Текст книги "Уроки Германии"

Пятая глава

Сыновья бедного отца любят деньги, сыновья богатого – человечество.

Р.Музиль «Человек без свойств»

В каком-то смысле Рипсик – сущий ребенок. Вот ей вдруг понравились берлинские медведи. Ульрика, которая, кажется, знает все, объяснила нам, что само название Берлина происходит от слова «медведь», почему и косолапого выбрали символом города. В любви Рипсик к медведям для меня ничего неожиданного не было, в зоопарке перед медвежьей клеткой она всегда повизгивает от восторга, а уж плюшевых мишек у нас дома полное кресло, но что ее могут привлечь медведи пластмассовые было для меня сюрпризом, как и то, что немцы, серьезный, как мы раньше констатировали, философский, народ, вообще способен придумать такое – заполнить город подобным кичем. Белые и красные, зеленые и пестрые, в штанах и без, пятнистые и полосатые, кто-то с портретом Клеопатры на боку, кто-то – Моны Лизы, они стояли на задних и передних лапах, а то и на голове, лежали, сидели и кувыркались по всей Курфюрстендамм. Я снимал Рипсик в компании наиболее колоритных особей, не скрывая своего скепсиса. Рипсик словно почувствовала, что обязана дать мне объяснение. Она сказала, что видит в этой слабости немцев добрую примету.

– Народ, который любит медведей, не может быть злым.

На прощание «семафоры» еще раз пригласили нас за счет издательства в ресторан. Вначале разговор шел вокруг нашей поездки, Оэ задала мне сакраментальный вопрос насчет enjoy, я ответил, что по этому поводу мне что-либо сказать трудно, но в познавательном смысле путешествие более чем удалось.

– У меня такое чувство, будто я съездил в совсем другое время, – сказал я. – Вы же знаете, что народы разделяют не километры, а годы, иногда и века, поезда и самолеты же не что иное, как своего рода машины времени.

Оэ стала внимательной.

– Вы хотите сказать, что мир вовсе не единое целое?

– Конечно, нет. Он только кажется нам таким, а на самом деле каждый народ живет в своем времени. Раньше это не столь бросалось в глаза, потому что был мало развит транспорт, но теперь, когда расстояния не представляют больше никакой проблемы, выясняется, что единство человечества весьма относительно. Одни народы живут в каменном веке, другие в средневековье, а третьи в постмодернистскую эпоху. Только оружие у всех более или менее одинаково, потому что его перевозят из одного времени в другое. Уже Тойнби сказал, что быстрее всего варвары научаются пользоваться современным оружием.

– Это звучит по-расистски, – заявила Ульрика.

– Ничего расистского тут нет, это просто закон природы, – пожал я плечами. – Убеждение, что существует некий общечеловек, основывается только на вере. Это примерно то же самое, что с Коперником или Галилеем, они были объявлены еретиками, потому что их воззрения не соответствовали религиозной догме. В современном мире властвуют другие догмы, не позволяющие признать, что существует резкое противоречие между развитием транспортных средств и раздробленностью человечества во времени.

– А в каком направлении двигалась машина времени, на которой вы приехали в Германию? Вперед или назад? – спросила Антуанетта кокетливо.

– Конечно, вперед. Ведь вы, немцы, один из народов, зашедших во времени дальше всех. Вы уже настолько обошли других, что потеряли из виду даже самих себя.

Оэ бросила на меня еще один внимательный взгляд.

– Вы не собираетесь написать что-нибудь о своей поездке? – спросила она, явно желая сменить тему.

– Не исключено, – сказал я. – Видите ли, я чувствую себя здесь немножко не на месте. В конце концов, я ничем не заслужил того, чтобы меня сюда приглашали. Рипсимэ вы хотели увидеть, поскольку опубликовали ее роман, я же как бы незванный гость. Так что, написав об этом путешествии книгу, я, возможно, в какой-то степени сквитаюсь со своими долгами. Я только еще не решил, в какой форме буду писать. Обычные путевые заметки как жанр себя изжили.

