Текст книги "Война потерянных сердец. Книга 2. Дети павших богов"

– Доверься мне, – бросила я Ишке.

Вонзая клинок в глаз еще двоим, в отбитую у них долю секунды я развернулась и впилась зубами ему в предплечье.

Он едва не выдернул руку, выкрикнув, как видно, вишрайское ругательство. Но я держала крепко, глубоко погружая резцы, и тепло его крови растекалось у меня по языку. Я сделал глоток, второй.

На большее не осталось времени. Должно хватить. Выпустив его и возвращаясь в бой, я молилась, чтобы хватило.

– Небеса, ты что делаешь? – процедил он.

Когти царапнули мне левое плечо. Другие вцепились в правый локоть. Ишка едва успел отбросить третьего, целившего мне в горло.

Я ждала.

Пока во мне не взбурлила незнакомая магия – магия Ишки.

Мой величайший позор. Мое проклятие. И мой ужасный дар – способность похищать чужую магию. Это было так грязно, так стыдно, что я не хотела этому учиться. И никогда не пробовала проделать это с такой непривычной магией, тем более с силой, способной изменить самое мое тело.

Я вообразила себя крылатой. Я ощутила крылья за спиной. И с дикой радостью почувствовала, как они медленно расправляются.

Только я не ждала, что это будет так больно. Спина словно порвалась, плоть раздалась, кровь промочила кожу доспеха.

Только теперь Ишка понял. Я краем глаза, сквозь схватку, видела, как он дернулся, – видела на его лице понимание: что я делаю. Что я такое. Спасибо ему, он не тратил времени на изумление и на отвращение.

Он отбил себе долю секунды, чтобы обернуться ко мне, и двумя ударами взрезал кожу доспехов у меня на спине. Едва успел потом встретить следующего атакующего. Дал место крыльям, поняла я.

– Сначала основу, – выговорил он, отбиваясь. – Кости, потом мышцы, потом уже перья.

Послушать его – это так просто. Но то, что меняло мою спину, ощущалось небывалой тяжестью.

– Как мне?.. – выдавила я.

– Растягивай их. Еще. Пока малы.

Снова боль – кто-то вцепился в мое зарождающееся крыло.

– Рано, Эф.

– Надо…

– Рано!

Я не успевала, вот в чем дело. Не давали нам времени.

Я собрала все силы. Хрустели кости. Трещало выгибаемое неестественной силой тело.

– Давай! – выкрикнул Ишка.

Обхватив его за плечи, я напрягла незнакомые мускулы в надежде, в мольбе – пусть они поднимут нас в воздух. Ишка тоже напрягал крылья – могучее и второе, сломанное.

За острой болью я не понимала, что взлетаю, пока не увидела кишащие, копошащиеся члены тел под собой.

– Соберись, Эф. Держи уровень. Крен влево.

Ишка крепко обнимал меня за пояс, так что мы поддерживали друг друга. Мы сталкивались крыльями. У меня горели мышцы. В нашем полете не было ни капли изящества – мы барахтались в небе.

– Тяни, – попросил Ишка. – Хотя бы за стену.

В глазах у меня вставал серый туман.

Я смутно осознала, что мы падаем.

– Эф!

Стена взметнулась нам навстречу. Мы неслись к земле. Ишка отчаянно работал крылом, силясь нас удержать.

В последний миг я увидела рухнувшую на меня землю.

И все оборвалось.

Кто-то визжал – голос рвал воздух и слух.

Чьи-то руки касались моей спины. Боги, спина, плохо ей, плохо… Из меня что-то выдирали, или вминали в меня, или то и другое сразу.

Я подняла глаза – перед ними все плыло – и увидела над собой сестру.

Мою безупречную сестру, которой никак не место здесь.

– Усыпи ее, – говорил кто-то. – Нельзя… нельзя ее так оставлять.

Я проморгалась. Нет, в лицо мне заглядывала не Оршейд. Лицо Сиобан, все в морщинах от беспокойства.

