Текст книги "Прощание с коммунизмом. Детская и подростковая литература в современной России (1991–2017)"

Заключение

Кончина журнала «Детская литература» и рождение двух новых журналов, «Вестника детской литературы» в 2010 году и «Детских чтений» в 2012‐м, отражают принципиально важный момент в развитии современной российской детской книги. Как показывает история журнала «Детская литература», на то, чтобы развалить крепость советской детской литературы, ушло полтора десятилетия – включая длительный период негативной реакции, отмеченный яростным национализмом и глубокой ностальгией по советскому прошлому. Из пепла этого провалившегося проекта восстали два новых журнала, посвященных детской литературе, что безусловно отражало растущий интерес литературоведов и критиков к современной российской детской книге. Начало ее международным исследованиям положили Лариса Рудова, Ирина Савкина, Лора Тибонье и Катерина Балистрери230230
  Следующие исследователи регулярно писали о современной российской детской литературе: Лариса Рудова (США), Ирина Савкина (Финляндия), Лора Тибонье (Франция), Катерина Балистрери (Великобритания), а также российские ученые Мария Черняк, Ольга Мяэотс, Екатерина Асонова и Инна Сергиенко. Рудова, Черняк и Тибонье изучали современную прозу для подростков, Савкина исследовала гендерные вопросы в детской литературе. См. сборник статей под редакцией Ольги Бухиной, освещающий современные исследования в области российской литературы для детей и подростков: Russian Children’s and Young Adult Literature / Guest editor O. Bukhina // Russian Studies in Literature. 2016. Vol. 52. № 2.


[Закрыть]. Статьи, опубликованные в «Вестнике детской литературы» и «Детских чтениях», демонстрировали важность не только новых детских издательств и литературных конкурсов, но и новых публичных сфер, обеспечивающих исследование и обсуждение детской литературы, ее активную поддержку. В 2010‐х годах мы наблюдали все большее разнообразие деятельности, связанной с детской книгой, – создание новых блогов, сайтов, групп в социальных сетях и книжных ярмарок, открытие новых книжных магазинов, как традиционных, так и интернет-магазинов. В советское время этот процесс направлялся государственными издательствами, государственными литературными премиями и научными журналами – теперь на этом поле появились совершенно новые игроки. В современной литературе эти процессы становятся куда более открытыми, поэтому в них могут участвовать значительно больше представителей различных профессий – писателей, издателей, библиотекарей, исследователей, родителей и самих детей, – что позволяет создавать совершенно другие структуры, которые мы подробно обсудим в шестой главе. Но для начала необходимо обрисовать общую картину детской литературы в России XXI столетия и познакомиться с теми авторами, которые эту литературу создают.

Глава третья
МАССОВАЯ ЛИТЕРАТУРА ДЛЯ ДЕТЕЙ И ПОДРОСТКОВ

Лучше совсем ничего не читать, чем читать плохую и мало художественную книгу.

Виссарион Белинский

Когда я читала этот детектив, я просто не могла думать ни о чем другом.

Евгения Носенко, 14 лет

В начале 1990‐х годов перемены в издательском деле привели к созданию новой литературы для детей; новое книгоиздательство, в отличие от старого, советского, было направлено на получение прибыли. Рынок заполонило огромное количество массовой литературы, криминального чтива и «научпопа», что вызвало сильнейшую реакцию литературных критиков, литературоведов и педагогов. Многие родители поначалу приветствовали эти новые книги, они казались им долгожданными плодами капитализма, однако культурная элита приходила в ужас от непрекращающегося потока «мусора», наводняющего страну, – еще одного доказательства окончательного упадка русской цивилизации. Конец семидесяти четырех лет государственного книгоиздания и внезапное появление ориентированной на прибыль детской книжной продукции означали поворот на 180 градусов – от советской модели к рыночной, – что в случае современной российской детской литературы привело ко множеству разнообразных последствий. Книгоиздание демократизировалось в том смысле, что теперь на него оказывало влияние множество независимых игроков. То, что многие читатели в России отнеслись к массовой литературе как к продукции, не имеющей никакой художественной ценности, не уменьшает ее роли: она проложила дорогу возрождению российской детской литературы в первом же десятилетии XXI века. Дело не только в том, что массовая литература породила сильнейшее желание противодействовать ее дурному влиянию; что более важно, она принесла с собой совершенно новые представления о ребенке как об активном субъекте читательского процесса, полноценном индивидууме и потребителе; эти представления о новом читателе оказали огромное влияние на эволюцию новой литературы для детей и подростков.

