Текст книги "Ностальгия по убийству"

Глава 6

Чем дальше продвигалась я в глубь пещеры, тем больше меня глодали сомнения: надо ли было ввязываться в эту авантюру? Мистер Робинсон уже казался мне премилым существом, с которым я могла бы легко найти взаимопонимание, а потом мы вдвоем отшлепали бы Альфреда и отправили его совершать пробежку вдоль пляжа... Вместо этого я иду прямо к черту в зубы. От темноты и неизвестности мое воображение разыгралось, подсовывая кошмары, один страшнее другого. Ударившись лодыжкой о какой-то выступ, я громко вскрикнула и, испугавшись своего крика, завизжала.

Придя в себя, принялась растирать лодыжку. Заодно выяснила, что ударилась о ступеньку. Ощупав ее, нашла вторую... Ага, значит, передо мной – лестница, ведущая вверх. На четвереньках я поползла по лестнице, чувствуя себя Христофором Колумбом, открывающим Америку. Я ползла целую вечность, пока рука не коснулась чего-то деревянного. Исследовав дерево, я поняла, что нашла дверь! Хороший признак!

Однако где же ручка? Никогда еще так тщательно не гладила я доски, пытаясь понять, как же открывается или сдвигается эта чертова панель. Обидно, если из-за такой ерунды придется повернуть назад.

Минут через пять ручка была обнаружена. Располагалась она почему-то на уровне моего пупка. Уж я и дергала ее, и толкала, и трясла, и вращала... Тщетно! Почему-то вспомнился дорогой компаньон Джонни Рио, который из всех моих достоинств признавал только одно – умение находить выход из любого безвыходного положения. Думай, Мэвис, думай! Может, поддеть ручку ногой? Я попыталась это проделать и едва не покатилась по лестнице кубарем вниз. Не помогло и испытанное женское средство – слезы в два ручья. Выплакавшись, я принялась колотить по двери кулаками. Никакого эффекта. В полном отчаянии, выбившись из сил, я оперлась обеими руками о ручку, навалилась всем телом, чтобы хоть немного передохнуть, и... Дверь раскрылась!

Это было так неожиданно, что я упала на пол как раз поперек порога.

Поднявшись на ноги, обнаружила, что где-то впереди брезжит свет. Какое счастье! Я побрела на этот свет, который казался мне путеводной звездой, и, когда узкий коридор, которым я шла, сделал поворот направо, шагнула направо и оказалась в более просторном коридоре. Теперь стало понятно, что я нахожусь в подвале, и где-то над головой у меня – гостиная, кухня... Хорошо бы выйти прямо туда. Тогда я попросила бы Ахмеда принести из моей комнаты какую-нибудь одежду. Для него это не будет представлять большого труда.

Вот так я шла на свет, и на душе у меня становилось спокойнее. Ну и что с того, что Ахмед увидит меня голой. Вряд ли это вызовет у него протест. Ну, а то, что он подумает, меня мало волнует. Ахмед – всего лишь слуга.

Я еще раз повернула – теперь уже налево. И остолбенела.

Передо мной находился паук. Огромный паучище с лицом человека. Это лицо было искажено злобой и ненавистью, налитые кровью глаза пылали. Голову паука украшала корона из человеческих костей. На одном плече сидел черный кот, на втором – жаба. Туловище заросло мохнатой шерстью, длинные волосатые лапы цепко держались за паутину, которая больше напоминала сетку, сплетенную из каната. Паук слегка шевелился...

Я стояла и смотрела на него довольно долго. Потом осторожно перевела взгляд и поняла, что нахожусь в просторном помещении, напоминающем склеп или часовню. Горели свечи в высоких канделябрах, колеблющееся пламя создавало иллюзию, что нарисованный паук – живое существо. Да это всего лишь рисунок. Я перевела дух.

Все стены подвала были разрисованы такими же чудовищными картинами. Под пауком я увидела огромный алтарь, а на полу перед ним – подозрительные коричневые пятна. Уж не засохшая ли это кровь? И вдруг сердце мое вздрогнуло: здесь же, на полу, лежала чья-то одежда. Наконец-то! Я двинулась к одежде и вышла на середину помещения, как вдруг раздался скрип открываемой двери и чьи-то шаги. Стремглав метнулась я назад, в тот коридор, из которого вышла. Если бы кто-то мог засечь мою скорость секундомером, то мне наверняка вручили бы олимпийскую медаль.

