Текст книги "Уроки Германии"

Но как с «внешней политикой» справляются незамужние армянки? Во-первых, их число не очень велико, по крайней мере, не столь велико, как на западе; в Армении люди, в основном, предпочитают брак одиночеству. Что касается мужчин, то их распределяют между женщинами почти до последнего, так что редкие холостяки даже кажутся подозрительными: что, спрашивается, с ним такое, что никто его не хочет? С женщинами дело несколько сложнее, между ними идет серьезная конкуренция за мужчин, в которой всегда случаются проигравшие, но совсем одну не оставляют никого. В Армении выработана весьма своеобразная «система заботы», по которой за более слабых, не только женщин, но и стариков и детей, отвечает наиболее близкое взрослое лицо мужского пола, если не муж, то отец, дядя или старший брат, так называемый «тер» (точный перевод отсутствует, более или менее близко слово «хозяин»). «Тер» это что-то вроде древнеримского патер фамилиас, только не наделенного законной властью и силой. Кстати, армяне и есть народ из эпохи древних римлян, так что нечего удивляться, если кое-что от тогдашнего жизнеустройства у них сохранилось. Конечно, институция «тер» претерпела большие изменения, скинув с себя и абсолютность, и юридическую паутину, но смысл ее остался тем же, должен быть кто-то, кто несет ответственность, и этим некто пусть будет взрослый, еще полный сил, но уже опытный мужчина.

Пока дочь не вышла замуж, она живет у родителей, и ее проблемы решает отец. Это может длиться довольно долго, Рипсик, выйдя за меня замуж, была далеко не студенткой, но собственной квартиры у нее не было, только кровать на застекленной веранде отчего дома (в Ереване подобным образом увеличивали метраж советских типовых квартир) – ситуация, которая могла бы свести с ума западную женщину, но к которой Рипсик относилась с философским спокойствием. У младшей сестры Гаянэ, правда, была небольшая квартира, доставшаяся ей после смерти бабушки, у которой она была прописана, но там моя невестка не жила, а только заходила время от времени, чтобы встретиться с подругами или возлюбленным (это была почти максимальная степень эмансипации, о которой могла идти речь в Армении, и Гаянэ вела за свои права яростные бои с Кармен Андраниковной). Если же женщина остается старой девой, что в Армении часто бывает в буквальном смысле слова, то ее наиближайшими людьми становится семья брата или сестры, которым она помогает с женскими хлопотами, получая в ответ помощь в ситуациях, где нужен мужской напор. Кстати, брат или сестра есть практически у каждого армянина, потому что в Армении не принято ограничиваться одним ребенком, и основано такое поведение на очень интересной философии: армянские родители не хотят, чтобы ребенок после их смерти остался в мире один.