Приватизация издательского дела в 1990‐х годах была не первым случаем в российской истории, когда государство перестало заказывать и оплачивать художественные тексты. Исчезновение придворных поэтов и покровителей искусств в конце XVIII века вызвало сходную трансформацию литературного процесса; это привело к профессионализации литературного творчества в XIX веке и созданию знаменитых во всем мире произведений Пушкина, Гоголя, Тургенева, Достоевского, Толстого, Чехова и многих других. Этот пример помогает лучше увидеть, что же произошло в постсоветском контексте, когда в страну хлынул поток переводной литературы, а многие отечественные авторы поспешили заняться воспроизводством успешных западных моделей; такое резкое изменение существующих литературных форм привело к значительному расширению круга возможного чтения не только детей, но и взрослых.

Изучение того, как Россия за несколько десятилетий сумела стать частью глобальных издательских тенденций, показывает, что массовая литература предлагала читателю совершенно иные жанры, нежели литература, спонсированная государством. Как мы уже говорили в первой главе, советская книжная индустрия производила миллионы идентичных копий школьных букварей, сказок, сборников стихов и рассказов, повестей и романов, предназначенных для того, чтобы развивать ребенка и прививать ему высокие нравственные принципы. В постсоветской России децентрализованная система частных издательств быстро приучила читателя к новым жанрам: интерактивным книжкам для малышей, легким жанрам – фэнтези, хоррору и детективам, не говоря уже о литературе young adult. Подобные жанры либо совсем не существовали, либо были недостаточно представлены в советской детской и подростковой литературе231231
  Представление о литературе young adult, или подростковой литературе, безусловно существовало в Советском Союзе, однако советская книжная индустрия не издавала произведений того типа, которые обычно относят к литературе young adult в понимании европейского или американского литературоведения, то есть книг, где подчеркивается агентность подростков, сталкивающихся с разнообразными проблемами.


[Закрыть]. При этом новая массовая (рыночная) литература создавалась не только для развлечения детей; она приучала читателя к пониманию агентности самого ребенка, что прямо связано с зависимостью новой рыночной экономики от детей-читателей и тех взрослых, которые покупают детям книжную продукцию. Интервью с главами издательских компаний в период с 2011 по 2016 год выявляли широко распространенную озабоченность тем, как привлечь новых читателей и как помочь новым русскоязычным авторам обрести заслуженную известность. Привлечь юного читателей к новым книгам оказалось достаточно трудно, поскольку государственная школьная система вносила мало изменений в школьную программу, а общенациональная повестка дня продолжала превозносить прошлое, испытывая постоянную ностальгию по утраченному советскому канону детской литературы.

В начале 1990‐х популярная и массовая литература, публикуемая крупными издательствами, играла важнейшую роль в возможности разнообразить детский книжный рынок, что способствовало возникновению в последующие годы новой литературы для детей и подростков. Как мы увидим в четвертой главе, произведения более «высоких» жанров, публикуемые малыми издательствами, появились позднее, и часто их создание являлось непосредственной реакцией на уже существующие массовые детские тексты. Данная глава посвящена массовой (рыночной) литературе для детей, а также продукции, связанной с книгами в более широком смысле, тогда как в четвертой главе мы сосредоточимся на художественной литературе в прямом значении этого слова232232
  Эдуард Браун считает представления Юрия Тынянова о «границе между литературой и не литературой» и о «текучести» этой границы важнейшим вкладом Тынянова в литературоведение. См.: Brown E. Foreword // Ginzburg L. On Psychological Prose / Trans. J. Rosengrant. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1991. P. ix.


[Закрыть]. Что достойно называться литературой, а что нет, не всегда очевидно, и эта тема заслуживает дальнейшего обсуждения. Мы будем говорить о двух типах книжной продукции по нескольким причинам. Во-первых, такое различие явственно прослеживается в корпусе текстов, написанных для детей в 1990‐е годы, во-вторых, оно по-прежнему широко применяется в сегодняшнем российском контексте, и в-третьих, те, для кого это важно, с удивительным постоянством одинаково определяют, что же все-таки является литературой в высоком смысле этого слова, несмотря на то что сама культурная элита претерпела за эти годы значительные изменения. Многие знаменитые произведения русского литературного канона выросли из «легких» жанров: например, «детективные романы для интеллектуалов» («Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы» Достоевского) или роман о скандальном поведении героини («Анна Каренина» Толстого). Этот факт только подчеркивает иронию подобных различий и искусственность данных категорий: ни «легкое» происхождение, ни прочное место в каноне не являются существенными характеристиками этих романов. Постоянное ожидание кризиса в современной российской детской литературе, вместе с непрерывным страхом, что «детям нечего (хорошего) читать», еще раз подчеркивают важность «высокой» литературы как социальной категории, определяющей социальные иерархии и стимулирующей авторов писать высокохудожественные тексты233233
  См., например, интервью Юлии Загачин, утверждающей, «что нашим детям нечего читать»: Юлия Загачин о детском издательстве «Розовый жираф» // KidReader. 2013. 15 января. http://kidreader.ru/article/786 (дата обращения 31.07.2023).


