Текст книги "Чары тьмы"

– Мой личный писарь придет к тебе позднее, – сказал Глин. – Сообщай своей жене все, что пожелаешь.

– Пера и чернил будет достаточно. Люди моего дома умеют читать и писать.

– Хорошо, – король снова улыбнулся. – Я буду сообщать тебя о том, как продвигаются переговоры. Стража!

Подобно руке, схватившей драгоценный камень, стражники окружили принца и увели прочь.

Покои принца, расположенные на верху центрального броха, представляли собой большую круглую комнату с камином, со стеклом в окнах, бардекианским ковром на полу и приличной мебелью. Когда бы Невин ни заглядывал к нему, Мейл обычно ходил по кругу, словно осел, привязанный к мельничному колесу. Стражники сказали Невину, что он таким образом расхаживает по полночи. В первый раз мастер двеомера посетил принца, чтобы заняться его сломанной кистью, но затем стал навещать его из обыкновенной жалости.

Поскольку принц умел читать и писать, Невин приносил ему книги из библиотеки и задерживался на час или два, обсуждая их. Парень оказался необычно смышленым. Если он проживет достаточно долго, то к старости сделается умудренным.

Однако перспектива долгожительства для Мейла выглядела сомнительной, поскольку вежливость Глина таила под собой реальную угрозу: если Элдис не выкупит своего сына, то Мейла повесят. Поскольку Невин и сам когда-то был третьим и – поэтому лишним – принцем, то он сомневался, что Элдис станет сильно унижаться ради спасения жизни Мейла.

А того терзали свои сомнения.

– Мне жаль, что я не смог себя убить до того, как они взяли меня в плен, – заметил он однажды.

– Это было бы позорным делом. Человеку, который убегает от своего вирда, приходится сурово расплачиваться в Других Землях.

– А это было бы хуже, чем быть повешенным, как конокраду?

– О, прекрати, парень. Твой отец еще может тебя выкупить. Глин не слишком жаден и не запросит много, так что твоему отцу будет стыдно, если он позволит тебе умереть.

Мейл резко опустился на стул, склонился вперед, вытянул длинные, как у молодого жеребца, ноги. Его черные волосы цвета воронова крыла представляли собой сплошную спутанную массу.

– Я могу принести тебе еще какую-нибудь книгу, – продолжал Невин. – У писарей есть экземпляр «Анналов Времен Рассвета» Дуворика. В ней описаны некоторые великолепные сражения. Или чтение о сражениях заставляет тебя страдать?

Принц покачал головой и уставился сквозь окно на голубое небо.

– Знаешь, что самое худшее? – спросил он через минуту. – То, что меня взяла в плен женщина. Я думал, что умру от позора, когда посмотрел на нее и увидел, что она женщина.

– Это не просто какая-то женщина, ваше высочество. Нет никакого позора в том, чтобы быть захваченным поклявшейся Луне воительницей.

– Сказать по чести, я никогда не видел, чтобы кто-то сражался, как она. Она смеялась, – Мейл замолчал и даже приоткрыл рот, вспоминая. – Мне сейчас кажется, что я на самом деле видел Богиню, которая снизошла на поле брани, так она смеялась и рубила. Один из ее людей назвал ее Богиней и, знаешь ли, я ему поверил.

Невину стало плохо при мысли о том, что Гвенивер охватывает такая жажда битвы.

– Господин хороший, ты кажешься мудрым человеком, – продолжал принц. – Я думал, что брать в руки оружие считается неблагочестивым для женщины.

– Это зависит от того, какого священника ты слушаешь. Для Богини леди Гвенивер то, что она делает, – несомненно, весьма благочестиво. Все мужчины, которых она убивает, – это жертвы Черной Луне.

– Правда? Значит, ее Богиня должна была насытиться после того сражения. Она и ее священные боевые вороны.

– Несомненно. В далеком прошлом, во Времена Рассвета, жили другие воительницы и все они давали клятву Черной Луне, хотя, как я предполагаю, этот культ так и не получил широкого распространения. Руманы считали его нечестивым. С другой стороны, их отношение к женщинам оставляет желать лучшего. Все, чем занимались их жены, – это сидели дома и пряли.