– Напишите сатиру, – немедленно посоветовала Оэ.

Я поблагодарил ее за остроумную идею – писателю родом из бывшей немецкой колонии рассмотреть своих прежних господ сквозь призму иронии, и обещал, считаясь с тем обстоятельством, что остроумные идеи в наше время редкость, оценить ее по достоинству. Единственной помехой, добавил я, может стать противная моей джентльменской натуре необходимость злоупотребить гостеприимством тех людей, которые организовали нашу поездку и, скажем прямо, оплатили ее; но на это все громко запротестовали и сообщили, что хотят узнать, как они выглядят со стороны. Последние сомнения рассеяла Рипсик, сказав:

– Напиши эту книгу в форме бесед с женой. Тогда ты сможешь самые злые наблюдения отнести на мой счет.

Если я честолюбив, то Рипсик тщеславна. Мало ей того, что ее роман переводят на многие языки и что каждое новое свое произведение я посвящаю ей, теперь ей захотелось еще и влезть в мою книгу, подумал я немного обиженно, но поскольку идея была хороша, то решил воспользоваться и ею.

Телемахея
Эпос в десяти частях (дайджест)

Часть первая
Теорема Пифагора

Кольцо залива и горизонта заполняла тускло-зеленая влага.

Джеймс Джойс «Улисс»

– Вставай, Стивен! Вставай, капуцин несчастный!

Жирный Малютка Маллиган заслонил массивным телом всю каюту.

– На горизонте земля, не обозначенная ни на одной карте! Пойду на палубу, увековечу ее. Встретимся в пабе.

Подхватив с ловкостью гиревика сумку, он шагнул к двери, остановился и ухитрился, стоя к Стивену спиной, явить ему свое лицо.

– Кстати, я воспользовался твоим орудием для сдирания щетины. Тебе стоило бы сменить лезвие. Половина подбородка в порезах.

Дверь каюты испуганно сорвалась с места, как только Малютка Маллиган потянулся к ручке. Еще какое-то время под его тяжелыми ковбойскими сапогами постанывал коридор, затем наступила относительная тишина. Относительная, ибо из глубин парохода доносился непрестанный глухой гул – моторы продолжали свой сизифов труд.

Нет худшей кары для журналиста, чем фотограф с дурными манерами, подумал Стивен.

Он с трудом перевел себя в вертикальное положение и проковылял в душевую. Изнасилованный станок валялся на краю раковины. Стивен взял его с отвращением, водрузил на ладонь и изучил. Малютка Маллиган поленился даже смыть щетину.

– Лучше заросший подбородок, чем бритье оскверненным инструментом, – сказал Стивен своему отражению, которое было для него куда более приятным собеседником, нежели многие из тех, кого называют ближними. – Отдадимся постмодернистскому образу жизни, предполагающему постоянное поддержание волосяного покрова в состоянии, сходном с хорошо ухоженным газоном. Кстати, кто знает, возможно, в этой неведомой стране вообще не принято бриться.

Он ополоснул теплой водой лицо, оделся, упаковал вещи, вскинул рюкзак на спину, взял гитару и вышел. По коридорам бродили пассажиры, их взгляды полнились отчаянием похмелья. В фойе некто со свекольно-красным лицом преклонил колени перед автоматом кока-колы.

Стивен вышел на палубу. Было облачно, дул прохладный ветер. Он поднял капюшон.

Вот я и капуцин, как выразился Малютка Маллиган, подумал он. Но что поделаешь, если в мире есть места, где даже летом не светит солнце.

Он бросил взгляд через борт. Низкие серые волны обнимали пароход с равнодушием проститутки.

Да, это не винноцветные воды, подумал Стивен. Пепел и кошачий глаз. Меланхоличное море.

