Текст книги "Уроки Германии"

Часть четвертая
Canale Grande

Упал ли он?.. Поднялся ли он невредимым после падения?

Джеймс Джойс «Улисс»

– Canale grande! Canale grande!

– Путешественник, – подумал Лео Плоом саркастично, взваливая на себя щуплое тело незнакомца. Конечно, им-то что. Застарелая привычка. Империя, над которой никогда не заходит солнце. Вот ирландцы и стали рыжими. Солнце на закате. Агония империи. Экстремисты. Финн Сейн. Или это был Синн Фейн? Все равно. Надо потом посмотреть, нет ли у него в рюкзаке бомбы. Вот был бы смех, если б парламент взлетел на воздух. Вместе с депутатами. Увы, сейчас их там немного. Разъезжают, беседуют с избирателями. «Можно обманывать небольшое количество людей долгое время и большое количество»… ну и так далее. Вранье. Можно. Большое количество и долго.

– Стоя на мосту Риальто, вспоминайте о куске мяса из голени вареного еврея.

Совсем запутался. А может, он бредит нарочно? Вдруг он разведчик? Интеллидженс сервис. Но почему ему мерещатся евреи? Моссад? В конце концов, все зависит от народа. Колхозы ликвидированы, кибуцы процветают. Хотя в Синайской пустыне о влажности не слыхивали, одно море сдохло, другое больно застенчиво, третье среди такого множества земель, что проку от него никакого, но баклажаны растут буйно, долларовое дерево приносит плоды. Тридцати сребренников не пожалел бы, чтобы распять кого-нибудь в секторе Газа. Если запустить сектор в газопровод, сребренников хватит на всех палестинцев. Нет, друзья, из Арафата никогда не выйдет Арарата.

– Поздние произведения Шекспира племянники ранних. Научившись на чужих ошибках, автор наливает в уши не мед, а яд. Паря над своим смертным одром, с презрением гляжу на тысячи любовниц, холодные руки которых обнимают меня, как водоросли – венецианские палаццо. Canale grande, canale grande!

Бедняга, удар был все-таки серьезный. Когда дойдем, надо будет сделать ему компресс. Уже мало осталось. Вот от этой лужи до парламента ровно двадцать шагов. Потом лестница. К счастью, он худенький. Плохо кормили. Ничего, йогурт выводит даже из комы.

Люк, комната. Диван уступим больному. Пока он придет в себя, пролистаем газету. Ишь ты, на первой странице опять Малле, агитирует за вступление в Европейский союз. А если этот Союз запретит производство творога? Скажет, что не соответствует ихнему ГОСТу? Я бы публиковал такие статьи только в порядке рекламы. Европейский союз как микроволноатомолазероход. Пожалуйста, можно соединить четыре слова, даже пять, если очень захотеть, хотя департамент языка это и и запрещает. Эстонский язык предпочитает сложно-сочиненные слова сложно-сочиненным предложениям, правда, за каждым языковым деревом караулят эксперты по грамматике, целый полк экспертов, фельдфебели орфографии. Сегодня пишем Венеция через два «е», завтра через одно, сегодня выделяем вводные слова запятыми, завтра нет. Цель: чтобы каждое новое поколение среднего возраста чувствовало себя безграмотным. Такой вот садизм. Удовольствие от того, что можно кого-то безнаказанно мучить. И даже целый народ.

– На меня давит образ Пенелопы, ведь верность это тяжелейший груз, от которого мужчина может свалиться с кровати, если его трусы сушатся на иве со дня святого Валентина до дня царицы Савской…

Ого! Речи потихоньку становятся разумными. Что я говорил! Йогурт лечит все болезни, исцеляет все раны. Йогурт это амброзия. Древнегреческий мир не погиб бы, если б у него была возможность импортировать у нас молочные продукты. Наша главная статья внешней торговли. Шлюхи и йогурт. Моя первая жена жаловалась, мол, не будь Советского Союза, она танцевала бы на Бродвее. Чушь собачья! Если б не было Советского Союза, она доила бы козу на Варгамяэ. Почему козу? Потому что с квотой на коров ее наверняка обошли бы.

 
– Ночь злобно топчется на ягодицах дня, запятнанного
Несвежей нефтью. Воспоминаний ловит
Обрывки скопидомка-пятница,
Но тщетно. Суббота их разбрасывает снова.
 

