Текст книги "Ностальгия по убийству"

– Ни при чем!

– Мэвис, вы грубите старшим. Мне придется шлепнуть вас по мягкому месту.

Я вспомнила, что именно в этом месте солнце сильнее всего обожгло мою кожу, и решила на некоторое время стать послушной девочкой.

– Да, Иган, вы правы: в доме что-то происходит. Мне кажется, что в центре событий, о которых мы не знаем, но можем догадываться, стоит Селестина.

– Из-за наследства, которое она получит в день совершеннолетия?

– Думаю, что это так.

– А каким боком причастен Астарот?

– Это наверняка связано со смертью Мэри Блендинг.

– Мэри... Когда я собирался писать симфонию и интересовался черной магией, история с раздвоенным копытом на лбу мертвой девушки заинтриговала меня. Я принялся расспрашивать людей, попытался вникнуть в эту историю и обнаружил вполне логичную закономерность...

– Какую?

Я просто сгорала от любопытства.

– Сегодня утром я намекнул и, как мне показалось, кое-кто мой намек понял.

– Кое-кто, но только не я.

– Видите ли... Те, люди, которые были на вечеринке у Олтона Эсквита тогда, когда погибла Мэри... Они на какое-то время стали вроде прокаженных.

– Все равно ничего не понимаю.

– Но вы же слышали, о чем я говорил за завтраком.

Композитор с досадой сорвал с куста ветку и принялся шлепать ею по своей ноге.

– Иган, миленький, повторите еще раз персонально для меня.

– Разве вы не слышали, как за кофе я сказал, что последний мюзикл с участием Нины Фарр и Трейси Денбор принес студии колоссальный доход, но, вопреки здравому смыслу, студия не продолжила контракт с актрисами?

– Да, вы это говорили, – неохотно согласилась я. – Ну и что? Кажется, Трейси и Алекс объяснили, что другие мюзиклы принесли убытки, что время ковбойских фильмов прошло и на студии решили не рисковать.

– Чепуха!

Иган Ганн даже остановился.

– Ложь как прикрытие неприглядной стороны... Истинной причиной явилась та самая вечеринка у Эсквита. Тот, кто был на ней, кто оказался замешанным в скандале, потерял всякую надежду на съемки. Вот так поющий ковбой в один момент сошел с экрана...

– Алекс Блант? Он был тогда, когда убили Мэри Блендинг, в этом доме?! – вскричала я.

– Они все тут были, – усмехнулся Иган. – И Алекс, и Трейси, и Уолтер. Нина, как мне кажется, тоже. Все четверо. И тогда же, в сорок седьмом, карьера каждого была завершена. Одномоментно.

– А... Джон Меннинг? Его тоже выкинули из кинобизнеса?

– Разумеется. Был грандиозный скандал. Когда Нина сказала, что чем идти замуж, лучше бы она пошла в билетерши, она лукавила. Даже в билетерши ее бы не взяли.

Мы снова шли по тропинке, взявшись за руки. Я пыталась осмыслить услышанное. Черт побери! Как все серьезно!

– Выходит, этой ночью у меня в спальне действительно был Олтон Эсквит, – произнесла я, все еще не веря в то, что говорю. – Но почему он пришел и начал рассказывать только сейчас, спустя столько лет? Почему он не искал настоящего убийцу раньше?

– Вот в этом не мешало бы разобраться.

– И вы не боитесь, Иган?

Он искоса взглянул на меня, и я без труда поняла, что сейчас последует ответный выпад: что-нибудь насчет моих умственных способностей. Джонни Рио всегда так делал. Но Иган Ганн оказался повежливее.

– Мэвис, а что, собственно говоря, мы знаем о призраках?

– Они появляются не так уж часто... Наверное, их возможности ограничены... Наверное, им тяжело разговаривать с живыми людьми... Что еще? Я думаю, что призраки привязаны к определенному месту. Например, призрак Олтона Эсквита – к дому Олтона Эсквита.

Значит, призрак не может преследовать убийцу Мэри по всему свету. Он должен ждать, пока убийца не явится в этот дом. Вот он, бедный, четверть века и ждет...