[Закрыть].

Мы посвятили массовой (рыночной) литературе отдельную главу и не смешиваем ее с «высокой» литературой; нам важно подчеркнуть особую роль культурных элит в формировании литературного канона. Роль российских культурных элит в литературе и искусстве особенно интересна, поскольку огромные перемены в политическом и экономическом устройстве страны (от империи и монархии к коммунистическому режиму, а потом к «управляемой демократии») соответствуют изменениям в понимании того, кто входит в культурную элиту и какова роль представителей этой элиты в создании культурного капитала. В XVIII веке литературный канон определялся царями, богатыми вельможами и придворными поэтами, в XIX веке на их место заступили профессиональные литераторы, редакторы литературно-критических журналов и издатели. В течение большей части XX века этот процесс находился в руках у репрессивного государства, что привело к разделению культурной элиты на хорошо оплачиваемых профессионалов (членов Союза писателей) и диссидентов, многие из которых писали «в стол» или публиковались только на Западе. В нашем столетии мы видим активных членов литературного сообщества – писателей, издателей, библиотекарей, учителей, родителей и даже самих детей, – стремящихся создать внутри рыночной экономики нишу для высококачественной детской литературы и противопоставить эту литературу изобилию массовой продукции.

Есть и еще одна, более практическая причина для использования таких категорий, как массовая и художественная литература, заключающаяся в том, что эти термины в сегодняшней России активно использует книжный рынок. Крупные издательства по-прежнему выпускают большими тиражами «легкое чтиво», переводную литературу, популярный нон-фикшн и те книги для юного читателя, которые пользуются максимальным спросом и приносят максимальную прибыль. Маленькие издательства приглашают талантливых авторов и издают их книги тиражами в несколько тысяч экземпляров. Хотя эти элитные детские издательства («Самокат», «КомпасГид», «Розовый жираф», «МИФ», «Настя и Никита» и многие другие) сумели найти свою рыночную нишу, они все же часто воспринимали свою деятельность как бескорыстный труд, который никогда не принесет им гигантских доходов. Различие между финансовым капиталом в случае популярной литературы и культурным капиталом в случае высокохудожественных книг отражает разницу в миссии двух типов издателей, старающихся оживить поле детской литературы с разных концов ее возможного спектра.

Решение посвятить целую главу массовому чтению, остающемуся для многих в России литературой весьма сомнительного свойства (и возможно, даже вредной для детей), объясняется той центральной ролью, которую эта рыночная продукция играла в формировании новых представлений о детях-читателях и о детях – литературных героях в современном культурном ландшафте. Неожиданное появление большого числа интерактивных книг в начале 1990‐х превратило даже самого маленького ребенка в активного потребителя; в предыдущую эпоху никто его таковым не считал. Свойства восприятия ребенка-читателя начали во многом определять дизайн книги234234
  Как отмечают Сара Панкеньер Вельд, Энсли Морс и другие, авангардистские эксперименты в искусстве 1910‐х и 1920‐х годов схожим образом оказали заметное влияние на представления о детях как об активных субъектах с огромным творческим потенциалом.


[Закрыть]. Появление в России книг по сексуальному воспитанию предполагало совершенно иное, чем ранее, отношение к сексу и разбивало множество давно устоявшихся табу. Новые «полезные советы» для детей и подростков объясняли, что детство, в отличие от его изображения в советской литературе, не всегда такое уж «счастливое время». Открытое обсуждение проблем, существующих в обществе, – сексуального насилия, бедности, буллинга и жестокости сверстников – и откровенное признание того, что молодежь в нашем мире сталкивается со множеством проблем, отражало новое отношение к ребенку как к индивидууму, которому придется научиться справляться с трудными ситуациями, поскольку общество и государство не могут или не хотят оказать ему помощь. Трагическое или критическое изображение современного общества в текстах для детей являло собой резкий отход от практик прошлых десятилетий, когда детство было «защищено» от всего того, что не одобрялось генеральной линией партии. Эти изменения указывают на отказ от репрезентации детства как чего-то священного и драгоценного и на появление нового взгляда на ребенка или подростка – потребителя и индивидуума, который может сам влиять на свою судьбу. Как мы увидим ниже, подобно представлениям о подростке-потребителе, проложившим дорогу литературе young adult в Соединенных Штатах и в Европе в послевоенные 1950‐е и 1960‐е годы, в 1990‐е это новое отношение к детям и подросткам набирало силу одновременно с проникновением глобального капитализма в бывший советский блок235235
  См. важное исследование Дика Хебдиджа о росте подростковой потребительской культуры на Западе: Hebdige D. The Meaning of Style. New York: Routledge, 1979.