Можно закрывать больничный. Летального исхода не последует. Некролог останется ненаписанным. «Крузо Робинзон, родился, ходил в школу, получил паспорт, смотрел телевизор, умер.» Какая прекрасная биография! Длинная и безмятежная. Ни революций, ни войн, только выборы. Экскурсии. Счета за коммунальные услуги. Книга и пиво Гиннеса. Страховая медицина. Чтобы если потеряешь способность двигаться, был кто-то, кто принесет тебе молоко, газету и горшок. В конце Шелкового пути крематорий. Кладбище не для простого смертного. Туда даже не каждая собака попадет. Раньше говорили: сдох, как собака. Теперь, когда скупой хозяин не покупает любимой животине участок на кладбище, язвят: помер, как человек.

Часть пятая
День победы

Бурные, долго не смолкающие аплодисменты. Повсюду вырастают триумфальные арки, торжественные обелиски, праздничные флагштоки… Во всех окнах теснятся взволнованные зрители, по преимуществу дамы.

Джемс Джойс «Улисс»

– Нас собираются продать! Из нашей независимости сделали проститутку, цена которой определяется длиной влагалища. Чего ради мы боролись за свободу, страдали, не стали коллаборационистами, не искали карьеры, отказались почти от всех благ, кроме водки, если сейчас отдаем себя во власть Европы? Пусть бравый солдат Швейк топает из Будейовице в Барселону, если ему хочется, пусть латыши мерзнут в лапландской тундре, а шляхта целует следы ног Бжезинского, но при чем тут мы?

– Продают именно коллаборационисты. Купцы остаются купцами. Только теперь к ним прибавились те, которые посчитали цену русских слишком низкой. Такие же коммерсанты, только хитрее. Белые евреи.

– Не белые евреи, а немецкие прихвостни. Говорят, мы всегда были частью Европы. Они – возможно, если их бабушка была оплодотворена по праву первой ночи, но мы, цвет нации – потомки монголов, перебравшиеся через стену китайцы, мы несем в себе этику самураев и алкоголизм корейцев, равнодушие индусов и бесстрашие шерпов.

– Это при том, что мы более развиты, мы выкарабкались из изнуряющих объятий Камасутры, не едим собачину и не занимаемся по утрам коллективно гимнастикой в компании всех согорожан. Мы достигли неуступающего индейскому индивидуализма, не угодив при этом в резервации. И теперь собираемся добровольно сдать белому человеку топор войны!

Красивый язык. В устах аборигенов звучит, как неополитанская песня. Хотя сами они на итальянцев непохожи. Скорее, действительно что-то от монголов. Россия в качестве санитарного кордона. Этого их ум не вмещает. Считают славян варварами. Они не видели отрубленных человеческих голов. Вот где настоящая восточная дикость, а не в сумрачной душе русского.

– Что дала нам Европа за десять лет? Только подержанные автомобили, вызывающий аллергию стиральный порошок и консервированные бисквиты. Разве наши бабушки не умеют сами печь кексы? Какой толк от ухоженных рук, если они покрываются сыпью? Зачем нам двигатель внутреннего сгорания, если все государство можно за неделю объехать верхом?

– Качество жизни в не в пропорциональной, а в непропорциональной зависимости от комфорта. Никогда не променяю волчий вой на видеомагнитофонный.

Аборигены дискутируют – искры летят. Интересно, как долго они продержатся? До утра? Но когда здесь вечер, а когда утро? Вроде полночь, а небо светлое. Жужжат москиты. И кусаются. Как в Сибири.

– Стивен, хочешь посмотреть на богослужение в честь Дня победы?

Лео Плоом, мой спаситель. Таинственная личность. Клошар, живущий в доме правительства. Он-то похож на итальянца, скорее даже на испанца. Темные волосы, черная борода, горящие карие глаза. По ком звонит колокол. Возможно, потомок какого-нибудь беженца времен гражданской войны? Сделал мне перевязку. На голове столько бинтов, что теперь я похож на арабского террориста. На параде все время боялся, что примут за бен Ладена. Кстати, парад впечатлял. Продемонстрировали даже подводный флот. На грузовике ехал большой аквариум, в котором плавал аквалангист. Ракетные войска состояли из двух стингеров. Но больше всего мне понравилась «Звездная война», в показательном бою сошлись две группы актеров, одна загримированая под Шварценеггеров, другая под семью Михалковых, и те, и другие вооружены еврейскими автоматами «Узи». Я спросил у Лео, день какой победы они отмечают. Он объяснил: над немцами. Эстонская армия за неделю разбила тевтонов в пух и прах. Потрясающий народ! Одни справились с тем, с чем пять лет бились англичане, французы, американцы и русские вместе.