Конечно, такое тесное общение и даже сожительство родителей и детей, братьев и сестер возможно только в ситуации, где между ними царят отношения иные, нежели те, к которым привыкли мы. Я не хочу сказать, что семейный климат в Армении всегда безоблачен, жизнь под одной крышей волей-неволей порождает проблемы, и все же армян характеризует редкостная способность терпеть друг друга; побыв в их мире, я даже определил для себя любовь как способность выносить другого человека. Это не западные вежливость и толерантность, которые часто скрывают равнодушие и даже ненависть, а настоящая теплая и безусловная любовь. Если тебя однажды признали своим, то ты становишься членом семьи, от тебя не будет секретов, ты будешь участвовать в обсуждении всех проблем и, кстати, благодаря такому постоянному диспуту развивается и общее мышление, человек учится видеть мир с разных точек зрения. Возникает своеобразное коллективное эмоциональное поле, в котором индивидуальности не растворяются, а дополняют друг друга, ибо входят туда без страха за свою самооценку. Для мужчины очень важно, чтобы никто не задел его чувство собственного достоинства или, по крайней мере, чтобы этого не делали близкие люди, и такую уверенность армянская семья гарантирует. Семья это общий крепкий тыл как армянина, так и армянки, и как в узком, так и в более широком значении, подразумевая всю родню. Как-то в первую зиму брака мне довелось поехать вместе с тещей в другой конец города к дальним родственникам, к которым из Кировакана прибыла посылка для нашей семьи – целый свиной окорок, еще от одного дальнего родственника, директора большой фабрики (было время перестройки, и с едой возникали трудности). Семейную теплоту и внимание такого рода, в образе мешка картофеля или банки варенья, можно встретить и у нас, но сколько на Западе тех, кто без условий готовы одолжить деньги дальнему родственнику? Мой однокурсник потратил довольно большую сумму на одного своего кузена, изрядного олуха, который даже отсидел в тюрьме, но хотел после этого стать на ноги, открыть какое-то «дело» и одалживал на это деньги. Однокурсник признался, что да, было глупостью дать их ему, ибо вряд ли он их уже вернет, но он все равно дал. Постороннему это может, в зависимости от собственной натуры, показаться или глупостью, или широтой души, но по сути это просто культура, такая культура, которая характеризует уклад жизни в целом. В Армении, правда, имеются и дом для престарелых, и детские дома (чего там вообще нет, так это вытрезвителя), но перенаселенными эти заведения не назовешь, ибо если семья хоть сколько-нибудь в силах, она никого в беде не бросит, и если нет родственников, на помощь могут поспешить даже чужие, так, например, осиротевшие после спитакского землетрясения дети более-менее все попали в чей-то дом, я лично знаю одну коллегу Рипсик, взявшую на воспитание такую девочку, теперь это уже хорошенькая девушка, черноволосая с густыми бровями, которая ничем не отличалась бы от ровесниц, если бы в ее глазах нельзя было прочесть неосознанную глубокую печаль, даже не зная своего происхождения, она, наверно, ощущает темнеющую в прошлом жуткую тайну.

Я думаю, корни такой взаимопомощи следует искать в трудной судьбе армян. Еще до землетрясения их неоднократно захлестывала другая и намного более страшная стихия в лице варваров, то османов, то младотурков и курдов. Если у нас в Эстонии трудно найти семью, которой не коснулись в середине прошлого века дикости некого грузина с манией величия, то армяне до сих пор не пришли в себя после геноцида 1915 года. На самом деле эти две катастрофы просто неприлично сравнивать, потому что Джугашивили, несмотря на все свои преступления, не уничтожил эстонцев целиком, как народ, исходя из догмы социалистической революции, он выбирал богатых и именитых, классовых врагов, даже маскируя свой террор каким-то псевдосудом, в то время, как турки убивали армян не выбирая, насиловали женщин, сжигали их живыми, отрубали у мужчин конечности и так далее – то есть вели себя еще страшнее, чем немцы с еврееями. Чем ужаснее прошлое, тем больше оно, наверно, объединяет людей, во всяком случае, в больших глазах армянок по сей день отражаются страх и грусть, а их поведение раскрывает умение ценить и любить жизнь.

Конечно, всегда найдутся исключения. Армянку, лишенную мужской поддержки, называют «антер», то есть «без хозяина». Мне кажется, что я уже даже умею отличить таких женщин от других на улице, на их лицах отражается беспомощность, граничащая с отчаяньем, они несчастны, сломлены, робко оглядываются, словно надеясь, что произойдет чудо, и все изменится, сами в это по-настоящему не веря. Противоположные случаи, когда женщина становится главой семьи, наверно, тоже бывают, но крайне редко; помню некую даму, которая ввалилась к моему однокурснику, чего-то требуя, объясняя, приказывая (было время перестройки, и однокурсник переводил для нацпатриотов, к лидерам которых принадлежала дама, всяческие тексты на русский язык) – картина знакомая, раньше я такие видел часто, но тем более странно и причудливо было встретить подобное в Армении. Что касается просто самостоятельных женщин, то я знаю только одну такую, но зато очень близко, в лице своей свояченницы, чей бунт против армянского жизнеустройства был сознательным и долгим. Природа снабдила Гаянэ помимо эффектной внешности еще и хорошими мозгами и сильным характером, и, поскольку она родилась и выросла в относительно либеральной семье артистов, в ней уже с юности возник простест против «бесправного» положения армянской женщины. Конечно, стремление Гаянэ к свободе вовсе не означало, что она бегала по ресторанам, заводила все новые знакомства среди мужчин, кутила и развратничала – упаси боже! – она всего лишь требовала себе права любить мужчину, который ей нравится, не выходя за него замуж. То ли случайно, то ли исходя из такой диспозиции, судьба и сводила Гаянэ с мужчинами, которые уже были женаты – множественное число далеко не так многозначно, как может показаться, на самом деле их было только двое, и один роман от другого отделяло одиночество в несколько лет; но даже такая либеральность была для Армении неслыханной, почему и отношения приходилось держать в строгом секрете. Со временем, правда, Кармен Андраниковна все же пронюхала, и тогда разразился скандал, такой, какого у нас тут на своей шкуре не испытывала вероятно ни одна девушка аж с конца девятнадцатого (если не восемнадцатого) века. Но острая коса нашла в лице Гаянэ такой камень, что если не притупилась, то во всяком случае и не смогла разрезать недозволенную связь. Я попал в семью в минуту, когда в повестке дня был уже второй возлюбленный, с которым Гаянэ, как я упоминал выше, раз-два в неделю встречалась у себя на квартире (называемой тещей гнездом греха); ее уход на рандеву неизменно сопровождался испусканием в воздух огромного количества дезодорантов и заклинаний тещи, на последние Гаянэ отвечала на еще более высоких нотах, благо, как дочь певца, не могла пожаловаться на свой голос. Иногда ссоры вспыхивали с такой силой, что внезапно превращались в полное молчание с одной или даже обеих сторон, для меня в этом было что-то очень знакомое, из прошлого, потому я эти порывы грома переживал даже больше, чем они того стоили, ибо в один момент буря стихала словно сама собой – армяне легко начинают горячиться, но быстро и остывают, в то время как эстонцы затаивают в душе долгую и часто бессмысленную злобу.