[Закрыть].

Изменение представлений о детях и детстве отразилось и на форме, и на содержании современной массовой детской литературы – особенно на том, каким в книге предстает сам ребенок. Одобряемое государством изображение счастливого детства и крепкой детской дружбы играло центральную роль в советской детской литературе; счастье и дружба стали эмблемами детства; однако это были взрослые представления о детстве, и взрослые, в свою очередь, использовали литературу в целях контроля за маленьким читателем и его социализацией236236
  Келли К. «В нашем великом Советском Союзе товарищ – священное слово». Эмоциональные отношения между детьми в советской культуре // Детские чтения. 2013. № 3 (1). С. 47–49. Как мы увидим в пятой главе, агентность героя-ребенка и героя-подростка в постсоветской литературе представляет собой реакцию на прошлое с его моралистическими и переслащенными представлениями о «счастливом детстве» в Советском Союзе.


[Закрыть]. Катриона Келли приводит цитату из «Большой советской энциклопедии» 1952 года издания, которая говорит об откровенной идеологической функции дружбы в сталинскую эпоху:

В социалистическом обществе, где ликвидированы эксплуататорские классы, сложились новые отношения между людьми – отношения дружественного сотрудничества и взаимопомощи. В советском коллективе, объединенном единой целью построения коммунизма, развивается подлинная дружба между людьми237237
  Большая советская энциклопедия. 1952. Т. 15. С. 238. Цит. по: Келли. Цит. соч. С. 44. Уже в 1930‐х годах дружба понималась как источник морального роста и развития, а обретение таких личностных свойств, как честность, храбрость и любовь к Родине, считалось положительными результатами идеальной дружбы. См.: Там же. С. 48. Келли цитирует статью некоего М. Балана: Балан М. Такая нужна дружба! // Костер. 1938. № 10. С. 73.


[Закрыть].

В этой и последующих главах мы обсудим, как к тем понятиям, которые являлись центральными в советской детской социализации – дружбе, коллективизму и им подобным, присоединяются, а нередко и полностью их замещают, представления об агентности в обыденной жизни, независимости и способности справляться с трудностями, составляющие в постсоветское время суть нового понимания личности ребенка.

Мы отнюдь не утверждаем, что в советское время дети всегда оставались пассивными субъектами, обладающими исключительно «правильным» мышлением, а после 1991 года все они вдруг превратились в активных, думающих индивидуумов. В действительности во многих советских произведениях для детей изображение книжных героев было куда более сложным, так же как и социальная позиция предполагаемых читателей. Многие главные действующие лица советских книг, выдуманные или реально существовавшие, изображались невероятно активными. Тимур Гараев, Саня Григорьев, Зоя Космодемьянская, Павлик Морозов и даже юный Ленин вели себя как советские супергерои – активные, полностью сформированные идеологические субъекты («истинные коммунисты»). Идеологические убеждения, присущие этим героям, часто выражались через двойной нарратив, который одновременно передавал детскую способность к свежему восприятию мира и взрослую способность к повествованию. Именно эта идеологическая убежденность и обязательное присутствие взрослого «скрытого рассказчика» сильнее всего изменились в постсоветскую эпоху238238
  В пятой главе мы обсудим более подробно проблему «скрытого рассказчика», которую Перри Нодельман исследует в своей известной работе «Скрытый взрослый: определение детской литературы»: Nodelman P. The Hidden Adult: Defining Children’s Literature. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2008.


[Закрыть]. Что еще важнее, от ребенка-читателя советского времени не требовалось критического осмысления действий героев книги. Несмотря на то что многие герои детских книг, опубликованных во время и после хрущевской оттепели, в большой степени являлись нарушителями спокойствия (например, Чебурашка, Крокодил Гена, Незнайка, Денис Кораблев или Саша Яновская), читатель все же оставался будущим коммунистом, чье воспитание и образование имели первостепенное значение для воспроизведения существующего социального порядка239239
  Денис Кораблев – герой «Денискиных рассказов» Виктора Драгунского; Саша Яновская – героиня трилогии «Дорога уходит в даль…» Александры Бруштейн. См. обсуждение важных произведений советского детского канона в книге: Веселые человечки: Культурные герои советского детства / Под ред. И. Кукулина, М. Липовецкого, М. Майофис. М.: Новое литературное обозрение, 2008.


[Закрыть].