– Конечно, хочу.

– Тогда пошли.

Уходим от костра, от голосов аборигенов. Тишина. Лес. Много леса. Именно леса, а не деревьев. Много деревьев может быть в одном лесу, например, Бирнамском. Хотя уже нет, Макдуф велел их срубить. Но много леса это что-то другое. Этого нет во всем Соединенном королевстве, включая оккупированую Ирландию.

– Не шуми. Если нас поймают, привяжут к дереву, на корм медведям.

Хорошо сказать, не шуми. Тут не шоссе. Древние римляне сюда не дошли. Извилистая тропа, почти как в «Аду». На каждом шагу веточки. Сплошной треск. Медведи так медведи. Симпатичные звери. С печальными глазами. Рычат как мычат.

– Спрячься в папоротниках и гляди.

Поляна. Посередине поляны вигвам. Или юрта. Словом, нечто архаичное. Поют ночные птицы. Романтика. Сейчас из реки выйдут ундины. Будут соблазнять. Как у Гейне. Хм. Вот и нет, вышли из лесу. В длинных балахонах. Мужчины или женщины? Неважно, унисекс. Впереди идет шаман, голова перевязана, как у меня, в руках бубен. Может, это друиды? Вот был бы забавно встретить родственничков. «Адальжиза, позаботься о моих детях!» Нет, эти поют что-то попроще. «Земля – наша мать, земля – наш отец».

– Кто это?

– Почвенники. Наша последняя надежда в борьбе с улиссианами.

– А кто такие улиссиане?

– Наша самая влиятельная секта. Влиятельнее даже, чем Эстонская студенческая корпорация. Те раздают только должности министров и послов, а улиссиане определяют менталитет. Кто попадает под их гипноз, начинает говорить на родном языке, а думать по-английски. Словно Джеймс Джойс.

Кровный враг моего отца! Еще один, который отказался от кельтского языка. Что я ненавижу больше всего, так это английский империализм. И ирландский национализм. Лео говорит, что он ненавидит русский империализм. Относительно ирландского национализма он со мной согласился.

– Кто-нибудь из эстонцев одолел «Улисса» от корки до корки?

– Целых трое. И они закодировали всех остальных.

– А как почвенники с ними борются?

– Шаман раскодировывает.

Ритуал начинается. Бубен гремит. Унисекс трясут конечностями, групповая пляска. Вдруг шаман поднимается в воздух. Примерно на метр.

– Вот это да!

– Он бывший доктор физических наук. Написал диссертацию о законе гравитации.

Шаман летает над вигвамом и бьет в бубен. Унисекс танцуют. Мир перестает быть таким, каким был. Теории и идеологии исчезают. Цивилизация испаряется. Рождается новая первобытная сила.

– Лео! Я хочу, чтобы он раскодировал и меня.

– В другой раз. Сегодня ты еще не готов. Пошли, пора.

Опять лес, много леса.

– А еще тайные организации у вас есть?

– Одна. «Орфографический словарь». Это наш тактический союзник.

Лео хорошо проинформирован. Но ходит он слишком быстро. Только что опережал меня на пять шагов, а уже пропал из виду.

– Лео! Лео!

– Я здесь!

Под землей? Да, действительно. Яма. Такую я видел в кино. Там индейцы охотились на бледнолицых. Тут, наверно, так ловят медведей. Попробуем помочь. Подадим руку.

– Спасибо, Стивен! Ты спас мне жизнь.

– Это преувеличение.

– Нет. Знаешь, для кого эта западня?

– Наверно, для медведя.

– Ради медведей никто не возьмет на себя такой труд.

– А для кого же?

– Для евроскептиков. Теперь ты видишь, какая кровавая битва идет на нашей родине. Вот об этом ваши газеты не пишут.

– Я напишу, Лео.

Обнимает меня. Глаза полны слез. Словно у вьетнамского партизана в день ухода американцев. Как мало надо, чтобы осчастливить человека.

Часть шестая
Покушение

Я видел, как он с пятидесяти ярдов через плечо расстрелял два яйца на двух бутылках.