А визжала я сама.

– Нельзя, – ответили ей. – Потому-то ей и нельзя засыпать.

Не спать? Невозможно. Я умирала. Я разбилась о землю, разбилась вдребезги.

– Эф… Эф, посмотри на меня.

Чьи-то руки повернули мое лицо к Ишке, освещенному сзади тускнеющим светом.

– Так оставлять нельзя, понимаешь? Ты должна превратиться обратно.

«Не знаю как», – хотела сказать я.

– Эти крылья – часть тебя. Втяни их, как втягиваешь воздух в легкие.

– Не могу, – выдавила я.

Теплые пальцы охватили мою руку. На меня смотрел Кадуан. Прикосновение его ладони было как прикосновение к стене такого далекого теперь Удела – связь и поддержка.

– Можешь, – сказал он. – Надо.

В его словах слышалась убежденность, и я позволила себе поверить, что это возможно.

Боль разрывала меня надвое. Я слышала треск. Пальцы мои дрожали в руке Кадуана.

– Не могу, – всхлипывала я. – Не могу, никак…

– Можешь, – твердо повторил он.

Я умирала.

Но снова набрала воздуха в грудь, свернулась в тугой ком. Режущий визг.

Хруст.

От боли потемнело в глазах. Ладонь погладила меня по голой, гладкой коже спины.

– Ну вот. – Сиобан неуверенно улыбнулась мне. – Эф, ты справилась.

Я снова провалилась в темноту.

Глава 20
Тисаана

Странно называть войну обыденной. Но она стала рутиной, стычки сливались между собой, как ручейки крови между залитыми дождем булыжниками мостовой.

Казарцы, отступая, унесли с собой боязливые шепотки о заморской ведьме, которая обрушивает для Зерита скалы и заливает камень кровью. Моя слава распространялась, как пожар.

Меня это радовало. Такие шепотки становились сильнейшим моим оружием. Зерит желал победы, и победы скорой. У меня не было выбора, сражаться ли за него, – но как сражаться, решала я. Я могла нести смерть – или побеждать иллюзиями.

Нам предстояло захватить три области, все сравнительно недалеко от Корвиуса. Выезжая в бой первый раз, я задержалась, чтобы, пока никто не видит, проблеваться в кустах. Не в магии Решайе было дело – нервы сдали.

Решайе выдергивал из меня тревогу, как выпарывают нити из вышивки.

…Почему ты так боишься своей силы?.. – шепотом удивлялся он.

«Не боюсь, – отвечала я. – Просто уверена, что для нас есть лучший путь. Уничтожать легко».

Невнятный ответ, но я чувствовала, что заставила его задуматься.

Во время ночевки перед следующим городом я отвела Саммерина подальше от лагеря, чтобы нас не подслушали.

– Если я завтра не удержу его, – сказала я, – делай что хочешь, лишь бы меня остановить. Понимаешь?

Саммерин ответил долгим серьезным взглядом и мрачно кивнул:

– Понимаю.

– Обещай мне, Саммерин.

Он твердо взял меня за плечо:

– Обещаю.

Я с благодарностью услышала в его голосе несокрушимую убежденность.

Потом это повторялось перед каждой атакой. При первых проблесках зари я шла к Саммерину, заставляла его повторить обещание. К его чести, он всегда повторял.

Но исполнять обещанное ему ни разу не пришлось.

Я показывала каждому городу, что мы могли бы с ним сотворить. Показывала, как рушится вся их сила. Я сокрушала камни перед мощнейшими укреплениями, словно нашептывала им: «Для меня ваши стены не прочнее бумаги». Перед городом, защищенным морем, я вздымала волну на десять и двадцать саженей, показывая: «Я могла бы проглотить вас целиком». Я заставляла содрогаться горы, я иссушала поля. Я наполняла небеса дымом и рычащими газами.

Я спускала с цепи преисподнюю.

По крайней мере, так это выглядело.