Возникающий в результате парадокс – книги для детей, написанные после 1991 года, изображают детей гораздо более свободными в своих действиях и в то же время подчеркивают, насколько эти дети беспомощны перед лицом серьезных перемен в обществе, – заставляет нас задуматься над еще более важным вопросом, который ставит детская литература в постсоветский период. Если одной из основных задач детских книг является создание образцов социальных ценностей, норм и правил поведения, то какова их роль в те времена, когда социальные нормы и ценности еще не устоялись и постоянно меняются? Переходный период, переломный момент, когда старые способы поведения считаются устаревшими, а новые способы еще не слишком хорошо очерчены, подразумевает кризисную ситуацию и для самих детей, и для детской литературы и культуры. В подобных ситуациях одна из самых важных функций детских текстов – передача социальных норм следующим поколениям – не может не изменяться. Как будет ясно из нижеследующих страниц, это состояние дел приводит к сложным и интересным результатам в области литературы: например, основной фокус детской литературы смещается с изображения идеи детства как важнейшего периода жизни к описанию живого опыта самих детей.

Эта глава будет посвящена главным образом исследованию трех категорий массовой литературы, в несметном количестве появившейся в 1990‐е годы и остающейся значительным сегментом книжного рынка, работающего на получение существенных прибылей. Мы рассмотрим интерактивные книжки для малышей, «полезные советы» для детей и подростков (включая руководства по половому воспитанию в качестве одного из поджанров) и легкое чтение (в том числе детективы, фэнтези и триллеры). Это только некоторые из новых жанров, появившихся в детской и подростковой литературе в 1990‐е годы; другие жанры – комиксы, тематические энциклопедии и справочники, книги о советском прошлом (включая мемуары и историческую литературу) и книги о православии – тоже заслуживают тщательного изучения240240
  В своей главе From Character-Building to Criminal Pursuit: Russian Children’s Literature in Transition Лариса Рудова описывала основные направления издательских тенденций современного детского книжного рынка в России, включая мемуарную литературу для детей Нины Луговской и Николая Оболенского; религиозные сочинения для детей о. Александра Меня и Георгия Юдина; комиксы Андрея Снегирева и Андрея Аёшина (см.: Rudova L. From Character-Building to Criminal Pursuit: Russian Children’s Literature in Transition Russian // Children’s Literature and Culture / Eds. M. Balina, L. Rudova. New York: Routledge, 2008. P. 21). О новых книгах для детей в постсоветской школьной программе см.: Павловец М. Школьный канон как поле битвы: Купель без ребенка // Неприкосновенный запас. 2016. № 5. С. 125–145.


[Закрыть]. Мы решили остановиться лишь на трех категориях книг, поскольку именно они самым радикальным образом изменили состояние книжного рынка и познакомили читателя с новыми представлениями о личности ребенка241241
  См. статью Дженни Каминер: Kaminer J. Imagining Adolescence in Selected Works of New Russian Drama // The Modern Language Review. 2018. № 113 (1). P. 190–216, а также ее книгу: Kaminer J. Haunted Dreams: Fantasies of Adolescence in Post-Soviet Culture. DeKalb, IL: Northern Illinois University Press, 2022.


[Закрыть].

Интерактивные книжки для самых маленьких

Появившаяся в 1940 году книжечка Дороти Кунхардт «Погладь кролика» была одной из первых интерактивных книг на Западе, и с нее началась длинная и яркая жизнь этого жанра, которая успешно продолжается и по сей день242242
  Kunhardt D. Pat the Bunny. New York: Golden Books, 2017.


[Закрыть]. В России с самого начала перестройки интерактивные книжки покорили рынок, заполонив все книжные магазины, газетные киоски и книжные развалы у каждой станции метро – необычайные новинки, почти незнакомые читателю в Советском Союзе243243
  Книжки-раскладушки художницы Лии Майоровой и другие книжки-игрушки, выпускаемые издательством «Малыш» с 1960‐х по 1980‐е годы, являлись редкими исключениями. Майорова иллюстрировала тексты Маршака, Чуковского, Барто, Сутеева, Гайдара и других известных советских писателей, и продажа этих книг за рубежом приносила издательству немалую прибыль.


[Закрыть]. Среди разнообразных изделий этого жанра были книги с окошками, книги-наклейки, серии «потрогай и погладь», книжки-пищалки, книжки с подвижными картинками, прописи и книжки по арифметике с магнитиками и сухими стирающимися фломастерами («рисуем и считаем»), трехмерные книги, книжки с трафаретами, книжки-погремушки для младенцев, книжки-кусалки в форме динозавров и многое другое. Поначалу эти книжки стоили достаточно дорого, часто в десять раз больше, чем книги советской эпохи, и были по карману только самым богатым покупателям. Подобные предметы роскоши ясно указывали на водораздел между теми, кто мог позволить себе эти новинки, и теми, кто не мог.