Он почувствовал, что его охватывает невыносимая хандра.

Какого черта я сюда приехал? Почему не махнул в Венецию?! Тетушка Данте ведь подарила мне тысячу фунтов на летние каникулы. Почему я пожадничал и согласился на эту командировку? Поделом мне, если аборигены поджарят меня на костре северного сияния. Ему вспомнилось искушение в кабинете главного редактора.

– Дайдал, у меня есть для тебя творческое задание! Мы получили сегодня по почте гнусный рекламный буклет. Его составили копирайтеры некого неизвестного народа. Они расхваливают местное племя больше, чем Джордж Буш своих йеху. Кати туда, напиши о них пасквиль. Репортаж с гитарой на шее или нечто подобное. Чтобы Свифт в могиле сдох от зависти.

– А где эта страна?

– Не знаю. Где-то недалеко от саамов. Или это были казахи? Не помню. Названия тоже не помню. Тонезия? Сетония? Эстония? В любом случае, бывший социалистический рай. Не удивляйся, если полотенца в гостинице окажутся красного цвета. Надо же было на что-то пустить флаги.

Земля, о приближении к которой возвестил Малютка Маллиган, виднелась все отчетливее. Потихоньку стал вырисовываться силуэт города. Первое, что бросалось в глаза – колокольни.

– И тут христиане! – проворчал Стивен. – Нигде нет от них покоя.

Готические башни перемежались плоскоголовыми высотками.

– Мощный вид, не правда ли? – услышал Стивен пренебрежительный голос Малютки Маллигана. – Напоминает Стонхендж. Наверняка они еще живут в неолите.

От Малютки разило свежевыпитым пивом.

– По-моему, в неолите живешь ты, – сказал Стивен спокойно.

Малютка Маллиган заржал. Он смеялся противно, грубо, играя мышцами щек, и его малюсенькие злые глазки тонули в складках жира.

– Хорошо шутишь, Дайдал. Просто здорово. Я аж прослезился. Одолжи, пожалуйста, платок.

Пожав плечами, Стивен выполнил его просьбу. Малютка Маллиган наклонился и обтер пыль со своих сапог.

– Ну, теперь я готов соблазнить Мисс Аборигенку, – сообщил он, возвращая платок.

Стивен принял еще недавно белый кусок ткани двумя пальцами, оглядел и перебросил через борт. Ветер подхватил платок и долго нес над морем, пока не утопил.

– Теорему Пифагора помнишь? – спросил Стивен.

– Чего?

– Теорему Пифагора. Про то, как гипотенуза относится к катетам.

Малютка Маллиган засмеялся снова, однако менее уверенно.

– Как может относится к паршивым куцым катетам славная длинная гипотенуза? Думаю, с сочувствием.

– Значит, не знаешь? – переспросил Стивен, и, поскольку ответили ему только чайки, указал на высотку вдали.

На первый взгляд она ничем не отличалась от остальных, но, присмотревшись, можно было различить на крыше каркас крупного пустотелого треугольника, устремившего в небо не прямой угол, а острый.

Малютка Маллиган с глуповатым видом лицезрел странное сооружение.

– Шутники, – пробормотал он.

Довольный произведенным эффектом Стивен сунул руку в карман, вытащил ваучер и протянул Малютке.

– На! Я поищу себе другой ночлег. Встретимся через десять дней на пристани.

Приладив рюкзак поудобнее, он пошел к люку, возле которого уже стала собираться толпа мучимых похмельем страдальцев. Он не видел, с каким выражением Малютка Маллиган смотрел ему вслед, но догадывался. С замешательством и разочарованием. Дураки не терпят одиночества.

Часть вторая
Об изменениях в правилах дорожного движения

Allerta!