Зажав ладонью рот, чтобы никто не слышал моего прерывистого хриплого дыхания, я осторожно выглянула из своего укрытия. Из боковой двери в подвал вошли двое. Селестину я узнала сразу. Она была так же обнажена, как и я, но двигалась медленно, в сомнамбулическом трансе. Ее спутник – или спутница? – поддерживал девушку под локоть и направлял, куда идти. На нем – или на ней? – был длинный черный балахон с капюшоном, а на лице – козлиная маска.

Странная парочка вышла к алтарю. Человек в черном отпустил Селестину и заговорил низким голосом. Маска мешала распознать голос. Я даже не поняла, мужской он или женский.

– Когда пробьет час и все соберутся, ты, кроткий агнец, тоже будешь здесь...

– Буду здесь, – подтвердила Селестина. Ее глаза невидяще глядели куда-то вдаль, руки висели вдоль тела, как плети.

– Ты – дитя, предназначенное Астароту, ты – кроткий агнец, ты – его невеста. Приближается час, когда ты станешь верховной жрицей и получишь власть. Ты будешь править обряды и давать нам силу.

– Буду, – покорно повторила Селестина.

– Возляг на алтарь, почувствуй приближение этого часа. Я принесу мазь из красных цветов и натру твое тело. Ты, кроткий агнец, будешь слышать только мой голос и исполнять мои приказания...

– Да, – прошептала Селестина.

– Ложись.

Селестина мигом растянулась на алтаре, словно всю жизнь только и делала, что отдыхала в таком «славном» месте.

– Думай о том, что скоро ты станешь невестой Астарота!

Фигура в черном указала на паука. Глаза Селестины были широко распахнуты.

– Думай о нем! Он жаждет тебя! Он защитит! Спамет! И даст власть!

Селестина лежала не шевелясь, и пламя свечей бросало на ее тело жутковатые отблески. Все было настолько нереально, что я ущипнула себя за щеку.

– Расслабься, кроткий агнец, – человек в черном заговорил потише, – ты должна подготовиться к своему величию.... И тогда те, кто сейчас над нами, падут ниже нас...

По-видимому, Селестина уснула. Тихими шагами человек в черном ушел, осторожно притворив дверь, а я метнулась к алтарю.

Прежде всего я осуществила задуманное: оделась. Кучка одежды оказалась нашими с Селестиной вещами. Раздумывать, как вещи попали с пляжа в подвал, не было времени.

Я подошла к Селестине. Глаза закрыты, дыхание ровное, но очень медленное...

– Просыпайся! – крикнула я ей прямо в ухо.

Селестина даже не вздрогнула. Очевидно, ее погрузили в состояние глубокого транса. Что бы я ни делала, все – впустую. Я трясла ее, даже посадила, но она тут же завалилась набок.

– Просыпайся!

Селестина не открывала глаза.

И тогда я ударила ее – сначала по одной щеке, потом по второй. По одной, по второй. Веки Селестины дрогнули и приподнялись. Селестина смотрела на меня, не узнавая.

– Мне больно, – произнесла она отрешенно.

– Нам надо бежать, пока не вернулся этот козел.

– Не трогайте меня.

И закрыла глаза. Я снова принялась тормошить Селестину, приговаривая:

– Милочка, если мы не уйдем, случится нечто ужасное... Не сопротивляйся, доверься мне...

Селестина отвечала, не поднимая век:

– Не трогайте меня.

Я принялась хлестать ее по щекам, стянула с алтаря и попыталась поставить на ноги.

– Идем, Селестина! Ну идем же!

Ноги не держали ее. Когда Селестина чуть не упала на алтарь, я просто-напросто заехала ей кулаком в бок. Девица встрепенулась и ткнула меня локтем. О, это уже неплохо. Пусть бьется или ругается, но побыстрее выходит из транса. Однако активность Селестины быстро сменилась апатией, и место на алтаре снова оказалось занято.

И тут я поняла, как спасу и себя, и Селестину. Джонни Рио всегда недоверчиво относился к моим идеям, но это обычная предубежденность закомплексованного человека. А идея у меня была просто блестящая: заставить Селестину поверить, что человек в черном балахоне вернулся.