– Браво, Мэвис, вы разложили призрака на лопатки. Но объясните одну маленькую ошибку призрака Олтона Эсквита: почему он спутал вас с Селестиной?

– Почему он принял меня за Селестину? Не знаю.

– Может, он знал, что разговаривает не с дочерью Джона Меннинга, а с другой девушкой, но решил, что это даже лучше? – вкрадчиво сказал Иган. – Или эта девушка решила, что так будет лучше...

– Вы... Вы хотите сказать, что я все выдумала?!

– Как знать...

Ну уж такой подлости я от этого очкастого сочинителя не ожидала. Вспыхнув, я резко остановилась. Иган тоже замедлил шаг.

– Мэвис, разве я не могу предположить, что ваша фантазия разгулялась? – пытался оправдаться композитор.

– Можете. Можете делать все, что угодно. Меня уже предупреждали насчет вероломства того, кто представляется мне другом!

– Кто? Что?

– Вы хотели на пляж? Он перед вами. Пройдите вперед футов сорок... Вот за тем деревом увидите океан. Всего наилучшего.

Я повернулась и зашагала назад, к дому.

– Мэвис! – крикнул вдогонку Иган Ганн. – Не уходите! Что за ребячество!

– Терпеть от каждого... от всякого... – от злости я не могла закончить мысль и только бубнела себе под нос. Нашла, наконец, словечко и резко бросила через плечо: – Растяпа!

И прибавила шагу.

Глава 8

Наступил второй вечер в доме Эсквита-Бланта.

– Мэвис, куколка моя, вы даже не осознаете, какую власть имеете надо мной!

Алекс как бы невзначай положил свою пухлую ладонь на мое колено.

Я ответила:

– Осознаю. Это заметно, и не только мне, но и вашей жене, а также Нине. Знаете, что они со мной сделают, если вы не уберете руку себе в карман?

– Да вы еще и кокетничаете! – ухмыльнулся этот пивной бочонок.

Он расхохотался, и его туша заколыхалась. Руку все же убрал.

Ужин проходил по знакомой схеме, только на этот раз произошла смена партнеров. Нина уединилась с Уолтером на диванчике – наверное, они обсуждали пророчества мистера Томчика. Берт Бэнкрофт пытался споить Селестину и при этом заливался соловьем. Трейси Денбор мурлыкала с Иганом Ганном – кажется, вспоминала «старые добрые времена», и оба были страшно довольны друг другом. А ко мне, как огромная рыба-прилипала, подплыл Алекс Блант. Он пытался вызвать интерес, играя бровями и прижимаясь к моему бедру.

– Мэвис, отчего вы не в настроении?

– Вы ошибаетесь. У меня душа поет. Мне очень нравится ваш дом, Алекс. Ну и вы, разумеется, тоже.

– Дом? Эта развалина? Разве можно ставить меня и дом на одну линейку?

Пот струился по его лицу, и толстяк то и дело промакал лоб платком.

– Скажите, Алекс, а каким дом был лет тридцать назад, когда им владел Олтон Эсквит?

Я задала вопрос самым невинным тоном, но внутри у меня все напряглось.

– Таким же, только поновее, – ухмыльнулся Блант. – Олтон не жалел денег на внутреннее убранство...

– Понимаю... Хотел угодить Мэри Блендинг... Она действительно была красавицей?

– Еще какой! Самая красивая девушка, какую я только встречал, – а в Голливуде водились красотки отменные! Но Мэри была лучше всех. Как только у Эсквита поднялась на нее рука.

– Значит, вы уверены, что это Эсквит убил Мэри?

– Уверен. Правда, мотив убийства мне не ясен.

– Ну бог с ним, с Эсквитом. Но остальные... Те, кто был в тот день на вечеринке. Я слышала, что они угодили в «черный список». Это так несправедливо!

– Кто вам рассказал про «черный список»? – встревожился Алекс.

– Иган Ганн, – не раздумывая, выдала я. – Он ведь не скрывает, что изучил немало материалов, прежде чем засесть за сочинение мюзикла. Интересовался и историей Мэри Блендинг.

