Текст книги "Кулинарная битва"

Мэй

Вечно Аманда истерит. Мэй вскарабкалась вверх по склону и пошла следом за сестрой. Аманда не остановится, пока не окажется там, куда направлялась. И куда бы она ни направлялась, ее она за собой не позовет. Это Мэй прекрасно знала. Подумаешь, дерево… Ну жалко его, но все это давно забытое прошлое. Жизнь поменялась, как поменялись и их отношения. Мэй надеялась, что хоть на время, пока у них есть общее дело, они смогут стать прежними сестрами, хоть ненадолго будут друг с другом такими, как когда-то. Разве они не заодно? Одной командой «Кулинарные войны» их, конечно, представлять не станут, но на самом-то деле они вместе. В том смысле вместе, что успеха вместе добьются, что они со всем Меринаком вместе. Почему только сестра никогда ее не слушает? Для всех было бы только лучше, если бы они друг за друга держались, по крайней мере «за сценой». Но нет, Аманда всегда упрется, когда не надо.

Расправив плечи и стараясь не смотреть на дом, Мэй прошла через двор. Она еще с тропинки услышала хлопнувшую дверь и теперь увидела, как мать скрылась за углом «Мими». Итак, что ей сегодня предстоит? Первое: поговорить наконец с Барбарой. Мэй прибавила шагу. Второе: выяснить, на какие перемены Барбара готова согласиться, чтобы Мэй могла хоть немного «принарядить» «Мими» для съемок. Сжечь и отстроить заново, увы, вряд ли будет оптимальным решением. Но Мэй полна решимости уговорить мать начисто отдраить пространство вокруг прилавка и до самого цемента выскрести крыльцо и веранду.

В конкурсе красоты «Мими» «Фрэнни» не победить – это ясно как божий день. Но на стороне «Мими» вполне могут оказаться те, кому простота, верность духу и традициям важнее изысков и новшеств, кто единственную классическую, на совесть сделанную сумку предпочитает целой коллекции дешевых подделок. Другими словами, те, кто похож на саму Мэй. Эти-то зрители «Кулинарных войн» и станут ее подписчиками, улучшат ее статистику в сетях, позволят ей шагнуть на следующую ступеньку карьерной лестницы. А тех, что живут неподалеку, она, Мэй, заманит в «Мими» цыплятами, приготовленными в точности «как любили еще ваши прадеды». Местные блюстители традиций придут их отведать – вот и потечет к ним поток клиентов, готовых заново открыть для себя «Мими». Чем не победа, даже если в «Кулинарных войнах» они проиграют?

Победа нужна Барбаре как воздух, потому что, как бы настойчиво она ни заявляла, что финансы «Мими» в полном порядке, Мэй, куда ни глянь, всюду узнавала хорошо известные ей признаки грошовой экономии. За исключением, конечно, необъяснимого появления Энди. Не менее странным было и исчезновение матери вчера вечером. К первому пункту ее сегодняшнего плана прибавился довесок: выяснить, были на то какие-то причины или это просто одна из обычных выходок Барбары. Нет, пусть это будет отдельный третий пункт (лучше она его на потом отложит), потому что для усовершенствования «Мими» до появления команды «Войн» времени у них маловато.

Мэй уже стояла на тротуаре, практически перед «Мими», но тут увидела, как Барбара скрылась в кофейне. Скорее всего, Кеннет там, поэтому Мэй, хоть и направилась вслед за матерью, шаг особенно не ускорила. Услышать его историю ей, конечно, хотелось, но встречи со старыми друзьями в ее сегодняшние планы не входили. Когда-то Кеннету не терпелось сбежать из Меринака еще больше, чем ей, и теперь она ломала голову, с чего бы он решил променять свой успешный стартап в Сан-Франциско на кофеварку в этом захолустье. Ничего, про все это она узнает потом – сейчас некогда. Может, сделать вид, что ей про него уже все известно? Мэй дернула на себя ручку двери. Развалившаяся на тротуаре у порога кофейни собака матери подняла глаза, но даже не шевельнулась. Зазвонил колокольчик, головы повернулись в ее сторону. Отлично. Она теперь живет в Нью-Йорке, работает на телевидении и к тому же почти знаменита. Мэй расправила плечи и выпятила грудь. Пусть смотрят. Ей все нипочем.