– Ты имеешь в виду – до великой ссылки?

– Да. Задолго до того, как король Вран привел своих людей на Западные острова. После того, как они оказались здесь, отрезанные от родных земель, женщины, которые рожают детей, стали слишком большой драгоценностью, чтобы рисковать ими в сражениях. Таково мое предположение. Честно говоря, я не вполне понимаю, что произошло, но культ Черной Луны умер. Кое-что об этом имеется в книге, которую я упомянул.

– В таком случае, я хочу ее прочитать. Я лучше себя чувствую, когда думаю, что меня захватила единственная представительница древнего культа.

В тот же день прибыли гонцы из Элдиса. Двор гудел от сплетен, строя предположения о сумме, которую иностранный король предложил за своего сына и согласится ли Глин на эту цену. Одну новость удалось узнать сразу: жена Мейла родила прекрасного, здорового мальчика. Невин задумывался над тем, насколько короля будет беспокоить судьба Мейла теперь, после того, как у него появился еще один наследник, но оказалось, что сильно. Невин услышал рассказ от самого короля, когда Глин, вызвал его в свои покои тем же вечером. Король привык обсуждать с Невином последние события – чтобы послушать его мнение и, возможно, узнать оценку случившегося с точки зрения двеомера.

– Черт побери, Элдис сулил мне кучу золота, – сказал Глин. – Но мне нужны не столько монеты, сколько спокойная граница. Я планирую растянуть переговоры настолько, насколько возможно, и предупредил его, что повешу его сына, если он продолжит набеги, пока его сын у меня.

– Несомненно, он отнесется к этому с уважением, сеньор, и набеги прекратятся – по крайней мере, на какое-то время.

– Надеюсь. На самом деле мне совсем не хочется вешать беспомощного пленника. В конце концов Элдис может выражать свои претензии на трон, атакуя земли Кантрейя. У них длинная граница на севере, – король мягко улыбнулся. – Пусть Слумар почувствует, что такое быть куском мяса между двумя челюстями.

Одной из этих челюстей, конечно, были Даннин и королевские стражники, которые совершали набеги на севере. Каждый раз, когда возвращался посыльный, Невин расспрашивал его о новостях, о Гвенивер, и каждый раз посыльные с благоговением сообщали, что Гвенивер является вдохновением для всей армии. Отмеченная Богиней, называли они ее. Невин предполагал, что большинство видит ее именно таким образом – как одну из тех немногих счастливчиков, которым благоволят боги, давая им силу и удачу. Конечно, сам он смотрел на это по-другому, поскольку знал, что такое боги: обширные центры силы во Внутренних Землях, которые соответствуют либо части природного мира, либо области человеческого сознания. Поклоняясь этим силам, за тысячи лет люди построили образы богов. Они вливали в них энергию, пока те не стали казаться личностями сами по себе. Любой, кто знает, как выстроить правильные ментальные образы и произносить надлежащие молитвы – точные слова не играют роли – может вступить в контакт с центрами силы, тянуть из них энергию и использовать ее. Жрец вступает в контакт с этими центрами в слепой вере; мастер двеомера – хладнокровно, зная, что он сам в большей степени создает бога, чем бог создает его; Гвенивер натолкнулась на темный уголок женского сознания, который женщины были вынуждены прятать на протяжении последних семисот лет. Без храма Темных Обрядов, где ее могли обучить, она была подобна ребенку, который пытается взять в руки горящий огонь, потому что он красивый, и Невин беспокоился за нее.

Он знал, что истинный вирд Гвенивер связан с двеомером. И все же несмотря на это ему было запрещено вторгаться в ее жизнь. После клятв, которые он дал, он не имел на это права. Все, что он мог сделать, – это завоевать доверие Гвенивер, делать осторожные намеки и надеяться, что когда-нибудь она задаст ему правильные вопросы. Если, конечно, проживет достаточно Долго для этого. Невин мог только молиться, чтобы зима в этом году пришла рано. После того, как они все соберутся в дане и кампания нынешнего года закончится, у него появится шанс стать ее другом.