Джеймс Джойс «Улисс»

Город. Бастион. Ворота. Очень толстая башня. Непропорционально толстая. Как американец. Вот что значит есть генетически измененные продукты. Модифицированная кукуруза. Яблоки без червей. Клевер с десятью лепестками. Молоко коровы с тремя выменями. Нет, до клонирования они еще не дошли. По крайней мере, не на промышленном уровне. Вынуждены довольствоваться отдельными экспериментальными ягнятами. Хэлло, Долли! Хау ду ю ду? Твои молекулы соответствуют оригиналу на все сто процентов? Христос вроде тоже имел нечто общее с ангцами. Может, он тоже был клонирован? Есть теория, что он – пришелец. На другой планете могли лучше знать биологию. Хотя если там настолько развита наука, зачем им погружать наш мир в религиозную тьму. Сколько времени ушло, чтобы снова выбраться на свет! Два тысячелетия. Но наконец с Христом кранты. Религия прошлого. Будущее принадлежит мусульманам. Ура, мы ломим, гнутся шведы. Мы это мусульмане. Они еще во что-то верят. Готовы отдать жизнь за идею. Сколько раз в день они кладут поклоны? Кажется, пять. Это тебе не дураковаляние в Брюсселе или синекура в третьем секторе. Требует энергии. Аллах велик, но без гамбургера не проживешь. Бедный город Гамбург, столь бесславно войти в историю! Томас Манн ослеп бы со стыда. Некий американец назвал персонаж своей книги Гамильтоном Бургером. Кто это был? Мейсон, да? Хороший писатель. Имени не помню. Перри? Возможно. Там был еще один герой, очаровательный: Эрл Стенли Гарднер. Судебный исполнитель. Вымогал деньги у должников. Ужасающими методами. Любимый прием – двойной тэтчер. Жертву сажали под замок и заставляли слушать речи Маргарет одновременно по телевизору и по радио. Дольше суток никто не выдерживал. Ишь ты, ворота-то закрыты. Не хотят пускать в город. Рядом с башней стоит человек с алебардой и кружкой для пожертвований. Соответственно декрету номер один таллинского горисполкома все иностранцы обязаны для входа в старый город заплатить пошлину в размере десяти евро. Кажется, я попал в средневековье. Славное было время – монахи, инквизиция. Аутодафе. Сколько я думал, почему дафе себе надо обязательно делать самому. Так и не понял. Были и светлые мгновения. Карл Мартелл прогнал арабов за Пиренеи. В его честь даже назвали коньяк. Сейчас это уже не прошло бы – политкорректность не позволяет. Если кто-нибудь пытается – сразу под суд. Мусульмане защищают свое право на Европу всеми предоставленными в их распоряжение средствами. Правильно, только сейчас я сообразил, чем меня удивил силуэт этого города. Ни одного минарета! Анекдот! И с этим они хотят вступить в евросоюз? Нет уж, без мечети туда не примут. Придется им ввести новый налог, чтобы собрать средства на ее строительство. Премьеру – премьерово, остальное аллаху. Правда, существует и более простой путь, тот, которым воспользовались турки в Константинополе. Перестроить какой-нибудь христианский храм. Думаю, по этому пути они и пойдут. При своей скупости. Вот чисто из принципа не буду платить эти десять евро. Лучше обойду город кругом, где-нибудь да и найду ворота без стражей. Тем более, что обходных путей хватает. Улицы, даже дома есть. Так сказать, сити. Движение почти как в Дублине.

Allerta! Эй ты, куда ты едешь? Это же тротуар. Не понимает кельтского языка. Странно. И почему это, куда б я не поехал, нигде народ не знает кельтского? По-моему, это бессовестно. Когда европейский союз будет выбирать государственный язык, надо настоять на нашем. Компенсация за вековые унижения. Подавление картофельных бунтов. Преследование католиков. Предложение пройдет, вот увидите. Малые нации в моде. И ностальгия тоже. На последнем Октоберфесте многие носили октоберы. В новой модели «пежо», говорят, цилиндр на цилиндре. Интересно, фрак родом из Фракии? А если так, то кто изобрел смокинг? Курящие?