Алекс заерзал и отодвинулся от меня.

– Я поговорю как-нибудь с нашим композитором на эту тему, – мрачно сказал толстяк и опять принялся стирать пот со щек и лба.

– Иган рассказал мне все, – произнесла я, любуясь произведенным эффектом. – Он дознался, что и вы, и Трейси были на той самой вечеринке. Вот почему вас никто больше не видел на киноэкране – скандал вредит популярности. Во всяком случае, в те годы было так. И еще Иган рассказал мне под большим секретом...

Я понизила голос. Алекс Блант замер.

– ... что все это связано с Астаротом!

У Алекса начало дергаться веко. Кулаки его сжались, и я испугалась, как бы хозяин дома не побил одну свою симпатичную гостью.

– Астарот? – прошипел он. – Кто это?

– Князь тьмы из свиты самого сатаны, – с готовностью ответила я.

– Это тоже вам сказал Иган Ганн?

– Да. И добавил, что Астарот похож на паука. На голове у паука корона из человеческих костей. Вот так.

Алекса Бланта крутило. Глаза его стали похожи на угли.

– Чего еще наплел этот проходимец?

– Да так... Все ерунда, даже повторять не хочется. Как я поняла, Иган Ганн – человек замкнутый, обычно он ни с кем не разговаривает на отвлеченные темы, но, видимо, со мной его прорвало.

С большим трудом Алекс улыбнулся. Улыбка вышла просто омерзительной.

– У этого Ганна, определенно, крыша поехала, – пробормотал он, о чем-то напряженно думая. – Это же надо... Паук... человеческие кости...

– Согласна: композитор наш немного со сдвигом, – поддакнула я и невинно захлопала ресницами. – Ему не мешало бы проветрить свои мозги.

– Он их проветрит! – рявкнул Блант. – Обязательно!

– Надеюсь, вы не затаили против него зла? Правда, Алекс? Иначе я буду чувствовать себя предательницей...

– Не волнуйтесь, Мэвис.

Он снова положил руку мне на колено, но на этот раз машинально. Уверена, что все мысли о сексе были вытеснены чем-то другим. Уж мне ли это не чувствовать!..

– Я кое-что объясню Ганну... Выпрямлю пару извилин – и все, – сказал Алекс.

– Понимаю... Как ни жаль, но придется вас покинуть. Кажется, сегодня я перекупалась и обгорела. Пойду лягу.

– Спокойной ночи, куколка!

Кажется, он перестал интересоваться моей персоной, и это было первое приятное событие за весь вечер. Обычно я переживаю, если мужчины не замечают меня. Но только не сегодня.

Радовало также и то обстоятельство, что одним камушком я убила двух ворон: отвадила Алекса и насолила Игану. Не сомневаюсь, что композитору придется туго, когда Алекс зажмет его в угол и заставит объясняться.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, я неожиданно нос к носу столкнулась с Агатой. Морщинистая обезьяна была все в том же синем балахоне. Я увидела, наконец, что же у старухи на ногах. Нет, не деревянные башмаки, а вполне обычные поношенные ботинки.

– Добрый вечер, Агата!

Старуха спускалась вниз и взглянула сверху прямо мне в глаза.

– Как ты похожа... – пробормотала она.

– Похожа? На кого?

Она ответила мне так тихо, что я едва услышала:

– На Мэри.

– Я похожа на нее внешне?

– Не совсем.

Мы остановились посреди лестницы. Эта игра в загадки-отгадки забавляла меня, придавая унылому вечеру пикантность.

– Мэри тоже забавлялась, – сказала старуха, и я вздрогнула: уж не прочитала ли старая карга мои мысли. – А когда сообразила, зачем они собрались в подвале, было уже поздно. Тогда она не нашла ничего другого, как припугнуть эту стаю шакалов. Мэри сказала, что обо всем сообщит Эсквиту. Это только подлило масла в огонь. Тогда она закричала, что призовет полицию и разоблачит ублюдков... Мэри вела себя на редкость глупо.

– А как надо было?..