Сделав свой голос как можно более низким, я произнесла:

– Встань, кроткий агнец. Ты отдохнула. Тебе пора на свежий воздух.

Селестина приподнялась, все еще не открывая глаз. Я схватила ее за руку и потащила за собой. Ноги Селестины передвигались, и это было хорошо. Подведя девушку к одежде на полу, я остановилась.

– Обуйся, кроткий агнец.

Я подняла сандалии и сунула их Селестине. Веки ее оставались сомкнуты. Конечно, если бы я не помогла, Селестина сама не обулась бы. Одежду я связала в узел и прихватила с собой.

– А теперь, кроткий агнец, следуй за мной.

Я крепко держала ее за локоть – так, как это делал человек в черном. Не буду рассказывать, как мы миновали все коридоры и вышли к деревянной двери, которая все это время оставалась раскрытой. Я вытолкнула Селестину в пещеру и захлопнула дверь. Осторожно свела девушку по лестнице вниз.

– Здесь темно, – прошептала она.

– Значит, ты уже раскрыла глаза? – обрадовалась я, но, вспомнив о своей роли, добавила чуть ли не басом: – Кроткий агнец, потерпи, скоро будет совсем светло.

– Что?

– Идем вперед, к свету!

Голос мой захрипел: я поняла, что долго разговаривать басом не смогу, поэтому дальше изъяснялась не словами, а толчками и легкими пинками.

Выход из пещеры показался делом куда более приятным, чем вход. Я издали заметила пробившийся свет и вскоре вывела Селестину на поверхность. Прежде, чем покинуть пещеру, выглянула наружу: не болтаются ли здесь скауты и их очаровательный вожатый? Мне не хотелось встречаться и уж тем более объясняться ни с Альфредом, ни с мистером Робинсоном. Я не знала, как мой «кроткий агнец» отреагирует на чужих людей и как скауты отреагируют на голую Селестину. Не нанесет ли это непоправимый удар по скаутскому движению?

Яркий свет неприятно поразил Селестину.

– Очень светло. Моим глазам больно, – сказала она морщась.

– Потерпи.

Но Селестина морщилась, отворачивалась, стонала. Только теперь я поняла, что не имею ни малейшего понятия, как вывести бедную девочку из сомнамбулического состояния. Бороться с чужой волей хуже, чем странствовать по пещере нагишом.

– Идем к побережью, кроткий агнец, – сказала я, решив, что, быть может, вода очистит Селестину и вернет ей память.

К счастью, мистер Робинсон увел своих подопечных куда-то, и мы никого не встретили на тропинке. На пляже я приказала Селестине снять сандалии, а затем скомандовала:

– Плыви, кроткий агнец.

– Я не умею, – захныкала та.

Я поверила бы ей, если бы не видела своими глазами, как еще часа два назад она чуть не уплыла в Австралию.

– Плыви!

– Я хочу вернуться на алтарь! Я невеста Астарота!

– Ты – несовершеннолетняя дура!

Я не выдержала, заорала и что есть силы влепила ей пониже спины – так, что рука заныла.

Селестина тоже заорала, встрепенулась и бросилась в воду. Я со страхом ждала, что будет дальше. Если Селестина все еще находится в трансе и убеждена, что она – невеста Астарота, а это существо не умеет плавать, то неминуемо начнет тонуть. Спасу ли я ее? Успею ли?

Однако то ли мой шлепок по мягкому месту подействовал, то ли холодная вода, но движения Селестины стали все более точными, слаженными. Она плыла! А это означало только одно – мы победили силы тьмы!

Я с удовольствием растянулась на песке.

Через несколько минут стало ясно, что Селестина пришла в себя. Океанская купель оказалась действенным средством. На берег Селестина вышла прежней – такой, какой я ее знала прежде. И сразу закричала:

– Зачем ты ударила меня, Мэвис?

– Извини, но так было нужно.

– Почему у меня здесь болит? – Она потрогала свой бок. – И щеки горят... Ты била меня?

Ее глаза смотрели со страхом и недоверием.

– Что это было, Мэвис? Ты ведь знаешь, да?

Она опустилась рядом со мной на песок.

– Что-то случилось... Где я была? Ничего не помню...

– Ну и не надо.