Опять! Водитель, осторожнее, здесь тротуар. Помни, если ты на меня наедешь, мой отец останется сиротой, и тебе придется выплачивать ему пенсию. Этот тоже не знает кельтского. Куда это я попал, в царство зеркалец заднего вида? Пороемся немного в сером веществе, может, догадаемся. Если практика опровергает теорию, значит, теория устарела. Если машины едут по тротуару, значит, в этом государстве правила дорожного движения другие. Где, в таком случае, тут полагается ходить пешеходам? Наверно, по мостовой. Дай-ка попробую.

Эй ты, с ума сошел? Это же мостовая, по ней ходят люди. И этот не знает кельтского. Но почему он крутит пальцем у виска? Общеизвестный жест. Что это означало? Наверно, он просит пить. А я должен просверлить в его черепе дырку и налить туда лимонаду. Как же назывался тот вкусный итальянский лимонад? Кассини? Калатрава? Не помню. Интересно все-таки, где здесь полагается ходить пешеходам? По тротуару нельзя, опасно, мчатся машины. По мостовой тоже нельзя, тоже машины. Поребрик слишком узок, трудно удержать равновесие. А, догадался! Здесь вообще нельзя быть пешеходом. Первая страна в мире, где ходить пешком запрещено законом и карается смертной казнью на месте. То есть ошибся. Не первая. Вторая. Первые были те, как же их звали-то?… Полный склероз. Вот чего со мной раньше не случалось. Может, воздух этого города уничтожает память? Нужно собрать всю волю. Стивен Дайдал, как звали тот народ, который с негров прямо пересел на машины. Еноты? Нет, янки. Другими словами, американцы. Хотя даже в Нью-Йорке выделено место, где можно гулять не опасаясь, что на тебя наедут. Центральный парк. Там еще есть зверинец с двумя кошками и одним беззубым верблюдом. Может, здесь правила такие же, и пешеходам полагается передвигаться по траве?

Вот и сквер, попробуем. Ходьба по траве возвышает, будто снова стал питекантропом. Тогда перед человечеством были открыты все дороги. Еще не знали ни одного архитектурного стиля, не возвышалось ни одного здания. Не то, что теперь. Везде на тебя таращатся жившие ранее поколения. Словно спрашивают: что ты сделал для блага цивилизации? Написал 521 бездарную статью для газеты «Дублинские ведомости». С таким багажом на Елисейские поля не пропустят, в лучшем случае, на Champs Elysees…

Кажется, опять кто-то едет. И здесь, на газоне?

Стивен оглянулся. С прытью наемного убийцы на него летела красная спортивная машина с длинными блондинистыми волосами за рулем. Еще одна, которая не знает кельтского…

Часть третья
Утро на Вышгороде

Мистер Леопольд Блум с удовольствием ел внутренние органы животных и птиц.

Джеймс Джойс «Улисс»

Господин Лео Плоом, в прошлом писатель, а ныне философ, обожал молочные продукты. Он ел их все, кроме камамбера и прочих сыров с белой плесенью, репутацию которых считал незаслуженной, а потребление снобизмом, сам он довольствовался рокфором. Из сметан он предпочитал двадцатипроцентную, качество которой проверял следующим образом: вскрывал пакет, перекладывал содержимое в стеклянную банку и втыкал в него ложку – если та сохраняла вертикальное положение, продукт соответствовал стандартам. Ассортимент творожных изделий за последнее время заметно расширился, но старомодный Плоом остался верен обычному творогу с ванилином, только изредка вкушая для разнообразия творожный крем с изюмом. От молока он отказался, ходили слухи, что его потребление стало опасным для жизни. Он с удовольствием пил бы кефир, но таллинский никуда не годился, это был единственный молочный продукт, который в России умели делать лучше. Зато йогурты! Подобных не было нигде в мире, и господин Плоом специально раз в год ездил в Париж, чтобы убедиться – французские йогурты не шли ни в какое сравнение с теми, которые производились в его родном городе. Тоже своего рода патриотизм.