– Во-первых, не сопротивляться. Снять одежду, как они того хотели. И не кричать. Во-вторых, пусть бы сделали то, что делали всегда с вновь посвященными. В конце концов, можно ведь и потерпеть... Разве Мэри была маленькой невинной девочкой? Нет. Она познала мужчин и могла бы примириться с алтарем... Это сохранило бы ей жизнь.

– Почему вы решили рассказать мне?..

– Я не хочу, чтобы ты лежала на алтаре. Мертвая.

– Да, но... Я ни при чем... И вообще...

– Ты знаешь достаточно, чтобы очутиться в подвале.

Агата пристально всматривалась в мое лицо. Она читала его так, как я читаю книгу.

– Агата, то, что вы сказали, смахивает на правду... Вы действительно ясновидящая?

– Прошлое я вижу достаточно явственно. Будущее тоже. Но из-за того, что я предчувствую грядущие события, мне живется совсем нелегко.

Вдруг она резко взмахнула рукой, словно отгоняя чью-то тень.

– Прошлое изменить нельзя, но что касается будущего, то... – Агата замолчала, как будто раздумывая, стоит ли моя грешная особа таких откровений. – То, что я предвижу, вовсе не обязательно должно свершиться. Кое-чего при желании можно избежать. Ты понимаешь меня?

– Вы говорите очень туманно. При желании я могу избежать того, что предначертано, да?

Она кивнула, не спуская с меня своих ярко-голубых молодых глаз.

– В прошлое ведет только одна дверь, но в будущем дверей много.

– Агата, давайте говорить более конкретно. Если вы знали, как все произошло с Мэри Блендинг, почему не рассказали об этом полиции?

– Я не собираюсь отвечать на твои вопросы. Я только хочу посоветовать: уезжай, Мэвис, уезжай отсюда побыстрее! Не можешь уехать – уйди. Уйди и никогда не возвращайся в этот дом.

– Вы... вы тоже поклоняетесь Астароту?

Она едва заметно вздрогнула и кивнула.

– Когда множество людей верит во что-то, они получают в свои руки власть и силу. Большую силу.

– Это я понимаю.

Старуха взяла мою ладонь своими костистыми пальцами, и я почувствовала холод, идущий от ее руки.

– Мэвис, я откровенна с тобой, потому что стою на пороге смерти. Я умру, и очень скоро.

Она улыбнулась, обнажив свои порченые зубы. Меня всю так и передернуло, но вида я не подала.

– Так и быть, я отвечу на твой вопрос... Олтону, когда он умер, было почти шестьдесят, хотя выглядел он значительно моложе. Многие годы его подругой была одна женщина... Они собирались пожениться. Женщина была уверена, что Олтон счастлив с ней, что этот дом – ее дом... Но вдруг в их жизнь ворвалась Мэри. Мэри, которая была вдвое моложе этой женщины и гораздо красивее.

– Вы не любили Мэри?

– Олтон был для меня важнее. Он покончил с собой после смерти Мэри, показав, что жизнь без нее не имеет смысла. Тогда и я утратила всякий интерес к этой жизни. Вот так-то, девочка.

– Скажите же, наконец, кто убил Мэри!

– Я хочу, чтобы ты ушла из этого дома. Если ты узнаешь имя убийцы, то не сделаешь и шага за порог.

Я прикусила губу, мысленно послав Агату к черту. Она вновь как будто прочитала мои мысли, отпустила руку и отвела глаза.

Мы помолчали.

– Что происходит в гостиной? – спросила старуха.

– Резвятся...

– Я могу прекратить это, – Агата снова показала в улыбке свои отвратительные зубы. – Когда я вхожу, они сразу умолкают. А мне смешно.

В задумчивости она стала спускаться. Я постояла и двинулась наверх. Не дойдя до второго этажа, услышала реплику Агаты:

– Мэвис!.. Ты видела паука?

Я повернула голову.

– Да.

– Тебя предал друг?

– Возможно.

– Это очень важно, Мэвис. Бойся предательства!

Она почти сбежала с лестницы и быстрым шагом прошла в гостиную.

Вздохнув, я поплелась к себе.