Часть представления была лишь видимостью. Зерит перед каждым боем вручал Эслин такие же склянки, и она всегда поддерживала меня, стратаграммами укрепляла мою магию и прикрывала меня, пока я была занята другим. Без ее помощи, усиленной Зеритом, я бы не справилась. Раз за разом я оказывалась на краю – когда кожа, мышцы, кровь горели огнем, а Решайе заграбастывал все больше силы и оказывался на волосок от освобождения.

За каждое представление мне приходилось биться все отчаяннее, зарываться глубже, жертвовать большую часть себя. Бывало, что, опустив глаза, я видела, как земля под ногами идет гнилью, будто ко мне подступала сама смерть. И, взглянув на свои руки, я видела, как быстро темнота растекается по жилам.

С каждым разом мне приходилось все больше уступать Решайе, и каждый раз я думала: «Вот и оно. В этот раз я сломаюсь».

Но каждый раз, когда я уже думала, что все кончено, противник сдавался.

Конечно, сражения были далеко не бескровными. Да, вместо сотен трупов оставались десятки, иногда сотни вместо тысяч. Но все равно армии сталкивались. Я скоро превратилась в мишень, а мишени невозможно выжить, не убивая.

Хотела бы я сказать, что помню в лицо каждого, чью плоть сгноила моя магия. Но, правду говоря, они быстро слились в одно пятно – убитые мной в панике, в отчаянной борьбе за власть над собой. Иногда только их смерти сдерживали голод Решайе.

И все же их разъеденные гнилью лица будут сниться мне в кошмарах. Будут сниться много дней.

Решайе становился все более беспокойным – и в то же время замыкался, как никогда раньше. Наши выступления настолько выматывали его, что я иной раз целыми днями не слышала его шепота. А вот ночами наши сновидения смешивались. Никогда не видела таких странных и ярких кошмаров – в них была слепящая белизна и предательство. Мне снился Решайе, каким я видела его в поместье Микова – на самом глубоком уровне магии. Еще мне снилось, что кто-то тянется ко мне, и этот сон почему-то был страшнее всех.

Сражения брали с меня свою дань. Я очень старалась не выказывать ничего, кроме силы, – ни в бою, ни после, зато, добравшись до своей комнаты, падала без сил. С каждым разом мне делалось все хуже: чем глубже копаешь, тем дороже платишь.

Нура не оставляла меня – придерживала волосы, когда меня рвало, вливала мне воду в горло, когда рвоты не было. Я ее ни о чем не просила. Однажды, теряя сознание, прохрипела:

– Зачем это тебе?

Она ответила мне холодным взглядом.

– Тебе было бы лучше, оставь я тебя на полу уборной? – сухо спросила она. – Или ты предпочтешь, чтобы твою рвоту подтирал кто-то другой?

На это мне нечего было ответить. Я и правда была слишком больна, чтобы оставаться одной. И не хотела никому показываться в таком виде – даже Саммерину.

Больше мы об этом не говорили.

Между сражениями я проводила время в Корвиусе. Приходила к Зериту на советы – он с каждым разом бесился все сильнее и все меньше взвешивал, что говорит. Его тщательно склеенная маска разваливалась на части. Вблизи я чувствовала, как в нем бьется что-то чужое – как песня, фальшивящая на какой-то неуловимой ноте. Со временем ноты сбивались все больше. После одного совещания, на котором Зерит не мог связать двух слов, я заметила у него на запястье – под моим проклятием, вбитым в предплечье, – распухший синяк. После каждой битвы ему становилось хуже, хотя сам он не сражался.

Вспомнив сосуды, которые он перед сражениями вручал Эслин, я слепила подобие объяснения.

– Его болезнь похожа на мою, да? – спросила я Нуру. – Склянки, которые он выдает Эслин… Ее они делают сильнее. Здоровее. Но я же вижу, что это не… – Я долго искала нужное слово. – Неправильная магия.

Нура ответила мне многозначительным взглядом:

– Мне не велено это обсуждать.