Удар спикера в гонг прокатился эхом, возвещавшим, что настало утро. Сон улетучился, уступив место суровой реальности. Суровой? Вид из окна бодрил. «Море, о море, идеал моей юности, море, о море, тоска моей души!» Стихотворение так запало в память народных масс, что они даже выбрали по его подсказке президента, благодаря чему видели море[1]1
  Имеется в виду эстонский президент Леннарт Мери. Мери по-эстонски море


[Закрыть] хотя бы в газетах, ибо наяву это удавалось далеко не всем, надо было быть очень богатым, чтобы купить участок на берегу, обнести его каменной стеной и нанять охранников с автоматами. Лео любовался морем бесплатно. Определенно это один из лучших ночлегов за последние восемь лет. Где только он за это время не спал! В брошенной гостинице и на руинах завода, в наполовину сгоревшем деревянном доме и в нише городской стены. Даже на свалке пришлось провести недельку. Дольше он там не выдержал бы. По философским причинам. Тонны гниющих продуктов. Почти исправная электроника. Антикварная мебель. Живопись и графика. Пластинки – Карузо и Джильи. Книги – в количестве не меньшем, чем в Национальной библиотеке. Женщине из типографии, напечатавшей брошюру с его бессмертными мыслями, он даже подарил найденную на свалке норковую шубу. Подобное расточительство невозможно было терпеть. Так и хотелось влезть на броневик и крикнуть: «Вся власть Советам!» Но куда уж! Если до того скандировал вместе со всеми на Певческом поле: «Да здравствует хозрасчетная Эстония!» Он же не премьер-министр, менявший партии чаще, чем жен. «Мы должны быть благодарны США за постоянную помощь в достижении нашей независимости и будем впредь верно выполнять свой союзнический долг.» Или что-то в этом роде. Кто пресмыкался перед одним хозяином, тому нетрудно обхаживать другого. Самые страстные антикоммунисты получаются из бывших членов КПСС. Вот как и Малле. Хотя что общего у Малле с политикой? Только положение: на спине, раздвинув ноги.

Накликал! Вслед за гонгом послышался голос Малле. Звонкий. Было время, когда он не давал ему спать. «Лео, подай мне том Гегеля!» «Лео, перепечатай эту статью!» «Лео, поджарь себе омлет, яйца в холодильнике!» Да, именно там они и были. В холодильнике. Какое счастье, что Малле нашла себе новые! Он целую неделю отмечал событие – угощал приятелей. Чуть было не пошел в православную церковь и не поставил свечку, но побоялся, что Капо заметит, и он попадет в черный список. Надо было все-таки рискнуть. Обнаружив подземный ход, Лео еще не знал, куда он выведет. Добравшись до конца, был вначале очень доволен. Замечательное обиталище. Тихо, топят хорошо. Но потом вернулся с рождественских каникул парламент. «Начинаем заседание!» Чуть было не сбежал, лень помешала. «Привычка свыше нам дана, замена счастию она». К тому же неожиданно открылись невообразимые материальные перспективы…