Еще один месяц налетчики из Кермора безнаказанно наносили удары вдоль южной границы Кантрейя, поскольку Слумар был вынужден направить свои войска в другое место – на запад, чтобы разбираться с новой угрозой, исходящей из Элдиса. Время от времени им приходилось сталкиваться с армией внушительного размера, но Даннин обычно отступал до начала сражения. Он предпочитал лишать Кантрейя источников поставок, а не терять своих людей в бесполезных стычках. В конце концов Слумар отчаянными мерами все же вынудил Даннина принять сражение. Путем хитрого маневра ему удалось прижать людей Даннина к реке Белавер. И хотя бой фактически закончился победой Кермора и люди Слумара спешно отступили назад, на север – к Священному Городу, потери оказались велики.

В тот вечер Даннин шел по полю брани, где его люди все еще подбирали раненых. Лорд-бастард понимал: еще одно серьезное сражение разобьет их. Рядом с ним шагала Гвенивер, грязная и потная, ее лицо и плечи были забрызганы кровью. Она смотрела на последствия бойни с безразличием, которое пугало Даннина. Да, он всей душой любил сражения и воинскую славу, но ненавидел, когда убивали его людей. Его идеалом были поединки, описанные в древних сагах: когда господа благородного происхождения бросают друг другу вызов и встречаются в единоборстве, в то время, как войска их подбадривают.

– Нам придется отступить, – резко проговорил Даннин.

– Если ты считаешь, что так лучше… Мы вернемся назад?

– Может, и нет. Не исключено, что после этого перемирия с Элдисом мне придется возглавить в дане Кермор охрану форта. Не уверен, что хочу это делать. Конечно, окончательное решение принимать королю.

Гвенивер повернула голову и раздраженно посмотрела на него.

Даннин добавил:

– Не забывай: нам понадобятся люди, чтобы осенью послать против клана Вепря. Вот когда будет бойня! Достаточно кровавая, чтобы удовлетворить даже твои аппетиты.

Тряхнув головой в ответ на оскорбление, Гвенивер оставила его и широким шагом направилась к своему боевому отряду. Мгновение Даннин смотрел ей в спину.

Хотел бы он находить ее – кровожадную, временами не похожую на человека – отталкивающей и больше не думать о ней, как о женщине. Хотя Даннин не отличался благочестием, все же он верил в богов и знал, что рискует навлечь на себя их гнев, желая заполучить к себе в постель жрицу. Тем не менее временами – когда Гвенивер улыбалась ему или просто проходила мимо, – его похоть разгоралась так сильно, что ему становилось трудно дышать. Даннин дал себе слово: если когда-нибудь наступит такой день, когда придется выставлять две армии, то он лично проследит за тем, чтобы Гвенивер отправилась с одной, а он сам – с другой.

Ему было бы легче забыть о своем страстном желании, если бы не Рикин. Иногда во время их медленного продвижения на юг, к Кермору, Даннин замечал, как Гвенивер разговаривает со своим капитаном – так интимно, склоняясь к нему так близко.

Порой лорд раздумывал, не нарушила ли она свою клятву с этим простолюдином. Ревность жгла его, и он возненавидел Рикина – человека, который раньше всегда ему нравился, которым он восхищался за его твердость, спокойствие, смелость, простоту в общении с подчиненными. Теперь Даннин подолгу мечтал, как во время безнадежной атаки пошлет капитана Гвенивер на верную смерть.

После возвращения в дан Кермор, когда Даннина больше не отвлекали сражения, он обнаружил, что ему стало сложнее игнорировать свою любовь к Гвенивер. Он делал все возможное, чтобы избегать ее, но оставались их уроки фехтования. Даннин пытался смеяться над собой, говоря себе, что он – только жеребец, охваченный пылом, и ничего больше. Но это было неправдой. Чувство Даннина к Гвенивер было честным и достаточно сильным. Мысль о ее смерти ужасала его. Обучая ее искусству владения мечом, он стремился передать ей все уловки, какие знал, чтобы компенсировать ее малый вес и невысокий рост.