Мать сидела к ней спиной, а мужчина за прилавком – не Кеннет – с радостным возгласом «Мэй Мор!» отставил в сторону чашку кофе, словно был готов немедленно выйти из-за стойки ей навстречу.

Барбара наклонилась вперед и забарабанила пальцами по столу.

– Патрик Лехави, – сказала она, не оборачиваясь, – сначала подай наконец мне кофе, а потом делай что хочешь.

Патрик, по-прежнему широко улыбаясь и не отрывая глаз от Мэй, снова взял чашку и начал осторожно доливать в нее вспененное молоко:

– Добро пожаловать! Кеннет уверял меня, что рано или поздно ты к нам заглянешь. Говорил, что против лучшего в городе кофе ты устоять не сможешь.

– Не сможет. Свари-ка и Мэй. Без кофе ей сейчас трудновато придется, – согласилась Барбара таким обыденным тоном, как будто они с дочерью встречались здесь каждый день. Но все-таки с улыбкой повернулась и прислонилась спиной к стойке. Две седые косицы падали ей на плечи; одета она была как всегда: большой цветастый передник повязан поверх бесформенных штанов из полиэстра и – по случаю весны – свитшота бейсбольной команды меринакской старшей школы. Она совсем не изменилась. Шагнув навстречу готовой ее обнять матери, Мэй ощутила необыкновенное облегчение, точно внутри ее ослабли натянутые струны, о существовании которых она даже не подозревала.

Барбара опустила руки, но Мэй еще с полсекунды стояла, прильнув к матери. а Патрик уже протягивал Барбаре большую, тяжелую, почти до краев полную чашку.

– Если не ошибаюсь, это не первый кофе, который я сегодня варю для Мэй, – сказал он. – Та девушка, которая утром уже дважды сюда приходила, ведь она у тебя работает?

Здрасте пожалуйста! Разве может в Меринаке что-нибудь остаться незамеченным? Ни сколько ты пьешь кофе, ни что в супермаркете покупаешь, ни то, что подписался на «Нью-Йоркер», как сделал это некогда Кеннет, и что потом обсуждал весь город. Смешно только одно: эстафету меринакских сплетен теперь перехватил муж Кеннета. Но о каких бы старых ранах Патрик ей ни напомнил, Мэй сдержала готовую вырваться колкость и дружелюбно улыбнулась.

– Да, я попросила ее помочь мне с детьми. – Мэй увильнула от слова «няня», помня, как отреагировала на него Аманда.

К ее удивлению, и мать, и Патрик одобрительно закивали.

– Думаю, это разумно, – согласилась Барбара. Она уже отвернулась и осторожно держала двумя руками чашку с кофе. Значит, с приветствиями покончено и пора становиться на отведенное ей место за спиной у матери. Эта кофейня, этот латте, эти двое геев – вроде бы привычная для Мэй обстановка, а вот поди ж ты, не она, а Барбара чувствует себя здесь как дома. Кто бы и что бы ни говорил о пристрастиях и привязанностях хозяйки «Мими», они всегда были, с одной стороны, непредсказуемы, а с другой – непоколебимы. Потому-то в свои редкие приезды к ним в Нью-Йорк она не делала никаких уступок нью-йоркским нравам, всегда выглядела по-меринакски и всегда была заодно с Джеем. Мать приезжала, и в доме рядом с Мэй оказывались двое бунтовщиков.

Правда, с матерью никогда не угадаешь, когда она начнет против тебя бунтовать. Так или иначе, Барбара здесь была своей, и, несмотря на гложущее беспокойство о том, как встретит ее Кеннет, у Мэй родилось чувство, что ей удастся повернуть дело в нужную ей сторону.

С новостями про Кеннета Патрик ее долго не томил:

– Если подождешь третий латте, то я сейчас позову Кеннета. Знаю-знаю, вы сто лет не виделись. Но мы это сейчас исправим. Я мигом. Сейчас вернусь, – бросил он через плечо и скрылся за одной из дверей позади прилавка, которая, похоже, вела в холл их маленькой домашней гостиницы. – Ведь ты без кофе никуда отсюда не денешься?