– Мэвис, что ты говоришь! Со мной произошло... нечто. Я хочу понять, что именно.

– Ладно, скажу, – пробурчала я. – Тебя чем-то напичкали. А может, загипнотизировали. Я сама еще не во всем разобралась.

– Кто это сделал?!

– Не знаю.

Я подробно рассказала обо всем, что происходило с того момента, когда я проснулась и обнаружила, что исчезла вся одежда. Вначале Селестина слушала невнимательно, поглаживая затылок, который, надо полагать, побаливал. Про боли в тех местах, к которым прикасалась я, Селестина больше не заикалась. Но когда я стала рассказывать про пещеру, Селестина вскочила на ноги, а, услышав мое описание подвала и алтаря, чуть не заплакала. Руку от затылка она не отнимала: наверное, боль усилилась.

– Я кое-что вспомнила, – прошептала Селестина, снова садясь на песок. – Я вспомнила этого чудовищного паука на стене... Но тогда... там... он не казался мне чудовищным. Наоборот, он мне нравился. Я хотела уснуть на алтаре...

Тихие слезы полились из ее глаз.

– Я что... испорченная?

– Не сходи с ума! – прикрикнула я на нее. – Тебя загипнотизировали или вкололи какой-нибудь дряни. Лучше расскажи, что было, когда я уснула.

– Да, ты уснула... Я лежала рядом. Потом подумала, что для первого раза солнца может оказаться слишком много, и встала. Пошла к скале, где лежала наша одежда. Нагнулась, чтобы взять юбку... А дальше... Ничего не помню... Нет, был чей-то голос. Мне говорили, что я должна делать. И я делала. Я была уверена, что поступаю так, как надо. Понимаешь? Никто меня не принуждал.

Неожиданно она опять вскочила на ноги.

– Мэвис! Я боюсь! Кто-то взялся за меня всерьез!

– В таком случае тебе надо уехать отсюда.

Я тоже поднялась.

– Но... как же мюзикл?

– Уложи вещи и отправляйся немедленно. Я поеду с тобой. А мюзикл мы пошлем к чертям собачьим.

– Нет, я не могу подвести маму и остальных... – жалобно сказала Селестина.

– Но ты сама говорила мне, что карьера кинозвезды тебя не прельщает, что ты боишься выходить на сцену, тебя трясет от одной мысли о сотнях зрителей...

– Это так, но, Мэвис, я ведь поклялась, что выясню все про своего отца. Сегодня мы обе были в подвале... В том подвале, где, очевидно, была убита Мэри Блендинг. Ты разве не поняла этого? Я лежала на алтаре, на котором когда-то лежала несчастная Мэри... Я уже начинаю верить, что ночью с тобой действительно разговаривал сам мистер Олтон Эсквит. Он утверждал, что Джон Меннинг был тогда в подвале. Не убивал, но присутствовал. Значит, видел, кто убивал. Я должна во всем этом разобраться и понять... Виновен мой отец или нет? А что если убийца заставил моего отца держать язык за зубами? Что если он его шантажировал? Призрак Олтона Эсквита уверен, что мой отец виновен. Поэтому он предупреждал: за грехи отцов ответят их дети. Вот видишь, все сбывается: кто-то уже приучает меня к алтарю. К тому, что я – агнец на заклание...

Она замолчала. И несмотря на то, что день был жаркий, по спине моей прокатилась судорога.

– Я не могу уехать отсюда, Мэвис, – печально произнесла Селестина.

– Да... Наверное, ты права. Но если ты останешься, то подвергнешь свою жизнь опасности.

– Опасность... – Селестина вздохнула. – Это касается нас обеих. Вспомни предупреждение Агаты.

– Я не отношусь к нему серьезно.

– И зря... Агата говорила про некие святыни. Возможно, про алтарь в подвале? А паук, который уже сплел свою паутину?

– Астарот! – ахнула я.

– Агате что-то известно. Если бы только нам удалось вытянуть из нее хоть немного сведений об этом доме... Старуха еще не совсем выжила из ума и знает много.

– Как ты заставишь ее говорить? Будешь пытать? – невесело усмехнулась я.

– А почему бы и нет, – проворчала Селестина.

– Ладно... Если ты не собираешься уезжать, пора возвращаться в дом. Сделаем вид, что ничего не случилось.