Каждое утро они сражались по несколько часов. Хотя они пользовались только тупыми мечами и плетеными щитами, временами состязания перерастали в настоящую схватку. Что-то выводило ее из себя и вместо того, чтобы добиваться легких касаний, Гвенивер впадала в неистовство и начинала бить сильно. Это, в свою очередь, разъяряло Даннина. Несколько минут они обычно яростно сражались, затем прерывали поединок по какому-то полубессознательному взаимному согласию и возвращались к более цивилизованному фехтованию. Хотя в этих поединках Даннин всегда одерживал верх, он никогда не чувствовал, что покорил Гвенивер. Он мог все утро пятнать ее царапинами, но на следующий день Гвенивер начинала опять, и снова она выводила его из себя слишком сильным ударом. Даннин начал думать, что она собирается подчинить его себе.

Кроме того, возвращение в дан лишило Даннина возможности забыть о Рикине. Даннин часто видел их с Гвенивер вместе. Он замечал, как они смеются какой-то шутке, как Рикин склоняется к ней, когда они гуляют во дворе, как она играет с ним в кости на медяки, словно они – всего лишь пара простых всадников. Временами Рикин приходил посмотреть на их уроки. Он стоял у края тренировочного поля, как дуэнья, и ничего не говорил, а после окончания урока провожал Гвенивер. Поскольку у Даннина не было оснований выгонять капитана, присягнувшего на верность другому человеку благородного происхождения, то он с этим мирился.

Как-то раз после полудня Даннин взбесился настолько, что решился присоединиться к Гвенивер и Рикину. Они сидели возле конюшни, и лорду очень не понравилась улыбка Рикина. Даннин приблизился как раз вовремя, чтобы услышать странную шутку о кроликах.

– Доброе утро, – заговорил Даннин. – Что там с кроликами, госпожа?

– О, у Рикко очень хорошо получается ставить на них силки с этими проволочками, которые он всегда носит с собой, поэтому я говорила, что ему, не исключено, удастся поймать в капкан для меня и несколько, вепрей.

Еще меньше Даннину понравилось то, что она использовала уменьшительное имя.

– Ты этому обучился на ферме? – ехидно спросил Даннин.

– Да, лорд, – ответил Рикин. – Если рождаешься сыном фермера, то обучаешься многим вещам. Например, как отличить чистокровную лошадь от клячи.

– Что ты имеешь в виду? – Даннин положил руку на рукоять меча.

– Только то, что сказал, – и Рикин коснулся своего оружия.

Выругавшись, Даннин выхватил меч. Он увидел, как блеснул металл, затем что-то обожгло ему кисть, и меч вылетел у него из руки. Ругаясь, он отступил назад – как раз в тот миг, когда Гвенивер шлепнула по руке Рикина тупой стороной меча. Она достала меч быстрее, чем они оба.

– Боги, да вы спятили! – воскликнула девушка. – Я убью первого из вас, кто еще раз начнет подобное, даже если меня за это повесят. Вы поняли меня?

Рикин повернулся и убежал в казармы. Даннин потер ноющее запястье и, хмурясь, смотрел на удаляющуюся спину Рикина, пока Гвенивер не коснулась его груди острием меча.

– Если ты станешь посылать его на заведомо невыполнимые задания и он погибнет, то я убью тебя.

Отказываясь отвечать, Даннин поднял свой меч с булыжников. Только тогда он заметил толпу зевак, которые глазели на происходящее, лыбились и несомненно радовались тому, что бастард получил по заслугам.

Даннин отправился назад в дан и побежал наверх в свои покои. Он бросился на кровать и лежал там, трясясь от ярости. Затем ярость медленно прошла, сменившись холодной безнадежностью. Ну значит так; если сука предпочитает своего вонючего фермера, то пусть его получит! Богиня накажет их достаточно быстро, если они спят вместе. Даннин со вздохом сел, понимая, что, скорее всего, они не делают ничего подобного. С этой минуты придется держать свою ревность в узде, сказал он себе, чтобы не поддаться постыдной ярости – даже более сильной, чем похоть.

