, отрезок своей жизни. Вспомнить без обиды, светло и благодарно – за то, что она в моей жизни была, пусть и недолго…

Но вот промчались на этой планете больше двух с половиною веков. Розиты давным-давно нет в живых, она лежит в земле среди могил моих друзей и родственников, а я стою как дурак перед памятником самому себе, о коем она когда-то хлопотала. Вместе с лучшими моими друзьями.

Вспоминала ли она меня в свой смертный час?

– Зря всё это, – сказал я Вьюру и снова кивнул на памятник. – Дичь какая-то: памятник живому.

– Никто не ждал, что ты вернёшься с Земли, – печально произнёс Вьюр. – Для оценки прошлого это не имеет никакого значения, жив ты или нет. То, что ты здесь сделал, давно отделилось от тебя и живёт независимо от твоей воли. Оно само по себе, ты сам по себе… А на этом, – он показал на памятник, – мы воспитываем молодёжь. Она уезжает просвещать другие, пока ещё дикие материки, и увозит тебя в сердце своём. И каждый надеется, что там, далеко, за морями, когда-нибудь, кто-нибудь поставит ему памятник. Если, конечно, будет за что…

Конец книги 3

1997–2008