Но все это было относительно детским протестом, который позволяли обстоятельства, на самом деле Гаянэ не была никакой «антер», у нее был родительский дом, пожилой, но выполнявший функцию хотя бы моральной опоры отец, позднее, когда мы гостили в Ереване или когда Гаянэ приезжала к нам в гости, немного и я. Таким образом, в бунте Гаянэ больше было каприза избалованной девочки, чем экзистенциальной трагики человека, стоящего с глазу на глаз с судьбой. Да, она носила юбки покороче, чем принято в Ереване, курила (это себе позволяли и многие другие женщины), любила выпить рюмочку и, что главное, не вела себя в обществе мужчин так, как большинство армянок, то есть была не скромной и застенчивой, а шумной и вызывающей – но все же у нее было на кого надеяться. Серьезнее дело стало потом, когда Советский Союз распался, армяне втянулись в войну с Азербайджаном, турки объявили им экономическую блокаду, у грузин у самих был хаос, последний четвертый сосед, Иран, оказался единственной страной, с которой еще велась какая-то торговля. Вдруг стало очень трудно сводить концы с концами, зарплаты были мизерными, так же, как и пенсии, было трудно удовлетворять элементарные потребности, много ли женщины едят, но кое-что все же нужно и им, а что еще страшнее – не стало отопления, горячей воды, часто и света. А зимы в Армении хоть и короткие, но суровые. Вот когда было бы хорошо, если бы рядом был крепкий мужчина. Но чего не было, того не было, папа Радамес все старел, мы с Рипсик были далеко, за несколькими границами, сами боролись с экономическими трудностями и ереванцам могли помочь не так чтоб очень, к тому же многие родственники, как я уже упоминал, эмигрировали, вкратце, вся ответственность или, скажем, большая ее часть – потому что Кармен Андраниковна продолжала работать и вести дом, просто ее зарплата была весьма мала – легла на плечи Гаянэ. Надо отдать ей должное, она оказалась молодцом, работала, искала дополнительных заработков, вкалывала на нескольких должностях, и как завуч, и как педагог, и в государственных классах, и в платной студии, взяв, в основном, содержание семьи на себя, но ей это давалось нелегко, и с каждым годом она, приезжая в Таллин, все больше жалуется, что дорожную сумку тащить уж больно тяжело – забота, от которой Рипсик почти избавлена.