Остальную часть дня Рикин избегал Гвенивер, но во время вечерней трапезы в большом зале обнаружил, что следит за ней, сидящей на возвышении вместе с другими господами благородного происхождения. Было настоящей пыткой вспоминать, как он опозорился перед ней. Он забыл Богиню. Это оказалось так просто – мгновение он думал о Гвенивер только как 6 женщине. То, что Даннин допустил ту же ошибку, не служило ему оправданием. Богиня приняла Гвенивер и отметила ее. Так обстоят дела. Так и никак иначе. Закончив ужин, Рикин взял вторую кружку эля. Он медленно пил, размышляя о том, что должен сделать в свое оправдание – не перед Гвенивер, а перед Богиней. Он не испытывал желания умереть в следующем сражении, если Она захочет видеть его мертвым.

– Возвращаешься в казарму? – спросил Дагвин. – Мы могли бы сыграть в кости.

– Скоро приду. Я хотел поговорить со старым травником.

– О чем?

– Это тебя не касается.

Дагвин пожал плечами, встал и ушел. Рикин не вполне понимал, с чего он решил, будто Невин знает о Черной Богине. Но старик казался таким мудрым, что следовало попробовать. Невин заканчивал трапезу и был увлечен разговором с начальником склада вооружений. Рикин решил подождать, пока он не закончит, а затем последовать за ним. Один за другим остальные члены отряда клана Волка уходили из-за стола, пока Рикин не остался в одиночестве. Он взял третью кружку и снова сел, проклиная начальника склада вооружений за то, что тот так долго говорит.

– Капитан? – произнес кто-то у него за спиной.

Это был лорд Олдак. Он стоял, засунув большие пальцы за пояс с ножнами. Хотя Рикин так никогда и не простил его за то, что назвал Гвенивер девкой, он встал и поклонился.

– Мне хотелось бы поговорить с тобой.

Рикин последовал за ним через черный ход в прохладный двор. Они стояли в круге света, падавшего из окна. Олдак подождал, пока две служанки пройдут мимо, чтобы те не услышали их разговора.

– Что вы сегодня не поделили с лордом Даннином? – спросил Олдак.

– Прошу меня извинить, но это не ваше дело.

– О, несомненно, не мое. Простое любопытство. Один из пажей сказал, что лорд Даннин оскорбил их святейшество и ты ее защищал.

У Рикина возникло искушение соврать и позволить распространиться менее постыдному рассказу, однако он не поддался ему.

– Нет, лорд, это неправда. Я сказал кое-что, что лорд Даннин неправильно понял, и моя госпожа вмешалась.

– Ну, наш бастардик – определенно очень обидчивый, не правда ли? – Странно, но Олдак выглядел разочарованным. – Я просто поинтересовался.

Когда Рикин вернулся в зал, то обнаружил, что Невин уже ушел. Ругая про себя Олдака, Рикин отыскал пажа, который сообщил ему, что старик отправился в свои покои. Рикин заколебался, опасаясь беспокоить человека, про которого все говорили, будто он обладает двеомером, но в конце концов если он немедленно должным образом не умилостивит Богиню, то его жизнь подвергнется большой опасности. Поэтому Рикин незамедлительно отправился в покои Невина, где нашел старика, сортирующего травы при свете лампы.

– Добрый вечер, – поздоровался Рикин. – Могу ли я поговорить с вами?

– Конечно, парень. Заходи и закрой дверь.

Поскольку у Невина был только один стул, Рикин неловко замер у стола, глядя на сладко пахнущие травы.

– Ты плохо себя чувствуешь? – спросил Невин.

– Нет, я пришел не за травами. Вы кажетесь по-настоящему мудрым человеком. Знаете ли вы, примет ли Черная Богиня молитвы от мужчины?

– Почему бы и нет? Бел же слушает молитвы женщин, не так ли?

– Хорошо. Видите ли, я не могу спросить свою госпожу. Я боюсь, что оскорбил Богиню, и точно знаю, что оскорбил госпожу. Поэтому я подумал: может, я сам разберусь с Богиней, поскольку не хочу умереть во время следующей кампании? Очень сложно, черт побери, когда у Нее даже нет настоящего храма, куда я мог бы пойти.