– Он, кажется, славный парень, – сказала Мэй матери, которая направилась к двум стоящим рядом креслам. Когда-то, по молодости лет, Мэй даже до конца не понимала еще, что к чему и почему Кеннет не для нее, но уже тогда представляла рядом с ним ровно такого парня.

– Да, славный. Хорошо к тому же, что Кеннет вернулся. – Барбара тяжело опустилась в кресло и кивнула дочери на другое, напротив. – Садись. Он быстро. Отец Кеннета сильно болен. Альцгеймер. Знаешь?

Мэй покачала головой. С Барбарой можно не притворяться – мать никогда не задает лишних вопросов.

– Короче, он матери помогает. С сестрой часто видится и с семьей сестры тоже. Одним словом, молодец.

Ощущение связи с матерью у Мэй мгновенно исчезло. Она прекрасно понимала, к чему Барбара клонит. Мать долго поддерживала все ее решения, но в последнее время зачастила спрашивать, долго ли она еще собирается жить в Нью-Йорке, словно Нью-Йорк был каким-то временным продолжением ее университетской жизни. Вопросы на эту тему Мэй неизменно раздражали.

– Ну мама, – начала она, и Барбара подняла руку:

– Перестань. О тебе никакой речи нет. Я просто рассказываю, чем Кеннет здесь занят. А ты молодец, что приехала помочь с «Кулинарными войнами». Когда я тебе звонила, даже представить себе не могла, каково с ними окажется. Везде и всюду суются, под ногами путаются, вопросами сыпят, даже на кухню лезут – никакого спасения от них нет. У Нэнси с ними Аманда управляется. а здесь возьми-ка ты их на себя – мне это очень на руку выйдет.

Час от часу не легче! Мэй почувствовала себя виноватой – домой-то ее привели не только альтруистические соображения. Вечно мать ей на любимую мозоль наступит, да еще и Аманду кстати и не кстати приплетет. А о том, что у обеих дочерей есть причины не ходить к ней каждую неделю на семейные воскресные обеды, Барбаре будто и невдомек. Мэй перевела разговор:

– Если при них на кухне так трудно, где ты была вчера вечером? Почему Энди одного под обстрелом оставила? Я-то, конечно, приехала, но у меня дети на руках были. Проку от меня вчера было мало.

– Так, значит, ты уже с Энди встретилась? – переспросила Барбара. – Он отличный повар. Я просто счастлива, что он у меня появился. И готовит – от нашего не отличишь, будто на моей кухне родился.

Мэй оставила слова матери без ответа. Что правда, то правда: не отличишь. Цыпленок Энди был так похож на тех, которых жарила ее мать, что Мэй вчера чуть не расплакалась. а картошка еще и лучше. Энди был классный повар. Козел, конечно, но повар что надо. Но она спрашивала мать не об этом:

– Про Энди я с тобой совершенно согласна. Но сама-то ты где была?

Барбара перевела глаза в конец зала – там появился Патрик. За ним шел Кеннет. Она, видно, услышала их шаги, но Мэй показалось, что всегда скрытная мать специально избегает ответа даже на такой простой вопрос. Однако времени допытываться не было. Кеннет уже подошел к их столику, и Мэй напряглась. Сколько от себя ни скрывай, а прохладный прием Аманды ее сильно задел, да и материнский сейчас оказался не лучше. Мэй, конечно, не рассчитывала, что перед ней раскатают красную ковровую дорожку, но не ожидала и того, что встретят так, будто она никогда и не уезжала или будто была здесь вовсе чужой. Чего теперь ждать от Кеннета – непонятно. Понятно только одно: большой теплоты она от него не заслуживает.

Тем не менее мужчины улыбались ей приветливо. Патрик сиял оттого, что встречу старых друзей устроил именно он, а Кеннету явно доставляла удовольствие радость мужа.

– Мэй! – Он наклонился и вытащил ее из кресла, как будто между ними не было всех этих прошедших со школы лет. – Мэй моя, Мэй! До чего же я рад тебя видеть!

Мэй обняла его так же крепко, как при встрече обняла мать. Перед ней стоял новый, незнакомый ей Кеннет: свободный, естественный, спокойный и ничего не смущающийся. Кеннет, готовый с легкостью махнуть рукой на годы, что они не виделись, не разговаривали, ничего друг о друге не знали. Все из-за нее. Она виновата, она. Он несколько раз пробовал до нее достучаться, а она, боясь впустить в свою жизнь хоть крупинку меринакского прошлого, избегала любых контактов.