Но сказано это было так, что другого подтверждения не потребовалось.

Только правота меня не утешала. Если Зерит пачкается в глубинной магии ради помощи Эслин, возможно, ему и то проклятие под силу.

– А чары, которыми он связал мою жизнь со своей, тоже из таких? – спросила я. – Значит, они существуют?

Что-то мелькнуло в ее глазах, и она покачала головой:

– Опять же не могу ответить.

Как видно, никто не мог. В свободное время я прочесывала книги, где могло описываться то, что он сделал – или не сделал. Безнадежно. Я так и не нашла ответа, возможно ли такое.

Не то чтобы у меня оставалось много времени – да и что значили мои поиски в сравнении с величием событий? Когда я не сражалась, не упражнялась и не рылась в книгах, я заходила к беженцам. Они с трудом приспосабливались к такой непохожей стране. Мне освоиться в новой жизни помогал Макс. Они были одни. Но они были из живучих. И привыкали, хотя и медленно.

Все же я не могла забыть, ради чего заключила сделку. Каждый раз, как я у них бывала, Филиас или Риаша отводили меня в сторону, чтоб вручить новую просьбу: помочь брату, жене, потерянному когда-то ребенку. На каждого, кого я сумела спасти, приходилось множество нуждающихся в помощи.

– Я постараюсь, – неизменно отвечала я и не кривила душой.

Но у меня были связаны руки. Пока бушевала война Зерита, мою приходилось откладывать. Я бережно хранила все имена в деревянном ящичке у кровати.

Вместе с письмами Макса.

Макс… Моя тоска по нему стала непреходящей болью, вроде боли в отрезанной ноге. Я вела счет его победам. Их было много. И все шепотки подтверждали: генерал Фарлион отменно знал свое дело. Начав с триумфа в Антедейле, он с каждым разом усиливал впечатление. Почти без потерь брал город за городом.

И каждый раз, слыша разговоры о нем, я прятала улыбку гордости.

И все же прославленный генерал Максантариус Фарлион был для меня пустым местом в сравнении с моим другом Максом. Письма мне приходили не от генерала – от Макса, и писал он не о военной стратегии – письма пестрели понятными только нам двоим шутками и читавшимися между строк опасениями.

Да, Макс был не из тех, кто изливает душу в словах, но в конце его писем я то и дело находила несколько точек – точек, оставленных зависшим над листом и решительно оторванным пером. Всегда они оказывались около слов: «Скучаю. Береги себя, пожалуйста».

В этих четырех словах я слышала остальные, оставшиеся ненаписанными. Я и сама замирала, занеся перо над бумагой. И никогда не писала всего. «Скучаю. Береги себя, пожалуйста».

Этот припев кочевал туда и обратно с каждым письмом. Бывали дни, когда у меня спирало дыхание от тревоги. Да, от тревоги за Макса и еще за беженцев, за Мофа, за всех, чья жизнь висела на волоске, пока Зерит стягивал петлю у меня на горле.

Пока не настал день, когда я, вернувшись с одного из самых тяжелых сражений, получила вызов к беженцам.

В тот день сбылись мои худшие опасения.

Глава 21
Макс

Так обычно и бывает: события наступают в тысячу мелких шажков.

Вскоре я получил новый приказ Зерита. Дел хватало с избытком. По всей Аре влиятельные семейства оспаривали его право на власть. Несколько коротких изматывающих дней в Антедейле, и мы двинулись дальше.

Я уже решил, что делать. Буду раз за разом повторять Антедейл, столько раз, сколько потребуется. Постараюсь, насколько возможно, обходиться без смертей. Я иллюзиями выкуривал противника из укреплений. Я перекрывал поставки и морил города голодом. Я посылал лазутчиков похищать ключевые фигуры, вместо того чтобы прорубаться сквозь ряды войск.

Тисаана недаром показала мне, чего можно добиться правильно подобранным представлением и творческим подходом.