Едва я отворила дверь и зажгла свет, как неожиданно заметила, что одна из стен задвинулась прямо на моих глазах. Вот это фокус! Раздвижные стены? Здесь только что кто-то был? Если это так, то за стеной находится тайный ход! Но почему кому-то понадобилось забрести в мою комнату по тайному ходу?

Я подбежала к стене и принялась ее обследовать. На самом деле двигалась не вся стена, а лишь ее часть – между кроватью и бюро. Может, это такая дверь? Но как она открывается и закрывается? А может, мне все померещилось? А может, у меня с мозгами не в порядке?

Случайно нажав двумя руками – совсем как сегодня днем в пещере! – на нижнюю часть стены, я услышала шорох и... часть стены поехала вбок, за бюро.

Ага, значит, я не помешалась! Стены двигаются!

Сделав такое открытие, я поняла, что опять влипаю в авантюру. Но, делать нечего, и я заглянула за стену.

И едва не заорала. Прямо на меня, не мигая, смотрел страшный слуга в своих необъятных шароварах.

– Извините, мисс, – произнес он певучим голосом. – Вы не испугались? Это я, Ахмед. Узнаете?

– Да, Ахмед.

Странно, что я не потеряла сознание и даже сохранила способность рассуждать. Действительно, ну что такого: стены раздвигаются, слуги появляются... Я даже разозлилась:

– Ты всегда бегаешь внутри этих стен?

– Бывает.

– И что, здесь много потайных ходов?

– Много. Дом строился с таким расчетом, чтобы мистер Эсквит мог подсматривать за своими гостями. Благодаря раздвижным стенам он проводил ночь то с одной, то с другой гостьей, и никто об этом даже не догадывался.

– Сукин сын! Хитро придумал!

Можно сказать, что тайна пугает только до тех пор, пока она не раскрыта. Теперь, поняв, в чем дело, я успокоилась.

– С бывшим хозяином все ясно. Ну а сейчас, Ахмед, с какой такой целью ты сюда забрался?

– Скажите, а мисс Селестина еще в гостиной?

– Да.

– В таком случае я вас очень прошу: пройдите в ее комнату. Я тоже туда войду. Но чуть позже. Только вы, когда войдете, не зажигайте свет.

– Ахмед, ты случайно не стукнулся лбом об острый выступ, бегая в этих коридорах? Головка не болит?

– Мисс, это очень серьезно. Пожалуйста, сделайте так, как я прошу.

Ахмед не был похож на шутника. Голос его звучал крайне тревожно и, я бы сказала, моляще.

– Хорошо. Окажу тебе такую любезность, как другу. Ведь ты мой друг, Ахмед?

– Друг, – твердо ответил он.

Сумасшествие, конечно, но я ему поверила.

Стена задвинулась. Я стояла в своей комнате и размышляла, к чему приведет меня моя любознательность. Махнув рукой, пошла в комнату Селестины и чуть не зажгла свет, но, вспомнив слова Ахмеда, отдернула руку от выключателя.

В спальне Селестины было темно. Я стояла и ждала невесть чего. Кажется, Ахмед заманил меня в ловушку. Агата предупреждала о предательстве. Но для чего Ахмеду все это понадобилось? А если... От одной только мысли, что меня могут придушить в темноте и снести в подвал, на алтарь к пауку, я вся покрылась холодным потом. Замечательно! Сама пошла навстречу своей гибели. Старая карга Агата только посмеется, а уж как будет смеяться этот лысый джинн в шароварах... При одной мысли о его ручищах у меня подогнулись колени.

И вдруг я услышала голос.

Кто-то произнес:

– Я должен найти его.

– Что? Опять?

– Он где-то здесь. Я столько лет жду этой минуты.

Я повернулась к стене. Призрак Олтона Эсквита, подернутый сине-серой дымкой, был различим до последней морщинки на лице.

– Это произошло так давно, но для меня это было словно вчера.

– И для меня это было вчера! Вы говорили то же самое. Вы совсем с ума сошли, – брякнула я. Осмыслить, есть ли разум у призрака, я была просто не в состоянии.

– Они считают, что это я ее убил. Как будто я мог убить ее!

– Эй, вы! Перемените пластинку.