– Ты права, Мэвис.

– Как ты себя чувствуешь?

– Затылок побаливает, а в остальном – ничего. Однако меня мучает то, что я все время пытаюсь вспомнить происшедшее, и... не могу.

– Со временем – вспомнишь, – пообещала я. – Одевайся.

– Знаешь, Мэвис... Во мне поселился страх – кто-то умеет управлять мной, может оказывать влияние, заставляет совершать поступки... Это такое неприятное ощущение, что я готова завыть, как собака.

– Можешь повыть немного, пока на пляже никого, кроме меня, нет. А потом соберись с силами и выкинь всю эту дурь из головы.

– Ты права.

Она оделась, и по тропинке мы направились к дому. Судя по солнцу, время близилось к обеду.

– У тебя кошмар ночью, у меня кошмар днем... – Селестина попробовала рассмеяться. – Во что мы, Мэвис, вляпались?

– Такое чувство, что ты и я стали персонажами какой-то книги.

– "Приключения Мэвис в Стране чудес"?

– Или «Селестина в Стране ошибок».

Настроение наше с каждым шагом поднималось, страхи отступали.

– Ну и кого мы встретим сейчас на этой тропинке? Джинна? Фею?

– Бойскаута! – ответила Селестина и звонко рассмеялась.

– Причем голого, – добавила я.

Глава 7

Мы вернулись в дом без приключений. Повезло: ни в гостиной, ни на лестнице никого не было. Селестина сказала, что хочет немного полежать, а я – что хочу принять душ, и мы разошлись по своим комнатам.

Растираясь после душа полотенцем, я поняла, что сожгла и спину, и плечи, и... все остальное. Кожа покраснела и саднила. Это была расплата за воздушные ванны голышом. Я поняла, что сегодня и завтра мне придется очень осторожно садиться на стулья и в кресла.

У меня в запасе был один классный наряд, выдержанный в морском стиле: полосатые шорты и майка-тельняшка. То, что надо. Я даже представить себе не могла, что моя обгорелая попка будет зажата мини-юбкой. А ведь еще придется скрещивать ноги, как только Бэнкрофт повернется в мою сторону. Нет, сейчас мне нужны свободные одежды! Я надела шорты, расправила майку, расчесала свою гриву и вышла.

Проходя мимо комнаты Нины Фарр, я неожиданно остановилась и, подчиняясь внутреннему импульсу, постучала:

– Можно к вам?

– А, это вы, Мэвис... Входите.

Нина и Уолтер, сидя за небольшим столиком, играли в карты. Впрочем, подойдя поближе, я обнаружила, что карты у них необычные – большие, да и картинки какие-то диковинные.

– Мисс Зейдлиц, вы не знаете, где Селестина? – холодно спросила Нина, не отрываясь от игры. – Я не видела ее с самого утра.

– Мы были с Селестиной на пляже, купались... А сейчас она отдыхает в своей комнате.

– Вот как!

Нина соизволила взглянуть на меня. Голос ее потеплел.

– Значит, вы, Мэвис, все-таки присматриваете за ней... Похвально.

– А же говорил тебе! – воскликнул мистер Томчик. – Мисс Зейдлиц весьма ответственно относится к своей работе. Ты слышала, что сказала Селестина за завтраком? Мэвис даже спала в ее комнате!

– Именно об этом я и хочу поговорить с вами, милочка.

Нина искоса взглянула на меня и отложила карты. Я присела на пуфик, стоявший возле столика.

– Говорят, вы видели призрак Олтона Эсквита. Это правда?

– Не знаю, кого я видела... Призрак или живое существо... Возможно, это был ночной кошмар, и ничего более.

– Я все хочу услышать из ваших уст. Расскажите обо всем подробно. И не упускайте ни одной детали, какой бы ничтожной она вам ни казалась.

Нина откинулась на спинку кресла. Я описала свое ночное видение, вспомнила, что говорил призрак Эсквита и даже упомянула, что он растаял в синей дымке. Несколько раз на протяжении моего монолога Нина и Уолтер обменялись многозначительными взглядами.

Я закончила и замолчала. Фарр и Томчик тоже молчали. Пауза затягивалась. Наконец Уолтер изрек:

– Все-таки она видела Олтона... Описание очень точное.