Я следовал почти по ее стопам. Даже забавно было, наслушавшись в городе шепотков, читать ночью ее письмо. Солдаты, сплетничая о ней, боязливо понижали голос, словно говорили о божестве. Кто уверял, что она, по треллианскому обычаю, приносит кровавые жертвы, кто ссылался на ее происхождение («Я тебе говорю, эти треллианцы кого хочешь отделают!»), а какой-то чудак додумался, будто она черпает силу, питаясь редкими бесритскими скорпионами.

Я прислушивался к боязливым пересудам о ней, тихонько усмехался про себя и уходил в палатку перечитывать ее письма – письма, полные не демонического величия, а ее потаенных, блуждающих мыслей, среди которых почти всегда попадалась хотя бы одна неумелая шутка. Я, в свою очередь, целый день копил для нее байки. Я так привык, что она всегда рядом, что с ней можно поделиться. И теперь собирал для нее истории, как вороны собирают блестящие пуговицы, – чтобы, упаковав в бумагу и чернила, подарить ей.

Все, что мне хотелось сказать на самом деле, не вмещалось ни в одно письмо.

От солдат я долго старался держаться на расстоянии. От Мофа никуда было не деться – он не отходил от меня, и я в душе радовался его присутствию. Но с остальными чем меньше иметь дел, тем лучше. Им достаточно Арита с Эссани, уверял я себя. Вряд ли я мог бы предложить им больше.

Но однажды, вскоре после нашего выступления из Антедейла, я наткнулся в лагере на устроенную наспех арену, окруженную кучкой солдат. Один из сражающихся был разбит наголову. За пять минут, что я там простоял, его столько же раз сбивали с ног.

Я постоял, прошелся туда-сюда, отошел и вернулся. В голове нарастало беспокойство.

Что мне было делать? Уйти – оставив их все делать неправильно?

Кончилось тем, что я не удержался – влетел на площадку, выхватил из рук побежденного меч.

– Как не стыдно? – буркнул я. – Вот, попробуй-ка так…

С того и началось. Там поправить неумелого, здесь подсказать, раз-другой показать, как надо. Скоро это перешло в постоянные уроки, и на них стекалось все больше солдат. От боевых приемов перешли к магии, и скоро я уже обдумывал учебный план, выявлял пробелы и прикидывал, как их залатать.

Я не сразу заметил, что перехватил обязанности Эссани и Арита, вместо них занявшись подготовкой войск. Многих солдат я теперь знал по именам и, больше того, знал их сильные и слабые места.

Это у меня получалось. И даже с удовольствием. Приятно было видеть, как всё щелк – и становится на место, будто кусочек головоломки.

Зато я теперь не спал по ночам – тяжесть всех этих жизней теснила грудь. С каждым выученным именем во мне нарастала злоба на то, что их сюда привело.

Шли недели. На моем счету прибавилась еще одна победа, затем две, затем шесть. Если верить донесениям, уровень потерь был невысок. Меня это не убеждало. Я сам писал родным тех, кого мы потеряли, и эта обязанность бывала одинаково тяжела, сколько бы времени ни отнимала – час, шесть или десять. Не мог я, глядя на тело двадцатилетнего мальчишки, хлопать себя по плечу, похваливая за то, что с ним в могилу не легло больше.

Я каждую минуту остро сознавал, что именно стоит на кону.

Зерит требовал от нас почти нечеловеческой скорости продвижения. Но недели без отдыха изматывали солдат. Усталые солдаты становились медлительны или безрассудны. Медлительность убивала одних. Нетерпение убивало других. Мне хотелось избежать того и другого.

Мы как раз стояли поблизости от Мериаты. На Аре Мериата считалась городом греха и разврата – в подобных местах отдыхающих солдат принимают с распростертыми объятиями.

Еще важнее, что в этом городе у меня были старые друзья. И они могли кое-что знать о проклятии, которым Зерит якобы связал жизнь Тисааны.

Я решил, что ради этого стоит сделать крюк.