Я не выдержала и нажала на выключатель. От яркого света пришлось даже зажмуриться.

Призрак все так же стоял у стены и говорил. От яркого света он совсем поблек и вообще был плоский, как рисунок на просвечивающейся папиросной бумаге. Закончив свой монолог, Эсквит, как и в прошлый раз, исчез в синей дымке. Испарился.

Раздвинулась стена, и в комнату вошел Ахмед.

– Ну, вы поняли, что это такое?

– Кино! – фыркнула я. – Идиотское кино, никакой чертовщины.

– Да, это кадры из немого фильма с участием Олтона Эсквита. Названия фильма я не знаю, но кинокартина когда-то имела успех у публики... Как видите, фильм обрел вторую жизнь. Проектор стоит в тайнике.

– Фильм немой, но Эсквит говорит. Почему?

– Это голос другого человека. Вы заметили, что артикуляция не совпадает с текстом? Кто-то озвучил кадры из фильма, и произошло это гораздо позднее.

– Теперь я вижу... Но прошлой ночью вообще ничего не заметила. Я так испугалась...

– На это и был расчет.

– Значит, никакого призрака в доме нет? Так, Ахмед?

– Если бы он был здесь, уж я бы его как-нибудь разглядел. Я слышал, о чем говорили за завтраком, – спорили, что вы видели ночью. Поэтому я решил проверить тайные коридоры. Обнаружил проектор и подумал, что вы должны самолично во всем разобраться. Заглянул в вашу комнату – вас нет. Я уже выходил, когда...

– ...когда появилась я. Скажи, Ахмед, а почему ты решил, что мне необходимо «самолично разобраться»?

– Ну, мне не хотелось, чтобы кто-то шантажировал вас или пугал... Вы такая красивая, милая...

– Этот «кто-то» хотел напугать не меня, а Селестину. В ее комнате я оказалась совершенно случайно.

Ахмед покачал головой.

– Мне кажется, что кто-то хочет, чтобы запуганная Селестина стала покорной марионеткой...

– Кто?

– Не знаю, – Ахмед вдруг побледнел. – Если я начну влезать не в свое дело, у меня могут быть большие неприятности.

Я пристально смотрела на Ахмеда, пытаясь хоть что-нибудь прочесть в его лице. Одно было ясно: сильный Ахмед – гора мускулов – был бледен и напуган. Но сейчас меня интересовало другое: не лжет ли он?

– Значит, «призрака» мне подсунули...

– Да, мисс. Наверное, это такая шутка.

– Спасибо, Ахмед, за то, что помог расставить все по местам: призраки налево, шутки направо...

Но он даже не улыбнулся.

– Я должен идти, мисс. Вам тоже нужно вернуться к себе.

Он скользнул в тайный коридор, и стена за ним сомкнулась. Если бы я не знала секрета этих стен, то ни за что бы не догадалась, что у дома есть «двойное дно».

В своей спальне я первым делом включила свет и присела, обдумывая ситуацию. Что же происходит? Кто тут «режиссер» и в чем заключается настоящий смысл «шуточки» с призраком Олтона Эсквита? А не лечь ли мне спать, понадеявшись на то, что за ночь мой мозг сам разберется во всем и утром выдаст искомое решение?

Я уже разделась, когда в дверь настойчиво постучали. Стоит мне оказаться нагой, как тут же находятся желающие поглазеть!

– Кто там? – спросила я, торопливо натягивая пижамные штанишки.

– Я! И я не дам вам скучать! Вы так рано отправились спать, что это просто неприлично.

Я узнала голос Берта Бэнкрофта и посоветовала ему как следует закусывать после водки.

– Если вы не откроете, то я... Вот увидите: я способен на многое... Как поднажму плечом...

Черт бы побрал этих поклонников!

– Сейчас вышибу дверь, – пообещал Берт и принялся выполнять свою угрозу.

Понятно, что, натянув пижаму, я поспешила открыть – не выношу треска ломающегося дерева.

Берт Бэнкрофт улыбался: он добился своего. На столике в коридоре стоял поднос с двумя стаканами. Взяв поднос, Берт вошел в мою комнату и притворил дверь.