– Точнее не бывает... Мэвис, вы видели хоть один фильм с участием Эсквита?

Ее резкий тон насторожил меня.

– Нет, – робко ответила я.

– За последние тридцать лет немые фильмы с Эсквитом не крутили ни в одном кинотеатре, это мне известно доподлинно, – заметил Уолтер.

– Хм... Но я не верю в то, что призраки существуют! – Нина сжала правую руку в кулак и, произнося очередное слово, взмахивала кулаком, словно загоняла гвозди в доску. – Я не верю в призраков, которые приходят к живым и сообщают свою программу действий. Тот, кого вы, Мэвис, видели, – очень странный призрак. Он сразу объявил, что убийца Мэри Блендинг жив и находится где-то поблизости и что мой бывший муж причастен к смерти Мэри. Потом он начал пугать вас тем, что возмездие за грехи отцов должно пасть на головы детей. Проще говоря, Селестина в ответе за своего отца Джона Меннинга и поэтому должна помочь призраку поймать и наказать настоящего убийцу. Это не просто программа – это хорошо продуманный план мести. Разве не так?

– Да, похоже... – промямлила я.

– И это мне категорически не нравится!

Нина посмотрела на Уолтера Томчика так, словно убийцей и одновременно призраком-шантажистом был именно он.

– Я во всей этой истории, – продолжала Нина, – вижу стремление втянуть Селестину в какую-то грязную историю.

– В таком случае... – Уолтер подпрыгнул. – Сейчас же складываем вещи и уезжаем! Мэвис, предупредите Селестину.

– Мистер Томчик, – сказала я, – Селестина и думать не хочет об отъезде. Я уговаривала ее, но безрезультатно. Она хочет оставаться здесь, в этом доме, до тех пор, пока во всем не разберется и не восстановит доброе имя отца.

– Ну вот, видите! – вскричала Нина. – Разве это не заговор против Селестины? Сделано все, чтобы она не смогла уехать отсюда!

– Успокойся, дорогая, ты воспринимаешь все слишком субъективно, – защебетал Уолтер, вновь напомнив мне какую-то птичку. – Селестина скоро и думать забудет о призраке и о том, что он упомянул имя ее отца. Кстати, очень хорошо, что Мэвис вмешалась в эту историю. Было бы гораздо хуже, если бы призрак посетил саму Селестину. Кто знает, чего он ей наговорил бы.

– В любом случае моя девочка находится под впечатлением...

Нина тяжело вздохнула.

– Мы, трое, должны окружить ее заботой и вниманием, – сказал Уолтер.

– Извините, наверное, я вмешиваюсь не в свое дело... – я закусила губу. – И все же... Почему вы каждый год привозили Селестину в этот дом?

– Не я ее привозила, а мой бывший муженек, чтоб он перевернулся в гробу! – заорала Нина. – Он имел право общаться с дочерью один месяц в году. Джон привозил Селестину сюда, к своему другу Алексу. Я протестовала, говорила, что дом пользуется дурной славой, а Джон смеялся и отвечал, что никто не запретит ему и дочери навещать старых друзей.

Заявление экс-кинозвезды поставило меня в тупик.

– Разве дело обстояло... именно так? – растерянно произнесла я.

– А что дало вам повод усомниться? – вкрадчиво спросила Нина.

– Селестина рассказывала мне... Наверное, я превратно истолковала ее слова.

– Конечно, превратно.

– Крайне сожалею... А что это за карты у вас на столике? Игральные?

Я была вынуждена срочно менять тему разговора, ибо он начал приобретать характер скандала.

– Нет, это карты для гадания, – смягчилась Нина. – Уолтер обнаружил в себе дар прорицателя. Он предсказывает будущее.

– Да?

Я стала разыгрывать из себя дурочку. Уолтер захихикал:

– Мэвис, вылучите как-нибудь свободную минутку и приходите... Я вам погадаю.

Его глазки стали масляными. Если бы не присутствие Нины, старичок, несомненно, проявил бы надо мной опеку. Я уже сталкивалась с подобным. Эти «опекуны» такие активные и любознательные...

– Спасибо, мистер Томчик, – пробормотала я. – Действительно, как-нибудь забреду к вам... Не беспокойтесь...

– Мэвис, вы уверены, что сейчас с Селестиной все в порядке? – одернула меня Нина.