Глава 22
Тисаана

Серел в записке настойчиво просил зайти к беженцам. Я страшно устала: только что вернулась из самой кровавой битвы. Накануне меня особенно замучили сны Решайе, веки были как свинец. Все это ничего не значило. Если беженцы звали, я шла к ним. Дочитывая записку, я уже начала обуваться, с тоской косясь на постель.

«В другой раз», – обещала я койке.

Как обычно, меня сразу заметили, стоило войти. Здесь обо мне шептались не меньше, чем в других местах. Даже Серел смотрел теперь иначе: будто во мне появилось что-то новое, для него непонятное.

Иногда от таких взглядов горькое одиночество комом вставало в горле.

Я немножко надеялась, что эти люди станут мне семьей. Но, так как я была недостаточно низеринкой, и недостаточно аранкой, и недостаточно вальтайном, я и для них не была своей. Между нами лежал разлом, о котором не говорили, но держались от меня на расстоянии.

Я привыкла, что на меня оборачиваются. Но сегодня смотрели по-другому. И слишком тихо было. Магией я ощутила непокой в воздухе. Что-то было не так.

– Тисаана.

И все же удивительно, как я воспрянула духом при звуках знакомого теренского голоса.

Серел подошел ко мне, торопливо, грубовато обнял.

– Спасибо, – шепнул он на ухо. – Я же знаю, как ты занята.

– Для вас я всегда найду время.

Я обвела взглядом людей: они оторвались от дел и, морща лоб, поглядывали на меня.

– Все хорошо?

Серел потускнел:

– Хорошо-то хорошо, только…

– Что? – Я перестала улыбаться. – Что случилось?

За спиной Серела в дверном проеме возник Филиас. Серел хоть старался сохранить хорошую мину. А Филиас? У этого лицо окаменело от гнева. Двумя пальцами он держал исписанный пергамент.

– Надо поговорить, низеринская ведьма, – сказал он.

Стол, как и вся здешняя обстановка, был хоть выбрасывай – грубые, неровно сбитые доски на кривых ножках. Не в столе заключалось дело. Дело заключалось в том, что на нем лежало.

Письма. Десятки писем, разбросанных по всему столу внахлест. Все на одинаковом пергаменте, все с одинаковой красной печатью, при виде которой во мне что-то оборвалось.

Люди сгрудились у стола и молча смотрели на меня.

Филиас кивнул мне на письма:

– Читай!

– Которое?

– Любое.

Я наугад взяла письмо. Написано дрожащей рукой, все в потемневших красных пятнах.

Милая…

Не хотел писать… не хотел тебя тревожить… мне не оставили выбора…

Каждое слово, словно по капле, вытягивало из меня кровь.

Я отложила то письмо, подняла другое. И еще одно. Разный почерк, разные слова, а суть одна.

– Все одинаковые, – глухо проговорил Филиас. – Во всех одно требование.

– Как видно, – подала голос Риаша. – Зороковым не понравилось, как ты подрубила поместье Микова.

Колени у меня подогнулись. Я опустилась на шаткий стул.

Все это писали рабы. Точнее, рабы семейства Зороковых, одного из самых могущественных треллианских родов. Рабы, любимые теми, что укрывались теперь здесь, на Аре. И каждое письмо, написанное под жестоким нажимом, молило об одном.

Им нужна была я.

Выдать меня треллианским владыкам для «справедливого суда» за убийство Эсмариса и Азина Миковых.

Справедливый суд. Смешное название для того, чего они добивались. Общество Трелла не знало правосудия. Будь я мужчиной и треллианцем, моя победа внушила бы им почтительный страх. Они и сейчас меня боялись, как боялись и Орденов. Но я своими глазами видела, как отвечают треллианцы на силу, если ее обратит против них тот, кого они числят недостойным. Я видела, как вешают со вскрытыми животами жен, слишком много позволивших себе с мужьями. Я видела, как старшие братья перерезают горло слишком честолюбивому младшему.