– А я тебя, – ответила она, глядя ему в глаза, и была искренне рада.

Когда Кеннет вошел в зал, внутри Мэй что-то щелкнуло, и все встало на свои места. Здесь, сейчас, рядом с ним и с Барбарой, только что познакомившись с Патриком, она почувствовала себя дома. ей не хватало только Джея, который пожал бы руку Кеннету и Патрику и улыбнулся бы им так же широко, как они сейчас улыбались ей. При мысли о Джее Мэй почувствовала, как ее уверенность начинает сходить на нет.

Она отпустила руки Кеннета и не могла не заметить его мятую льняную рубашку в клеточку. Дешевая рубашка так не мнется – дорого же он за нее заплатил. Оглядела кофейню. Сразу поняла: на ремонт здесь не поскупились – все по высшему разряду. Ни один банк финансировать кофейню в канзасской глуши не будет, значит, деньги взялись из какого-то другого источника. У Мэй внезапно возникло подозрение, что первый же поиск в Гугле расскажет ей и о том, как Кеннет провел последние полтора десятка лет, и о том, откуда взялись его деньги и его новая раскрепощенность. Ей стало стыдно: надо было давно поинтересоваться, про него самого разузнать и про его таверну. Она бы так и сделала, если бы отчаянно не старалась оставить в прошлом и сам Меринак, и все, что с ним связано. Если бы изо всех сил не преграждала прошлому дорогу в свое настоящее.

– Нам и дня не хватит, чтобы наговориться, – сказал Кеннет, – но я твою маму знаю. Слушать наши воспоминания у нее терпения нет. Да и день у вас впереди важный. Так что давай сейчас сделаем вид, что мы друг о друге все знаем, и займемся делом.

– Встречи друзей окончательно испорчены Фейсбуком, – грустно пошутил Патрик. – Но я-то уж точно жду от Мэй красочных рассказов. Однако Кен прав, – он глянул на Барбару, – не теперь. Теперь, милые дамы, лучше скажите нам, что мы можем сделать для вашей победы в «Кулинарных войнах». Конечно, помимо неограниченного снабжения вас первоклассным кофе, об источнике которого под названием «Стандарт 1908» вы наверняка сообщите перед камерой.

– Мне самой не терпится вас расспросить, обменяться нашими историями. Будете смеяться, но я с Фейсбуком, в общем-то, не в ладах – больше им по работе пользуюсь. Так что я совершенно не в курсе. – Мэй улыбнулась с надеждой, что улыбка получится обаятельной и в меру покаянной, и перешла к делу. Украдкой взглянув на Барбару, достала из своей брендовой «Лучше меньше, но лучше» торбы отпечатанный сегодня утром в мотеле флаер. С матерью надо быть осторожной. Ей вроде бы приятно, что Мэй ей помогает, но скажешь что-то не то – сразу решит, что ты ею командуешь, или, еще того хуже, раскричится в ответ. На том все и кончится. Но Кеннета мать любит, и – это совершенно очевидно – ей нравится Патрик. Если парни с Мэй согласятся, согласится и мать.

Мэй тщательно подбирала слова:

– До того как они явятся с камерами, нам, наверное, придется кое-что починить и подправить. – Быстрый взгляд на Барбару – лицо у нее абсолютно непроницаемое. – И еще я подумала, может быть, стоит сделать сегодня вечером эксклюзивную скидку. Не поможете нам дать знать про нее в городе? Что думаете?

С полуслова догадавшись, что Мэй вытанцовывает вокруг матери, Кеннет присоединился к ней, будто у них давно общий план разработан:

– О чем речь? Обязательно поможем. В «Мими», конечно, все здорово. Главное – традиция чувствуется. Но специально для камеры всегда что-то можно сделать. И про эксклюзивную скидку идея отличная. Что у вас сегодня в меню?

– Само собой, жареные цыплята, – сказала Мэй. – Салат, картошка фри. И пирог.

Пирог – это опасный момент. Распространять скидку на пирог может оказаться рискованным. Пирог у них вообще не всегда бывает. Если Барбара зла на весь мир, никаких пирогов нет и в помине. Но Мэй решила рискнуть: по случаю «Кулинарных войн» даже Барбара, скорее всего, готова будет разбиться в лепешку.