Могла ли Гаянэ устроиться получше? Наверняка. Если бы она только намекнула своему второму любовнику (который даже успел уже развестись), что они могли бы пожениться, наверно, это событие и состоялось бы, и все закончилось нормальной армянской семьей – ибо в глубине души она такая же армянка, как и все прочие, тоскует по удобному дому, заботливому мужу и детям и отнюдь не столь эмансипирована, чтобы ей не нравилось, например, возиться на кухне, просто там обычно орудует Кармен Андраниковна, и Гаянэ не спешит конкурировать с ней по поводу лишней работы, но всякий раз, когда ожидаются гости, она с удовольствием хлопочет у плиты, мастерит вкусные салаты, а когда наступает осень, с радостью отдается закатыванию в банки компотов, джемов и прочих консервов. Однако Гаянэ была горда и ожидала, чтобы возлюбленный пал к ее ногам, умоляя принять его руку и сердце – но где вы видели мужчину, который добровольно откажется от свободы, если красивая женщина и так рядом? Кончилось все тем, что любовник воспользовался шансом поехать работать за границу, Гаянэ же осталась одна. Доля, за которую она боролась, ей и досталась, но оказалась та отнюдь не такой сладкой, как она полагала. Как о многих современных западных женщинах, так и о Гаянэ можно сказать, что независимость обогатила их опыт – но не слишком ли высока цена, которую все они вынуждены были за это заплатить? Не пора ли женщинам после военной кампании против мужского пола, закончившейся пирровой победой, на руинах семьи как явления оглянуться и понять, что ни их плоть, ни психика не приспособлены к одиночеству?

– Как ты отнесешься к тому, чтобы я сегодня к беф-строганову сварила гречневую кашу? – спросила Рипсик.

– Положительно, – ответил я, лежа на кровати и раздумывая, чем закончить это сочинение.

Понятно, что многие читатели, в первую очередь, мужчины, ждут от меня откровений по поводу того, каковы армянки в интимной жизни – но этого им не видать. Пусть заинтересованная личность сама попробует поймать в свои сети какую-нибудь армянку, а то до сих пор я слышал о соотечественниках только, что их жены наставили им рога с армянами. Наверняка найдутся и такие, которые воспримут все, изложенное выше, скептически – пусть, мол, автор говорит, что вздумает, а действительность все равно намного прозаичнее, никакие эти армянки не ангелы. Но последнего я и не утверждал. Армянки такие же люди, как и все остальные, а следовательно, им свойственны все недостатки, которые характеризуют человека как такового: они могут быть эгоистичными и корыстными, жадными и завистливыми, скупыми и нытиками, глупыми и даже немного ленивыми, хотя с последним я встречался редко. Они также отнюдь не лишены чисто женских слабостей, любят хорошо одеться, сплетничать и есть те пирожные, торты и печенья, которые так великолепно пекут – поскольку кроме всех прочих добродетелей они еще и прирожденные кондитеры, из-за чего склонны к полноте и страдают от этого; но по моему мнению, последний перечень скорее содержит свойства, которые женщине к лицу, так же как ей к лицу серьги, кольца, ожерелья и прочие украшения, отвергнутые с некоторых пор западными женщинами, но все еще привлекательные для армянок.

Я писал о другом – не о том, что объединяет армянок с женщинами других национальностей, а о том, что их отличает. Не сомневаюсь, что и на Западе найдутся женщины, которые страстны и верны, и на чьих лицах отражается явная нравственная чистота; но здесь это скорее индивидуальное, чем коллективное свойство, в то время, как в Армении это образует своеобразную культуру – культуру, которая, по крайней мере, до сих пор отражает натиск гедонического менталитета, надвигающегося с запада. Мы можем издеваться над девушками, которые, выходя замуж, не знают, что с мужчиной в постели следует делать, но в этой издевке, кроме цинизма, есть еще и немалая доля зависти, поскольку нам, господа, частенько приходится довольствоваться женами, которые спьяну обронили свою добродетель в первую попавшуюся постель.

Может быть, когда-нибудь в далеком будущем, лет эдак через две тысячи, когда эстонцы и многие другие европейские народы начнут достигать возраста нынешних армян, и мы создадим гармоничную семью, может быть, тогда и наши мужчины смогут быть настоящими хозяевами в доме, такими, каких их жены уважают и кому подчиняются, может, тогда мы уже не будем пить, как свиньи, может, водка к тому времени исчезнет из наших генов, и, может, женщины наши тоже угомонятся, примирятся со своим земным назначением и поймут, что единственная дорога к счастью идет по следам мужчины – может быть, но я в этом не уверен.