Невин смотрел на него, словно был поставлен в тупик, раздражен и восхищен одновременно.

– Несомненно, Богиня это понимает, – сказал Невин. – В некотором роде Ей не требуется никакого храма, потому что вся ночь – это Ее дом, а тьма – это Ее алтарь.

– А вы случайно не были священником?

– Нет, но я прочитал множество книг о священных вещах.

– А мне случайно не следует что-то пожертвовать Ей? Кажется, боги любят это.

– Любят, – Невин с минуту размышлял с чрезвычайно серьезным видом. – Я дам тебе немного корня мандрагоры, потому что он напоминает человеческую фигуру и обладает двеомером. Ты должен отправиться к реке поздно ночью, бросить корень в реку, а затем помолиться Ей и попросить Ее, чтобы Она простила тебя и взяла его вместо тебя.

– Спасибо. Я вам очень благодарен. Я заплачу за этот корень.

– В этом нет необходимости, парень. Я не хочу, чтобы ты допустил ошибку и погиб, раз ты считаешь, что Богиня повернулась против тебя.

Рикин завернул ценный корень мандрагоры в кусок материи и спрятал его под рубашкой, а затем вернулся в казарму.

Он лежал на своей койке и думал, что скажет Богине, поскольку хотел все правильно сформулировать. Знание о том, что он тоже может поклоняться Ей, наполняло Рикина торжественностью и спокойствием. Тьма – это Ее алтарь.

Ему нравилось, как Невин это сформулировал.

Когда-нибудь, когда на Рикина нахлынет его вирд, он опустится в Ее руки и будет лежать, спокойный и опустошенный, отдыхать во тьме, и вся боль этой бесконечной войны останется позади.

– Дагвин! – позвала Гвенивер. – Где Рикин?

Дагвин быстро осмотрел конюшню.

– Да будь я проклят, если знаю, госпожа, – ответил он. – Он был тут минуту назад.

Гвенивер поспешила наружу, на яркий утренний солнечный свет, и обошла вокруг конюшен. Как она подозревала, он снова намеренно избегал ее. Это предположение подтвердилось, когда Гвенивер наконец нашла Рикина. Он удивленно взглянул на нее, после чего смотрел только в землю.

– Пошли прогуляемся, Рикко.

– Если так прикажет госпожа.

– Прекрати бегать от меня, как побитая собака! Послушай, я никогда на тебя не сердилась, но если я собиралась поставить Даннина на место, то я должна была действовать справедливо, не так ли?

Рикин поднял голову и улыбнулся. Это была короткая вспышка его обычного веселого настроения. Гвенивер любила смотреть на него, когда он так улыбался.

– Ты это сделала, – признал он. – Но я упрекал себя.

– Все забыто – в том, что касается меня.

Гвенивер с Рикином вместе прошли под навесами за конюшнями, где хранились припасы и стояли пустые телеги, пока не нашли тихое, солнечное место у стены дана. Там они устроились, прислонившись к сараю. Перед их глазами высилась гора темных камней, которая запирала их внутри и не пускала врагов извне.

– Знаешь ли, тебе следует найти себе девушку в дане, – сказала Гвенивер. – Мы будем жить здесь всю оставшуюся жизнь.

Рикин поморщился, словно она дала ему пощечину.

– Что не так? – спросила Гвенивер.

– Ничего.

– Чушь. Выкладывай.

Рикин вздохнул и потер затылок, словно это помогало ему думать.

– Ну, предположим я заведу девушку. А ты как к этому отнесешься? Я надеялся, что ты… а, черт побери!

– Ты надеялся, что я буду ей завидовать? Буду. Но это моя ноша, не твоя. Я выбрала Богиню.

Он улыбнулся, глядя в землю перед собой.

– Ты на самом деле будешь ей завидовать?

– Буду.

Он кивнул и уставился на булыжники, словно считал их.