– Отлично! – Патрик посмотрел на Барбару, расплывшуюся в довольной улыбке. – У Барбары лучшие пироги на свете. Мы про них на весь мир раструбим.

Значит, пирог будет. У Мэй отлегло от сердца. Пусть они мать на ее сторону перетянут, и больше ей от них ничего не надо.

– Чудненько, – пропела она. – Трубите-трубите, капля камень точит.

Саркастический тон Мэй от Патрика не ускользнул.

– Капля? – рассмеялся он. – Кеннет, а ну покажи ей, о какой капле тут у нас речь.

Кеннет достал телефон. Модель, разумеется, последняя, без футляра, как у тех, кому заменить разбитый экран или даже весь телефон раз плюнуть. Открыл Фейсбук:

– Мы про «Кулинарные войны» уже несколько постов написали. Нашу кофейню, понятное дело, тоже в них не забыли.

Мэй взяла телефон и заскользила вниз. Это была страница главной улицы Меринака. Страница популярна – сразу видно. Лайков хоть отбавляй. В последнем посте все только о «Кулинарных войнах». Она углубилась в длинную дискуссию о том, как от знаменитого шоу выиграет весь город.

– И это действительно капля. – Кеннет забрал у нее телефон. – Капля в море по сравнению с тем, что творится в электронной почте. Твиттер и Инстаграм мы, конечно, тоже покрыли. В Инстаграме у нас тьма подписчиков. Так что к вам сегодня и местные повалят, и вся округа. К вам и во «Фрэнни». Я написал, чтобы все, кто в «Мими» не попадет, покупали цыплят навынос и к нам сюда приходили. А Энди и Аманду я еще раньше предупредил, чтобы к этой лавине были готовы. – Кеннет снова протянул ей телефон, где на сей раз был открыт пост в Инстаграме, под которым стояло 14 903 лайка. – Думаю, и уик-энд получится что надо. Со всего штата народ съедется.

– Готово! Ваше эксклюзивное предложение я уже загружаю, – сообщил Патрик, фотографируя принесенный Мэй флаер, который он пристроил на барной стойке рядом с ножом и вилкой. – А уж если ты тоже перепостишь, у вас вообще будет не протолкнуться. – Он многозначительно на нее посмотрел, и ей стало сразу понятно: он знает, что она за ними в Сети не следит.

Мэй, которой казалось, что о соцсетях в ее родном Меринаке никто еще слыхом не слыхивал, теперь чувствовала себя полной идиоткой. Все посты оформлены со вкусом, дизайн отличный – настоящие шедевры графического искусства. Она вдруг вспомнила, что Аманда и Кеннет занимались когда-то живописью. Только Кеннет потом решил направить свое увлечение в практическую сторону и занялся веб-дизайном. Один-ноль в их пользу.

– Что, не думала, что мы на такое способны? – Кеннет хитро подмигнул, но глаза у него были добрыми. – Отстала ты, подружка, от жизни. Тебя здесь давно не было. Я загляну к тебе вечером. Поболтаем.

– Вот и прекрасно. – Теперь Мэй и впрямь хотелось поболтать с ним поскорее. – А сейчас кофе? Пожалуйста, Патрик. Подписываюсь на вас прямо сию минуту. Клянусь вам, я наверстаю упущенное.

Он весело ухмыльнулся, а Мэй смутилась. Похоже, она легко отделалась, хотя совершенно этого не заслуживала.

– И пару маффинов, если можно. Для детей. Они на детской площадке.

Патрик вернулся за стойку, а Кеннет принялся складывать в бумажный пакетик школадные мини-маффины. Вручая Мэй ее чашечку с мокко, Патрик крикнул вслед Барбаре, которая, оставив на столе свою пустую чашку, уже направлялась к двери:

– Хочешь, я испеку пирогов и к вечеру вам пошлю?

Мэй вросла в пол. Все до сих пор шло как по маслу, а Патрик сейчас все испортит! В ужасе Мэй ждала взрыва: мать не потерпит, чтобы ее пироги пек кто-то со стороны. Но Барбара спокойно задумалась:

– Тогда прямо сейчас и начинай. Сделай побольше с черникой. И клубнично-ревеневых. Я к тебе попозже зайду проверить.