– Я пришел извиниться за вчерашнее, – сообщил наглец. – Давайте выпьем в знак примирения.

– Пить? С вами? Уж не хотите ли вы сказать, что со мной можно не церемониться? В таком случае – убирайтесь вон!

Я была настроена решительно: пусть Берт не рассчитывает на снисхождение: здесь ему ничего не обломится. Плотоядная ухмылка драматурга поблекла.

– Мэвис, я отношусь к вам с большим уважением, честное слово. Вот видите – два стакана. Этот – мой, – Берт взял один и, поднеся к своему курносому носу, принюхался. – Здесь водка. А этот – ваш. Здесь чистый лимонад. Без подвоха. Выпьем и забудем все неприятности. Жизнь так прекрасна!

– Даже если вы сейчас говорите правду, пить я с вами не буду!

– Но почему?

– Просто не хочу.

– Мэвис, не сердитесь на меня...

– Не хочу. Ни лимонада, ни шампанского, ни нектара. Хочу спать.

Но Берт, казалось, ничего не слышал. Он прошел в глубь комнаты, поставил поднос со стаканами на стол и плюхнулся в кресло.

– Чудовищный день! Я так устал от придирок, ругани и бесполезной болтовни! Никому не нравится первый акт. Стихи вообще стали предметом насмешек. Я сам себе противен. И даже вы, Мэвис, настроены против меня.

Я не собиралась его утешать, хмыкнула и, уперев руки в бока, стала ждать, когда же Берт выговорится и уйдет.

– Мне от вас ничего не нужно, Мэвис... Выпьем, поболтаем минут пять и... Быть может, я хоть немного успокоюсь.

Он встал, взял один стакан с подноса, принюхался и, подойдя ко мне, силой вставил стакан в руку.

– Пару глоточков, Мэвис.

Затем настырный драматург схватил свой стакан с водкой и показал пример, как надо пить.

– Мэвис, вы должны меня простить за вчерашнее. Я ведь ничего не добивался. Просто мне хотелось, чтобы мы подружились... В конце концов, я понимаю, что такой толстяк, как я, вряд ли может с первого взгляда понравиться даме... Чаще всего девушки смеются надо мной. У меня нет подружки, и мне так одиноко...

Я нахмурилась.

– Э, нет, Берт, со мной эти штучки не пройдут. Я знаю все приемы, с помощью которых мужчины добиваются своего. Ваш прием номер три: вызвать сочувствие. Растрогавшись, девушка и не замечает, как оказывается в постели, и не одна...

– Вы так и не выпили?

– Нет. Но я не обижусь, если выпьете вы. Выпьете и уйдете.

– Ладно.

Он опрокинул стакан в глотку и вытер рот.

– Кто же меня опередил? – сказал Берт сам себе. – Иган?

Я вдруг развеселилась.

– Нет, ваш композитор у меня не котируется.

– Неужели Алекс?

– Этот боров? Вы просто издеваетесь!

– Ну, тогда я не знаю, что и думать... Уолтером Томчиком побрезговали бы даже старухи на смертном одре, хотя, надо отдать ему должное, старичок очень активен... Так кто же ваш поклонник?

– Или – поклонница, – я решила подразнить Берта. – Что скажете насчет Трейси Денбор?

От удивления Берт икнул.

– Трейси?! – он поперхнулся и закашлялся. – Извините, дорогая...

– Ваш стакан пуст? – жестко спросила я. – В таком случае – спокойной ночи!

– Мэвис, зря вы так... Я же ваш гость!

– Незваный!

– Я знаю, когда являюсь нежеланным...

– Вот и прекрасно.

Неожиданно Берт Бэнкрофт переменился. Только что передо мной сидел, развалясь, пьяный увалень, но вдруг он подобрался и посмотрел совершенно трезвыми глазами.

– Мэвис, вам не страшно? Вы не боитесь этого дома? Не боитесь этой ведьмы Агаты, которая все вынюхивает, высматривает и притворяется Кассандрой? Не боитесь призрака Олтона Эсквита, вещающего про убийства?

– Призраки не убивают.