Заурчал живот, подавая знак, что пора. Увы, пользоваться столовой парламента Лео не мог. Он человек известный, опознают, спросят, как он сюда попал. Иди объясняй им, как лягушка из анекдота: «я тут живу». В маленькой комнатке, на двери которой красуется табличка «Плиз доунт дистерб». Сам и повесил. Пока не уберешь, никто не беспокоит. Даже уборщица. Дисциплинированный народец, да и английский все выучили. Однако холодильник сюда не затащишь. Подземный ход длинный и низкий. Поэтому приходится завтракать в городе. Бриться, к счастью, не надо, борода ему идет. Опознавательный признак богемы. «Как поживаешь?» – «Спасибо, неплохо». «Работа есть? – «Даже слишком много». Неприятнее всего жалость, этого надо уметь избегать. Асоциал. Клошар. Ага. Что я за клошар, если живу в Вышгородском замке? Под полом. Как Виктор Кингисепп. Или сын сапожника. Тот самый. Но не как сапожник. Вот у сапожников сейчас действительно дело швах. Их время прошло. Купить новые сапоги дешевле, чем починить старые. Ремонт – работа индивидуальная, а новые сходят с конвейера. Вот почему. Вообще всем уже лень работать. Осталась только инфраструктура. Другими словами, болтовня вокруг работы. Подмасливание, подмазывание, реклама и пиар. Чтобы одно акционерное общество не наступило на пятки другому. Или на случай, если кто-нибудь немного ошибется. Например, вскроет живот не тому пациенту. Разрежет, а внутри ничего нет. Ни рака, ни эмбриона. Кесарево сечение без дофина.

Люк. Теперь вниз. Несколько ступенек. Осторожно, однажды я уже чуть было не сломал шею. Фонарик светит тускловато, надо сменить батарейки. Интересно, в «Стокманне» есть скидка для постоянных клиентов? Самая неприятная часть дня. Ходи, ссутулившись и опустив голову. Можно заработать радикулит. Теперь они это называют остеохондрозом. Медицинская наука все развивается. Маразма уже нет, есть болезнь Альцгеймера. Пока в Политбюро сидели маразматики, никто не сомневался, что маразм существует. Но западный человек не хочет умереть бесславно. Вот почему они пользуются эвфемизмами. Когда в страну врываются верхом на танках, в других местах это называется оккупацией, а у них торжеством демократии. В других местах, если брат помогает фальсифицировать результаты выборов, это коррупция, а у них идеальный общественный порядок. Оруэлл может быть счастлив.

Одно неприятно, что этот проклятый ход кончается в таком месте, прямо на тротуаре. Вылезаешь, словно работник по ремонту канализации. Все подозрительно принюхиваются, дамы обходят стороной. И, тем не менее, удобно. Центр, все под рукой. Банковские автоматы, магазины, бары. Интересно, кстати, в каком виде счет. Перевел ли лидер фракции правых взнос за этот месяц? Я ему обещал, что еще полгода, и мои претензии исчерпаны. Во всем надо знать меру, даже в вымогательстве. Требуемая сумма не должна превышать гонорар наемного убийцы. Кто любит шантажистов? Никто. Я бы тоже не любил. Но во имя дела человек должен быть готов на все. Касса организации нуждается в пополнении. Сами виноваты, почему они так громко шепчутся? О том, сколько стоит разрешение на строительство в центре города. Должность в совете государственного предприятия. Кто с кем поделил чистую прибыль первой приватизации. И так далее. Противно.

Ого, это еще что такое? Труп? Еще одного переехали. Посередине сквера. Наверняка иностранец, только иностранцы не знают, что по траве ходить опасно. Излюбленное место владельцев спортивных машин, когда настроение неважное, наедешь на кого-нибудь, сразу поднимется. Ишь ты, шевелится! Живехонький. Рыжий, наверно, ирландец. Рюкзак и банджо. Журналист. Омерзительная профессия. Лги и лги. И однако человек. Оставишь тут, совсем раздавят. Уложу-ка я его на скамейку. Если очухается и уйдет, значит, и так выздоровеет. Если будет тут лежать до тех пор, пока я не вернусь из магазина, посмотрим, дышит ли еще. Ну а если дышит? Тогда ничего не поделаешь, клятва Достоевского. От этого не уйти до конца дней. Нельзя спокойно есть йогурт, если рядом агонизирует товарищ по виду.

Лео Плоом взгромоздил незнакомого гражданина на скамейку и зашагал по улицам родного города дальше, по направлению к торговому центру имени Стокманна.