– Я подумывал об этом, – признал он наконец. – Есть несколько девушек, которые мне нравятся, и одной из них сильно нравлюсь я. Только вчера она разговаривала со мной, и я знал, что легко могу уложить ее в постель. Если не буду возражать против того, чтобы делить ее с парой других парней, а это меня никогда раньше не волновало. Но внезапно мне стало плевать, заполучу ли я ее когда-нибудь. Поэтому я просто ушел. – Рикин молчал несколько минут. – Ничего хорошего ни с какой другой девушкой никогда не получится. Я слишком сильно люблю тебя. И люблю уже много лет.

– Ты просто до сих пор не нашел подходящую девушку.

– Не надо шутить надо мной, Гвен. Я не проживу долго. Ты намерена умереть, не так ли? Я вижу это в твоих глазах, когда бы мы ни ехали на бой. Я не собираюсь пережить тебя ни на минуту. Я молился твой Богине и обещал Ей это. – Наконец он посмотрел на нее. – Поэтому я подумал, что вполне могу дать ту же клятву, что и ты.

– Не надо! В этом нет необходимости, и если ты ее нарушишь…

– Ты не веришь, что я смогу это сделать, не так ли?

– Я не это имела в виду. Просто нет оснований для такой клятвы.

– Есть. Что дает мужчина любимой женщине? Дом, достаточно еды, время от времени – новое платье. А я никогда не смогу дать тебе ничего этого, поэтому дам то, что могу. – Он улыбнулся ей, солнечно, как всегда. – Пусть для тебя это и неважно, Гвен, но ты никогда не увидишь меня с другой женщиной: Ты никогда не услышишь ни о чем подобном.

Ей казалось, что неожиданно она обрела чистое серебро там, где прежде видела только закопченную медь.

– Рикко, я никогда не нарушу свою клятву. Ты это понимаешь?

– Если бы не понимал, стал бы я давать свою?

Когда Гвенивер схватила его за руку, то почувствовала, что вместо нее говорит Богиня.

– Но если бы я когда-либо нарушила ее, то это был бы ты, а не Даннин. Несмотря на его ранг, ты превосходишь его во всем.

Он заплакал.

– О, боги, – прошептал Рикин. – Я последую за тобой на смерть.

– Последуешь, если ты вообще за мной последуешь.

– В любом случае в конце концов Богиня получит нас всех. Почему, клянусь всеми кругами ада, я должен беспокоиться, когда это случится?

– Я люблю тебя, – сказала Гвенивер.

Он поймал ее руку, их пальцы переплелись.. Они долго сидели так, не разговаривая, затем Рикин тяжело вздохнул.

– Как жаль, что я не могу сберечь свое жалованье и купить тебе помолвочную брошь, – сказал он. – Просто подарок, чтобы это отметить.

– Я чувствую то же самое. Подожди, я знаю. Поклянись со мной клятвой крови, как они делали во Бремена Рассвета.

Рикин улыбнулся и кивнул. Гвенивер дала ему свой кинжал, и Рикин сделал небольшой разрез у нее на запястье, потом на своем собственном и приложил одну кровоточащую ранку к другой.

Когда Гвенивер смотрела ему в глаза, ей хотелось плакать, просто потому, что Рикин выглядел так торжественно, и потому, что это было свадьбой – никакая другая для нее невозможна.

Тонкая струйка крови побежала у нее по руке. Внезапно Гвенивер почувствовала Богиню, Ее холодное присутствие.

Она знала: Черная Госпожа довольна их любовью – чистой и крепкой, как еще один меч, возложенный на Ее алтарь. Рикин склонил голову и поцеловал Гвенивер – только один раз.

Позднее тем же утром бесцельная прогулка привела их в сад трав Невина и к самому Невину, который стоял на коленях и занимался своими растениями. Когда они окрикнули его, он встал и вытер грязные руки о бригги.

– Доброе утро, – поздоровался он. – Судя по слухам, которые до меня донеслись, вы двое скоро отправитесь назад, на земли клана Волка.

– Да, – подтвердила Гвенивер. – И очистим их от паразитов.

Невин склонил голову набок и посмотрел вначале на Гвенивер, потом на Рикина и снова на Гвенивер. Его взгляд внезапно стал холодным.