– А как иначе!

– Почему же она не зашла ко мне?

– Устала. Мы очень долго загорали, плавали, ныряли...

– Ладно. Уолтер, продолжим. Вот здесь сошлись девятка пик и валет. Что бы это значило?

Я встала и выскользнула за дверь.

Гостиная была пуста. Я выглянула в окно и увидела, что Иган Ганн стоит возле озерца точно так же и на том же месте, что и я утром. Композитор смотрел на темную воду с таким мрачным видом, словно хотел утопиться.

Я вышла из дома и, боясь напугать Игана так, как это сделала со мной Селестина, окликнула его издали.

Он повернулся на мой голос и без энтузиазма произнес:

– Это вы, Мэвис...

Иган глянул на меня поверх стекол очков и отвернулся к воде.

– Где это вы были? Спали?

– Нет, купалась вместе с Селестиной.

– Значит, это вы увели Селестину с репетиции? Не признавайтесь Алексу – он страшно разозлен.

– Я тут ни при чем. Она сбежала с репетиции, потому что устала от криков и трескотни.

– Да, что есть, то есть. Все перегрызлись и теперь разговаривают друг с другом сквозь зубы. Настоящая творческая атмосфера! – саркастически сказал Иган.

– Что, так принято? Родовые муки?

– В общем-то да... Еще ни разу не было, чтобы постановка проходила гладко. Надо уметь лавировать, интриговать... Мы с Бертом сделали ошибку, так рано приехав сюда. Надо было подождать, чтобы эти ходячие экспонаты киномузея выплеснули свой яд один на другого... Но Алекс звонил и настаивал на нашем приезде. Говорил, что без нас дело не сдвинется с мертвой точки.

– И вы не могли проигнорировать его?

– Нет. Он дает деньги на постановку.

– Я слышала совсем другое...

Иган Ганн встрепенулся и посмотрел на меня с интересом.

– Что вы слышали, Мэвис?

– Что на постановку мюзикла пойдут деньги Селестины. Скоро ей исполнится двадцать один год, она получит наследство – капитал отца, и тогда...

Композитор не знал, верить мне или нет.

– То, что вы сказали, Мэвис, очень существенно... Хотел бы я все же знать правду...

– Я бы тоже... Мне до сих пор непонятны функции мистера Томчика и мистера Бланта.

– Ну, что касается Алекса, то он считается у нас режиссером-постановщиком. Алекс изволит проводить репетиции в своем доме, как видите.

– А Уолтер?

– Формально он – продюсер. Ищет деньги, следит, на что они расходуются, подбирает исполнителей... Но на деле Уолтер расширил свои функции и тоже претендует на роль постановщика. Он опирается на мощную поддержку Нины.

– А в итоге?..

– Шум, крик и суета. То, что предлагает один, не нравится другому, и наоборот. Единственное, в чем оба постановщика сошлись, – надо менять сюжет и зонги.

– И вам придется написать новую музыку?

Иган Ганн пожал плечами.

– Может быть... Но это произойдет не раньше, чем Берт напишет новые тексты. А так как мы с ним с сегодняшнего утра не разговариваем, то результата нашей совместной работы актеры будут ждать долго.

– Какая у вас сложная жизнь, – посочувствовала я.

– Признаться, композитор я еще не совсем опытный... – Иган вздохнул, поправляя на носу очки. – Несколько лет я занимался аранжировками, а это совсем другое... Берт втянул меня в историю с мюзиклом, он уверял, что все будет великолепно, что с профессионалами работать одно удовольствие, и я поверил... Конечно, для меня это шанс прогреметь на Бродвее. Шанс неплохой, и идея хорошая – ностальгическая постановка с участием знаменитых когда-то Нины Фарр и Трейси Денбор. Публика придет прежде всего посмотреть на своих кумиров, которых не было видно целых двадцать пять лет. Я хочу написать настоящую музыку, которая берет за живое, и два первых зонга мне удались, но... То, что происходит здесь, не укладывается ни в какие рамки. Это не репетиции, а бардак. Жаль, что я ввязался...

– Неужели все так плохо? Конечно, сюжет дурацкий... Когда мистер Бэнкрофт пересказывал его мне, я поддакивала из вежливости, но на самом деле либретто мне не понравилось. Но я знаю, что сюжет – всего лишь канва. Мюзиклы и не должны претендовать на психологическую глубину. Главное – музыка, игра, пластика, блеск...