Эти не слишком точные указания, похоже, Патрика не смутили:

– Хорошо. Будет исполнено!

С пакетом маффинов и кофе Мэй вышла на улицу вслед за Барбарой. Толстая собака тоже поднялась и ткнулась квадратной черно-белой головой хозяйке в руку.

Час от часу не легче! если случатся еще какие-то подобные странности, у Мэй совсем ум за разум зайдет. Она бросилась догонять мать, стараясь при этом не расплескать кофе.

– Он будет печь тебе пироги?!

Барбара погладила собаку.

– Вскоре после их приезда – они тогда еще свой ремонт не закончили – Патрик попросил меня научить его печь пироги по моему рецепту. Я и научила. Они у него теперь отлично получаются.

Мэй попробовала представить себе Барбару бок о бок с Патриком, синхронно раскатывающих скалками тесто. Они с Амандой обожали материнские пироги ничуть не меньше, чем посетители «Мими». Мэй до сих пор мечтает о пироге с шоколадным кремом, Аманда больше любит яблочный, и обе они всегда готовы на щедрый кусок лимонного с меренгой. Но Мэй вряд ли отважится предложить матери ту или другую начинку, а уж о том, чтобы попросить научить ее печь пироги, и речи быть не может. Пирогами всегда занималась только сама Барбара. Никаких помощников к ним и близко не подпускала.

Ну и черт с ними, с пирогами. Может, ее Патрик научит. Даже если из этой затеи большого проку не выйдет, пост в Инстаграме будет что надо. Да, кстати, чуть не забыла. Мэй остановилась и, приоткрыв врученный ей Кеннетом белый бумажный пакет, нацелила на него камеру телефона. Под ярким утренним солнцем маффины словно светились. «Завтрак в родном городе #пальчикиоближешь», – напечатала Мэй хорошо тренированным большим пальцем. А потом добавила сразу все хэштеги «Кулинарных войн»: «#Кулинарныевойны #родныеместа #блюдасреднегозапада #кулинарныйпутеводитель #Лучшиежареныецыплята #каллориитогостоят».

«С этим покончено», – пробормотала она, готовясь приступить к следующим намеченным задачам и мысленно переключаясь на «Мими». Что, если начать снаружи? Посадить в горшки цветы, пройтись по двору струей под сильным напором? Мать против этого возражать не станет. А там уж можно будет осторожненько и внутрь двинуться: сначала к стойке прилавка, а потом и дальше. «На пироги не приглашаем. И так все разберут – самим не хватит». Мэй перепостила на Фейсбуке лихой текст Патрика поверх фотографии пирогов, видимо, на прилавке их кофейни, и вытащила себе из пакета маффин. Что-то она проголодалась. Наверное, от разговоров о пирогах.

– Посмотрим-посмотрим… – Так и не дойдя до парка, мать остановилась и грузно опустилась на скамейку перед еще не открывшимся магазином «Все для хобби». Собака села рядом, а потом, словно не выдержав собственного веса, растянулась на земле. Барбара посмотрела на Мэй с осторожным любопытством:

– А теперь, пока мы еще далеко не зашли, скажи-ка ты мне честно, что у тебя на уме? Я же вижу, ты что-то задумала.

В вопросе матери неожиданно прозвучал тот же самый тон неизбежного противоборства, который Мэй так часто слышала у Джея. В ней закипало раздражение. Да, она построила планы, и очень даже дельные. Почему, вместо того чтобы дать человеку шанс, надо упираться и стоять на своем?

От ответа она увильнула:

– Так, мелочи всякие. Мы ими прямо сейчас и займемся. А ты, я уверена, по внукам соскучилась.

Маленьких детей мать не особенно жаловала. Но все же…

– М-м-м, – хмыкнула Барбара. – Я их в Нью-Йорке на Рождество видела. Подарки и няня их интересовали куда больше, чем я. А сегодня им маффины нужнее. Да я, собственно, не возражаю. Вот испеку им пышки в субботу, тогда и стану для них самым важным существом на свете. На десять минут… Давай не юли, выкладывай. – Она похлопала рукой по скамейке. – Кофе я уже выпила. Так что готова тебя послушать.