Джеймс Джойс «Улисс»

Премьер-министр Петер Паулус устало откинулся на спинку заднего сидения кадиллака и закрыл голубые глаза. Очередной округ. Сколько их еще впереди! Сегодня три, а завтра? Послезавтра? Если бы кто-нибудь десять лет назад рассказал ему, что такое демократия, он бы лично попросил русских танкистов не уезжать. Как спокойно текла жизнь под такт кремлевских курантов. Никаких забот с границей, армией, бюджетом. Нефть увозят оттуда, деньги приходят сюда. Только следи, чтобы свиноводческие фабрики аккуратно работали. Конечно, приходилось подхалимствовать. А сейчас что, не приходится? Тогда языком межнационального общения был русский, теперь английский. Какая разница? К тому же Москва была культурной метрополией покрупнее Брюсселя. И что главное, к русским мы привыкли. Бутылка «Старого Таллина», плитка шоколада «Калев», и лимиты шли. Что шли, бежали! А кому в Брюсселе нужен твой «Старый Таллин»? То есть, конечно, наверняка и им что-то нужно, но что? Попробуй угадай. Прав был мужик, сказавший, что старое привычное зло всегда лучше нового и неизвестного. Особенно, если имеешь дело с таким запутанным образованием, как Европа. Слишком много народов, слишком много языков. Ни немцам, ни французам не нравится, когда с ними говорят по-английски. Но ведь всех языков не выучить. Однажды уже сказал вместо “schiessen” “scheissen”. Как Швейк. Чуть было не затянули дискуссию по параграфу о правах человека до бесконечности. Единственный разумный народ это греки. Спокойные, по-английски говорят лучше самих англичан. Горничные в их гостиницах напоминают наших студенток, а их студенты наших профессоров. Все в очках. Древний народ. Делают сувениры по моделям двухтысячелетней давности. Хорошо продается. А что мы будем продавать, когда кончится лес? Землю? Она уже продана. Единственный источник дохода – транзит. А если русские повернут его куда-то не туда? Газопровод в Европу уже ухватили финны. Умеют делать дела. Конечно, у них нет наших проблем. Я бы тоже делал дела, если бы не надо было ругать русских. Однако надо. Это ключ к власти. Кто бойчей ругает, тот и победит на выборах. Но как ругать так, чтобы сами русские не слышали? Невозможно! Они же только притворяются, что не знают эстонского. Знают. Прекрасно понимают, когда о них что-то не то говорят. И вот тогда и вылезает империалистический образ мышления. Вместо того, чтобы поблагодарить тебя за критику и предоставить режим наибольшего благоприятствования в торговле, изображают обиду. Но ничего, как-нибудь справимся. Уже сейчас экспортируем в Америку водку. Скоро будем экспортировать соленые огурцы. Единственная проблема, что за это надо платить. В натуре. Шкурой троянского коня. Вот мы и вернулись к Европейскому Союзу. Лучше об этом не думать, голова пухнет. Мигрень, болезнь женщин и политиков. О господи, когда это кончится!

Издательница Виолетта Вельде выключила компьютер и встала. Солнце сияет, птички чирикают, а она сидит и таращится на экран. Но делать нечего, эту работу нельзя было доверить даже родной дочери, хотя та переводит художественную литературу уже с пятого класса средней школы. А к осени книгу надо выпустить. Долгожданное событие местной культурной жизни. Детские книги всегда продавались хорошо, даже в советское время, однако эта обещала стать бестселлером. Мир, казалось, впал в детство, никого уже не интересовали романы, все хотели читать что-то легкое, веселое и поучительное. Чтобы добро побеждало зло. И чтобы это добро было легко дефинируемым. Как и зло. Книга, которую она переводила, соответствовала этим требованиям и имела еще одно неоспоримое достоинство: личность автора. Мария Янг, по артистическому псевдониму Дева Мария, была самой знаменитой порнозвездой за последние двадцать лет. Самой Виолетте порно не нравилось, но, как издатель, она не могла исходить только из собственных предпочтений. Зато народ Марию обожал, восхищаясь до самозабвения ее грудями и ягодицами. По правде говоря, подумала Виолетта с неожиданным цинизмом, груди у Марии свисают, как у старой шлюхи. Да и кто она есть, если не шлюха? Чем проституция на полотне экрана лучше проституции на полотне простынь? Только деньгами. А если тебе больше не платят? Да, в каком-то смысле Марию можно было понять. У стареющей порнозвезды есть две возможности не утратить положение, завоеванное в положении на спине, ноги врозь: политика или литература. Дева Мария выбрала литературу. Кстати, это не означало, что она в некий момент не может переквалифицироваться. Родина Марии была известна тем, что актеры там избирали в качестве своей последней роли кто должность президента, кто губернатора, в соответствии со способностями. Политологи называли это демократией. Но пока Мария была подающим надежды автором, а Виолетта ее переводчицей. «Не похоже ли немного на проституцию и то, что делаю я? – спросила Виолетта себя со смелостью, приличествующей образованному человеку. «Похоже», – признала она честно. Как убежденная улиссианка, она, конечно, предпочла бы переводить классику модернизма. Но кого это интересовало? Кто согласился бы за это платить? Жизнь же становилась все дороже. Чтобы держаться в седле, надо было продавать себя.