Большинство книг этого жанра, продававшиеся в России 1990‐х годов, являлись перепечатками западных изданий – частью огромного моря хлынувшей в страну переводной литературы. Основная идея этих изданий была проста: учиться может быть весело, особенно если обучение проходит в интерактивной форме и учитывает особенности восприятия ребенка. Если вспомнить куда более дидактическую ориентацию советских педагогических методик, становится понятно, почему многие в России горячо приветствовали этот радикально новый подход. Издательства рекламировали новые книги, утверждая, что они очень нравятся детям; одно из издательств прямо заявляло, что их книги «разговаривают с читателем: задают вопросы, хвалят за правильные ответы, рассказывают интересные факты»244244
  См. сайт издательства «Букмарк»: https://bookmarkbook.ru/ (дата обращения 31.07.2023).


[Закрыть]. Читатели подчеркивали качество, например, одной из таких уже отечественных интерактивных книг на тему русской истории, особенно отмечая ее информативность, занимательность и увлекательность245245
  Высокое качество книги Тамары Эйдельман и Екатерины Бунтман «Бородинская битва. 1812» (М.: Лабиринт, 2012) неслучайно: книга была написана известным историком и педагогом Тамарой Эйдельман, дочерью знаменитого историка и писателя Натана Эйдельмана.


[Закрыть].

Неудивительно, что многие из этих новых интерактивных книжек были посвящены магазинам и покупкам – тема ребенка-потребителя постепенно входила в круг детского чтения. Книга под названием «Чудесный магазин», скопированная с британского издания, рассказывала историю зебры, пингвина, панды и коровы, которые советуются с фламинго, продавцом в бутике элитной одежды, по поводу модных новинок246246
  Сорокина А. Чудесный магазин. М.: Лабиринт, 2003.


[Закрыть]. Яркая обложка сразу указывала на новый тип книги, подвижные вкладки изображали одежду, купленную героями книги; в описании присутствовали детальные инструкции, объясняющие, как пользоваться книгой («Потяните за язычок с правой стороны каждой странички – прямо на глазах белые наряды станут ЦВЕТНЫМИ!»); подобная книга, безусловно, была новинкой. Самым поразительным моментом в этой коротенькой истории являлось поведение самого продавца-фламинго: его жизнерадостные манеры не вполне вписывались в российские стереотипы гетеросексуальных гендерных норм, связывая новую рыночную реальность с «нестандартным» поведением. Продавец-фламинго с энтузиазмом давал советы, касающиеся модной одежды, увлеченно жестикулировал – все это, не говоря уже о типичном для фламинго розовом цвете, было скорее всего совершенно несущественно в британском варианте, но в российском контексте, особенно при использовании мужского рода («фламинго сказал»), придавало этому образу сомнительный характер.

Другой подобный текст, на этот раз переведенный с норвежского, «За покупками» (2007), был напечатан на страничках, сделанных из ткани. Книга закрывалась на застежки из липучек, и юный читатель мог собрать в сумку, лежащую в отдельном кармашке, разные предметы – цветы, рыбу, молоко, лошадку-качалку, майку. Единственное предназначение книги – имитировать поход за покупками и объяснить маленькому ребенку, что такое магазин. В западных странах книг такого рода множество, и они никого не удивляют, но их внезапное появление в России стало символом новой эпохи, в которой представления о мире, занятия и потребительские привычки маленьких детей, которые еще даже не умеют читать, определялись теперь рыночной экономикой. Новые интерактивные книжки могли быть о чем угодно – о животных, распорядке дня, алфавите, однако именно «игра в магазин» стала настоящим символом новой рыночной реальности и поворотным пунктом, требующим новых литературных форм.

«Чудесный магазин» и другие подобные книги, вызванные к жизни рыночной экономикой, наделяли место, где совершаются покупки, волшебными свойствами, превращая его в царство безграничной фантазии. Вместе с тем в этих текстах магазин представал чем-то необычным, слегка опасным. Это двойное восприятие отражалось не только в изображении потребительских навыков в детских книгах, но и в самом отношении к тому, что детская книга в целом превращается в товар. В то время как многие читатели восхваляли переход к капитализму, радуясь, что они наконец имеют доступ к подобным книгам и всему тому, что обещает новое общество потребления, литературные критики громко выражали если не ужас, то беспокойство по поводу этих новшеств. В 2009 году Ирина Арзамасцева, известный литературовед и специалист по детской литературе, отмечала пагубные последствия конкуренции для российских детских журналов:

Российской детской периодике приходится выдерживать нелегкую конкурентную борьбу с западными журналами, навязывающими детям модель потребительского общества (Барби, Микки Мауса, Принцессу и других популярных персонажей используют для продажи детских товаров, эти персонажи теряют собственное значение и превращаются в рекламный образ-обманку). Отечественные персонажи связаны теснее не с миром торговли, а с миром семьи и школы247247
  Арзамасцева И. Н., Николаева С. А. Детская литература. 6‐е изд. М.: Академия, 2009. С. 494. В этом и подобных случаях Микки Маус и Барби служили символами глобального капитализма – в противоположность «добрым» героям русской детской культуры.