А то, что сделала я, было во много раз хуже.

Сами они не могли вздернуть меня на виселицу. Зато могли угрожать своим рабам: родителям, сестрам, друзьям тех, кого я взяла под защиту, – требуя меня.

Умно. Безжалостно.

Я вдруг поняла, как я наивна. Я знала, чем рискую, но не думала, что это начнется так скоро… пока у меня еще связаны руки.

– Как они так быстро нас нашли? – пробормотала я.

Серел скривился:

– Многие, как обустроились, стали писать друзьям и родным. Стоило перехватить одно письмо…

– Ты знала? – спросил Филиас, когда я вскинула голову.

– Нет. Нет, конечно.

– Они и Орденам будут угрожать. И тем, кому досталось теперь имение Микова. Орденов они боятся не меньше тебя. Верховный комендант тебе не говорил?

Разумеется, Зерит и не мог сказать. В последнее время он в трех словах путался.

– Нет, не говорил.

– Но ты же сумеешь их вытащить? – прозвучал из толпы слабый голос какой-то девочки. – Правда?

– Там и от моего племянника письмо, – добавил другой. – Ему всего-то семь лет.

Я закрыла глаза. За висками разрасталась боль.

– Мы их вытащим. И Ордена нас поддержат.

– Нельзя нам было бежать, – пробормотал кто-то, и моя магия уловила в ответном молчании острое чувство вины – рябь безмолвного согласия.

– Не будем притворяться, что ждем помощи от аранцев, – сказал Филиас. – У них своих забот хватает. Если помощь нужна нашим родным, нам и помогать.

У меня сердце ушло в пятки.

– Вам не справиться.

– У нас может не быть выбора.

– Зороковы вас перебьют. И всех, кого вы любите, заодно. – Я выпрямилась и обвела толпу глазами. – Поверьте, я не меньше вас рвусь в бой. Но если дадите мне время, появится надежда на победу. Без меня Зериту Алдрису победы не видать. Он во мне нуждается, а я связала аранцев обещанием. Как только закончится их война, начнется наша. С их поддержкой мы не просто бросим свои трупы к ногам треллианцев. Мы победим.

– И сколько еще Алдрис будет выбивать одного за другим родичей Сесри? Они же все равно не сдаются. Это не план, а розовый дым.

К несчастью, его слова были эхом моих сомнений.

– Победа будет быстрой. Надо только дождаться.

Но не опоздает ли эта скорая победа?

Как бы мне хотелось им обещать. Но не так все было просто.

– Мы должны ей верить, – сказал Серел. – Она за нами вернулась – никто на ее месте не вернулся бы. Она могла не возвращаться. То, что она называет правдой, правда и есть.

Из дальнего угла прозвучал горький смешок:

– Чушь!

Я повернулась туда. И увидела знакомое лицо в задних рядах – в тени, потому и не заметила его сразу. С прошлой нашей встречи он успел поправиться. Шрамы затянулись, открылась здоровая веснушчатая кожа. Но губа осталась рассеченной, и на месте носа зияли две дыры. Он сжимал в руке трость.

– Вос, – выдавила я.

Вос, старый друг, брошенный мною в имении Эсмариса в день, когда Серел помог мне бежать. Он стократно поплатился за мой побег.

Он холодно разглядывал меня, кривил в презрительной усмешке изуродованный рот.

– Скажи это мне в глаза, – бросил он. – Скажи, могут они тебе верить?

Сейчас, как никогда, мне нужны были слова – верные слова. Слова утешения, способные убедить беглецов, что я сумею им помочь. Слова, которые не позволят им натворить глупостей.

И больше всего мне нужны были слова правды.

Сколько сладкой как мед лжи соткал мой язык при дворе Эсмариса. Но эти люди заслуживали других, лучших слов. Что я могла им предложить?

– Мы найдем средство, – заговорила я.

Но Филиас уже качал головой, Вос отвернулся. А во рту у меня осталась липкая, тошнотворная сладость.