– Что это у тебя на запястье, Рикко? – спросил он. – И похоже, что у дамы тоже есть такой-то порез.

Со смехом она подняла руку, чтобы продемонстрировать высохшую кровь.

– Мы с Рикином вместе дали клятву. Мы никогда не ляжем в одну постель, но ляжем в одну могилу.

– Вы – глупые молодые олухи, – прошептал Невин.

– Эй, послушайте, – возмутился Рикин. – Неужели вы думаете, что мы не сможем ее сдержать?

– О, конечно, сможете. Несомненно, вы великолепно сдержите свою великолепную клятву и получите как раз ту награду, которой жаждете, – раннюю смерть в битве. Барды много лет будут петь о вас.

– Но тогда почему вы выглядите таким обеспокоенным? – вставила Гвенивер. – Мы никогда не стали бы просить чего-то лучшего.

– Знаю, – старик отвернулся. – И это беспокоит меня и заставляет болеть сердце. А, ну, это ваш вирд, не мой.

И не произнеся больше ни слова, он встал на колени и вернулся к своим растениям.

Этим вечером Невин был не в состоянии задерживаться за столом в большом зале и наблюдать за тем, как Гвенивер смеется. Он ушел в свои покои, зажег свечи, затем стал ходить взад-вперед, размышляя, что же есть такого в его народе, что заставляет его получать удовольствие от страданий и любить смерть так, как другие любят роскошь и богатство? Гвен и ее Рикин думали, что они любят друг друга, в то время, как любили темную прожилку в душе Дэверри.

– А, боги! Теперь это не мое дело.

Свеча затрепетала, словно качала свой золотой головкой, говоря «нет». На самом деле это было его дело, независимо от того, удастся ли ему помочь им в этой жизни или же он будет вынужден ждать их следующего перерождения. Его касалась судьба не только Гвенивер, но и Рикина. Независимо от того, нарушат они клятву или нет, они связали себя цепью вирда, и для того, чтобы распутать ее, потребуется мудрость короля Брана – и сила Версингеторикса, чтобы сломать ее. Мысли об этих двух героях Времен Рассвета сделали мрачное настроение Невина еще хуже. Проклятая клятва крови, что-то прямо из старой саги! Невин хотел объяснить им, заставить Гвенивер и Рикина увидеть, что всегда проще упасть, чем карабкаться. Стоит отпустить то, за что держишься, чтобы упасть, как возникает великолепное чувство легкости и силы. Гвенивер никогда не станет слушать. И вероятно уже слишком поздно.

Невин рухнул на стул и уставился в пустой камин. Он почти физически ощущал, как все королевство скользит назад. Гражданские войны ломают и рушат достижения многих лет. Культура, образование, рыцарская честь, забота о бедных. Бесславно гибнут все эти признаки цивилизации, на которые такое количество людей потратило столько лет.

Впервые на протяжении своей неестественно долгой жизни Невин задумался о том, чего стоила его служба Свету. Может ли на самом деле существовать какой-то Свет, которому следует служить? Так легко и просто жизнь соскальзывает во тьму… Никогда раньше он не осознавал с такой очевидность, насколько хрупка цивилизация. Она плавает, как масляное пятно на черном океане людского сознания.

Что касается Гвенивер, у Невина оставалась одна последняя отчаянная надежда: если ему только удастся сделать так, чтобы она увидела, насколько большую власть предлагает двеомер. Ничто не земле не может сравниться с этой властью. Ведь Гвенивер любит власть. Возможно, ему удастся увезти ее от королевского двора. Ее и Рикина, потому что Гвенивер никогда не бросит его. Они могли бы уехать в дикую северную страну или даже в Бардек. Там он поможет ей сбросить с себя груз, который она взвалила на себя, там она сможет все понять. Этой же ночью Невин отправился к ней в покои для важного разговора.

Гвенивер налила ему меду и усадила в лучшее кресло. При свете лампы ее глаза блестели, улыбка была яркой и неподвижной, словно ее вырезали на лице ножом.

– Могу догадаться, почему вы здесь, – объявила она. – Почему вас так беспокоит клятва, которую дали мы с Рикином?