[Закрыть].

В скобках Арзамасцева подчеркивала, что изображения героев из фильмов размещают на потребительские товары для более успешных продаж; вслед за этим следовало утверждение, что герои российских книг и мультфильмов лучше отражают семейные и школьные ценности, – еще раз делался упор на том, насколько неприемлемы и непривычны были такие новые, не существовавшие ранее в России способы продажи товаров детям.

Истинной иконой глобального капитализма в постсоветской России стала кукла Барби, которая является героиней сотен детских книг, опубликованных в 2000‐х и 2010‐х годах248248
  Книги о Барби в России публикуют сразу несколько издательств: АСТ, «Кристалл», «Премьера» и «Эгмонт Россия».


[Закрыть]. Компания Mattel, производящая кукол Барби и связанные с ними товары, старалась найти новые рынки в новых регионах и таким образом расширить производство. Арзамасцева была права: в этих книгах Барби – и героиня, и рекламный трюк для продвижения и продажи кукол Барби. Смелый ход, который нашел отклик в сердцах многих российских родителей и раскрыл их кошельки именно потому, что это была необычная новинка. Барби сама является образцовым потребителем, она не устает менять модные наряды и украшения, таким образом поощряя новые российские потребительские возможности. Барби оказалась одним из ярких примеров феномена франшиз на российском детском книжном рынке249249
  Есть и другие франшизы для детей от 3 до 12 лет: «Мой маленький пони» и игрушки-грузовики Tonka. Лицензирование собственно российских игрушек заняло какое-то время: первым был Чебурашка в 1990‐х годах, впоследствии, в 2010‐х, огромный успех приобрела серия «Маша и Медведь» и связанные с ней игрушки.


[Закрыть].

Книги, где Барби появляется в качестве главной героини, могут быть сказочными фантазиями (Барби в виде принцессы, русалки или подруги крылатого коня Пегаса) или описывать обыденную жизнь (прогулки по городу, приготовление пищи, шитье, спорт, отдых на пляже, влюбленность, дружбу, разнообразные профессиональные занятия); они могут рассказывать об экзотических странах (например, о Гавайях) и о «высокой» культуре (походе в театр на «Лебединое озеро» или посещении художественной выставки в музее). Существуют эти книги и в интерактивном формате книг с наклейками, раскрасок, бумажных кукол и множества всего другого. Отвечая на запрос рынка в начале 2000‐х годов, продукция Барби подхватила идею о том, что обучение может быть развлечением; появились такие книги, как «Веселые уроки Барби» (2003), «Барби: Учимся считать» (2003) и книги, обучающие российских детей английскому языку250250
  Рекламная обложка книги «Веселые уроки Барби» гласит: «Все задания, вошедшие в эту красочную книжку, разработаны профессиональными педагогами. Они же выбрали Барби в качестве помощницы, чтобы малышам было не скучно учиться» (см.: Веселые уроки Барби. № 6. М.: Эгмонт, 2003).


[Закрыть]. Как и в случае многих других западных франшиз, цена книг, выпускаемых в России, широко варьировалась – они могли стоить от 30 до 425 рублей (от одного до четырнадцати долларов в ценах начала 2000‐х годов); такие цены были рассчитаны на самый широкий спектр потребителей и финансовых возможностей.

Адаптация текстов о Барби к российской обыденной жизни представляла собой забавное чтение, в результате вызывающее ощущение остранения по Шкловскому. Например, «Барби в деревне: Развивающая книжка с наклейками» (2005) изображала Барби, управляющую трактором, занимающуюся прополкой огорода и починкой изгороди – давно ушедшими в прошлое символами сельскохозяйственной деятельности сталинских времен. При этом на обложке «Барби в деревне» практически не было никаких российских мотивов. Хотя у Барби в руках плетеная корзинка с ягодами, предположительно только что собранными ею самой, главное в обложке – розовый цвет, символизирующий саму идею Барби. Подобные образы в сочетании с Барби, берущей уроки верховой езды (крайне буржуазное занятие) или пишущей картину маслом на фоне роскошной французской виллы (совершенно не похожей на русскую дачу), вызывали чувство культурного головокружения. Образы богатства, комфорта, образованности и идиллической жизни за городом, неоднократно возникающие в книге, создавали полное ощущение того, что, если забыть о русских буквах, все это крайне мало относится к русской культуре. Подобные книги превращались в экзотические сказки с тонким налетом чего-то знакомого.