– Как вы правы! – с жаром воскликнул композитор. – Но Берт... Он бездарен, как осел. И самое ужасное, что я понял это только сейчас.

– Может, вам нужно самому придумать сюжет?

– Увы... Я умею сочинять музыку, и только.

– Вы не пробовали найти другого драматурга, а толстяка, подливающего дамам водку в лимонад, послать в зад? – осторожно предложила я.

– Хорошая мысль, но... Я не найду другого драматурга.

Иган улыбнулся так печально, что мне стало его искренне жаль.

– Берт и Алекс давно знакомы. Если я скажу против Берта хоть одно слово, то мигом останусь без работы. Никого в этом мире не интересует молодой неизвестный композитор, будь он самим Моцартом! Это несправедливо, верно?.. Но разве на свете существует справедливость?

Конечно, не существует, я была согласна с Иганом Ганном, но решила не развивать тему, чтобы не впасть в грех уныния.

– Скажите, Иган, вы когда-нибудь слышали про Астарота?

– Про Астарота?

Иган снял очки и удивленно посмотрел на меня.

– Вас это... интересует?

– Да. То есть нет. Услышала как-то, вот и решила полюбопытствовать...

– Астарот – это имя хорошо известно в черной магии. Князь тьмы, один из персонажей свиты сатаны, входящий в высшую иерархию, он завлекает невинные души в свои сети, развращает, разжигает похоть...

– Вы так хорошо знаете черную магию?

– Еще Студентом консерватории я хотел написать симфонию «Астарот – Князь тьмы». Эта тема привлекала меня, в ней для композитора таится много возможностей... Но сочинение симфоний пришлось отложить до лучших времен. Сами видите, чем я занимаюсь – придумываю песенки для престарелых актрис, решивших вернуть молодость...

– Все с чего-то начинают...

– Да, вы правы. Поэтому я так надеялся на успех этого мюзикла на Бродвее! Но, по-видимому, я большой неудачник...

– Если это так, то вы симпатичный неудачник. Иган мигом надел очки и посмотрел на меня вопрошающе-недоуменным взглядом.

– Мисс Зейдлиц, – произнес он, запинаясь, – а не погулять ли нам? Пройдемся, подышим воздухом...

– Спасибо, однако я сегодня уже надышалась... нагулялась... накупалась...

– Вы были на пляже? Я бы тоже хотел там побывать.

Неожиданно он схватил меня за руку – почти так же, как утром это сделала старая мартышка Агата.

– Мэвис, покажите мне дорогу на пляж!

Я пожала плечами и согласилась.

Мы обошли дом и через калитку вышли на тропинку. Когда я снова очутилась под кронами высоких деревьев, у меня возникло странное ощущение, что весь сегодняшний день я, как челнок, буду сновать по тропинке туда-сюда, туда-сюда... Сейчас выскочит мистер Робинсон или Альфред, и все начнется сначала...

Иган не замечал моего потухшего настроения, он с шумом втягивал в себя воздух и радовался:

– Красота! Мэвис, посмотрите, какая зелень! А это высокое небо! В шелесте листьев я слышу обворожительную мелодию. Да улыбнитесь же!

– Отпустите мою руку, тогда, быть может, я и улыбнусь.

Иган Ганн сбавил шаг, медленно разжал пальцы, освобождая мою кисть. Он смотрел на меня, а не себе под ноги.

– Мэвис, вы для меня загадка, – сказал он, приглушив голос. – Вы очень красивы, но... Вы не та, за кого себя выдаете. Я видел старлеток, это в своей массе глупые девчонки, способные только хихикать... Вы – другая. В чем тут дело? Чего я не знаю или не понимаю?

Я хмыкнула.

– Иган, чтобы объяснить все, как есть, надо полностью вам доверять. И почему вас не устраивает моя роль старлетки?

– Меня все устраивает... – Он надулся и, помолчав, сказал: – Давайте переменим тему. Вам не кажется, что в доме Алекса происходит нечто странное? Что за призрак Олтона Эсквита? Вы так подробно описали его... Теперь вы интересуетесь Астаротом. Причем тут Астарот?