– В доме нечто происходит! – ответил он свистящим шепотом.

– Что вы имеете в виду? – я притворилась, что ничего не понимаю.

– Меня тревожит Селестина, – продолжал Берт. – Очевидно, что она находится под чьим-то воздействием. Селестина не хочет играть на сцене, но соглашается выступить в мюзикле. Я тоже ощущаю, что поддаюсь чьей-то воле. Не хочу участвовать в постановке, но тем не менее участвую...

– Вы? Вы взялись за мюзикл по собственному желанию, тем более, что ваш старый приятель Алекс Блант субсидирует постановку и хочет, чтобы снова заблистали такие прославленные звезды, как Нина Фарр и Трейси Денбор.

Берт Бэнкрофт от удивления даже рот раскрыл.

– Кто вам это наговорил?

– Иган Ганн.

– Что за чушь! С Алексом я познакомился всего две недели назад. Нас свел Иган. Он пригласил меня в бар, сказал, что есть интересная работа, я пришел, а там сидит эта туша... Вот тогда и возник проект – поставить на Бродвее мюзикл с ностальгическим уклоном. У меня не было оснований не доверять Игану: однажды мы уже работали вместе – делали шоу, за которое, кстати сказать, нам заплатили сущие гроши. Иган – хороший аранжировщик, но как композитор он слаб. Я согласился написать тексты для мюзикла потому, что Иган поручился: на этот раз гонорары будут высокие.

– Странно... Все, что вы говорите, разительно отличается от того, что рассказал мне Иган Ганн.

– Значит, один из нас лжет, – веско произнес Бэнкрофт.

– Да...

Я задумалась. Берт снова напомнил о себе:

– Мэвис, мне запал в душу ваш рассказ о призраке Олтона Эсквита. Я сопоставил некоторые детали и пришел к выводу, что вы действительно что-то такое видели. Но на самом деле призрак приходил к Селестине.

Мне жаль бедную девушку. Она так молода, неопытна, а вокруг нее плетутся какие-то интриги... Я никому не верю. Никому, кроме... Кроме вас, Мэвис. Если уж совсем начистоту, то я пришел к вам именно поэтому – я хочу, чтобы вы помогли Селестине.

Он пристально посмотрел мне в глаза, но так как я молчала, продолжил:

– Вы равнодушны к судьбе Селестины? Я обратился не по адресу? Ну что ж... Если это вас не интересует, тогда забудем о моих словах. Извините, Мэвис. Я зря побеспокоил вас...

Берт встал.

– Погодите, – остановила я его. – Скажите, вы – пугливый человек?

– Меня может испугать только собственное отражение в зеркале – наутро после попойки.

– Меня бы оно тоже испугало... Однако я уже привыкла, что с первых шагов в этом доме меня пугают все, кому не лень. Наверное, пора завести телохранителя или хотя бы компаньона...

– Черт возьми! Или я осел, или догадываюсь, куда вы клоните, – повеселел Бэнкрофт.

– Поразмышляйте на данную тему, но предварительно отвернитесь к стене.

– Что такое?

– Должна же я переодеться.

– А разве мой взгляд является помехой? – невинно осведомился он. – Ну ладно, уже отворачиваюсь.

Я проверила, насколько мистер Бэнкрофт верен своим словам, после этого скинула пижаму и натянула платье с глухим воротом.

– Все. Можете повернуться.

– Что будем делать? – глазки Берта блестели.

– Осмотрим, как следует, этот слоеный пирог.

– О чем вы, Мэвис? – опешил драматург.

– У этого дома, да будет вам известно, двойные стены!

– Вот как! Вы хотите сказать, что мы с вами займемся сейчас исследованиями?

– Да!

Я подошла к тому месту, где стена раздвигалась, и обеими ладонями, как в прошлый раз, надавила на панель. Без шума и скрипа панель отъехала в сторону, обнажив часть внутреннего коридора.

– Здорово, – пробормотал Берт. – Как вы... как вам...

– Как мне удалось узнать про двойную начинку? Видите ли, Берт, я ведь тоже ясновидящая – меня «разоблачила» Агата...