В постсоветской России Барби стала важным символом, в котором соединилось множество противоречивых понятий: новизна, фантазия, экзотика, достаток, феминизм и даже развращение юных умов251251
  Линор Горалик утверждала, что Барби обладала теми чертами, которых молодые девушки 1990‐х годов были лишены: карьерные возможности, гламур, сексуальная свобода и мир, в котором женщина может быть чем-то большим, чем «грязь и слизь». См.: Горалик Л. Полая женщина внутри и снаружи. М.: Новое литературное обозрение, 2005. С. 287.


[Закрыть]. В начале 1990‐х эта кукла оказалась не столько ролевой моделью, сколько недостижимым объектом фантазии: Барби жила жизнью, настолько недоступной большинству россиян, что об этой жизни нечего было и мечтать252252
  Там же. С. 288–289.


[Закрыть]. Российские антиглобалисты видели в Барби одиозную посланницу западного капитализма, своим развращающим влиянием уничтожающую целомудренные представления о детстве, столь долго пропагандируемые Советским государством. Подобные взгляды высказывались разнообразными критиками, от «золотой молодежи», предающейся в московских барах ночным развлечениям под названием «Убить Барби», до российского министерства образования, в 2003 году попытавшегося запретить куклу за то, что она провоцирует в детях «агрессивность, страх и преждевременные сексуальные проявления»253253
  Там же. С. 293.


[Закрыть].

Собственно российские франшизы стали появляться в середине 2000‐х годов и воспринимались как долгожданный противовес западным брендам. Три из них стали особенно популярны: «Смешарики», «Лунтик» и «Маша и Медведь». Дело началось с мультфильмов, но очень скоро переросло в многомиллионные бизнесы, производящие игры, мягкие игрушки и детские книжки. Нацеленные на детей разных возрастных групп – от младенчества до средней школы, – все три франшизы приступили к изданию книжных серий, учебных материалов и энциклопедий для детей, таких как «Букварик-Смешарик», «Счетарик-Смешарик», «Толковый Словарик-Смешарик», развивающие «Сказки о Лунтике и его друзьях», книжки на пружинках «Маша учит буквы» и «Маша учит цифры». Хорошо проверенные западные маркетинговые стратегии для получения максимальных прибылей с помощью новых брендов в большой степени определили развитие российского рынка книжной продукции и принесли российским детям новых героев и новые ролевые модели.

Западные книги, игры и игрушки наводнили российский рынок, но в то же время появилась и отечественная продукция для детей, например книжки-картонки для самых маленьких. Наиболее известный пример – серия Людмилы Петрушевской о поросенке Петре, впервые опубликованная в 2002 году254254
  Сначала вышли три книги Петрушевской: «Поросенок Петр и машина», «Поросенок Петр и магазин», «Поросенок Петр идет в гости». Все три неоднократно переиздавались – например, издательствами «Розовый жираф» и «Росмэн». Позднее появилось еще несколько продолжений.


[Закрыть]. Одна из самых знаменитых писательниц своего поколения, прославившаяся мрачноватыми произведениями для взрослых, Петрушевская оказалась также одной из первых постперестроечных российских писательниц, обратившихся к книжкам для малышей. Живые и забавные иллюстрации Александра Райхштейна прекрасно сочетались с текстом, в котором присутствовали классические темы воображения, творческих способностей ребенка и дружбы. Яркие и крупные, как образы из мультфильма, иллюстрации Райхштейна предназначались для очень маленьких детей. В каждой книжке поросенок Петр с помощью обыденных предметов обихода изобретает что-то совершенно новое: крышка от кастрюльки становится рулем машины, стул превращается в самолет или трактор, разноцветные камешки оборачиваются конфетами255255
  Текст Петрушевской удивительно прост и лаконичен: «Жил-был поросенок Петр. Он решил построить машину. Для такого дела он пошел в комнату и сел там на стул. Но потом поросенок Петр понял, что чего-то не хватает» (Петрушевская Л. Поросенок Петр и машина. М.: ОГИ, 2005).


[Закрыть]. Книги о поросенке Петре сразу же приобрели статус современной классики и постоянно переиздаются256256
  После появления песни с политическим подтекстом блогера Lein’а поросенок Петр стал популярным мемом.


[Закрыть].