Она вышла во двор. На газоне возлежал супруг и таращился в небо. Сочиняет стихи, подумала Виолетта с умилением. Не стану ему мешать. Она пошла в конюшню, оседлала Джеймса, вывела его и вставила сапог в стремя. Сильный толчок, и она почувствовала под ягодицами мускулистую спину коня.

Боевой отряд имени «Неуловимых мстителей» засел на чердаке казино поселка Н. Сверху открывался отличный вид на площадь, где через полчаса должно было начаться агитационное собрание. Колокола возвестили о конце воскресного богослужения. Из массивного готического здания вышла паства: две старушки. За ними появился пастор, бодрый юноша. Еще один, кто уже давно нашел себе синекуру.

Мы живем в постхристианскую эпоху, подумал Стивен, ощупывая ружье. Рядом с ним лежал Лео Плоом. Их взгляды на секунду встретились, и Стивен почувствовал одновременно и гордость, и волнение. Все-таки его первое боевое задание. Три дня назад он понял, что человек не может оставаться журналистом, если судьба бросает ему более серьезный вызов. Аборигены, крошечный, но храбрый народ, бросились в беспощадную битву против всего мирового зла. И Стивен понял, что его место среди них.

– Кто ваши враги? – спросил он у Лео.

– Европейский Союз, Россия и США.

Это признание потрясло Стивена. Если бы Лео назвал одну из трех великих держав, это можно было бы интерпретировать как обыкновенный национализм. Если б он упомянул две, можно было бы заподозрить аборигенов в служении интересам третьей. Но бороться одновременно против всех? Такого идеализма Стивен не встречал даже в доме своего отца, хотя тот и был активным членом Ирландской республиканской армии.

Народ стал потихоньку собираться. Судя по одежде, здесь присутствовали пожарники и полицейские, рабочие-дорожники и школьники. Церковный пастырь сердечно пожал руку детскому. Различия в мировоззрении не должны мешать светскому общению. На черном коне подъехала некая модная дама в белых скаковых брюках и вишневом сюртуке. Здороваясь на ходу во всеми подряд, она вошла в супермаркет.

Наконец послышался шум мотора. На площадь медленно вырулил белый правительственный кадиллак и остановился. Под аплодисменты из машины выбрался стройный усатый гражданин среднего возраста в плохо сшитом костюме.

– Это он, – шепнул Лео.

Стивен кивнул. Он уже догадался. Премьер-министр Петер Паулус, бывший коммунист, нынешний правый либерал. Одним словом, политическая проститутка. Конечно, таким место на свалке истории.

Он взял ружье наизготовку. В бинокль было хорошо видно, как премьер-министр пожимает руки участникам собрания. Псевдодемократия, как определил Лео. Стивен дожидался подходящего момента и одновременно подыскивал эффектный ракурс. Когда из магазина вышла амазонка в скаковых брюках с полиэтиленовым мешком в руках, его охватило вдохновение. Палец следовал за передвижениями дамы. Та элегантно вскочила в седло в двух метрах от премьер-министра. Глушитель сработал превосходно, звука выстрела слышно не было, только легкий удар в плечо. Однако попадание оказалось точным. Полиэтиленовый мешок в руках всадницы взорвался, и выплеснувшаяся оттуда белая ядовитая струя молока потекла по усам премьер-министра. Стивен уже знал, что аборигены кормят своих коров импортированной из Америки трансгенной кукурузой, опасной для жизни.

– Молодец, – похвалил его Лео.

Стивен почувствовал неизъяснимое блаженство. Такое, какого он ни разу испытал за всю свою журналистскую карьеру. Наконец-то он принес какую-то пользу человечеству. Слабо кольнула совесть, когда он подумал о чудовищных муках, уготованных премьер-министру перед смертью, но он тут же успокоил себя: все равно это была погибшая душа.

Словно хорошо сработавшая машина, отряд имени «Неуловимых мстителей» собрал боевое снаряжение и организованно отступил в ближайшую чащу.